Чай я сделал густой и сладкий, он обжигал ей горло и туманил зрение, опалял сердце и пищевод, от чего Катя заплакала еще горше и, отставив кружку на пол, начала целоваться, обхватив мне шею руками. Дождевик мешал ей двигаться. Она была в нем смешной и неповоротливой, мы вместе принялись стаскивать его, она неосторожно повернулась и чай разлился по полу, от него поднимался тяжелый терпковато-мятный пар. Я стаскивал с нее одежду, долго и настойчиво, на ней были разного цвета носки, наверное, быстро одевалась, когда шла искать свою собаку, которая теперь, похоже, тоже странствовала по желтой кирпичной дороге, пристроившись за Иисусом и тетей Машей. Потом я стаскивал свою одежду, потом, когда она снова повисла у меня на шее, долго пытался оторвать ее от себя. А когда она отпустила меня, лицо ее сразу стало серьезным, она увлеклась этим новым занятием, делала всё ровно и заученно, но не слишком старательно, как школьница, которая учит уроки, но которой нравится не столько предмет, сколько учитель. Еще у нее оказалась нарисована татуировка на икре, странно, раньше я ее не замечал, ее почти смыло дождями. Она перевернула меня на спину и беззаботно прыгала, раскачивая диван и выгоняя из него запахи тлена и любви. Время от времени вспоминала что-то свое, падала мне на грудь и снова плакала, но плакала как-то удовлетворенно, без пауз и ни на что не жалуясь. А закончив, вытирала слезы моей мокрой футболкой.
- Теперь я точно отсюда уеду, - сказала она и стала шарить по моим карманам.
- Что ты ищешь? - не понял я.
- Есть покурить? - не найдя сигарет, она вытащила из куртки очки в желтой оправе, надела их и откинулась на подушку, разглядывая потолок.
Было совсем светло, утро давно началось, туман оттянуло куда-то в сторону реки, и день обещал быть сухим и солнечным. Одежда кучей валялась на полу, в комнате пахло холодным чаем.
- И куда поедешь? - спросил я.
- В Одессу, - ответила Катя. - К морю.
- Что будешь делать?
- Поступлю в университет.
- А кем ты хочешь стать? - я говорил с ней как настоящий старший товарищ.
- Проституткой, - рассмеялась Катя. - Что у тебя за вопросы дурацкие? А ты, - спросила, - когда поедешь?
- Никогда.
- Что будешь делать?
- Открою шашлычную. Бизнес беспроигрышный. Может, останешься со мной? - предложил. - Поженимся.
- Дурак, - сказала на это Катя, засмеявшись. - Тебя сожгут здесь не сегодня, так завтра. Или повесят. Как Пахмутову, - сказала она и снова заплакала.
- Ну, не плачь, - попытался я ее утешить. - Всё равно за этими очками я твоих слез не вижу.
- Хорошо, что не видишь, - ответила Катя и, примостившись у меня на плече, заснула.
Плохо, что она уезжает, - подумал я. - Хотя было бы гораздо хуже, если бы она осталась.
Солнце висело высоко, становилось жарко и сонно, но заснуть я не мог, словно сопротивляясь чему-то, стараясь как можно дольше продержаться на ногах, дождаться самого главного, что вот-вот должно было начаться. Самое главное действительно началось. К бензоколонкам кто-то подъехал, я это четко услышал, хоть и не разобрал, кто именно это мог быть. Пришло в голову, что хорошо было бы найти какую-нибудь бейсбольную биту, чтобы отстаивать неприкосновенность частной собственности. Но меня охватила странная апатия, не хотелось совершенно ничего делать - не хотелось защищаться, не хотелось проламывать кому-то голову, не хотелось подставлять свою. Если это будет смерть, - подумал я, - я ее запомню. С улицы послышались шаги, дверь открылась, и в комнату вошла Ольга. Какое-то время стояла на пороге, осматриваясь в залитой солнцем комнате. Увидев рядом со мной спящую Катю, она замерла, затем резким и слишком быстрым движением поправила волосы, прошла по комнате и села на диван напротив. Я даже не сподобился подняться или что-нибудь сказать: ну, - подумал, - что ж всё так плохо складывается, это даже хуже, чем смерть.
- Привет, - сказала Ольга, пытаясь говорить беззаботно. - Что тут у вас?
- Она спит, - ответил я. - Ты звонила вчера?
- И не раз, - сказала Ольга, нервничая всё больше.
- Давай я ее разбужу, - предложил я. - Отправлю домой, и мы обо всем поговорим.
- Герман, - ответила на это Ольга, не зная, куда деть свои руки, - ты - скотина. Зачем ты будешь ее будить?
- Но нам же нужно поговорить?
- С чего ты взял?
- Ну, ты же приехала для чего-то?
- Я приехала, чтобы посмотреть, не сожгли ли вас здесь. Я на тебя, между прочим, работаю. Но у вас тут, как я вижу, всё хорошо. Поэтому я пойду. - Она резко встала и направилась к выходу. Вдруг остановилась, развернулась и подошла ко мне. - Ага, - сказала, словно что-то вспомнив, - и очки мои отдай.
Сняла осторожно с Кати свои очки и после этого выскочила из вагончика, громко хлопнув дверью. Катя даже не пошевелилась. Я спрыгнул на пол, натянул на ходу свою танкистскую униформу и побежал за Ольгой.
- Оля, - крикнул, догоняя. - Оль, ну подожди. Давай поговорим.
- Давай, - ответила Ольга. - Но только в офисе и только в рабочее время. О, - добавила, показывая на мою ключицу, - она тебя покусала. Ну ты даешь.
Села на скутер и рванула вперед, поднимая в воздух горячую пыль.
Пахмутову хоронили во второй половине дня. Мы с Кочей старательно выкопали яму среди кустов малины, Травмированный смастерил из металлических обрезков странную штуку, похожую на телевизионную антенну, хотя сам он уверял, что это подсолнух. Яму копать было трудно, приходилось перебивать корни, как кабели, и выбрасывать камни. Катя стояла рядом и молчала. Пахмутова лежала у ее ног, как при жизни, и Катя время от времени наклонялась, чтобы ее погладить. Почва тяжело осыпалась и липла к подошвам, земля вокруг была словно спрессованной, с трудом поддавалась, а потом долго приставала к обуви, не желая отваливаться. Перебитые корни были крепкими и упругими, а камни, выброшенные из ямы, быстро просыхали на солнце. Я стоял по пояс в яме и разглядывал вблизи все эти камушки и травы, что обваливались вниз, желтый слой песка и белый слой глины, прорубленные лопатами. Глина пахла остро и сладко, так, словно я докопался до чего-то ценного, о чем всё время догадывался, но не мог даже предположить, что лежит оно почти на поверхности. Потом осторожно опустили Пахмутову. Вторые похороны за сутки, - подумал я, забрасывая тело землей. Травмированный пристроил свою антенну, можно было заканчивать.
Катя какое-то время постояла над могилой, потом попрощалась со всеми и побежала домой. Дождевик она несла в руках, как воздушного змея.
Ближе к вечеру из города приехали Кочины родственники. Прикатили на белом разбитом мерседесе. Заднее стекло его было затянуто целлофаном и заклеено скотчем. В машине их сидело семеро. После похорон уже протрезвели, но не переоделись, так и приехали в черных пиджаках и цветных рубашках. Галстуки всё же поснимали, и теперь те свисали из карманов пиджаков, словно удавки. Говорили родственники громко и непонятно, употребляли много неизвестных мне слов. Кочу называли "гаджо" и отгоняли от мерседеса, куда тот сразу же стал делать попытки залезть. С Травмированным здоровались уважительно и немного льстиво, жали ему руку и трижды целовались по православному обычаю. Подошли ко мне. Коча с Травмированным остались стоять поодаль и не мешали. Все по очереди поздоровались, руку жали коротко, но крепко.
- Послушай, Герман, - сказал их старший, которого звали Пашей. - Друг нашей мамы - наш друг.
- Кто? - я не понял, о ком они говорят.
- Ты вчера с нами хоронил маму, - пояснил Паша. - Тамара говорила нам про тебя.
Ага, - подумал я, - сейчас они меня зарежут.
- Сказала, что тебе нужна помощь.
- Помощь?
- Герман, - ступил вперед заместитель главного, толстый лысый чувак, которого звали Борманом. - Мы всё знаем.
- Всё? - я ждал, когда ж они начнут меня резать.
- Всё, - подтвердил Борман. - И про бензовоз, и про бабки. Мы что хотим сказать - если будет нужно, мы всегда поможем. Понимаешь?
- Понимаю.
- Так что никого не бойся, - вел дальше Борман. - Нужно будет - мы всегда на месте.
- Но дальше уже всё зависит от тебя, - добавил Паша. - Как ты сам себя поставишь, так и будет. Понял?
- Понял, - ответил я. - Спасибо вам.
- Ладно, брат, - Паша протянул руку. - Держись тут.
Все прочие тоже пожали руки, расцеловались с Травмированным, согнали Кочу с капота, завели машину и покатили в город. Уже выезжая на трассу, разминулись с черным фольксвагеном, который съехал на боковую дорогу и теперь мчал в сторону заправки.
- Кто это? - недовольно спросил Травмированный.
- Это ко мне, - ответил я.
Травмированный хмуро глянул на Кочу и пошел к гаражу. Коча остался стоять со мной и с нескрываемым интересом разглядывал чужаков. Фольксваген подкатил к бензоколонкам, остановился. Лелик и Болик, настороженно озираясь, вылезли из салона и разминали ноги после долгой поездки. Обниматься не бросались, смотрели на меня внимательно, ожидая, наверное, что я скажу. Болик отирал пот серым платком, Лелик напряженно поправлял очки.
- Привет, - сказал я. - Хорошо, что приехали.
- Здравствуй, Герман, - озабоченно произнес Болик.
- Привет, - добавил Лелик, пряча глаза.
- Герман, - начал Болик, - давай поговорим.
- Говори, - согласился я.
- Без посторонних, - кивнул Болик на Кочу.
- Он всё равно ничего не понимает, - успокоил я их. - Он грузин.
- Ясно, - занервничал Болик. - Слушай, Гера, ну как ты тут?
- Хуево, - ответил я.
- Хуево? - переспросил Болик.
- Угу. Хуево. Бензовоз у меня сожгли. Собаку повесили.
- У тебя есть собака? - удивился Лелик.
- Уже нет, - ответил я. - Мы ее закопали. С Кочей, - кивнул я на старика. Тот кивнул в ответ.
- Герман, - Болик с трудом подбирал слова, Коча откровенно сбивал его с мысли. - Ну, одним словом, мы приехали за тобой. У нас работы валом. И вообще.
- Друзья, - ответил я, подумав. - Вы, конечно, друзья, и всё такое. Но я не поеду.
- Как это - не поедешь? - не понял Болик.
- Так, не поеду.
- А как же работа? - спросил Болик.
- Считай, что я уволился. По собственному желанию.
- Герман, - еще больше занервничал Болик. - Зачем это тебе? Поехали домой. Это не твой бизнес.
- У меня сожгли бензовоз. И повесили собаку. Это вообще не бизнес.
- Ну послушай, Герман, - вскипел Болик. - Так никто не делает. Ты нас кидаешь.
- Вы деньги привезли? - перебил я его.
- Что? - растерялся Болик.
- Я спрашиваю - вы деньги привезли? Леша, чего ты молчишь?
- Герман, - заговорил Болик. - С деньгами не всё так просто.
- Ага, Герман, - добавил Лелик, - мы хотели тебе сказать.
- Не понял.
- Одним словом, - продолжал Болик, - мы взяли у тебя в долг твои деньги, нужно было срочно проплатить счета, а у нас голяк, Гера. Ну, мы и взяли твои деньги. Так что по-любому поехали с нами. А деньги мы тебе вернем.
- Точно, Гера, вернем, - добавил Лелик.
- Вы что - проебали мое бабло? - удивился я.
- Герман, мы вернем! - немного обиженно выкрикнул Болик.
- Гера, - вступился Лелик, - ну, честное слово!
- Главное, чтобы ты поехал с нами! - повторил Болик.
- Я ж сказал, что остаюсь.
- Мы без тебя не поедем, - несколько патетично заявил Болик.
- Короче, бакланы, - вдруг подал голос Коча. - Вы слышали, что сказал босс - валите отсюда! - Коча достал из кармана костюма заточенную отвертку и начал вычищать ею грязь из-под ногтей. - Я б на вашем месте так и сделал.
Слово "босс" подействовало на Болика угнетающе. Он не мог оторвать глаз от отвертки, наконец молча развернулся и пошел к машине. А Лелик остался. Какое-то время молчал, потом заговорил.
- Герман, - сказал, - я тебе всё верну. Ты не волнуйся.
- Хорошо, - ответил я, - договорились.
- Серьезно, не переживай.
- Да всё нормально.
- Может, все-таки с нами поедешь? - спросил он с надеждой в голосе.
- Да нет, никуда я не поеду. Я на своем месте. На, держи, - вытащил из кармана плеер с наушниками и протянул Лелику. - На память.
- Ты что? - удивился Лелик. - А ты как?
- Да уже услышал всё, что хотел, - ответил я. - Бери. Нужно слушать музыку, которую любишь. И не давать чужим свои наушники. Ну, всё, валите.
Лелик крепко сжал мою руку и пошел к машине.
- Леша, - окликнул я его.
- Что? - оглянулся он.
- У тебя безлимитный?
- Ну.
- Дай позвоню.
Лелик подошел и протянул свою трубу. Я набрал номер брата. Сначала шли длинные гудки. Вдруг что-то щелкнуло, и я услышал женский голос.
- Эй, - сказал голос. - Как ты там?
- Кто - я?
- Ну а кто? Как дела вообще?
- Вообще - нормально, - ответил я. - А ты кто?
- А ты кому звонишь?
- Брату.
- Ну, я не брат. А ты чего хотел?
- Поговорить хотел.
- Ну, поговори со мной, - женщина засмеялась. - Хочешь, я расскажу тебе историю, которая со мной произошла?
- У тебя точно безлимитка? - спросил я у Лелика, и, когда тот утвердительно кивнул, ответил в трубку, - рассказывай.
- Я с детства боялась высоты. И на самолетах летать всегда боялась. А когда выросла, решила преодолеть этот страх. Специально брала билеты на авиарейсы и летала. Всё время летала.
- И что?
- И ничего. Высоты всё так же боюсь. Зато увидела мир.
- И как ты теперь?
- Нормально, - сказала женщина. - Дело было не в страхе. Просто я успокоилась, и всё стало нормально. И ты успокойся, понял?
- Понял.
- Ну, всё, давай, - засмеялась она и исчезла в эфире.
- На, - протянул я трубку Лелику.
- Всё нормально? - переспросил он.
- Да, - ответил я, - нормально. Нормально.
- Коча, - спросил я, - ты помнишь девяностый? Драку в парке возле ресторана?
- В девяностом?
- Да, в июне.
- Не-а, - ответил Коча, подумав, - не помню я никакой драки. Я, дружище, июнь девяностого в Гурзуфе провел, с Тамарой. И вот там, Герыч, действительно была драка. На пляже. Я, значит, только на секунду отошел, веришь, и тут…
Небо ночью похоже на черные поля. Воздух, словно черноземы, наполнен движением и семенами. Бесконечные пространства, разворачивающиеся наверху, живут своим ритмом, своими законами. В небе спрятаны звезды и созвездия, в земле - камни и корни. В небе лежат планеты, в земле - покойники. Из неба вытекают дожди, из земли - реки. Дожди, пролившись, следуют на юг, наполняя океан. Небо всё время меняется, вспыхивает и угасает, набухает влагой и заполняется августовской жарой. Почвы истощаются травами и деревьями, лежат под плоскими небесами, как скот, о котором забыли. Если правильно выбрать место, иногда можно всё это разом ощутить - как, скажем, переплетаются корни, как текут реки, как наполняется океан, как по небу пролетают планеты, как на земле движутся живые, как на том свете движутся мертвые.
Часть вторая
1
Пресвитер рассматривал утреннее небо, когда они появились за желтыми стеблями кукурузы, постукивающими, как вешалки в пустом шкафу. Какое-то время тяжело было понять, кто там выбирается из густых зарослей, только коротко сверкала черная куртка, трескуче изгибались побеги, и пар от дыхания поднимался наверх. И тут, ломая песочного цвета листья и оббивая рассветный иней, они вывалились на дорогу. Было их трое - двое взрослых, один подросток. Тот, что шел впереди, был одет в длинную, до колен, зимнюю тренировочную куртку милана. Черно-красные клубные цвета меркли под щемящим октябрьским солнцем. Был он небрит и длинноволос, смотрел испытующе, но расфокусированно, на ногах армейские кирзачи. За ним шел второй, низкий и пузатый, одетый в белый рабочий комбинезон, залитый желтой масляной краской. Этот был седой и короткостриженый, на ногах китайские найки. Подросток выглядел хуже всех. В поддельных джинсах дольче и габбана и черной блестящей куртке, в нескольких местах прожженной сигаретами. Туфли с квадратными носами, на голове - наушники косс, кажется, тоже поддельные. Все трое, не сговариваясь, направились в нашу сторону. Я взглянул на пресвитера. На лице его проступила неуверенность, которую он старался скрыть. Держался в целом хорошо. Я полез в карманы, но сразу же вспомнил, что на мне чужая одежда. Неожиданно в правом кармане пиджака нашарил отвертку. Кончиками пальцев ощутил, что она заточена. Господь заботится обо мне, - подумал и улыбнулся пресвитеру. Но тот обеспокоенно смотрел на неизвестных. Было отчего - высокий держал в руке охотничье ружье, а пузатый умело размахивал каким-то мачете, даже не пытаясь его прятать. Подросток держал руки в карманах, и что именно там скрывалось, можно было только догадываться. Расстояние между нами сокращалось. Неожиданно высокий взвел курки, вскинул ружье и мощным залпом выпалил в небо. Потом, разведя руки, подошел. Солнце, поднимаясь, вспыхнуло у него за плечами. Октябрь был сухим, как порох.
Остановившись, он опустил руки и весело крикнул священнику:
- Отче!
Пресвитер напустил на лицо важности.
- Толик, - поздоровался высокий и бросился к священнику с объятьями.
Пресвитер терпеливо с ним потискался, после чего миланист двинулся с объятьями ко мне.
- Толик, - также коротко выдавил он из себя, дружески меня сдавливая.
- Герман, - ответил я, высвобождаясь.
- Герман? - переспросил миланист. - Юрика брат?
- Ну.
Чувак довольно засмеялся. Тут же, вспомнив про своих попутчиков, взялся нас знакомить.
- Это Гоша, - показал он на пузатого. - Он нас провел коротким путем. Шли как плантаторы, - показал Толик на мачете, - прорубали дорогу к вам. Да, а это - Сирёжа, Гошин сын. Учится в ПТУ, будет инженером. Наверное.
Сирёжа, не снимая наушников, махнул нам рукой. Гоша долго и сердечно тряс ладонь пресвитера.
- Мы специально шли напрямую, - пояснил Толик священнику. - Чтобы вас перехватить. Тут лучше свернуть, потому что дальше можно наткнуться на фермеров. А у нас с ними война.
- За что война? - спросил я.
- Ну как за что? - удивился Толик. - За зоны влияния. Если честно, мы на их территорию заходим. Надо же нам где-то товар прятать, - оправдываясь, объяснил он. - Вот мы на их полях всё и оставляем. Капитализм, одним словом. Там они нас и ждут, - посмотрел Толик куда-то в сторону.
Только тут я заметил, что правый глаз у него был стеклянный. Возможно, поэтому взгляд его поначалу казался таким загадочным. Толик снова рассмеялся, похоже, характер у него был легкий и веселый, и по поводу боевых действий он особо не переживал.
- Ну что, - покосился на пузатого, - отзвонимся и поехали.