Огни встречных машин ослепляли Яшу, и он старался смотреть только вниз и держаться правее. Сиденье чужого велосипеда было ему низко, поэтому ступни почти не работали, и он чувствовал, как они деревенеют. "Не хватало только, – думал он, – отморозить ноги в начале мая. Но кто знал, что будет такой холод? Я же мог свернуть на любое шоссе вправо и через пять минут очутиться на железнодорожной станции". Но, во-первых, в темноте было трудно различить дорогу (пришлось бы сбавить ход, а он уже втянулся в ритм движения), а во-вторых – и это главное, – он знал, что не свернет. Раз он сел на велосипед, то доедет до Москвы, хотя дождь пляшет в тусклом треугольнике, как на стальных проволоках, да и сам он уже мало верит, что доберется до освещенных улиц и что его не собьет какой-нибудь ослепленный грузовик. Но раз он сел, то доедет!
Время для него перестало существовать. Он тупо крутил педали и изрядно удивился, оказавшись на Кутузовском проспекте. Он затормозил у первого светофора, встал на ноги, и ему показалось, что они какие-то чужие, что, сидя на велосипеде, он чувствовал себя более уверенно, чем стоя на земле.
Соседка даже вскрикнула, когда открыла ему дверь. Подойдя к зеркалу, Яша увидел черную незнакомую физиономию.
Он принял душ, переоделся. Что дальше? Заниматься не хотелось. Он включил радио, поймал американский джаз. Слышимость была плохая. Пришлось выключить. В доме напротив, в двух освещенных окнах суетились пожилые супруги. Хотя толстая женщина не вызвала у него никаких эмоций, он позавидовал ее мужу: его всегда встречает жена, накрывает чай. Разговор о том, о сем. А он, Яша? Опять проблема вечернего одиночества. Зачем человек женится? Наверное, чтобы не быть вечерами одному и не ходить из угла в угол. Ежевечерние прогулки по пустым улицам в смутной надежде о встрече случайной надоели. Позвонить ребятам? Черта с два их сейчас найдешь.
Но они нашли его сами. Яшу позвали к телефону, и голос Медведя сказал:
– Дома? Странно. Что делаешь? Ничего? Отлично. Сейчас придем.
И сразу побоку все мрачные мысли. Теперь он перебирал кассеты и прислушивался, не раздастся ли условный звонок.
Пришли Медведь, Ленька, Барон. Даже принесли вино.
– Вот это жизнь! – только и мог сказать Пятерка.
– А знаешь, почему? – сказал Сашка. – Сегодня вдруг сообразили, что скоро кончим институт.
Позвонили Маше. Юрка был в театре.
– Он вечно в театре, – сказал Сашка. – Ответственная роль: физкультурный парад за сценой.
– Ну и хорошо, – сказал Ленька. – А то приперся бы с женой. Артист сейчас в одиночку не ходит. Сразу началось бы: "Юрочка, Машенька, девочка, миленький". Фу, противно!
Руслан был дома, но ответил, что Алла ведет его куда-то к знакомым.
– И какие-то вонючие гости тебе дороже ребят? – спросил Медведь.
В трубке послышался тяжелый вздох:
– Женишься, Мишка, не так запоешь!
Яша принес стаканы и несколько плавленых сырков. В холодильнике оставались еще сырники, но Яша подумал, что ребята все равно не поймут, а ему наутро пригодится.
Сначала злословили о "женатиках". Юрке доставалось больше всех, Аллу хвалили.
– Такая женщина, уму непостижимо, – сказал Ленька.
– Да, Звонку здорово повезло! – сказал Мишка.
– Ребята, я видел, как он на нее смотрит, – сказал Пятерка. – Это – зрелище.
– Загоняет она парня, – сказал Сашка. – Он вкалывает, как волк, а в институте на второй год остался.
– Плохо, – сказал Медведь, который вообще быстро менял мнения. – Ты говорил с ним?
– А что толку? – сказал Сашка. – Знаешь, у Звонка всегда видно по глазам, как он реагирует на твои слова. Говори с ним о чем угодно, глядит на тебя прямо. Заговори про Аллу, словно шторы на глаза опускаются.
– Брось, – сказал Ленька, – она из него человека сделает. Он уже ходит в костюме и при галстуке.
Против этого возразить было нечего, ибо Звонок в костюме и галстуке представлял собой явление поразительное.
Еще о чем-то говорили, потягивая вино, пока Мишка не вспомнил старую песню.
Жил один студент на факультете.
О карьере личной он мечтал,
О карьере личной, о жене столичной,
Но в аспирантуру не попал.
Тут все расчувствовались и стали говорить, что студенческие годы кончаются, скоро мы разъедемся и все-таки было здорово, а главное, мы были вместе. И вконец размякший Пятерка поднял последние полстакана.
– Мужики! Когда-нибудь, сидя где-то в Тьмутаракани тоскливым зимним вечером, вы захотите повидаться. Но увы… Словом, тогда вы поймете, как мы нужны друг другу. Я не могу представить нас толстыми, равнодушными людьми, замкнутыми в орбите своих дел. Мне кажется, что бы с нами ни случилось, мы всегда останемся Медведем или Майором, Бароном или Звонком и в трудное время придем друг другу на помощь. Слишком многое нас связывает, и нет ничего, что бы разделяло. Я пью…
– …за женщин, пью за ковбоев, за крошку Мери, за нас обоих!
Сашка не смог выдержать торжественной минуты и вставил строчку из детской пиратской песни. Но его не поддержали.
– Дурак, – сказал Медведь. – Человек серьезно, а ты…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Старые, поношенные детские ботинки, разноцветное женское белье, рваные брюки, винты, молотки, гвозди, пустые бутылки, куски олова – все было разложено на длинных прилавках, все продавалось по десятке. Но попадались и шерстяные кофточки и нейлоновые блузки, а у мехового полушубка Ленька даже остановился. "Умные люди сейчас думают о зиме. Но тысяча рублей! Это больше моего месячного заработка. Отпадает".
Между прилавками сновал народ. Покупали мало. Так просто, воскресное развлечение. А рядом государственные магазины. Все новое. Зато дороже. Продавцы и покупатели иногда здоровались. Вероятно, соседи. Ленька взглянул на часы. Всего одиннадцать. Ну, время тянется! Вот он и побывал на воскресном базаре. Говорят, до революции этот город славился своими ярмарками. Интересно, что тогда продавали?
– Почем кофточка? – спросил Ленька.
– Триста. А поторгуемся, может, сбавлю, – ответила пожилая женщина. Лет двадцать назад ее лицо, наверно, походило на "идеал". Теперь все стерлось.
Кофточка Леньке была ни к чему.
– А туфли?
Опять же туфли женские, еще совсем ничего, но зачем они ему? Любопытства для.
– Двадцать пять рублей.
Ленька удивился. Он думал, минимум сто.
– Нет, – сказал Ленька, – пятерка – красная цена.
– Беги, воруй, пока трамваи ходят.
Заявление было весьма неожиданно. Значит, обиделась.
– Воля ваша, – галантно ответил Ленька и пошел.
– Молодой человек, ладно, я согласна, – раздалось вслед.
Ленька ускорил шаги. Людям нужны деньги? Полдня стоят, чтобы пятерку заработать.
Недавно в обеденный перерыв к Леньке подсел Шарипов, рабочий из его смены.
– Мастер, отпусти меня завтра.
– Болен? – спросил Ленька суровым голосом начальства.
– Да нет, картошку надо копать.
– Чего? – спросил Ленька. – Соображаешь? Это тебе производство, а не колхоз! Картошка! А планы?
– Эх, мастер! – вздохнул Шарипов и, словно беря реванш, сказал: – Вот ты учился, учился, а зарабатываешь меньше, чем я.
Закусочная прямо у выхода с базара. Зашел – опять же ради любопытства. К стойке не пробиться. Толпа. Столики заняты. Сидят почти друг на друге и все как по команде едят борщ или пьют пиво.
Двое рядом с Ленькой. Диалог:
– Смотрю, Ваня, ты кого-то никого.
– Да оно бы ничего, если бы кабы что, а тут не токмо что, а прямо почем зря.
Энергичная красивая продавщица убирала пустые кружки и кричала мужским голосом, чтобы закрывали дверь. Оборванный пожилой мужик внимательно следил за ней через толстые стекла очков. Вот стоит недопитое пиво. Он схватил продавщицу за руку.
– Дай допью.
"Чем здесь люди живут? – подумал Ленька. – Кто на заводе – те в порядке. Что здесь делать, если не работать на заводе? Зачем жить?" Словом, Леньке везет. Занесло! Ну и дыра! Два-три кинотеатра неделями крутят старые ленты. По воскресеньям традиционный маршрут: базар, универмаг, продовольственный магазин – и привет, сиди дома.
Ленька побрел домой. Погода еще ничего. Золотая осень. Но пылища! И мостовые… На один край доски наступишь, другой тебя догоняет. Вот так, молодой человек приятной наружности в элегантном немецком костюме (в ГУМе за шестьсот рублей знакомая достала)! Это тебе не Москва, не улица Горького. Это настоящая жизнь.
Крик у овощного ларька:
– Какое ты право имеешь ее оскорблять? Она на работе находится!
Универмаг. Центр культуры. Мужчины по случаю воскресенья и солнца все в черных костюмах. Мода сороковых годов. Зато бостон. Здесь принято покупать один дорогой костюм, чтобы хватило лет на десять. И почему Ленька за полтора месяца не видел ни одной приличной девушки? Приличной в смысле внешности.
– Москвич! Приветствую! Как вам наше житье-бытье?
Ленька изобразил почтительную улыбку. Перед ним стоял главный металлург завода. Ленька вспомнил свою первую встречу с ним. Тогда главный металлург пришел в литейку и накинулся на Леньку:
– Как с деталью "МК-8951"?
– Я даже не знаю, что это за деталь.
– Как на знаете? Сколько работаете?
– Второй день.
– Все равно должны знать!
Так было поставлено дело. Новичок, не новичок – один спрос. И Ленька до сих пор уходил с завода часов в восемь вечера вместо положенных пяти. Впрочем, он даже радовался этому. В цехе время летело быстро.
– Втягиваюсь постепенно. Привыкаю, – сказал Ленька.
– А я смотрю, – продолжал главный металлург, – кто это "в толпе избранной стоит безмолвный и туманный? Для всех он кажется чужим. Мелькают лица перед ним, как ряд докучных привидений"? Виноват, в молодости проходил "Евгения Онегина".
– Зачем же так сурово? – сказал Ленька. – Я так просто…
– В восторге от местных картин. Понятно. Идемте со мной на мотокросс. Или вы очень заняты?
На мотокроссе Ленька был впервые и не подозревал, что сюда приходит чуть ли не половина города.
Машины шли с диким ревом, из-под колес летели комья земли. Гонщики, как бывалые асы, резко ложились на поворот. Какой-то мальчишка вдруг выбежал на трассу. На него несся отставший мотоцикл. Мальчишка остановился посредине, замешкался. Мотоцикл сделал странный прыжок в сторону. Толпа ахнула. Мотоцикл дергался на боку, бешено крутя колесами. Гонщик лежал шагах в десяти. Последние метры его протащило по земле. Толпа в сотню глоток материла мальчишку. Гонщик молча встал, пошел, прихрамывая. На его черном от пыли лице была кровь. Он поднял машину и скрылся за поворотом, так и не произнеся ни единого слова.
– Да, – сказал Ленька, – лихо. Чувствуется мастер. Откуда он?
– Как, вы не узнали? – удивился главный металлург. – Колька Демидов, из вашего цеха! Это еще что, иногда они устраивают прямо цирковые представления. К забору – знаете наш забор, все-таки метра два – приставляют под углом длинную доску, и с другой стороны такая же доска. И на полном ходу перемахивают. Зрелище, должен отметить!…
Вечером Ленька был в гостях у Ильи Марковича, так звали главного металлурга.
Пока жена выставляла огурчики, помидорчики, картошку и прочую снедь, Илья Маркович рассуждал об охоте. Настоятельно рекомендовал Леньке купить ружье.
– Здесь не Подмосковье, где сто человек на одного зайца. Здесь зазеваешься, так зайцы с ног собьют. Или вас больше тянет к городским развлечениям? В нашем театре были? Ах, да, простите, столичный житель. Кто в Москве остался?
– Мать и сестра.
– Скучаете по ним?
– Немного. Посылаю по двести в месяц. Больше не могу.
– И то дело. Но вы быстро в гору пойдете.
Ленька рассказал главному металлургу про разговор с Шариповым. Илья Маркович не удивился. Это, мол, пройдет. Ребятишки, еще не понимают. Раньше вообще никто не учился. А теперь двадцать процентов в вечерней школе и техникуме.
– А когда я сюда приехал семь лет назад, знаете, какой был самый популярный анекдот? Двое грабителей останавливают прохожего: "Снимай пальто". "Пожалуйста, но оно у меня единственное". "Хватит врать. Ладно, тогда снимай шапку". "Пожалуйста, но ведь мне другой не купить". "Пиджак!" "Последний забираете, граждане". "Да кто ты такой?" "Инженер". "Инженер? Что ж молчал? Ванька, дай ему десятку!" Вот так мы здесь забавляемся. В преферанс играете? Отлично. Есть любители. Всегда будем рады.
Потом появилась бутылка с лимонными корочками, и пошли в ход огурчики, и помидорчики, и потешные байки из быта города и завода.
И только однажды (может, потому, что Ленька слишком пристально рассматривал буфет с разнокалиберными графинчиками, полки с книгами, занавески и прочий домашний уют) Илья Маркович неожиданно сказал:
– Вы сидите и, наверно, думаете, мол, вот как человек опустился: водочка, закуски, карты, городские сплетни, словом, маленький мирок, провинция. А вы не торопитесь с выводами. Нас не стоит осуждать. Осуждать тут многие брались. Да не выдерживали полугода и сматывались обратно, обивать пороги столичных учреждений. Поживете, поймете: нам многое надо прощать. Потому что мы остаемся, мы работаем. Мы здесь очень нужны. Это вы скоро почувствуете.
Ленька сначала опешил.
– Зачем мне так думать? – пробормотал он.
– Хорошо, – ответил Илья Маркович. – Я не вас лично имел в виду. Так. Абстрактно.
И вечер покатился по старым рельсам.
Ковш медленно наклонялся. Казалось, он был наполнен вареньем, и красная с черными пятнами пенка уже остывала, а в форму хлынула молочная струя металла. На потолке задрожали тени железных перекрытий. На минуту все замерли.
Ленька подошел к Демидову и положил руку ему на плечо. Демидов оглянулся, дернулся, засуетился (вероятно, подумал, что неудобно перед мастером стоять руки в боки), но Ленька остановил его. Он и сам испытывал чувство растерянности и восхищения перед раскаленным потоком. Он видел это уже сотни раз, и каждый раз зрелище завораживало его.
Фонтан брызг угас, красное дно запрокинутого ковша тускнело, как заходящее солнце. Гипноз кончился, все занялись своими делами.
– Майоров!
Его вызвал начальник цеха. Павел Петрович (на заводе его звали Пал Петров) хотел выяснить причины вчерашнего брака. Но Ленька начал подробно рассказывать, что в этот момент его в цехе не было, он задержался на совещании, хотя понимал, что начальника интересуют не причины его отсутствия, а причины брака. Но, понимая это, Ленька все-таки продолжал подробно объяснять, почему его задержали на совещании. ("Ничего себе идиотом я выгляжу в глазах Пал Петрова", – мелькнула мысль). Наконец начальник прервал его и прочитал ему краткое внушение. Ленька сумрачно слушал, думая про себя: "Хоть бы отметил, что весь месяц мы работали без брака, – попробуй, найди еще таких".
Потом начальник изменил тон: он заявил, что, дескать, многие бригады на заводе дают повышенные обязательства, и, конечно, смена Майорова справляется с планом, но ведь праздники на носу, и вообще так принято…
"Теперь Пал Петров дает мне возможность отыграться, – подумал Ленька. – Интересно, делает ли он это сознательно? Ведь он отлично понимает, что после разноса я вряд ли буду сговорчивым. Или это педагогический прием: сначала разнести, а потом показать, что я тоже кое-что решаю?"
– Нет, не можем, – сказал Ленька.
– Почему? – усмехнулся начальник.
– На одном энтузиазме не вылезем. Сначала рабочие должны набивать опоки чуть-чуть быстрее, чуть-чуть увереннее, а это может прийти только со временем. И потом, установите в цеху пескомет. Тогда мы сразу дадим двести процентов. Впрочем, вы это сами знаете.
– А вот и поставим, – не то с усмешкой, не то с угрозой сказал Пал Петров.
Ленька давно решил, что при столкновениях с Пал Петровым он должен хоть в какой-нибудь мелочи, но не соглашаться с ним. Авторитет Пал Петрова был настолько велик, что с ним почти никто не спорил. Пал Петров знал это и свои разговоры с подчиненными часто заканчивал иронической фразой: "Это моя точка зрения, но вы, наверно, станете возражать?" – ожидая, что собеседник тут же скажет: "Да нет, что вы, Пал Петрович!"
Ленька обязательно к чему-нибудь да прицеплялся. И как ни странно, но ему казалось, что таким поведением он завоевывает все большее уважение начальства.
Со старшим технологом у Леньки была другая политика. Старший технолог имел репутацию человека въедливого, книжного. Он следил, чтобы все выполнялось точно по расчету – грамм в грамм, секунда в секунду. Старые же мастера, полагаясь на свой опыт, придерживались проверенного принципа – "на глазок". Когда старший технолог вызывал Леньку, Майоров послушно записывал все его выкладки и расчеты. Мастера подтрунивали над абсолютной верой Майорова в цифры технологии, Ленька отвечал весьма сдержанно: "у вас большой стаж, вы люди знающие, а я новичок", – что, естественно, им льстило.
После разговора с начальником Ленька пошел к рабочим и провозился с ними почти до конца смены. И здесь Ленька старался показать формовщикам, что он не чурается "грязной работы".
Он заметил, что, вынимая отливки, рабочие попеременно отдергивают руки и как-то странно размахивают ими.
– Шарипов, – сказал Ленька, – почему новые рукавицы не получили?
– Не дают, – мрачно ответил Шарипов.
– Я же подписал заявку. Ходили?
– Кончился лимит. А на складе у Веры черта с два получишь. Зверь, а не человек.
Ленька пожал плечами и сам пошел на склад. Вопрос о рукавицах был для него не технологический, а психологический. Получит – будет в глазах рабочих человеком. Не получит – окажется болтуном.
Ленька представлял себе кладовщицу Веру этаким цербером и решил сразу подавить ее всеми авторитетами, включая главного металлурга. Но, придя на склад, он увидел молоденькую девочку и понял, что надо срочно искать "новый ход". На Веру, наверно, все пытались кричать, надеясь, что она еще маленькая и не устоит. А Вера, чувствуя это, сразу становилась твердой и непреклонной.
Вера подозрительно косилась на приближающегося Майорова, и Ленька готов был поклясться, что она встретит его фразой: "Приходите завтра, сегодня склад закрыт".
– Так это вы? – сказал Ленька, ласково улыбаясь. – А я вас еще в воскресенье около универмага заметил. Вот, думаю, милая девочка, как бы познакомиться.
Он действовал почти наверняка. В воскресенье Вера хоть раз, но обязательно забегала в универмаг, так просто, для развлечения.
Он рассыпался мелким бесом. Он припомнил весь свой московский опыт. "Уж если я ее не обольщу, – думал он, – грош мне цена".
Ленька вернулся в цех, когда уже работала другая смена, Но на плече у него была связка новеньких рукавиц.
А потом его снова вызвал Пал Петров, а потом он опять долго сидел у старшего технолога, и все это были неотложные дела, а потом неотложные дела кончились, но Ленька придумывал себе все новые и новые занятия.