Сева поймал какую-то свою волну. Сказал, что дорогу знает и довезет нас без проблем. Сначала долго забирались на гору. Волга глохла и скатывалась вниз, местные окружали наше корыто и толкали его вперед. Наконец выползли из долины и покатились по грунтовке, подпрыгивая на красных и твердых, как сосновые корни, кирпичах. Вскоре водитель затормозил. Тут, - спросил у нас, - тут мы выезжали? - Вроде тут, - ответил я ему, Тамара нервно вздохнула, а священник легко взмахнул рукой: мол, на всё воля божья, езжай куда хочешь, в случае чего - будут собирать урожай, тогда и нас найдут. Сева так и сделал. Съехал на какую-то сомнительную дорожку, терявшуюся в кукурузе, и, ударив по газам, двинулся вперед. Сухие листья бились о бампер, наматывались на дворники и лезли в открытые окна. Кукурузные стебли ломались с безотрадным треском. Запах теплой смерти стоял за окнами, проникая в салон. На одной из ям нас подбросило вверх, рука Тамары опустилась на мою, но она быстро ее убрала. Возможно, слишком быстро. Я попытался сам взять ее за руку, но она решительно вырвалась и отодвинулась от меня подальше. Ехали долго, медленно и безнадежно, как обычно ездят по кукурузным полям.
Но не заблудились. Сева, возможно, случайно, возможно, что-то зная, выехал из золотых зарослей, и мы оказались на нужной дороге. Только непонятно было, в какую сторону нам ехать. Подумали и повернули направо, ориентируясь по солнцу. Все молчали, Тамара вздыхала всё печальнее, а пресвитер крутил приемник, который задыхался в этих ямах без радиоволн, как водолаз без кислорода. Сева, увидев, что у пресвитера мало что выходит, наклонился к нему, чтобы тоже что-то там покрутить, и совсем забыл про дорогу, только время от времени расслабленно поглядывая вперед. Неожиданно, отреагировав на какое-то движение, отчаянно выжал тормоза. Я завалился на переднее сиденье. Пресвитер сполз под кресло. Тамара пронзительно вскрикнула где-то надо мной. Посреди дороги стоял Толик во вчерашней милановской куртке, с перебинтованной рукой. Стоял и улыбался нам, как старым друзьям.
- Что, Герман, спите в дороге? - весело спросил он, уже когда я выбрался наружу и подошел к нему.
Попутчики мои остались в машине - Тамара тихо плакала от только что пережитой опасности, Сева флегматично молчал, пресвитер шептал какие-то старинные псалмы про подводников и воздухоплавателей.
- Толик, - сказал я и увидел, как солнце, отразившись, проплывает по его стеклянному глазу. - Что ж ты стоишь хуем посреди дороги? Мы же тебя задавить могли.
Толик на это только пренебрежительно засмеялся. В длинных его волосах застряли волокна кукурузы, перебинтованная рука кровоточила.
- Что с рукой?
- Да так, - он отмахнулся. - Вчера обрез разорвало, когда стрелял. Утром вернулся, а вы уже уехали. Я руку перебинтовал - и за вами.
- Зачем?
- Короче, Герман, тут такое дело, - хорошо, что я вас перехватил. Разговор есть.
- Ты что - позвонить не мог?
- Так не ловит же тут ни хуя! - в конце концов разнервничался и Толик - Ты же сам видишь!
- Что за дело?
- Друг твой звонил, футболист.
- Шура?
- Да, Шура. Тебя искал. Сначала ей звонил, - показал Толик кивком головы в сторону машины, имея в виду, наверное, Тамару, - у тебя ж, блядь, телефона нет. Ну а вы уже уехали. Так что он мне позвонил. Тебя спрашивал.
- Он что - подождать не мог? Ты сказал ему, что мы вечером будем?
- Сказал, Герман. Но дела такие, что тебе лучше не возвращаться. Он так сказал.
- Как это - не возвращаться?
- Не возвращаться, не позвонив ему перед тем.
- А что там случилось?
- Ну, он не сказал. Вернее, сказал, чтобы ты сам ему позвонил, и он расскажет, что там к чему. Только чтобы позвонил, ясно?
- Ну, ясно, - сказал я. - У тебя телефон есть?
- Ну есть, - ответил Толик. - Только тут не ловит. Поехали к нам.
- К вам? - скривился я. - Они же снова пить будут, - я тоже кивнул в сторону машины. - Ладно, доедем - позвоню ему.
- Смотри, - не спорил он. - Только он просил поскорее ему позвонить. Сказал, что проблемы у тебя какие-то.
- Черт. А где тут у вас еще телефон ловит?
- Можете к фермерам заехать, - сказал Толик, подумав, - только не говорите, что вы от нас.
- К фермерам - это куда?
- Туда, - он показал рукой куда-то в никуда, - наверх. Там увидите.
- Может, проведешь? - предложил я.
- Что я - йобнулся? - засмеялся он. - Ну всё, давай.
- Давай, - я пожал ему руку и пошел к машине.
- Эй, - крикнул он. Я остановился. - Это тебе, - Толик, подойдя, сунул мне в ладонь какой-то странный предмет.
- Что это?
- Электроножницы. Бош. Фирменные. Только без гарантии.
- Спасибо, - сказал я. - Гарантии не нужно, я их лучше освящу.
- Правильно, - согласился он, махнул всем на прощанье рукой и исчез в кукурузном мареве.
- Что там? - спросила Тамара.
- Короче, - ответил я не столько ей, сколько пресвитеру, - не знаю, как вам сказать. Одним словом, у меня проблемы. Нужно перезвонить.
- Звони, - Тамара достала свою розовую нокию.
- Да не ловит тут. Вот такая проблема.
- А что это горит? - уточнил пресвитер.
- Горит, отче, - заверил я.
- И что делать?
- Поехали к фермерам.
Какое-то мгновение священник молчал, напряженно думая.
- Ну хорошо, - сказал наконец. - Поехали.
Мы развернулись и поехали на гору. Солнце покатилось в противоположном направлении.
Тревожная и безлюдная местность, насквозь продавленная тракторными протекторами; черная сухая земля, низкие небеса, развернутые, словно карты военных действий; гаражи, поставленные, как церкви, головой на восток, черными бойницами зарешеченных окон на запад; разбитые параличом комбайны; остатки грязно-красной, будто говядина, сельскохозяйственной техники - и ни одной живой души, ни одного фермера, совсем никого. По черному грунту пробежал какой-то шакалистый пес, принюхиваясь к пропитанной мазутом земле, завернул за угол. Но быстро выскочил назад, словно кем-то напуганный, оглянулся и побежал в обратном направлении. Казалось, что там, за углом, стоит кто-то, кто напугал этого волчару, согнал с маршрута. Мы въехали на разбитую площадку, остановившись в середине грязного черного покрытия. Водитель заглушил машину. Было тихо и неуютно, словно мы заехали туда, куда заезжать не нужно. Я взял у Тамары ее нокию, открыл. Впереди мелькнул какой-то силуэт, мы даже не успели разглядеть, что это было.
- Там кто-то есть, - испуганно сказала Тамара.
- Собаки, наверное, - произнес Сева.
Пресвитер молчал, возможно, уже жалея, что согласился сделать этот крюк. Я смотрел на экран. Связь была. Попытался вспомнить номер Травмированного. Впрочем, - подумал, - как я могу его вспомнить - я его никогда не знал, что я парюсь. Боковым зрением заметил, как от одного гаража к другому перебежали еще две тени. Тамара, похоже, тоже их заметила.
- Поехали отсюда, - сказала тихо.
- Сейчас, сейчас поедем, еще немного, - ответил я ей. - Можешь набрать Травмированного?
За комбайнами, впереди, тоже кто-то стоял. Можно было физически ощутить чей-то взгляд.
- Давай, - Тамара быстро вырвала у меня нокию, начала искать номер Травмированного.
- Там кто-то был, - сказал пресвитер, показав кивком в зеркало заднего вида. - О, а теперь никого.
Я оглянулся. Сзади действительно никого не было. Пес снова пробежал по площадке, на этот раз уже бесповоротно.
- Ну что там? - наклонился я к Тамаре, не выдержав.
- Пошел сигнал, - сказала она с облегчением, - держи.
Я потянул телефон у нее из рук, но как-то неосторожно, Тамара вздрогнула, нокия выскользнула и полетела куда-то под кресло. Я быстро наклонился, пытаясь ее выловить.
- Гера, - услышал над головой озабоченный голос пресвитера.
Схватил мобилку, резко поднял голову. Все напряженно смотрели в зеркало заднего вида. Я оглянулся. Сзади стояли четверо, совсем близко, и молчали, не сводя с нас глаз. Я незаметно сложил мобильник и засунул себе в карман. Тамара тронула меня за локоть и глазами показала вперед. Там стояли еще трое, тоже молча, тоже сосредоточенно изучая нас, словно фамилии на братских могилах. За их спинами стоял пес, пригибая голову и недобро скалясь. Я понял наконец, чем тут пахло. Мазутом и серьезными проблемами.
Бородатые набыченые фермеры напоминали байкеров - выглядели мрачными и недовольными. Одеты были кто в черный спортивный костюм и кожанку, кто в кожаный комбинезон и джинсовую куртку, кто в камуфляж и кожаную рубашку. Красная бандана у одного, солнцезащитные очки у другого, еще кто-то надел затасканный кожух, прямо на голое тело. Один из тех, кто стоял спереди, держал в руке кусок железной трубы, перебрасывал ее с ладони на ладонь, тяжело помахивал, похлопывал большими руками по жесткой ржавой поверхности. Вдруг резко взмахнул железным обрубком и вмазал по капоту. Волга загудела, как пасхальный колокол. Сева выскочил наружу, пресвитер поспешил за ним, даже не захлопнув за собой дверцу. Тамара намертво вцепилась в мой рукав.
- Спокойно, - сказал я ей, нервно нащупывая в одном кармане мобильник, в другом - электроножницы фирмы бош и старую заточку, - спокойно.
Сева встал против трех фермеров, пытаясь что-то сказать. Они смотрели на него хищно и презрительно, словно ожидая, когда он даст им нормальный повод затоптать его в черный мазут.
- Шо ты делаешь? - сказал наконец Сева фермеру с трубой.
- А шо? - ответил тот, вытирая ладони о кожаные штаны.
- На хуя машину портишь? - Сева пытался говорить сурово.
- Ну хочешь - давай тебя буду портить, - ответил фермер и двинулся на Севу своим брюхом. Двое других тоже стали смыкаться в тесный круг.
- Погодите-погодите, - подал голос пресвитер.
Все трое остановились и посмотрели в его сторону.
- Ну что вы? - миролюбиво продолжал пресвитер. - Мы с венчания едем. Я священник. Заехали к вам.
- Священник? - переспросил фермер в коже. - Откуда едете?
- Оттуда, - показал священник на восток. - С границы.
- Да там и церкви нет, - сказал на это толстобрюхий, перебросив трубу из правой руки в левую.
- Так нам и не нужно церкви, - сказал на это пресвитер. - Мы и без церкви венчаем.
- Баптисты? - хмуро переспросил кожаный.
- Штунды, - подсказал ему сосед.
Лица фермеров помрачнели еще больше.
- Ладно, - сказал тот, что с трубой, - пошли к агроному, ему расскажете, что у вас за церковь.
- Послушайте, - попробовал мягко возразить пресвитер, - нам нужно ехать, нас ждут, будут искать.
- Дядя, - сказал ему на это чувак с трубой. - Будут искать - найдут. А сейчас пошли к агроному. Ясно?
- Ну пошли, - неуверенно сказал пресвитер.
- У вас есть телефоны? - спросил толстопузый.
- А что? - не понял его Сева.
- Давай сюда, - коротко приказал фермер.
- Да ладно, - попытался отказаться Сева.
Фермер перехватил трубу обеими руками и быстрым ударом зафигачил Севе прямо в живот. Сева сложился, как раскладушка. Пресвитер бросился было на выручку, но один из фермеров заступил ему дорогу. Я поспешил к ним, Тамара выскользнула следом. Нас сразу же окружили четверо, те, что были позади. Ближе всех оказался невысокий молодой фермер с каким-то полупанковским ирокезом на голове и новенькой монтировкой в руках. Я остановился, загораживая от них Тамару.
- Телефон давай, - снова сказал Севе фермер с трубой.
Сева молча вытащил мобло, отдал брюхастому. Один из фермеров залез в волгу, выдернул ключи, спрятал себе в карман.
- Теперь ты, - сказал фермер, приставив трубу к пресвитеровой груди. - Давай телефон.
- У меня нет, - потерянно ответил священник.
- А как же ты с приходом контакт поддерживаешь? Посмотри у них, - сказал панку, показывая на нас с Тамарой.
- Так, женщина, - панк с готовностью потянулся к Тамаре, - телефон давай.
Тамара испуганно запищала.
- Остынь, - перехватил я его руку. - Нет у нее никакого телефона.
- А ты чего быкуешь? - повернулся ко мне панк.
- А ты? - я засунул руку в карман синего пиджака, сжимая подаренные перевозчиками электроножницы.
Панк краем глаза заметил, как остро оттопыривается мой карман, решил не рисковать и быстро погас.
- Ладно, - сказал, - нет так нет. А у тебя самого?
- Хочешь обыскать? - спросил я его.
- На хуй ты мне нужен, - сказал на это панк. - Короче, Вовец, - крикнул брюхастому, - тут всё чисто.
- Ну что, - ответил на это Вовец, - пошли?
И, отдав Севин мобильник панку, пошел первым. Мы потянулись за ним, оставив волжану пусто и открыто стоять посреди черных накатанных колей. Я шел и мысленно повторял: лишь бы никто не позвонил, лишь бы никто не позвонил. Пес обнюхивал колеса, шерсть его блестела на октябрьском солнце.
Прошли гаражи, миновали тягачи с комбайнами, вышли к большому складу, выстроенному из шлакоблоков. Сбоку в стене была дверь. Возле нее топтались еще несколько фермеров. Увидев нас, все разом заговорили.
- Шо, Вовец, заложников взял? - крикнул один, высокий и лысый, в длинной кожаной куртке.
- Давай их в гараже закроем, пусть их крысы сожрут, - предложил другой, короткий, в очках и тяжелом кожаном картузе, делавшем его похожим на подсолнух.
- Да, а телку в кукурузе прикопаем до весны! - поддержал их третий, в кожаной жилетке и каких-то засранных джинсах.
- Ладно, - сказал на это строгий, но справедливый Вовец, - Григорий Иванович у себя?
- У себя, - ответил длинный.
- Как он там? - спросил Вовец, будто чего-то опасаясь.
- Хуево, - ответил короткий, похожий на подсолнух.
- Болеет, - подтвердил и засранный.
- Ну так пропустите, - растолкал их Вовец, открыл дверь и запустил нас внутрь.
Похоже, это был их штаб. Обои, прибитые к шлакоблочным стенам гвоздями, во многих местах отваливались и свисали, как траурные знамена. У стен стояли длинные скамьи, покрытые старыми коврами и козьими шкурами, в углу горой лежала зимняя одежда - бушлаты и кожухи, маленькое окно пропускало минимум света, и в комнате горело желтое насыщенное электричество. На скамьях сидели и лежали фермеры, словно чего-то ожидая или надеясь на хорошие новости, которые мы им должны были принести. У стены напротив двери стоял письменный стол, заваленный бумагами и одноразовой посудой. За столом сидел небритый чувак с резкими чертами лица и какой-то перекошенной ухмылкой. На плечах у него была кожаная куртка, под которой виднелся паленый свитер от армани. Над ним нависали двое других фермеров, один - в плаще из кожзаменителя, второй - в тяжелой милицейской кожаной шапке, но милиционером, очевидно, не был, поскольку кулаки его пестрели синими тюремными наколками. Увидев нас, чувак за столом скривился еще сильнее. Вовец приказал нам стоять возле двери, сам направился к столу. Со всех сторон нас обступили фермеры, чтобы мы в случае чего не надумали сбежать.
- Григорий Иванович, - сказал Вовец, перебросив трубу из руки в руку. - Вот, взяли возле гаражей. Говорят, что из церкви. Штунды. Едут от границы.
Григорий Иванович смотрел на всё это без интереса.
- Гриша, - сказал ему тот, что с наколками. - Да валить этих штундов надо. Посмотри, что они делают.
- Ни хуя, Гриш, - не согласился тот, что в плаще, - попалимся. Давай их в гараж, пусть посидят, может, что-то скажут.
- Да что они могут сказать? - не соглашался тот, что с наколками. - Что ты от них услышать хочешь? Валить их надо. А тачку сжечь.
- Гриша, - упрямо стоял на своем тот, что в плаще, - хули нам тачки жечь, мы что - в цирке? Пусть посидят до завтра, глядишь, что и вспомнят.
- Да ни хуя, - запротестовал тот, что с наколками.
- Да я тебе говорю, - в ответ запротестовал тот, что в плаще.
- Послушайте, - сказал было пресвитер, ступив шаг вперед, но его сразу же потащили за воротник, мол, не мешай, когда фермеры совещаются.
- Короче, Григорий Иванович, - снова вступил фермер с трубой, - надо шо-то решать, а то кинутся их искать, точняк к нам приедут.
- А мы и их завалим, - сказал тот, что с наколками, и понуро стиснул кулаки, от чего наколки его обрисовались четче.
Григорий Иванович тяжело простонал. Тот, что в плаще, с пониманием полез в ящик стола, достал оттуда надпитую бутылку. Григорий Иванович припал к бутылке краем рта и начал заливать себе в горлянку алкоголь прямо через дозатор. Но водка сразу же вытекала, не удерживаясь в его горле. Григорий Иванович горько вздохнул и, отдав бутылку тому, что в плаще, откинулся на спинку конторского стула.
- Что с ним? - подал голос пресвитер, обращаясь к Вовцу.
- Плохо ему, - холодно ответил тот. - Не видишь, что ли?
- Паралич?
- Сам ты паралич, - обиделся Вовец. - Челюсть ему выбило, разве не видишь? Вчера на ваших штундов нарвались возле границы. Вот ему кто-то обрезом и задвинул.
Я даже знаю кто, - подумалось мне.
- А ну-ка, ну-ка, - сказал пресвитер и направился к столу.
Сзади его снова попытались придержать.
- Да подожди ты! - отмахнулся священник, прошел мимо удивленного Вовца с трубой, легко отстранил того, что с наколками, и склонился над Григорием Ивановичем. Тот смотрел обреченно, но жестко.
Фермеры, увидев такое, повставали с мест, поднялись со скамей, потянулись к столу, готовы были в любой момент разорвать пресвитера, если он хоть как-то навредит дорогому Григорию Ивановичу. Вовец хотел отогнать священника, но Григорий Иванович предостерегающе поднял руку, и Вовец остановился, держа трубу наготове.
Пресвитер положил руку на голову больному, наклонился и осторожно коснулся пальцами перекошенной челюсти. Григорий Иванович боязливо дернулся. Вовец тоже вздрогнул.
- Больно так? - спросил пресвитер у Григория Ивановича. Тот несмело застонал. - Дело в том, - продолжил пресвитер, - что человек сам до конца не знает возможностей своего организма. Мы относимся к телу своему как к данности, полученной нами раз и навсегда. И, соответственно, любой недуг воспринимается нами как непоправимая катастрофа, способная лишить нас самого главного - нашего душевного покоя. А ведь тело наше - суть инструмент в руках Господних, и из нас, словно из аккордеонов, Господь извлекает удивительные звуки, нажимая на невидимые клавиши. Вот так! - Пресвитер резким движением нажал на челюсть, та щелкнула и стала на место. Григорий Иванович даже не успел ойкнуть.
Священник отошел в сторону и удовлетворенно посмотрел на дело рук своих. Григорий Иванович неуверенно трогал рукой челюсть, открывал рот и жадно хватал воздух. Фермеры завороженно переводили взгляд то на пресвитера, то на Григория Ивановича.
- Послушайте, - не дал прийти им в себя пресвитер, - я хочу вам кое-что сказать. Вы идите, - повернулся он к нам, - я догоню.
- Отче, - не понял Сева, - а вы?
- Я догоню, догоню, - тверже повторил священник. - Идите к машине.