- Меня доставили в генпрокуратуру в Москву, вы не могли бы подъехать?
- А-а-а… - адвокат хотел задать какой-то важный вопрос, но не знал какой.
- Ну, если можете, подъезжайте.
- А как меня пустят? - пришедший наконец в голову вопрос оказался детским.
- Подъезжайте, - голос Ходорковского усмехнулся в трубке. - Вас пропустят внизу. Только возьмите свои адвокатские документы.
Антон Дрель сменил джинсы и свитер на пиджак и галстук, и поехал в Технический переулок, в прокуратуру. Его действительно пропустили внутрь без всяких вопросов. Он шел по коридору и видел, что кабинет следователя Каримова, лично курировавшего дело Лебедева, открыт, то есть начальство на работе, несмотря на субботний день. Когда Антон поравнялся с кабинетом прокурора, Каримов изнутри притворил дверь, как бы умывая руки и давая понять, что не имеет отношения к допросу, который производит в этом же здании подчиненный ему следователь. Или просто не хотел разговаривать?
В кабинете следователя сидели собственно следователь и Михаил Ходорковский. Они болтали о погоде.
О том, что вот в Москве выпал снег этой ночью, а в Саратове двумя днями раньше, и Ходорковский рассказывал, что снегопад был силен, и из-за снегопада даже закрывали аэропорты. Ходорковский курил. Он начал курить за несколько месяцев до ареста и будет курить еще несколько месяцев в тюрьме, а потом бросит.
- Тут меня допрашивали, Антон, - сказал Ходорковский, едва только Дрель вошел и поздоровался. - Давайте будем протокол допроса подписывать.
- А жалобы заявлять разве мы никакие не будем? спросил адвокат.
- Да ладно, не заморачивайтесь. Какие жалобы?
На кого? На следователя? - Ходорковский кивнул головой в сторону следователя. - Люди делают свою работу. Им приказали, они расследуют. Какие к людям-то претензии?
Антон Дрель говорит, что адвокат не имеет права спорить с клиентом. Адвокат может спорить с клиентом только в том случае, если клиент хочет дать показания против себя, и показания эти могут привести клиента к смертной казни. На самом деле, жалоб можно было заявить сразу несколько, и главное - можно было заявить жалобу на сам факт задержания Михаила Ходорковского.
- Да ладно, не заморачивайтесь, - сказал Ходорковский.
Эта его фраза не вела к смертной казни, и адвокат решил не спорить с клиентом. Они стали подписывать протокол допроса, а когда протокол был подписан, следователь вручил Ходорковскому повестку. В повестке значилось, что через полтора часа Ходорковский Михаил Борисович должен явиться в кабинет такой-то, и там ему будет предъявлено обвинение. Теоретически по закону на полтора часа Ходорковский был свободен.
По закону он мог сейчас встать и выйти из прокуратуры на улицу, созвать пресс-конференцию прямо хоть в скверике напротив, обратиться к городу и миру, попить чаю в кафе, повидаться с женой, бежать, наконец.
Практически адвокат и его клиент понимали, разумеется, что им не позволят покинуть здание. Но адвокат все равно уточнил: - Так мой клиент свободен? Мы на полтора часа можем пойти погулять?
Следователь побледнел.
- Вы же никуда не пойдете? - спросил следователь, испуганно глядя Ходорковскому в глаза и представляя себе, вероятно, что если этот человек встанет сейчас и попытается выйти вон, то придется ведь как-то его останавливать силой, а после применения силы не избежать адвокатских жалоб, либерального воя в прессе и выговора от начальства. - Вы же никуда не пойдете?
- Конечно, не пойдем, - улыбнулся Ходорковский. Антон шутит.
Почти полтора часа они прогуливались по коридору прокуратуры. Вероятно, за ними следили. Но у Антона в кармане поминутно звонил не отобранный на входе мобильный телефон, и разные журналисты спрашивали, что с Ходорковским. И Дрель рассказывал, что клиент его задержан, и что через час ему будет предъявлено обвинение, и разъяснял, что "задержан" не значит "арестован", потому что санкцию на арест дает суд, и, видимо, когда будет предъявлено обвинение, Ходорковского повезут в Басманный суд, который выберет меру пресечения. Теоретически законно было сказать всем этим журналистам, что вот он Ходорковский рядом, и передать Ходорковскому трубку, и тот мог бы делать заявления для прессы. Можно было хотя бы попробовать. Никакой закон там, в коридоре прокуратуры, не запрещал Ходорковскому давать интервью по телефону. Но они не попробовали.
Адвокат позвонил только матери Ходорковского Марине Филипповне. Много лет, с тех самых пор, как ее сын стал заниматься бизнесом, каждое утро, едва проснувшись, Марина Филипповна включала радио, ждала дурных новостей о сыне. Она уже слышала, разумеется, что сын ее арестован, и что во время задержания ему будто бы пробили прикладом голову.
- Алло. Марина Филипповна. Здравствуйте. Это адвокат Антон Дрель.
- Здравствуйте, Антон, - она изо всех сил сохраняла хладнокровие.
- Вот то страшное, что вы слышали про удар по голове, это неправда. Никакого удара не было. Михаил Борисович чувствует себя хорошо.
- Откуда вы знаете?
- Он стоит рядом со мной.
- Вы можете передать ему трубку?
- Нет, не могу. Теперь уже нельзя.
На самом деле можно было. Формально Ходорковский был еще свободен, и на него не распространялись никакие запреты на телефонные звонки. Но адвокат не хотел злить прокуратуру. Он отключил телефон и сказал: - Если обвинение будет тоненьким, на одном или двух листочках, вы, скорее всего, выйдете сегодня на свободу, например, под подписку о невыезде. А если обвинение будет толстым, как у Платона Лебедева, вас, скорее всего, заключат под стражу. Вы это понимаете, Михаил Борисович?
- Я понимаю, - Ходорковский кивнул.
Через час один из следователей предъявил Ходорковскому обвинение. Папка была такой толстой, что следователь даже не предлагал обвиняемому прочесть, в чем его обвиняют. Следователь сказал, что сейчас Ходорковского на автозаке (это такой тюремный грузовик с решетками) повезут в Басманный суд и изберут меру пресечения, и все это потому, что Ходорковский не явился в четверг на допрос.
- Ну что я буду с вами спорить, - Ходорковский пожал плечами. - От вас же все равно ничего не зависит.
- Но ко мне у вас претензий нет? - уточнил следователь.
- К вам никаких претензий.
После этих слов следователь вручил адвокату Антону Дрелю повестку на допрос по делу Ходорковского.
- Вы вообще понимаете, что сейчас нарушаете закон?! - Дрель вскочил со стула. - Вы только что при мне предъявляли обвинение моему клиенту, а теперь хотите допросить меня по его делу в качестве свидетеля?
- Вы просто неправильно все понимаете, - сказал следователь, заметно успокоенный тем, что к нему нет претензий. - Не надо только вот этого шума. И Генри Резнику говорить не надо. Просто распишитесь в получении повестки.
И адвокат Дрель расписался в том, что в ближайший понедельник явится на допрос, на который по закону являться ему было нельзя.
Из прокуратуры в Басманный суд поехало два автозака. Один пустой - к главному входу суда, и задача этого грузовика заключалась в том, чтоб отвлекать внимание собравшихся у дверей журналистов. Второй автозак с запертыми внутри Ходорковским и Дрелем подъехал к черному ходу. В суде никого не было по случаю выходного дня. Судебное заседание было закрытым.
Сейчас, когда прошло почти два года, когда Михаил Ходорковский и Платон Лебедев осуждены на восемь лет тюрьмы, и готовятся им новые обвинения, адвокат Антон Дрель говорит: - Я не понимаю, зачем надо было устраивать закрытый процесс? Что бы изменилось, если бы процесс был открытым? Зачем надо было нарываться на наши протесты и жалобы? Все равно бы мерой пресечения избрали арест. Все равно абсурдные доводы, заставившие суд избрать мерой пресечения заключение под стражу, стали известны прессе. Вы же знаете, Ходорковского заключили под стражу на том основании, что у него, дескать, был заграничный паспорт, и он мог бежать из страны. Бред! Если бы он хотел бежать, он бы бежал.
Его предупреждали неоднократно. Он несколько раз публично заявлял, что эмигрантом не станет. Это было давление, конечно, давление.
Суд был скорым. Минут двадцать или двадцать пять. Судья зачитал постановление об аресте и попросил у Ходорковского паспорт, чтоб передать паспорт конвою, а конвой чтоб отвез обвиняемого в следственный изолятор.
- В какой изолятор? - переспросил адвокат.
- Не скажем пока, - покачал головой судья. - Давайте паспорт.
- У меня нет паспорта, - Ходорковский был спокоен. - Паспорт остался дома. Я в командировку летал на частном самолете, поэтому без паспорта.
- Вот это да! - воскликнул адвокат Антон Дрель, пораженный новым поворотом событий. - Так перед вами не Ходорковский! Вы забыли установить личность задержанного! Вы избрали только что меру пресечения Ходорковскому Михаилу Борисовичу, но у вас нет никаких доказательств того, что мой клиент - Ходорковский Михаил Борисович. Пойдемте, Михаил Борисович.
Теоретически, по закону Ходорковский мог тогда встать и уйти. Пришлось бы снова его арестовывать, устанавливать личность, снова предъявлять обвинение и снова везти в суд. Теоретически, если бы процесс был открытым, может быть… Практически адвокат и его клиент понимали, что им не дадут ступить шага из зала суда.
Судья побледнел, как побледнел давеча следователь, и сказал, глядя на Ходорковского: - Вы же не будете отрицать, что вы Ходорковский? - голос у судьи был испуганный. Если бы Ходорковский стал отрицать тогда, что он Ходорковский, и если бы пришлось задерживать его силой и исправлять на ходу процессуальные ошибки, то не миновать бы судье как минимум строгого выговора. - Вы же не будете отрицать?
- Да ладно, не буду. Все равно ведь от вас ничего не зависит.
Это было великодушие или высокомерие. Ходорковский то ли жалел судью, понимая, что нельзя же требовать от человека милосердия, если на милосердие не дано санкции сверху; то ли просто не считал судью человеком, поскольку привык решать вопросы именно с теми людьми, которые рулят страной, и не привык думать, будто по нашу сторону кремлевской стены к кому-то вообще стоит относиться серьезно.
Ходорковский отдал адвокату часы и обручальное кольцо, потому что в тюрьме не полагается иметь металлических предметов. Часы были недорогие для миллиардера. Ходорковский вообще никогда не любил дорогих часов с турбийоном, предпочитая им электронные со множеством электронных функций. А про кольцо Ходорковский попросил не говорить жене, что пришлось кольцо снять. Он попросил адвоката поехать к его жене и поддержать ее, а еще позвонить его родителям и попросить их, чтоб пожили несколько дней с невесткой и внуками.
- Вы не жалеете? - спросил адвокат.
- Нет, хочется жить в нормальной стране.
Журналисты потом, описывая этот эпизод со слов адвоката Антона Дреля, утверждали, будто Ходорковский выразил желание жить в свободной и демократической стране. Нет. Он не подбирал тогда слов. Он сказал: "Жить в нормальной стране. Но здесь".
Часы и кольцо адвокат Антон Дрель запечатал в конверт и положил у себя в конторе в сейф рядом с таким же конвертом, где уже лежали часы и кольцо Платона Лебедева. Почти через полтора года, когда много дней подряд Ходорковскому и Лебедеву будут оглашать приговор, адвокат Антон Дрель каждый день будет брать с собой оба конверта, на случай оправдания его подзащитных, каким бы невероятным ни казалось оправдание.
Ходорковского увезли. Дрель поехал к жене арестованного миллиардера, и родители Ходорковского были уже там. Мать Ходорковского Марина Филипповна говорит, что они люди старшего поколения, крепче, больше готовы к ударам судьбы, чем молодая женщина - мать троих детей. И поэтому, едва услышав по радио, что их сын арестован, собрались и приехали к невестке и внукам. В доме работал телевизор. По телевизору каждый час повторяли одни и те же новости, что арестован, что предъявлено обвинение, что суд выбрал мерой пресечения содержание под стражей. Жена Ходорковского Инна была близка к обмороку. Старшая дочь Ходорковского Настя не верила, что все это происходит на самом деле. Младшие мальчики-близнецы не понимали, что случилось нечто серьезное, но, чувствуя всеобщую нервозность, капризничали.
Марина Филипповна говорит, что тогда, в день ареста, они с мужем приехали к Инне и детям не только для того, чтобы поддержать их в трудную минуту, но еще и с практической целью - они ждали обыска в доме сына.
Весь следующий день, воскресенье, от Ходорковского не было никаких вестей. Дежурный в прокуратуре, когда адвокат Антон Дрель звонил в прокуратуру, говорил, что не может дать никаких справок, потому как выходной, и лучше позвонить завтра.
Антон понимал, что дело предстоит большое и сложное, что он один не справится с таким делом, а потому звонил разным известным адвокатам и спрашивал, не согласятся ли те стать защитниками Ходорковского. Некоторые отказывались сразу. Некоторые просили время на размышление, для того, вероятно, чтоб позвонить в Кремль, спросить разрешения и тогда уже отказаться, когда знакомый кремлевский чиновник посоветует не лезть, куда не просят.
В воскресенье же в здании компании ЮКОС на Дубининской улице в Москве в холле около лифтов повесили большой портрет Михаила Ходорковского. Портрет провисит около месяца, пока новый глава компании Семен Кукес не велит портрет снять, потому что портрет, дескать, злит прокурорских работников, приходящих с проверками.
В воскресенье же по просьбе Марины Филипповны к Ходорковским приехала адвокат, специалистка по обыскам и научила семью арестованного миллиардера, как себя во время обыска вести. Обыск обычно осуществляют целой бригадой. Следователи обычно ищут одновременно в нескольких комнатах, и члены семьи должны заранее решить, кто в какой комнате будет следить, чтоб следователи не подкинули оружия или наркотиков. Особенно надо обращать внимание на то, чтоб первым делом следователи в присутствии понятых обыскали туалеты. Потому что через час после начала обыска кто-то из следователей может зайти в туалет по малой нужде, запереться и спрятать за унитазным бачком что-нибудь запрещенное, чтоб самому же потом это запрещенное и найти в присутствии понятых.
Они ждали обыска. Они не выходили из дома. Разве только в ближний магазин. Отправляясь за покупками, Марина Филипповна видела, что неподалеку от дома стоит днем и ночью автобус с затемненными стеклами, а вдоль забора прогуливаются немолодые, но влюбленные пары. Стоило Марине Филипповне поравняться с влюбленными, те немедленно принимались целоваться, чтоб не показывать своих лиц.
Делая покупки, Марина Филипповна боялась, что вот сейчас, пока она в магазине, как раз и начнется обыск, дом оцепят, ее не пустят внутрь, и внутри не хватит людей, чтоб следить за ловкостью рук прокурорских работников. На всякий случай пожилая женщина присмотрела дыру в заборе и договорилась с невесткой, чтоб всегда держать одно окно на первом этаже незапертым. Она всерьез готова была, если обыск начнут в ее отсутствие, перелезть через забор и через окно забраться в дом.
В понедельник утром за пару часов до назначенного времени допроса Антон Дрель позвонил в прокуратуру, сказал, что хотел бы, когда приедет на допрос, узнать, в каком именно изоляторе содержится его подзащитный, и получить разрешение на посещение своего подзащитного.
- Приезжайте, конечно, - сказал прокурорский работник в телефоне. - Приезжайте, получайте разрешение, а на допрос приходить вовсе не надо.
- Как не надо? Я же повестку подписывал! Как же я теперь не приду? Я приду. Показаний давать, разумеется, не буду, но на допрос приду.
- Не надо приходить на допрос. Допрос отменен.
Сейчас, по прошествии почти двух лет, адвокат Антон Дрель говорит: - Наверное, они подумали, что это будет too much допрашивать и дискредитировать таким образом единственного адвоката. Я ведь был тогда единственный адвокат.
В понедельник же, до того еще, как Антон Дрель успел приехать в прокуратуру, узнать, где содержится его подзащитный и получить разрешение посещать его, зазвонил телефон. Голос в телефоне с заметным кавказским акцентом сказал: - Антон? Михаил сидит рядом со мной на нарах. Передайте семье, что у него все хорошо.
Вообще-то из тюрьмы нельзя позвонить по телефону. Звонок из тюрьмы означал, что Ходорковского поначалу посадили в общую камеру, в огромную камеру, где сидит шестьдесят или сто человек, где временами царит воровской закон, а временами нет никакого закона. Там из окна в окно тянутся через тюремный двор нитки, и по этим ниткам заключенные пересылают друг другу письма, "малявы", а тюремная администрация не смеет или ленится нитки срывать. В общей камере, на "общаке", можно достать все: телефоны, продукты, наркотики, деньги, женщин. И тюремная администрация даже потакает всем этим нарушениям режима, иначе как бы попадали в тюрьму телефоны, деньги, наркотики и женщины. Одновременно общие камеры являются рассадником туберкулеза, и в них нечем дышать.
Всякого нового человека общая камера принимает враждебно, потому что в ней и без него тесно. Но, видимо, к Ходорковскому уголовники прониклись в первый же день воровским своим уважением, раз на второй день кто-то из них стал ради него звонить по запрещенному в камере мобильному телефону, который охрана может так же отнять, как накануне принесла.
- Михаил сидит рядом со мной на нарах. Передайте семье, что все у него хорошо.
Во вторник, 28 сентября 2003 года, когда адвокат Антон Дрель впервые посетил своего подзащитного, Ходорковского уже перевели из общей камеры в изолятор № 4 тюрьмы "Матросская Тишина". Там камеры небольшие, по четыре-пять человек, и один из соседей по камере наверняка работает "наседкой", пытается разговаривать по душам и пересказывает разговоры тюремному начальству за то, чтоб грозящий ему, например, пожизненный срок заменили "двадцаткой".
Адвокат Антон Дрель пришел в "Матросскую Тишину", предъявил документы, двери раскрылись для адвоката в "накопитель", специальную комнату, где досматривают, прежде чем пустить в тюрьму, и где двери на время досмотра заперты с обеих сторон. Из накопителя адвокат прошел в изолятор, там был еще один накопитель при входе, и оттуда адвоката провели в специальную снабженную "тревожной кнопкой" комнату для встречи с подзащитными.
Ходорковский был уже там. Его привели заранее, руки за спину, обыск при входе. Адвокат спросил: - Как вас приняли в общей камере?
Ходорковский ответил: - Плохих людей я в тюрьме не встречал. Нормально приняли.
С тех пор адвокат Антон Дрель почти каждый день ходил в тюрьму "Матросская Тишина" встречаться с подзащитным. Я просил адвоката Антона Дреля узнать, читал ли Михаил Ходорковский книгу Александра Солженицына "Архипелаг ГУЛаг". Солженицын пишет, что когда тебя арестовывают, надо кричать, сопротивляться и изо всех сил цепляться за каждую процессуальную ошибку арестовывающих, потому что, если попал в тюрьму, то это все, конец, назад хода нет.
- Вы читали, - спросил адвокат Антон Дрель, - "Архипелаг ГУЛаг"?
- Читал. Давно. В институте, - ответил Ходорковский.
И я не знаю, правду ли он ответил. И если ответил правду, то почему столько раз в день своего ареста пренебрег советом кричать, сопротивляться и цепляться за всякую процессуальную ошибку арестовывающих.
Или он намеренно шел в тюрьму?