Неприятности бывают у каждого. Но как быть, если из досадных случайностей они перерастают в стройную и неумолимую систему, преодолеть которую не представляется возможным? Если неприятности преследуют тебя повсюду - в работе, в общении, в быту? И если те немногие, кто еще решается разговаривать с тобой, в ответ на твои жалобы отделываются многозначительными намеками, показывая указательным пальцем куда-то вверх…
Ты - списанный. Списанный из жизни, как негодный товар со склада. И так хочется узнать, чей карандаш поставил против твоей фамилии роковое слово - "списать"!
"Списанные" - первый роман гротескно-фантастической трилогии "Нулевые". Его главный герой, молодой телевизионный сценарист Свиридов, вдруг обнаруживает себя в таинственном списке, где состоят, кроме него, еще 180 москвичей в возрасте от 16 до 60 лет.
Кто и зачем внес их в этот перечень, члены которого то лишаются работы, то получают повышения по службе, то вызываются на всеобщую диспансеризацию? Страхи, унижения, надежды, слухи и призраки нулевых годов - в новом романе Дмитрия Быкова, сочетающем приметы триллера, притчи и политической сатиры.
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ - ПЕРЕЧЕНЬ ПРИЧИН 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ - ОПИСЬ ИМУЩЕСТВА 16
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ - СПИСОК БЛАГОДЕЯНИЙ 43
ОТ АВТОРА 68
Примечания 68
Дмитрий Быков
Списанные
Все экспериментально-философские фэнтези N построены по инвариантной схеме. На протяжении романа развивается владеющая героем сверхценная идея. Читатель внутренне спорит с ней, но по ходу сюжета она набирает силу, и читатель готов то ли поверить в нее, то ли объявить роман полным бредом, когда в последний момент автор вдруг отмежевывается от этой идеи и сваливает всю ответственность на одержимого ею героя.
Александр Жолковский
Так-то въяве и выглядит все это -
Язвы, струпья, лохмотья и каменья,
Знак избранья, особая примета,
Страшный след твоего прикосновенья.
Так что лучше тебе меня не трогать,
Право, лучше тебе меня не трогать.
Дмитрий Быков, 1995
Глупец! Пойми - ты живешь и дышишь, пока я на тебя смотрю. Ведь ты только потому и есть ты, что это я к тебе обращаюсь.
Абрам Терц, "Ты и я"
Писать про то, что есть, трудней, чем про то, что было или будет и чего никто не видел. Упрек в журнализме - самое легкое последствие. Но если не работать с реальностью, она такой и останется. Большая часть романа придумана и написана в Артеке, в гостинице "Адалары", персоналу которой автор, пользуясь случаем, свидетельствует любовь и благодарность.
Дмитрий Быков,
Москва, январь 2008
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПЕРЕЧЕНЬ ПРИЧИН
Во Внукове сценариста Сергея Свиридова, вылетавшего в Крым на детский кинофестиваль с картиной "Маленькое чудо", задержали на границе.
Свиридов поздоровался с добродушной блондинистой пограничницей, протянул ей загранпаспорт (можно было лететь с российским, но Свиридову нравилось думать, что он представляет работу за границей) и приготовился ждать. Обычно процедура занимала не более минуты. Блондинка, однако, вгляделась в документ, сверилась с увесистым талмудом, потом с двумя списками в полиэтиленовых папках, потом куда-то позвонила и зачитала свиридовские данные. Свиридова испугало не это, а взгляд, которым она уперлась в него после этих процедур. Обычно в случае непредвиденной задержки - мало ли, фамилия совпала с подозрительной, - погранцы смотрели виновато: свои люди, формальность. Теперь же на Свиридова смотрели с выражением, слишком ему знакомым по генетической памяти: "Будем признаваться или дальше обманывать органы?".
- Что-нибудь не так? - с отвратительной заискивающей интонацией спросил Свиридов.
- Вам все скажут, - ответила пограничница, чье добродушие мигом испарилось. Свиридов хорошо знал, как это бывает. На таких должностях добрых не держат, да они и не пойдут.
- Но в чем дело? - все еще мирно спросил он. - Документ неправильный?
- Отойдите в сторону и ждите, - сказала она уже с раздражением. - Через пять минут перезвонят, и пройдете.
- А кто вам должен перезвонить?
- Не мешайте проходу! - прикрикнула она.
Свиридов шагнул в сторону, пропуская потную мамашу с вялым мальчиком лет трех. Беспомощно распяленный паспорт сценариста остался лежать перед пограничницей. Ясно было, что Свиридов уже никуда не денется, так и будет стоять в сторонке. Он был привязан за паспорт. Слава богу, он один летел от группы: издевательствам не было бы конца. "А я всегда знал, что Серый неблагонадежен. У него в пузе наркотики, девушка, проверьте пузо!" Мимо прошел кинокритик Лосев, неприятный человек с энтевешным прошлым. Вел на старом НТВ информационную кинопрограмму "Куда пойти", над названием которой сам без устали каламбурил. Тип был скользкий - из тех, что всегда ругают власть, но им ничего за это не бывает. После разгона он спокойно устроился на ТВЦ, но так и ходил в ореоле гонимого.
- Что, Сережа, - сказал он сочувственно, - за границу не пускают?
- Да вот, - не желая откровенничать, неопределенно ответил Свиридов.
- Девушка, вы его что, не знаете? - спросил Лосев пограничницу. - Благонадежнейший малый, сценарист сериала "Погибель Отечества". Не смотрели?
- Проходите, - нелюбезно сказала пограничница Лосеву, с силой проштамповывая его паспорт, пухлый от вклеенных виз. Лосев не вылезал с международных фестивалей, эстет гребаный.
- Ну давай, - с тайным торжеством произнес Лосев, помахал Свиридову и прошел мимо.
Прошли еще двое, один задел Свиридова тяжелым чемоданом - конечно, теперь можно…
- Девушка, - робко напомнил о себе Свиридов, - у меня вылет через полчаса. Сейчас посадка закончится.
- Надо пораньше приходить, - предсказуемо ответила пограничница, не глядя на него.
- Но могу я узнать, в чем дело?! - возмутился Свиридов.
- Все скажут, - повторила она.
- Я что, вообще могу не вылететь?
- Можете, - спокойно ответила она. - Я здесь для того и сижу.
- Для чего?
- Для контроля. Отойдите с прохода, гражданин.
Вот как, уже и гражданин. Свиридов озлился. Страх начал вытесняться раздражением: в конце концов, он не знает за собой ничего такого. Почему он должен отвечать за идиотские сбои в их системе? Ульмана не могут поймать, а сценариста могут!
- Если у меня сорвется вылет на фестиваль, вы ответите лично, - пригрозил он. Пограничница не удостоила его ответом.
- Вы меня слышите? - спросил он.
Она сняла трубку и набрала трехзначный номер.
- Пятый? - сказала она. - У меня человек угрожает. Чего-то, говорит, отвечу. Да, бузит громко. Подойдите, объясните, кто чего ответит. А то он чего-то это. Да. Хорошо.
Она положила трубку и подняла на Свиридова торжествующий взгляд.
- Сейчас вам всё ответят, - сказала она. - Придет майор и всё ответит.
К Свиридову уже направлялся майор неизвестных войск в белой летней форме. Он выскочил, как черт из табакерки, из потайной двери под лестницей - из щели, в которую незаметно проваливаются неблагонадежные; за дверью мог быть обезьянник, камера пыток, что угодно.
- Этот? - сквозь стеклянную стену кабинки спросил он пограничницу, указывая на Свиридова и не удостаивая его обращением. Толстуха радостно кивнула.
- Пройдите, - сказал майор, показывая на дверь.
- Но почему, собственно…
- Мне наряд вызвать? - скучно спросил майор. Свиридов понял, что шутки кончились. Он пожал плечами и пошел за майором в незаметную дверь.
Там не было ничего ужасного - служебное помещение, стул, стол, диванчик. О камере пыток напоминал только стандартный мутный графин с желтой, явно железного вкуса водой. Только такой и освежаются палачи - другая не восстанавливает палаческих сил.
- Присаживайтесь, - сказал майор, сам уселся за столик и вернулся к разгадыванию кроссворда в газете "Зятек".
- Могу я узнать, в чем моя проблема? - после минутной паузы спросил Свиридов. Вот-вот должны были объявить посадку.
Майор поднял на него белесые глаза и некоторое время смотрел молча, исподлобья, ожидая, что жертва не выдержит гипноза, устыдится, опустит очи долу и погрузится в раскаяние. Но Свиридов смотрел прямо, с вызовом, и майор вынужден был нарушить молчание.
- Вам объяснят.
- Кто объяснит?
- Касающиеся люди.
- Понимаете, я должен вылететь сегодня…
- Мы понимаем, что вы должны. Мы должны, и вы должны. Происходит проверка. По результатам проверки вы или вылетите, или… - Майор сделал паузу, Свиридов замер. - Или не вылетите.
Свиридов и раньше догадывался, что эти люди имеют над его планами куда большую власть, чем он сам. Никакие перетряски и переименования не могли лишить эту службу, мгновенно опознаваемую по интонациям, даже толики прав. Майор продолжил штурм кроссворда. Минут через пять он снова поднял на Свиридова белесоватые глаза и спросил:
- Русский советский писатель, автор повести "Обмен". Восемь букв.
- Трифонов, - услужливо ответил Свиридов. Майор кивнул, словно вопрос был частью проверки. Странно, подумал Свиридов. Может, он дает мне понять, что не считает врагом? Станут они у врага спрашивать, кто автор повести "Обмен". Враг наверняка введет в заблуждение. Но, может, то, что я читал Трифонова, само по себе криминал? Может, это специальный чекистский тестовый кроссворд? Взрывчатое вещество из восьми букв, первая "г". Гексоген. Пройдемте. Голова продолжала плодить сюжеты даже в теперешних мутных обстоятельствах. Из подозрительных людей тревожно-мнительного склада получаются наилучшие сценаристы - они вечно озабочены сценариями воображаемых козней, которые против них плетутся.
Тут у майора на столе зазвонил телефон, и разгадывание тест-кроссворда прервалось надолго. Майор чертил на газете сложные зигзаги, слушал равнодушно, иногда кивал.
- Ага, - сказал он. - Добро. Ага. Нет, здесь. Спокойно. Да нет, непохоже. Хорошо. Понятно. Зеленый. Нет, вчера. С запада. Сорок семь. Четырнадцать. Ага. Добро. Ага.
Само собой, Свиридов прислушивался ко всем этим репликам с особым вниманием, надеясь уловить в них разгадку своей судьбы, но ни цвета, ни цифры, ни стороны света не имели к нему никакого отношения. "Ага, шпион с запада, на вид сорок семь, от страха зеленый, сумка весит четырнадцать, ага, везет добро, ага", - машинально реконструировал он, поражаясь собственному спокойствию. Ужас положения еще не дошел до него по-настоящему.
- Можете лететь, - лениво сказал майор, положив трубку, но все еще глядя на Свиридова, словно удерживая его взглядом. Вероятно, он ждал вопроса.
- А что это было? - спросил Свиридов.
- Плановая проверка, - сказал майор.
- По какой линии?
- По нашей, - с вызовом ответил майор. Видимо, теперь Свиридову можно было знать об этом.
- И что выяснилось?
- Что все в порядке, - отводя глаза, сказал майор. Все явно было не в порядке, и он хотел оставить в теле жертвы отравленную иглу. Загноившаяся жертва будет вкуснее.
- А конкретно? - настаивал Свиридов. Он знал, что такие ситуации надо выскребать, дочерпывать до конца, как выскребают рану: малейшая двусмысленность могла отравить все, дать корни, побеги, превратиться в целую историю с задержанием.
- А конкретнее, - с тем же вызовом ответил майор, - вы в списке. Поэтому подлежите дополнительной проверке.
- В каком списке? - не понял Свиридов.
- Это уж я вам не могу сказать. Это сверх полномочий. Идите, самолет улетит.
Свиридов встал, подхватил чемодан с ноутбуком и побежал к будочке пограничницы. Его паспорт по-прежнему лежал перед ней, и она его уже штамповала.
- Ну? - сказала она с прежним добродушием. - И чего было буянить?
- Я не буянил, - сказал Свиридов. Здесь тоже было важно отмести ложные формулы, иначе где-то глубоко в его досье, которое наверняка ведет какая-нибудь белоформенная инстанция, так и останется запись: буянил в аэропорту. А это подозрительно, особенно если буянил стрезва. - Вы, пожалуйста, слова выбирайте.
Пограничница молчала. Такие мелкие уколы ее не трогали. Она протянула ему проштампованный паспорт.
- А в каком я списке, можно узнать? - менее уверенно, чем хотелось бы, выговорил Свиридов.
- Вы опять, гражданин? - спросила пухлая уже грозно и взялась за телефонную трубку, но Свиридов не стал ждать второго появления майора и стремглав проскользнул на ничейную землю. До конца посадки оставалось четверть часа.
Как все нервные люди, он испытывал потребность немедленно поделиться своей странной бедой и выслушать утешение, но из знакомцев на фестиваль летел один Лосев, а с этим человеком Свиридов не склонен был делиться чем бы то ни было. На свое счастье, он обнаружил в хвосте ЯКа толстого оператора Горного, с которым познакомился еще во ВГИКе, но общался редко. Горный был человек медлительный, задумчивый, крепкий ремесленник, не более, но сейчас именно такой спокойный малый был нужен Свиридову, чтобы рядом с его непрошибаемым спокойствием прийти в себя.
- Ты представляешь, Горный, - сказал Свиридов, - меня чуть на границе не задержали.
Горный медленно повернулся к нему.
- А чего?
- Да говорят, я в каком-то списке. Ты не знаешь, что за список?
- На границе?
- Ну.
- А ты не попадал раньше? Вез там чего-нибудь…
- Да я на Украине не был с пятого класса, когда меня мать в Крым возила.
- Ну не в Крым… Еще куда-то…
- Нет, не попадал.
- Ну не знаю. - Тормоз Горный был из тех, в чьей медлительности и немногословии окружающие часто угадывают бездны, Свиридов сам слышал, как восторженная девочка курсом младше распиналась в общаге: "Леша - очень, очень правильный человек!"; но на деле, как и у большинства туго соображающих и молчаливых увальней, за душой у него не было ровно ничего. Искать у него сочувствия было не перспективней, чем исповедоваться шкафу.
- А ты не слыхал, чего за списки?
- Не знаю, - повторил Горный.
Свиридов отвернулся и стал перебирать в уме свои прошлые грехи. От этого занятия его отвлек взлет. Свиридов терпеть не мог летать, от любой турбулентной болтанки бледнел и хватался за подлокотники, ЯК долго пробивал облачный слой, его мотало, на время мысли о списке вытеснились более ощутимой опасностью. Но на земле, в дождливом Симферополе, особенно неожиданном после знойной распаренной Москвы, на Свиридова напал настоящий ужас: что я такого сделал? Была, впрочем, надежда, что хоть на украинской границе его пропустят сразу, - но и тут долго сверялись с пластиковым талмудом, а потом молоденький пограничник выбрался из кабинки и под ропот очереди куда-то ушел со свиридовским паспортом.
- Ишь, - сказал Лосев из-за красной черты. Он стоял за Свиридовым и, кажется, ничуть не огорчился задержке. - Серьезных дел натворил Сережа. Мало что из России не выпускают, но и в Хохланд не берут. - Про Хохланд он говорил нарочито громко, бравируя пренебрежением к оранжевой загранице, и соседняя очередь, состоявшая из граждан Украины, одобрительно заулыбалась. Лосеву все сходило с рук.
Свиридов принужденно хихикнул. Все это, однако, переставало забавлять его.
Пограничник вернулся минут через десять.
- А у вас при пересечении российской границы не было проблем? - спросил он сочувственно, как и полагается функционеру свободного государства обращаться к гражданину тоталитарного.
- Мне сказали, что я в списке, - ответил Свиридов.
- Сказали? - недоверчиво переспросил молодой.
- Да, а что?
- Просто не говорят обычно. Но вы - да, в списке.
- А что за список-то? Мне не объяснили.
- А мы не знаем, - просто ответил пограничник. - Нам выслали, а что за список - не сказали. Просто надо фиксировать всех, кто из списка прибыл.
- Где фиксировать?
- В журнале. Проходите, мы и так задержали…
Ничего уже не понимая, Свиридов вышел на площадь перед аэропортом, где переминался Горный. Следом появился Лосев. Их тут же окружили таксисты, но Горный уже отыскал встречающего - за ними прислали "газель". Большая часть гостей приехала еще вчера поездом, но несколько человек задержались в Москве по делам и прибыли самолетом; премьера "Маленького чуда" планировалась на завтра.
"Настоящим довожу, что СВИРИДОВ С. В. при дополнительной проверке на границе проявил нервность, недовольство, неделикатность, неучтивость, граничащую с грубостью, но сопротивления не оказал. Пропустил женщину с ребенком, отойдя в сторону, но не ответил на улыбку малыша. На допросе по системе "Кроссворд" показал на ТРИФОНОВА Ю. В. (справка прилагается). Задал 6 (шесть) вопросов о причинах проверки и вероятных последствиях. По окончании проверки двигался ускоренно". "По сути заданного мне вопроса могу показать, что СВИРИДОВ С. В. в самолете немедленно разгласил факт своего нахождения в списке и отнесся к нему отрицательно, без благодарности и доверия, но оскорбительных высказываний не допускал. В полете явления турбулентности не вызвали физиологических реакций СВИРИДОВА С. В.". "На украинской границе СВИРИДОВ С. В. замечаний не имел".
2
Первые крымские дни утихомирили тревогу и заставили забыть о проклятом списке, но чем ближе было возвращение, тем больше Свиридов нервничал. У него появилась даже крамольная мысль остаться в Хохланде, но это, конечно, была бы та еще эмиграция. Да и выдавали по первому требованию.
Поначалу он не лазил в интернет, не читал газет, спал на балконе маленькой гостиницы, прилепившейся к сухому кипарисовому склону, пил густое горько-сладкое вино, закусывал копченым сыром и старался превратиться в растение. Следовало всеми порами тела впитывать блаженный воздух, настоянный на кипарисе и сосне, купаться, есть здоровую простую еду и никуда не спешить. Вскоре оказалось, что отдохнул не только сам Свиридов, но и его тревога, на четвертый день принявшаяся глодать душу со свежими силами. Проснувшись, он тотчас вспомнил о занозе, засевшей в сознании, и замычал от тоски. Никакие кипарисы, никакой отдаленный прибой уже не спасали. Свиридов был в списке, и по возвращении это могло грозить непредсказуемыми неприятностями.