– Видишь ли, Марио, я не хочу тебя обманывать. Из моего доклада ты мог сделать вывод, что в России, особенно в Москве, сложилась система цивилизованного игрового бизнеса. Но это… не совсем так. Я же догадываюсь, что вы, судя по твоему выступлению, хотите объединить все европейские казино для противостояния внешнему миру. Это понятно – Европа объединяется во всем. Мы России пока живем в режиме "разбегающейся вселенной". Московские заведения, а их сейчас почти столько же, сколько во всей Европе, живут в жуткой конкуренции, во вражде.
– Что их много – объяснимо: Легкие деньги порождают игру. Но вражда мне не понятна. Нужно объединяться, усреднять тарифы, обеспечивать комфортное проживание поблизости, как у нас в Монако, и публика поедет к вам, как к нам!
– Если ты имеешь в виду туристов, то не обольщайся. К нам все еще никто не едет – боятся. Все московские отели стоят полупустыми… – вздохнул Козырев. – Ну, не раздумал меня приглашать?
– Нет, конечно. Мы люди слова.
– Но у меня действительно только два дня. Как я успею? К вам почти день на дорогу придется потратить, чтоб через Альпы перемахнуть…
– Ошибаешься. Мой гидросамолет стоит у пирса, и через сорок минут мы сядем в гавани Монте-Карло.
Козыреву оставалось только восхищенно развести руками…
За сорок минут парения над снежными шапками альпийских вершин, из-под которых, как пряди хипповых причесок, расползались гребни отрогов, постепенно меняя бурый скальный цвет на зелень альпийских лугов – а в Москве-то уже вся трава желтая! – Козырев успел о многом передумать. Начал он, как и подобало российскому бизнесмену, с попытки найти, в чем его собираются кинуть, где стоит мышеловка с бесплатным сыром. Ясно, что ни в какую ассоциацию европейских казино его заведение войти не сможет. Хотя бы потому, что своего отеля у него нет, а это обязательное требование проекта, который красочно расписывал с трибуны Марио. А закончил мысленным подсчетом убытков, которые принесет ему эта вынужденная задержка в командировке. Кстати, каким это образом в княжестве, которое находится во Франции и живет под ее протекторатом, казино заправляют итальянцы?
– Марио? – окликнул он хозяина самолета, стараясь перекричать шум мотора. – А много в Монако ваших?
– Наших? – настороженно оглянулся тот. – А! Ты имеешь в виду итальянцев? Да больше, чем лягушатников! – рассмеялся он. – А аборигенов, монегасков, и вовсе пара тысяч осталась. Хотя все мы там теперь одна нация – европейцы. И всего-то нас тридцать тысяч, как в каком-нибудь вашем московском квартале – я был, знаю. А вторая нация – туристы…
Они приводнились в гавани, и самолет, натужно урча, словно катер, подплыл прямо к пирсу, возле которого уже стоял красный "феррари" Марио. Через десять минут Петр Ильич Козырев воочию увидел святая святых игры – казино Монте-Карло.
Петр Ильич и сам мог бы провести экскурсию по Монте-Карло, настолько хорошо он изучил эту часть княжества по множеству проспектов, фильмов и описаний, создавая свое дело. Помогли ему в этом в свое время и рассказы его бывшей начальницы, укротительницы Барковой, которая еще во времена застоя побывала в Монако на гастролях и хранила буклеты казино, как реликвию, за стеклом книжной полки рядом с экземпляром "Малой Земли" с автографом автора. А потому Петр Ильич больше смотрел вокруг широко раскрытыми глазами и лишь вполуха слушал рассказ Марио, превратившегося на время из гостеприимного хозяина в экскурсовода.
Когда шум отъехавшей машины стих в конце тенистой улицы Кингстона – западного района Большого Лондона, который по тем или иным причинам облюбовали многочисленные "новые русские", – Тамара поднялась с пола и направилась в ванную на первом этаже. Следующие полчаса она провела в кипящей пузырьками джакузи, чувствуя себя на вершине блаженства… физического, но никак не душевного: она снова, в который уже раз, остро ощутила никчемность своего существования, такого завидного для других и совершенно непереносимого для нее самой. Казалось бы, чего еще желать молодой женщине, наделенной здоровьем, красотой, достатком и, самое главное, имеющей преуспевающего любящего мужа и сына? В этой иерархии женских ценностей конечно же на первое место надо было поставить ребенка, но ей, лежащей в пузырящейся ванне после тренировки, почему-то подумалось иначе. Да и ее единственная в жизни подруга еще с училищных времен, Резиновая Зина, работающая "каучук" по ночным клубам и аренам цирков далекой России, именно в такой последовательности расставила Тамарины достижения, – скорей всего, потому, что сама не имела последних двух: ребенка – из-за своей профессии, а мужа – из-за излишней любви к представителям сильного пола, ни на одном из которых она за долгие годы так и не смогла остановиться. Эх, Зина-резина… Знала бы ты, что плакала твоя подруга в свой последний приезд не от тоски по Москве и не с "жиру бесясь", как ты выразилась. Тебе, живущей нараспашку, как бог на душу положит, никогда не понять, что значит тринадцать лет жить в обмане под гнетом памяти о своем давнем предательстве, которое и теперь заставляет мучиться и сожалеть. Тамара вспомнила распростертое на больничной койке тело своего любимого, сорвавшегося с трапеции на выпускном показе в училище. Тогда она уехала в Париж на конкурс с номером, который они делали с другим выпускником, Петей Козыревым, а вернувшись, пришла в больницу к Саше, чтоб сообщить ему о своем скором замужестве. Тамара плакала тогда, заметив, как погасли глаза любимого, вспыхнувшие было при ее появлении. То было первым предательством. Второе она совершила уже по отношению к Петру, за флакон "Шанели" упросив врачиху в консультации проставить срок беременности на месяц меньший, якобы чтоб подольше поработать перед декретом… Третье, когда назвала родившегося сына Сашей и клятвенно заверила своего отца, что назвала сына в честь него, а не того парня, ухаживавшего за ней на последнем курсе и сгинувшего в далеком Афганистане после выписки из больницы. Четвертое… Четвертым предательством оказалась долгая жизнь с нелюбимым человеком. Наказанием за него, а может и за все прочие грехи, было ее полное бесчувствие в постели. Ей, усвоившей основы актерского мастерства в училище, нетрудно было имитировать то, что она на самом деле испытала только один раз с Сашей, когда они накануне выпускных экзаменов провели сказочную ночь в его комнате в общежитии. Она и сейчас, лежа в ванне, испытала волнение, памятное ей только с той ночи…
Самым же главным предательством оказалось то, что она так и не занялась своим любимым делом, ради которого пошла на все предыдущие. Неужели ее предназначение в жизни – это просто быть женой преуспевающего "нового русского"? Как ей надоели эти "тараканьи бега", где призами – новые дома, машины, престижные школы для отпрысков и тайные друг от дружки походы по лондонским "секонд хендам" – генетическое наследие от своих родительниц, бегавших в свое время, чтоб модно приодеться, по московским комиссионкам. Вот и в Англию ее занесло только из-за желания Петра Ильича дать своему – Тамара горько усмехнулась – сыну лучшее образование. А она вынуждена была торчать здесь в компании таких же скучающих "Дунек в Европе", чьи мужья потихоньку высасывали из далекой России последние соки и перекачивали их сюда, в респектабельные особняки и солидные банки…
"Все, к черту! – решительно подумала Тамара, растираясь жестким полотенцем. – Сегодня же начну искать хорошую гувернантку для Сашки – не маленький уже – и поставлю Козыреву ультиматум: пусть ищет мне работу. Хоть в кордебалете на парад-алле выходить, а работать буду!"
Козырев обалдел не от видов Монако, этого концентрата иного для россиян образа жизни, которого он насмотрелся за несколько лет зарубежных гастролей, а именно от ощущения, что пребывает в некой точке, куда стекаются мировые деньги и человеческие страсти. Всего таких точек на земле – по пальцам можно перечесть, подумалось ему: ну Лас-Вегас этот, Баден-Баден, где играли еще цари и гении, в Австралии самое большое в мире казино "Берсвуд айленд" – прямо завод какой-то, говорят, под восемь тысяч квадратных метров… И вот в подобную точку, как вода из ванны в решетку стока, текут, завихряясь, миллионы и миллионы.
Козырев был немало наслышан о роскоши местного, знаменитого на весь мир казино, но действительность превзошла все его ожидания. Когда он вошел в холл Атриума, обнесенного галереей Дюмулена, то решил, что оказался в Эрмитаже. Интерьер театрального зала заставил его усомниться в заслуженности славы Большого, а так называемый новый игорный зал, которому было почти сто лет, всем своим видом доказывал, что кремлевские дворцы – лишь простолюдины, обряженные в золото, а истинный аристократ – вот он…
Но все это было музейной частью казино. Козырева же интересовало его нутро, в котором кипят и бурлят страсти, денежные ручейки и водопады. Он увидел, что все игровые залы, а их насчитывалось полтора десятка, украшены росписями и лепниной лучших художников последних столетий. Самые маленькие зальчики, где играют по низким ставкам, объединены, как сказал "экскурсовод", в так называемую "кухню". Здесь царит демократия, потому что в "кухне" собираются небогатые туристы, одетые кое-как, новички и просто зеваки. Резвиться им разрешено до полуночи – потом "кухня" закрывается. Зато открывается "зал привэ", который работает до утра. В нем дамы и господа, исключительно в вечерних туалетах, проматывают или умножают свои состояния, делая ставки не ниже двух тысяч долларов – так здесь принято…
Они стояли с Марио на галерее, глядя вниз на рулеточный стол, окруженный людьми. Он был словно маленькая цирковая арена, по которой мчался шарик, вершащий судьбы. Ну по крайней мере, судьбы содержимого кошельков. И когда шарик, сбегая с круга, вдруг замирал в одной из ячеек, зрители так же ахали, как восхищенные простаки в цирке при виде волшебного трюка…
– Это очень похоже на цирк, – сказал вдруг Петр.
– И ты это заметил? – удивился Марио. – Я часто называю наше заведение цирком. Ведь эти игроки – просто клоуны. Такие же разряженные уроды. И плачут, и смеются не к месту…
– А я решил, что они зрители.
– Зрители здесь мы. И судьба, – усмехнулся Марио. – Ты любишь цирк?
– Люблю? Видишь ли, я занимался им профессионально, прежде чем заняться бизнесом.
– Понятно. А что ты делал? Небось фокусы показывал, но не выдержал конкуренции с Копперфильдом? – рассмеялся Марио.
– Почему ты так решил?
– Да потому, что казино может создать только фокусник. Так что ты делал конкретно?
– Занимался организацией зарубежных гастролей, – уклонился от точного ответа Козырев – незачем его новому знакомому, аристократу игорного дела, знать, в какой малопочтенной ипостаси появлялся Петр Ильич на арене.
– Слушай, так тебе будет интересно посмотреть на лучших профессионалов! Сейчас в нашем цирке как раз выступают победители конкурса этого года. Наш князь – покровитель этой затеи, а спонсируем конечно же все мы, казино. Так что место в княжеской ложе я тебе гарантирую. Пойдешь?
– С удовольствием, если это не очень обременительно для тебя. Ты не знаешь, кто-нибудь из России участвует?
– Не знаю – я не следил за этим конкурсом. Кстати, скоро открытие гала-представления. Может, сыграешь разок по-быстрому? Я дам тебе десяток гостевых фишек.
– Спасибо, Марио, но ты не поверишь, я ни разу не играл на колесе. Это мой принцип: бармен должен быть трезвенником.
– Слушай, да мы с тобой два сапога – пара, как говорят русские. Это очень хорошо для нашей будущей дружбы… Ладно, тогда пойдем перекусим у меня в кабинете и направимся в цирк, вспомним детство…
Контора дяди Вадима, а точней – офис фирмы, поставляющей пиво в бары и рестораны города, в создание которой когда-то вложил Майдан свои шальные деньги, находилась как раз на пути из "Измайловской" в то самое "Яйцо". Так что сам Бог велел заскочить туда и изъять из кассы сумму, необходимую для начала новой игры, а может быть, и новой жизни.
– Брат, ты подожди минуту: мне нужно разрулить кое-какие дела, – распорядился Олег, вылезая из прокуренного салона нанятого "опеля" в промозглую темень.
Обращение "брат" должно было поддержать образ криминально удачливого "мачо", в котором Майдан несколько минут назад плюхнулся на сиденье относительно свежей иномарки, и сразу отсекло возможные возражения со стороны ее владельца. В том же образе он влетел в бывшую дворницкую квартиру на первом этаже кирпичной пятиэтажки, которую арендовала пивная фирма. Дядя Вадим, старший менеджер фирмы, на котором, собственно, и держалось все дело, организованное Майданом и его блатным другом Андреем, увидев одного из соучредителей, сразу все понял и обреченно вздохнул: дневная наличная выручка обречена на изъятие и исчезновение в кассе какого-нибудь казино – страсть Олега Олеговича ни для кого не была секретом. Вадим попытался что-то промямлить про закупку пива и выдачу зарплаты сотрудникам, но Майдана не остановил даже его звонок Андрею.
– Дрон, старик, мне позарез нужен нал: намечается новое дело, – привычно "залил" Майдан. – Завтра внесу с процентом. Да, не звони мне в "Измайловскую" – я снялся оттуда. Все подробности расскажу ночью, по мобиле. Пока! – отбился от нотаций друга Олег и рванул к машине, унося в кармане полторы тысячи "зелени" и оставив сразу сникшим сотрудникам всего полтыщи на зарплату.
– Ну козел, – неслышно прошептал в захлопнувшуюся дверь Вадим, но так, чтоб подчиненные оценили его смелость…
Когда "опель" замер у тротуара на набережной Москвы-реки, Майдан сквозь стекло произвел рекогносцировку поля боя. Высотка отеля справа и трехэтажный особняк слева дополняли друг друга, как Дон Кихот и Санчо Панса. Над особняком, рядом с надписью "Golden egg" светилось рекламное золотое яйцо.
"Что ж, посмотрим, что в этом яичке: золотая курочка удачи или змея проигрыша, – подумал Олег. – Вообще-то мне должно повезти на новенького, как везет в казино новичкам и пьяным дамам. Я же сейчас весь как новорожденный – без жилья, без своих денег, никому не известен, с Натальей этой в качестве детского места. Ладно, вперед!"
Он вышел из машины, галантно помог выбраться даме и, видя, что швейцар при входе наблюдает за ними, склонился к машине, будто отдавал шоферу распоряжение, когда подъехать за хозяином. А потом прошествовал, сияя белым шарфом из-под распахнутого кашемирового пальто, к крыльцу по хрустящему ежику дорожки, которая пропускала сочащуюся с небес влагу и оставляла штиблеты гостей казино практически сухими – признак дорогого заведения, знакомый Майдану лишь по загранице.
Швейцар приветственно поклонился непонятно кому – то ли важному гостю, то ли наверняка знакомой ему Наталье. Во время этого поклона Олег успел заметить, как у того под малиновой ливреей явственно прорисовалась подмышечная кобура с пистолетом.
"Ого! Местечко высшего разряда, – оценил Майдан. – Только в самых дорогих заведениях хозяева позволяют держать на входе лицензированных охранников-стрелков. Похоже, что я иду куда надо".
Подтверждением тому был роскошный холл, из которого через автоматические двери вместе с ласковым ветерком тепловой завесы вырвался тонкий аромат какого-то освежителя воздуха, чуть сдобренный запахом виргинского табака. Гардеробщик, принявший куртку Наташи, улыбнулся ей как старой знакомой, а раздевая Олега, скользнул по его атлетическому телу цепким, профессиональным взглядом. Майдан еще раз убедился, что попал в серьезное казино: держать гардеробщиком явно бывшего гэбэшника могут не везде. В тех заведениях, где ему приходилось играть до этого, вещи принимали обычно среднего возраста бывшие интеллигенты, ценившиеся за периодическую трезвость, вежливость и относительное благородство черт. Этот же, оценив облегающий пиджак Олега, под которым явно не пряталось ничего запрещенного для проноса в казино, как то: оружие, спиртное или видеокамера, – едва заметно кивнул своим коллегам, стоящим на следующем этапе проверки посетителей – вовсе уж откровенной роскоши по сравнению со знакомыми Майдану клубами. Там его поджидали два молодых человека, не уступающих ему своим атлетизмом. Фейс-контроль, который запросто может "настучать по фейсу" нежеланному гостю, подумал Олег, подходя к ним.
– Добрый вечер, – сказал один, напрягая шварценеггеровские желваки щек в подобии приветливой улыбки. – Вы у нас впервые, потому обратите, пожалуйста, внимание на правила посещения нашего казино, – кивнул он на небольшой плакат, а сам отошел чуть в сторону и начал негромко бормотать что-то в микрофончик на своем пиджаке.
Из плаката Майдан узнал, что клуб могут посещать только его члены или их гости – максимум трое. Перечислялось то, чего нельзя приносить с собой, а также были правила поведения и требования к туалетам посетителей. Весьма строгие, между прочим. Майдан мельком видел молодых людей, одетых кое-как, но те направлялись вниз, в полуподвальное помещение, откуда раздавались возбужденные возгласы, музыка и звяканье "одноруких бандитов" – игорных автоматов, предназначенных для потрошения карманов мелкой шушеры. Посетителям же верхних, клубных этажей надлежало быть в вечерних костюмах.
"Крутовато! – подумал Майдан, внутренне радуясь несминаемой элегантности своего наряда. – Интересно, насколько соответствует игорный зал всей этой помпе?"
– Ну мы пошли, мальчики? – спросила Наташа, видя, что Майдан уже ознакомился с правилами и явно скучает перед бархатным шнуром, закрывающим ему вход в святая святых.
"Мальчик" покрупнее, который связывался с кем-то несколько минут назад, покачал головой:
– Одну минутку. К вам выйдет управляющий и проводит.
– Толик, ну к чему все эти строгости? – капризно надула губки Наташа.
– А я при чем? – ответил тот. – Так начальство велело.
– Это Машков перестраховывается, начальник службы безопасности, – пояснила девушка Олегу. – Я же хожу сюда по папиному билету, а потому гостя проводить вроде как и не могу. Но ничего, сейчас Телегин спустится и проведет нас. Он свой парень…
"Свой парень" оказался пятидесятилетним мужчиной, явно пытающимся скрыть свой возраст с помощью сшитого на заказ костюма, косметики и нарочитой бодрости движений.
– О! Натулечка! Давно вы у нас не были. Проходите, проходите, гости дорогие, – радушно осклабился он, успев оглядеть Майдана и понять, что тот действительно гость не из дешевых. – Ох уж этот Машков! Вечно всего боится, не понимает, что твои друзья – наши друзья, – говорил управляющий, поднимаясь по широкой лестнице, покрытой мягкой ковровой дорожкой, заглушающей шаги. – Игорь Андреевич, – протянул он руку для знакомства.
– Олег Олегович, – представился Майдан.
– Ну что ж, Олег Олегович, чувствуйте себя как дома, – сказал Телегин, пропуская его на галерею большого зала, уставленного игорными столами, – а мы пойдем с Наташей посплетничаем немного – сто лет не виделись, знаете ли.
– Бабки давай, – прошипела Майдану в ухо девушка. – Незаметно только! Черт, надо было еще в машине взять, чтоб не светиться тут…
"Ясно, что за "сплетничание" предстоит, – подумал Олег, незаметно вкладывая в руку Натальи двести долларов. – Только бы она не завелась с голодухи и не начала бесчинствовать – может мне всю малину загубить…"