- Будь здоровенька. Гуляй к нам.
22
Против окон учительского дома останавливается грузовик. Пофыркивает и умолкает. В кузове его мебель: деревянная двухспальная кровать, светлой фанеровки шифоньер, стулья, круглый стол, трюмо, в котором отражается зеленый кусок бора. Над всем этим торчат, как два огромных цветка, розовые абажуры торшеров.
Из кузова спрыгивает на землю Борис. Галстук у него сбился на сторону. Тоня уходит от окна в свою комнату. Через минуту стук в дверь.
- Можно к тебе. Мы вещи привезли.
Борис терпеливо ждет, что она скажет. А что она может сказать?
- Вещи? Ну, что ж…
Он хмурится, резко поворачивается и уходит. Рассердился. Но вещи - это теперь его дело. Пусть ставит у себя, что угодно, хоть живого слона.
За дверью - топот ног. Негромкий, но энергичный голос Бориса:
- Сюда… Еще немного подвиньте. Пройдет… Потише - лак. Не поцарапайте… Хорош!
Просовывает голову в Тонину комнату.
- Можно к тебе кровать? Или хотя бы диван?
Тоня равнодушно:
- Мне ничего не надо.
- Но здесь некуда. Не загораживать же окна…
Борис не уходит. Тоне приходится согласиться.
Двое незнакомых мужчин вносят диван и придвигают его к стене. Придвинув, выходят на цыпочках, как будто в комнате больной.
И снова четкий голос Бориса:
- Присаживайтесь.
Звенят стаканы…
- Луковичку бы.
- Поищем.
- Э, не ставить, не ставить.
Слышно, как жуют.
- А хозяюшка не составит компанию?
- Ей нездоровится.
А хозяюшка в это время сидит на раскладушке и бессмысленно глядит в задачник. Новые вещи… К чему они? Как насмешка. Они - мертвые, в них никакой радости.
Опять является Борис.
- Тоня, может быть, с нами? Вот люди говорят - обмыть надо.
- Обмывайте.
- Не хорошо так. Не хорошо…
Конечно, он не только о том, что надо выйти к людям, а еще и о другом. Должно быть, хочет воспользоваться случаем для примирения. Ну, что ж, она выйдет, но не для него, а для людей. Зачем ей показывать себя букой?
На новом круглом столе бутылка водки и наливка. Вишневая. Тонина любимая. Душистая. Значит, он заранее все продумал. Тоню усаживают на только что привезенный холодный еще стул.
- Знакомьтесь, - приглашает Борис. - Моя жена.
Он произносит слово "жена" и смотрит испытующе в лицо Тоне. Как она к этому отнесется. А Тоня оборачивается к незнакомым мужчинам.
Один маленький, в старой стеганке. Ему лет сорок, но он уже потрепанный жизнью, с глубокими морщинами на худом лице, какой-то коротенький, словно обрубленный. Другой - плотный, рослый, в сером шерстяном свитере, со спокойной сдержанной улыбкой.
Короткий привстает, протягивает Тоне руку.
- Павел Захарович Драница.
- Филипп Иванович, - коротко кивнув, говорит другой.
- Раньше я вас не видела. Вы не здешние?
- Мы издалека. Из Краснодара, - охотно поясняет Драница.
- А как сюда попали?
- Вы про тунеядцев слышали? - спрашивает Филипп Иванович и смотрит на Тоню насмешливыми умными глазами. - Так вот мы из этих самых. Не верите? На руки взгляните.
Филипп Иванович показывает большие в мозолях руки.
- Ошибка?
- Выпьем, - прерывает разговор Борис. - Тоня, тебя ждет твоя наливка.
Тоня выпивает рюмку. Чего-то в наливке не хватает. Прежде она была вкуснее.
- Никакой ошибки, - продолжает Филипп Иванович. - Я на производстве за всю жизнь ни дня не работал.
- Чем же вы занимались?
- А строительством. Кому дачу, кому что… Бригада у нас своя была. Я летом по сотне в день выколачивал. Новыми. Дураки платят - почему не взять?
Он хохочет. Выпитая водка начинает на него действовать. Тоня разглядывает его. Да, этот может выколотить.
Борис наливает им еще по стакану. Себе стопку…
- А я печник, - говорит Драница. - Если у вас с печкой что… Только намекните. Я мигом… Мастер своего дела.
- Ты, мастер, давай закусывай, - напоминает ему Филипп Иванович.
Драница неожиданно оскорбляется.
- Ты сидишь? И сиди, и мне не указывай. Что ты можешь понять?
- А чего ж я такого не могу понять?
- А вот скажи, что такое "Эльсинор"?
- Пойдем, - мрачно произносит Филипп Иванович. - Уже не по-русски залопотал.
- Куда ты меня?
- Спать… Где твоя шапка?..
Ни Тоня, ни Борис не уговаривают их остаться. Драница с тоской бросает взгляд на недопитую водку.
Когда дверь за ними закрывается, Борис говорит со смехом:
- Забавный тип.
- Ничего в нем забавного.
Тоня хочет уйти к себе.
- Обожди, - окликает ее Борис. - Давай поговорим. Нужно же, наконец, объясниться.
- Ты выпил. Ни о чем мы сейчас не договоримся…
- Ну, хорошо, - уступает Борис. - Тогда о другом… Скажи, почему ты скрыла от меня историю со скелетом?
- А почему я должна была докладывать?
- Потому что директор пока еще я, а ты классный руководитель.
- Я беседовала с Копыловым и думаю, этого достаточно.
- Беседовала, беседовала… Гнать его надо из школы, а не беседовать. Теперь мы прославились на весь район. Завтра внеочередной педсовет. Обеспечь явку Копылова вместе с отцом.
- У него нет здесь отца.
- Тогда с матерью.
- И матери нет. Он живет с братом.
- Ах, этот длинный дурак? Все равно обеспечь.
Борис трет лоб, морщится, словно у него болит голова.
23
Митя и Генка шепчутся перед дверями учительской. Егор поодаль присел около печки, курит и пускает дым в поддувало. Они ждут, когда начнется педсовет.
Сегодня утром Егор отпросился у председателя, не пустил Митю в школу, и они весь день возили бревна из леса. Два раза сменили лошадей и сами ухряпались за мое-твое. Впрочем, это дело житейское. Задумал строиться - себя не жалей. За работой не заметили, как стало смеркаться. Чуть не опоздали. Пришли тютелька в тютельку.
Случалось, и раньше вызывали Егора в школу. Все больше насчет двоек. Но на этот раз дело серьезное. Это понял Егор по тому, как с ним говорила Антонина Петровна. Выгонять Митьку хотят. Да и было бы из-за чего выгонять. А то так - чепуха одна. Выгонят - куда Митьке деваться? Останется неученый, как он, Егор. Как тогда людям в глаза смотреть? Одного брата и то не сумел выучить. И вообще Егору непонятно. Митька парень хоть куда. Мата от него не услышишь. Украсть? Этого и в помине нет. Сам дров наколет, и поесть сварит, и постирает. Даже на машинке матерниной шить научился. И шьет-то ладно. Егору так в жисть не суметь. В лесу, что твой мужик. И с корня лесину свалит, и подважит, и навалить поможет. И с лошадьми сноровку имеет. А вот на тебе - со шкелетом связался. Черт его поймет, дуропляса.
В коридоре появляется директор. Молоденький, а вежливый.
- Егор Степанович, просим.
Егору непривычно, что его назвали по имени-отчеству, но раз просят, надо идти. Он заплевывает окурок, кидает его в печь, прикрывает дверку.
В комнате много народа. Все учителя знакомы ему в лицо, но он никогда не видел их вместе. Антонина Петровна тоже здесь. Как всегда чистенькая, ладная и смотрит ласково. На ней вязаная кофточка - серая с голубым. В такой он ее еще не видел. Она здесь лучше всех - лицо аккуратное, светлое, ровно у ребенка.
- Вы раздевайтесь, - предлагает директор.
Егор снимает стеганку. Стеганка у него рабочая. Другой нет. На дом копил. Обносился. На вешалке ей не место. Он сворачивает ее и кладет в угол. А сверху - фуражку.
- Я прямо из леса, - говорит он. - Запарился.
В учительской жарко, и ему приходит мысль сесть на пол, но опасается, что осудят, - все сидят на стульях. Он тоже садится на стул рядом с Зарепкиной. Расстегивает ворот рубахи, но тут же опять застегивает. Лицо у него красное, волосы влажные от пота. Зарепкина морщится и слегка отодвигает стул.
Егор прикрывает рукой заплатанное колено и готовится слушать. И вообще в учительской все чудно: на стенах картины. Было бы время, рассмотрел бы их хорошенько. Вот на одной люди с луками на конях. Место безлесное. Лошади мелковаты, однако, пожалуй, ходкие. А на другой женщина нарисована, белая, из глины должно, а руки обломаны. Ни лифчика на ней, ничего прочего. Вроде купаться собралась. Пополнее будет Антонины Петровны и постарше. Должно, детная, но хороша. Другой бы раз посмотрел, а при людях совестно.
А по правую руку скелет. Наверно, тот самый. Вместо глаз дыры. Зубы скалит. Не поймешь, то ли баба, то ли мужик. Никакого обличия не осталось. Егор осторожно дотрагивается пальцами до костяной руки. Рука слегка покачивается. Егор оглядывается - не заметил ли кто. Антонина Петровна улыбается ему.
За столом против всех располагается директор. Он спрашивает:
- Начнем? - И отдельно Егору: - Вы пожалуйте к столу.
К столу Егору идти не хочется, но он идет. Черта ли ему бояться? В лесу с медведем встречался и то не поддался. А тут люди.
- Егор Степанович, вы поставлены в известность, что произошло? - интересуется директор.
- Антонина Петровна сказывала.
Он смотрит на Тоню. Она чуть заметно кивает - не робей, мол.
- Вы вдвоем живете?
- Вдвоем покамест. Отец сулился приехать, да не знаю…
- Он где у вас?
- Срок отбывал.
- По какой статье?
- Бог его знает. В статьях я не шибко грамотный…
- Понятно. Не будем отвлекаться. Вы хотите высказаться по сути дела?
- Что?
- Я имею в виду проступок вашего брата.
Егор некоторое время думает, затем начинает говорить, смотря то на директора, то на Тоню.
- О брате почему не сказать? О брате можно. Брат - он есть брат, я зла ему не желаю. Но и защищать шибко не буду. Заслужил - получи. Как у вас положено. Только выгонять его, по-моему, не к чему. Потому что воспитания он, окромя школы, нигде получить не сможет. Сам я воспитатель, можно сказать, никакой. С чего начать, за что взяться, не знаю. Меня самого дядя воспитывал - так больше ремнем. У него ремень был сыромятный от шлеи, что твоя дубина. Мы тогда на кордоне жили. Дядя объездчиком, а мы при нем. Попросту говоря, в лесу выросли.
Егора слушают, но лица у всех разные. Директор, склонив голову, терпеливо ждет, карандашиком в пальцах играет. Антонина Петровна немного бровки прихмурила и одно ухо повернула к Егору, словно немного недослышит. Лара склонилась к столу, навалилась на него грудью - вот-вот прыснет от смеха. На лице у Зарепкиной недоумение, словно она думает: "И зачем этого вахлака притащили сюда?.." Хмелев слушает внимательно и вроде к сердцу принимает. Видно, самому пришлось горя хлебнуть. Потому и понимает. Речкунов вежливо останавливает:
- Егор Степанович, мы хотели бы о Мите.
Хмелев подается вперед.
- Скажите, а вы Митю бьете?
Егору досадно: понимал-понимал бородач, да ничего и не понял.
- Да как же мне его бить? У меня рука тяжелая. Я вдарю - он кончится. Я лошадей не бью, не то что человека.
Хмелеву опять интересно.
- А почему лошадей не бьете?
- А зачем? Если с лошадью по-человечески, она все сделает.
Директор пережидает вопросы завуча и снова:
- Как же вы относитесь к факту?..
Егор вдруг замечает, что все, что он говорит, записывают. Это его озадачивает. Один раз, он помнит, тоже записывали. Лошадь чужая пристала. Хозяин не идет. Что ж на нее любоваться? Он давай работать на ней. Не даром же ей овес колхозный жрать. А тут, откуда ни возьмись, милиционер. И давай записывать. Только тот милиционер медленно писал и карандаш химический слюнявил, и рот у него стал синий, а эта девчонка-учительница, она по пению, кажется, так и чешет. И перо у нее над бумагой, как комар вьется. Вот насобачилась, прямо удивление.
- Так какое же ваше мнение? Плохо или хорошо поступил ваш брат?
- Хорошего мало.
- Да, вы правы. Все это выглядит, как намеренное оскорбление.
Егор косится на скелет.
- Мертвым костям какая обида.
- Ваш брат оскорбил инспектора. Получилась своего рода карикатура. Так сказать, весьма прозрачный намек, что инспектор похож… Вы понимаете?
Егор вспоминает:
- Это какой инспектор? Который у Красновых стоял?
- Да.
- Копченый?
- Его фамилия Евский.
- Знаю, - Егор задумывается. - А бог его знает - может, и правда, походит.
- Ясно. Присаживайтесь.
Теперь в учительской появляется Митя. Его ставят на то место, где только что стоял Егор.
- Митя, у тебя какая оценка по поведению? - ласково спрашивает Зарепкина.
- Еще не выставляли.
- Меня интересует оценка за прошлый год.
- Тройка.
- А ты помнишь, на каком условии тебя взяли в школу? До первого проступка?
Митя внимательно и неподвижно смотрит на графин с водой. Егор вмешивается:
- Ты не молчи. Тебя люди спрашивают.
Егору жалко брата. Митя здесь совсем не такой, как дома. Он вроде меньше стал и смотрит - словно ушибли его, и он не может отдышаться. "Боится он их, хвост поджал", - соображает Егор.
- Двойки у тебя есть? - спрашивает директор.
- Есть.
- Сколько?
- Я не считал.
- Подумайте, - говорит Зарепкина. - Он не считал. Не удосужился!
- Ты куришь? - спрашивает Лара.
Митя не отвечает ей.
- Митя, а кем ты хочешь быть? - спрашивает Антонина Петровна.
Митя ни слова.
- По-моему, ясно, - говорит Зарепкина.
Директор охотно соглашается:
- Да, конечно. Ну, что ж…
Он оборачивается к Егору.
- Я думаю, вы можете быть свободны… И Митя тоже. Мы все обсудим и решение сообщим через классного руководителя.
Егор берет с пола свою стеганку и фуражку. Идет к двери. У порога останавливается.
- Вы что-то еще хотели сказать?
- Вы, товарищи учителя… Вы его не выгоняйте. Вот такая наша просьба. От Мити и от меня…
- Мы обсудим, вы не беспокойтесь.
Егор и Митя скрываются за дверью…
Выписка из протокола педсовета
Речкунов. Кто желает выступить?
Зарепкина. Я немного погодя.
Речкунов. Тогда я скажу пару слов. Товарищи, в нашей школе произошел исключительно позорный случай. Я человек новый, но вы знаете Копылова не первый год. Вы мучились с ним с самого первого класса. Ждали, что ваши труды не пропадут даром. И вот… дождались. Он прославил школу на весь район, если не на область. Я думаю, что вы со мною согласитесь. Школу нужно очищать…
Хмелев. От учеников?
Речкунов. Нет, от хулиганов. Кому дорога школа, как коллектив, тот не может мириться с разлагающим, тлетворным влиянием отдельных учеников. Лучше пожертвовать одним…
Найденова. Это была шутка.
Речкунов. Вот так шутка! А завтра он на нас с вами с ножом кинется. Вот смеху-то будет!
Найденова. Митя не кинется.
Хмелев. Зачем говорить о ноже, которого нет.
Зарепкина. Я видела у него нож. Своими глазами.
Хмелев. Перочинный?
Зарепкина. Я не разбираюсь в ножах.
Зарепкин. Он нож приносит ботву обрезать на участке.
Речкунов. А часто он бывал на участке? Вы сами говорили, что он или отсутствовал, или мешал другим.
Зарепкин. Было дело.
Входит Геннадий Зарепкин.
Зарепкина. Тебе что?
Геннадий. Я тоже виноват. Мы вместе были.
Зарепкина. Во-первых, тебя сюда не звали.
Хмелев. Напрасно не звали.
Речкунов. К чему ты, Гена, это говоришь? Это все равно не поможет твоему другу.
Геннадий. Мы вместе одевали…
Речкунов. Копылов признался, что сделал это один.
Зарепкина. Геннадий, я прошу тебя выйти.
Геннадий уходит.
Зарепкин. Я хотел сказать касательно…
Зарепкина. Относительно.
Зарепкин. Относительно Копылова. Участку он, конечно, не придает значения, а вот я насчет мастерской. Руки у него, можно сказать, золотые. Здесь лучше него ученика не надо. Что пилить, что строгать. Он что угодно сделает - комар носу не подточит. Не хуже взрослого. К этому у него большая склонность и даже увлечение. А скелет… Скелет - ребячество все это и глупость. Я так думаю…
Зарепкина. Нет, далеко не ребячество. Если вы не против, я прочитаю вам один документ.
Читает сочинение Копылова "Мой лучший друг"…
Хмелев. А что? Остроумно.
Речкунов. А что вы нашли остроумного? Мне не понятно. И что за смех?
Хмелев. Я не над сочинением.
Речкунов. Тем хуже.
Зарепкина. Мне тоже, например, не смешно… Если, товарищи, задуматься, здесь есть определенная идеология. Собака - лучший друг. Людей он, стало быть, ненавидит.
Хмелев. Это вы загнули.
Речкунов. Тише. Говорит Полина Петровна.
Зарепкина. Мне не хотелось бы ставить вопрос слишком серьезно. Но в прежние времена при желании можно было бы это квалифицировать…
Хмелев. Прошли эти времена.
Речкунов. Не будем о временах. Ваше мнение, Полина Петровна?
Зарепкина. Мне кажется, неверно было бы ставить вопрос об исключении. РайОНО не утвердит. К тому же наша задача воспитывать… Но и проступок сам по себе… Оскорбление не кого-нибудь, а самого инспектора. Я думаю, нужно Копылову посоветовать устроиться на работу. Даже формально он всеобучу не подлежит.
Хмелев. Только формально. Он наш ученик.
Зарепкина. Да, устроиться на работу. Другая среда может повлиять на него благотворно. Труд ведь тоже великий воспитатель. Вот послушайте, что писал Ушинский в своей замечательной статье "Труд в его психологическом и воспитательном значении" (цитата из Ушинского - списать у Полины Петровны). Вот почему я думаю, что Копылову нужно работать. Только труд еще может его спасти. А исключать его, конечно, не надо.
Хмелев. Какой ярлык ни приклеивай - исключение есть исключение.
Речкунов. Антонина Петровна, слово вам как классному руководителю.
Найденова. Я тоже выросла без отца.
Речкунов. При чем здесь ваш отец?
Найденова. Я не знаю, при чем… Я знаю только, что Мите надо учиться.
Хмелев. И нам надо учиться по-человечески относиться к детям.
Речкунов. Ну, положим, он уже далеко не дитя.
Зарепкин. Давайте лучше проголосуем.
Результаты голосования: За исключение - Речкунов и Лариса Мячина. Воздержалась Зарепкина.
Решение: Большинством голосов ученику 8-го класса Копылову за хулиганский поступок по отношению к инспектору РОНО педсовет объявляет строгий выговор.