Мероприятие по линии шефского сектора
1
– Ну почему я?
Дима Алямов заглянул в гладкое лицо Савельева, уже понимая: попался. И надо же было ему остановиться у этой стенгазеты! Шел бы сейчас домой по мягкому предновогоднему снегу и горя не знал… Но ничего изменить было уже нельзя, и оставался только этот беспомощный вопрос:
– Почему я?
– Ты у нас человек свободный, вот и будет тебе комсомольское поручение, – вальяжный Савельев развел руками: дескать, извини, дружба дружбой… – Сбор здесь, в десять утра. На собрании отчитаешься. – И ушел.
Только в метро Алямов сообразил, что мог придумать какие-нибудь семейные обстоятельства и преспокойно отбояриться. "А, черт! – Он снял шапку и зло стряхнул снег на эскалатор. – Целый день коту под хвост".
И конечно, вернутся они из этого детдома, или как он там называется, бог знает когда, и доставать колбасу придется в последний момент, и заехать к теще не успеют, и Настя будет дуться, и во всем будет виноват он, Дима Алямов, с его умением напороться на общественную работу тридцатого декабря и ехать хлебать детдомовского киселя, да не за семь верст, а подальше, часа два по Можайскому шоссе, будьте покойны…
"Шефский сектор, черт тебя дери, – раздраженно думал Дима, вспоминая освобожденного секретаря. – Вот сам бы и ехал, шефский сектор…"
В десять утра автобуса у институтских дверей не было, а возле коробок с игрушками стояла на снегу молодая женщина, совершенно Диме не знакомая.
– Вы Алямов? – улыбнувшись, спросила она, даже не спросила, а констатировала, словно это и так яснее ясного.
– Алямов, – ответил Дима и подумал, что, может быть, все не так плохо.
– Мне вас описали очень похоже, – объяснила незнакомка. – Сергей Петрович пошел в местком. Бензина не дают, вечная история. Подождем?
– Подождем, – согласился Алямов. – А вы, простите…
– Я – Лена, из восемнадцатой школы. Мы тоже шефы.
– Дима, – представился Дима и подумал: "Интересно, как ей меня описали?"
В Алямове было сто восемьдесят пять сантиметров, но в нагрузку к этому дефициту природа выдала Диме легкую сутулость и невнятный подбородок. Алямов много бы дал, чтобы махнуться подбородками с Грегори Пеком, но тогда Грегори Пека перестали бы снимать в кино.
– Вы первый раз туда едете? – спросил Дима, исподволь рассматривая девушку. Лицо симпатичное, а с фигурой, пока в шубе, полная неясность.
– Во второй, – ответила Лена.
– А-а, – непонятно к чему значительно протянул аспирант.
– А вы в первый? – спросила, в свою очередь, Лена.
– Я в первый, – ответил Алямов, подумав ядовито: содержательный разговор.
Тут к ним подкатил старенький институтский автобус, двери со скрежетом отрылись, и плотный лысоватый мужчина, не выходя, сказал вместо "здравствуйте":
– Давайте скорей, только игрушки не забудьте. В автобусе было тепло.
Переднее сиденье занимали Сергей Петрович, его портфель и какая-то еще мадам. Петровича Алямов знал давно, портфель его был известен всему институту, а мадам имени-отчества не имела, Дима знал только, что она из месткома.
Проход был забит коробками. Алямов сел, придерживая рукой связку конструкторов. Перед ним у заиндевелого окна расположилась Лена. Под шапкой у нее обнаружилась мальчишечья стрижка, а под шубой – пара аккуратных холмиков. От накатившего волнения в Алямове разбежались нарзанные игольчатые пузырьки.
– Так, – сказал он, стараясь не смотреть на грудь новой знакомой, – и куда же нас повезут?
– А вы куда бы хотели? – живо откликнулась Лена.
– Я? – принимая игру, Алямов дурашливо свел брови. – Сначала, пожалуй, в Альпы… покататься… Потом пару недель в Париже… Ну и хватит на первый раз.
Месткомовская обернулась и внимательно посмотрела на Алямова. Лена вздохнула:
– Не выйдет.
– Почему?
– До Альп еще дотянем, а там автобус точно развалится.
– Неплохо, – оценил шутку Алямов.
– Правда? – Лена подняла брови. Глаза у нее были карие.
– Честное слово. – Алямов уже не жалел о поездке. – А вот разрешите вопросик. Что это за школа такая, где вы работаете? Что-нибудь спец?
– Угадали.
– А преподаете вы, Лена, что-нибудь романтическое… Литература?
– Слушайте, – заявила романтическая учительница, – раз мы с вами все равно разговариваем, может, пересядете сюда? А то у меня шея болит.
– Айн момент, – с готовностью сказал Алямов и начал перебираться через коробки, но автобус резко затормозил, и Алямов караморой растянулся на игрушках.
Тут Лена, Стрешнев и месткомовская работница среагировали по-разному. Стрешнев бросился на помощь Диме, месткомовская охнула и кинулась к конструкторам, и только Лена поступила как всякий нормальный человек, рядом с которым вступают в лужу или поскальзываются, маша руками: жизнерадостно рассмеялась.
– Ой, Дима, – сквозь смех повторяла Лена, – это я… это я…
– Хорошенький Париж, – хмуро заметил Алямов, отделившись наконец от игрушек и поправляя очки, дымчатые с наклейкой, предмет гордости. – Тут до Ховрино не доедешь… – И сел рядышком с учительницей.
– Ушиблись? – участливо поинтересовалась та.
– Пустяки, – ответил Алямов голосом Грегори Пека, только что уцелевшего в схватке с команчами…
Они заговорили: сначала о дорогах и шоферах, потом о зарплатах и нагрузках, потом еще о чем-то, и ниточка случайного разговора начала незаметно связывать их, досужих пассажиров старенького, пронизанного солнцем автобуса, летящего куда-то по утреннему Подмосковью…
"Фантастика, – думал Алямов. – Еду с красивой женщиной, лапшу ей на уши вешаю… Свобода!"
Алямов скосил глаза и обнаружил, что кольца у Лены нет.
Собственное кольцо Алямова не очень смущало. Не то чтобы он не любил жену – в общем и целом любил, но… Как бы вам сказать… Да вы сами все понимаете.
Алямов вспомнил одного знакомого, проходившего стажировку во Франции. Поедая салат, он рассказывал удивительное: у них там, мол, в порядке вещей подойти к незнакомой женщине и предложить ей провести вечер вместе, добавив по желанию слово "компле", что у этих французов, представляете ли, означает – полностью. Ни больше ни меньше.
Дожевывая веточку укропа, стажер погрустнел лицом: кажется, ему от мира чистогана ни одного "компле" не перепало…
– Дима! – Лена снизу заглянула в лицо. – О чем задумались?
– А? Да так… – Алямов взглянул ей в самые глаза, и Лена взгляда не отвела.
Алямову было двадцать семь лет, и большую часть своей молодой жизни он потратил на науку и возленаучные маневры. Положение надо было срочно исправлять.
– Простите, Лена, я больше не буду отвлекаться, – сказал он и накрыл ее руку своей.
Автобус катился через совхозные владения – вдоль белых волнистых полей, по кромке застывшего леса, и этот солнечный день тревожил в памяти какую-то строку из школьной хрестоматии. Алямов давно не читал стихов и уже не помнил, когда в его ладони лежала рука молодой незнакомой женщины.
Лена рассказывала про своих первоклашек, и руки по-прежнему не отнимала. Попутчики привносили в происходящее аромат интриги, но у них, слава богу, хватало своих забот. Стрешнев достал из портфеля какие-то бумаги и тряс ими, что-то горячо объясняя.
Месткомовская слушала внимательно, покачивала крашеной головой.
"Бедолаги", – подумал Алямов, прислушиваясь к женской ладошке в своей руке.
Но все хорошее быстро кончается. Автобус притормозил и нехотя свернул с накатанного шоссе на проселочную дорогу. Там его сразу зашатало, затрясло, и Алямов свободной рукой по-братски обнял Лену за плечи: дескать, держитесь за меня…
Девушка отреагировала с пониманием.
– Ничего, Дима, – сказала она, – уже недолго осталось.
– Я потерплю, – скромно ответил Алямов, поражаясь своему остроумию.
Тут к ним, цепляясь за поручни, отправился Стрешнев.
– Подъезжаем, – сообщил он. – До обеда не успеем, так что вы займитесь подарками, все приготовьте, а мы с Нинстепанной – сразу к директору…
Алямов кивнул; такой разблюдаж его устраивал. Месткомовская со своего места пристально смотрела на Диму, но убирать руку с чужого плеча было уже поздно. Стрешнев вдруг вздохнул:
– Директор у них – пройдоха. – Лицо у Петровича стало при этом такое серьезное, что Алямов чуть не рассмеялся. – И что с ними со всеми делать…
Стрешнев пожал плечами и, цепляясь за поручни, отправился обратно.
– Знаете, – шепнула Лена, – он ведь сюда каждую неделю ездит. Правда-правда… – Она смешно затрясла головой вверх-вниз, и Алямов тихо задохнулся от нахлынувшего желания.
Впереди показались длинные желтые пеналы школы-интерната. Когда двери автобуса со скрежетом распахнулись, навстречу ему, утопая по колено в снежной целине, бежали дети.
2
– Елена Игоревна!
Несколько девчонок вцепились в шубку алямовской спутницы, а одна повисла на рукаве. Мальчишки прыгали вокруг автобуса; без шапок, пальтишки распахнуты; на голых шеях торчали стриженые головы. Взрослых рядом не было.
Алямов выволок огромный картонный ящик с подарками и остановился: после трех часов дороги надо было прийти в себя.
– Давайте поможем! – К Диме подбежали двое ребятишек и теперь прыгали вокруг от нетерпения и любопытства.
– Потерпите, – покровительственно улыбался Алямов, – потерпите немножко…
– Пусть помогают! – обернувшись, крикнул Стрешнев. – Ну-ка взяли кто чего дотащит – и в актовый зал! Леночка, посмотрите там…
Вокруг Алямова закишели дети; Лена, уже у дверей интерната, обернулась и весело взмахнула рукой. Продолжая наделять маленьких носильщиков всякой всячиной, Дима отсалютовал в ответ. Как в многосерийном фильме, самым сладким теперь было ожидание.
Наконец около Алямова остался только большеголовый мальчуган в синем не по росту тренировочном костюмчике.
– Дядь, – сказал он без знаков препинания, – у меня день рожденья было в ноябре. А тогда не привезли ничего обещали потом привезут привезли?
– Чего? – спросил Альбертов. Он вдруг понял, что забыл дома сигареты. "Стрельнуть бы", – подумал Дима, озираясь, но шофер куда-то ушел и вокруг никого не было.
– Привезли? – большеголовый глядел в глаза не отрываясь.
"Чего ему надо?" – с досадой подумал Алямов и сказал:
– Раз обещали – значит, привезли. Идем, замерзнешь…
– Не! – Мальчишка расплылся в улыбке. – Я не мерзну! И поскакал рядом с Алямовым к актовому залу.
– Опять никого нет, – разводил руками Стрешнев, – одна уборщица. Увидела нас – послала детей за педагогами, в деревню. Вот безобразие, честное слово!
– Может быть, мы пока посмотрим школу? – Поджав губы, месткомовская посмотрела почему-то на Алямова. Тот почему-то – на Лену.
Школа была как школа, в классах – парты, в саду – крашенные под бронзу истуканчики… По сугробам между дорожек носилась ребятня, старшеклассники гоняли полусдутый мяч. Время от времени Алямов бережно поддерживал Лену – типа чтобы не поскользнулась, – но надолго обнимать не решался.
Когда они вернулись, у входа в спальный корпус рядом с Петровичем стоял высокий жилистый человек. Шапку человек держал в руке, другой рукой приглаживал ершистые волосы – и постоянно улыбался.
– Очень вас ждали, – услышал Алямов его блеклый голос. Лена стояла чуть позади; она нашла Димин взгляд и быстро указала глазами на говорящего: это и был директор школы-интерната номер семь. Не отвлекаясь от главной темы, Алямов улыбнулся Лене. Она невольно ответила ему и тут же опустила глаза.
Алямов глубоко вдохнул морозный воздух, расправил плечи и подумал, что возвратятся они в Москву часов в семь-восемь вечера, и будет еще совсем не поздно пригласить Лену куда-нибудь провести вечерок, не исключено, что и "ком-пле" – черт побери, живем один раз!
Обедали вместе с детьми. Гвалт стоял невообразимый.
– Ну, Дима, как впечатление? – поинтересовался Сергей Петрович, раскладывая по тарелкам гречневую кашу из кастрюльки.
– Да-а, – неопределенно протянул Алямов и соорудил соответствующее случаю лицо, – интересное место…
– Вы из комитета комсомола? – Месткомовская смотрела изучающе.
– Нет, – ответил Алямов. Что любви меж ним и месткомовской не будет, он понял давно. "Еще вякнет чего-нибудь Савельеву насчет морального облика, – прикинул Дима. – Ну и что? Я поехал? Поехал! Что я им тут должен – деятеля изображать?"
Компот они пили молча. Рядом дети, с грохотом вставая из-за, кричали по слогам "Спа-си-бо!". Невесть откуда появились педагоги: востроносая девушка в очках и крепкий парень в вишневом костюме, с сержантским голосом и золотой печаткой на пальце. Пару раз Дима поймал на себе взгляд "вишневого" – короткий взгляд, фиксирующий чужого.
"Ну вот, – облегченно вздохнул Алямов, выходя на воздух, – теперь – подарки и нах хауз…"
Мимо быстро прошел Петрович, на ходу бросил:
– Я должен с ним поговорить, потом подойду…
"Шебутной он все-таки, – добродушно подумал Алямов, – носится и носится…" С Леной, вцепившись в ее шубку, шли две девчушки: под пальтишками у них виднелись все те же линялые "треники".
Алямов притормозил и пошел рядом. По дороге их, чуть не толкая, обгоняли возбужденные детдомовцы. Сегодня в школе-интернате номер семь был день рождения у всех, кто родился в декабре.
– Саша Мишин!
Налысо стриженый мальчик вылез на сцену под овации зала. На место он сел в обнимку с пластмассовой клюшкой в целлофане. Его сразу затеребили со всех сторон, а по ступенькам уже поднималась следующая именинница.
Месткомовская выкликала фамилии, Петрович отдавал кукол, мишек, конструкторы и наборы; зал, заполненный разновеликими обладателями линялых костюмов, громко торжествовал. Директор посматривал за порядком.
– Дисциплин-ка! – напоминал он, дежурно улыбаясь. Воспитатель в вишневом костюме без перерыва играл туш на аккордеоне, но глядел тяжело: он был не вполне трезв. Лена сидела рядом, Дима посматривал на нее и изо всех сил ждал конца мероприятия. Иногда она ловила его взгляд и улыбалась одними глазами.
Без курева после еды было плохо; промаявшись еще с минуту, Алямов не выдержал и пробрался к директору:
– Простите, у вас закурить не будет?
– Найдем. – Директор почему-то подмигнул и, встав, широким шагом направился к выходу. Алямов, пригибаясь, пошел за ним, шепнув Лене "извини". На ты они перешли еще на улице, после обеда.
Затянувшись, Алямов с наслаждением выпустил дым и благодарно кивнул директору, а тот, разминая узловатыми пальцами сигарету, вдруг заговорил о недостатке фондов, о трудностях с кадрами и еще о каких-то не очень близких Алямову материях. Дима рассеянно слушал, пытаясь угадать время отъезда. Он уже устал от всего этого.
– Вы уж повлияйте на Сергея Петровича, а то… – директор развел руки, выдавив из себя еще одну улыбку, – больно он с меня требует. Мы ж люди подневольные…
Алямов опять кивнул, что можно было расценить двояко: повлияет – или просто понял смысл просьбы. Это у Димы получилось как-то само собой, он даже не очень понял, о чем речь. "Интересно, что там с него Петрович требует?" – спросил было себя Алямов, но мысль эту до конца не додумал: раздача подарков завершилась. Месткомовская поздравила всех с Новым годом, детдом заулюлюкал в ответ, и кто-то крикнул "ура".
– Так! – директорский голос мгновенно снял все звуки. – Строиться по классам – и на самоподготовку! Восьмой класс убирает зал!
Он направился к сцене, а к Алямову, хихикая, робко подобрались несколько девочек.
– Здравствуйте! – сказали они, держась друг за дружку.
– Здравствуйте… – Димы пытался разглядеть в водовороте у сцены Лену, но видел и слышал только востроносую воспитательницу, строившую малых детей.
– Вы из Москвы? – выпалила самая смелая из подошедших. Остальные ждали с жадным интересом.
– Ну. – Алямов тоже ждал.
– А Пугачеву видели?
– Нет, – сказал Алямов.
– Жаль, – вздохнула девочка, – я от нее просто помираю. Алямов улыбнулся как можно теплее. Произошла пауза.
– Можно я вам значок подарю? Спартаковский. Вы за "Спартак" – болеете?
Алямов пожал плечами. Петрович, Лена и месткомовская в компании директора вышли из зала и направились к автобусу. Ну, слава тебе, господи.
– Болеете?
– Да, – сказал Алямов, выбрасывая окурок. Он болел за ЦСКА, но соглашаться было легче.
– Нате. – Девочка решительно отцепила от костюмчика значок и протянула Диме. – Берите, берите…
– Спасибо.
– Пожалуйста. Вы к нам еще приедете?
– Наверное, приеду. – Надо было как-то заканчивать…
– Приезжайте.
Алямов посмотрел на девочек. Что-то неясное шевельнулось в нем.
– Спасибо, девчата. Ну, мне пора. Извините.
– А как вас зовут? – услышал он и обернулся.
– Дима.
– Приезжайте, Дима!
На дороге уже фырчал автобус.
3
Все складывалось как нельзя лучше.
Только начинало смеркаться; рука Алямова уже привычно и чуть крепче прежнего обнимала тонкое плечо, а Лена казалась взволнованной, что-то говорила про интернатских девчушек. Алямов слушал вполуха, и когда вдоль шоссе замелькали московские окраины, сказал негромко, словно эта мысль только сейчас посетила его:
– Слушай, ты никуда не спешишь? А то давай посидим где-нибудь?
Лена улыбнулась смущенно и благодарно, и Алямов уже успел подумать, что пойти надо будет в кафешку на Чистых Прудах, а потом завалиться к Пашутину и попросить его неназойливо слинять, – все это пронеслось в возбужденном мозгу точной шахматной трехходовкой, прежде чем он услышал ответ:
– Нет, Дима, ничего не получится.
– Почему?
Этого он почему-то совсем не ожидал.
– Меня дома ждут…
– Кто? – совсем уже глупо спросил Алямов.
– Гости. Муж, – просто ответила Лена.
"Так чего ж ты тогда, – возмутился кто-то в Алямове, – целый день мне голову морочила?"
– Жалко, – сказал он. Лена не ответила.
Автобус встал у светофора. Водитель щелкнул ручкой приемника; что-то заверещало, обрывки голосов и мелодий смешались в эфире и снова оборвались щелчком. Повисло молчание. Окаменевшая на чужом плече, его левая рука чувствовала себя идиоткой.
– Не сердитесь, Дима, – вернувшись на вы, улыбнулась учительница, и сквозь досаду Алямов пожалел, что не он ждет ее прихода, развлекая гостей.
– Что вы, Лена… – сказал он. – Муж – это серьезно… Алямов шутил по инерции: разговаривать не хотелось.