У нас тут культ счастья и радости. Нас приучают к нему с малых лет, с того самого дня, как за родителями закрываются высокие ворота и кое-кто из самых слабонервных начинает отчаянно реветь. Признаюсь, я тоже немного покапризничала, пока ласковая рука госпожи Директрисы не легла на мою головку.
– Не плачь, Пат, – сказала она. – Сейчас будет немного горько, но потом – сладко. Ты их быстро забудешь.
И я почти сразу перестала всхлипывать. Сладко мне не стало. Зато приятная истома от ее прикосновения разлилась по телу. Госпожа Директриса, взяв меня на крылья, полетела со мной в спальню, закутала в одеяла и растворилась в пространстве, оставив за собой разноцветные круги, которые возникают на поверхности воды. И я сразу поняла, что со мной теперь все будет в порядке.
Вся атмосфера ЛПЖ была насыщена сладким ароматом счастья и радости. Каждое утро на общей линейке, в том же просторном зале, где висел наш Устав, мы прямо из воздуха получали порцию добра.
В уютном полумраке госпожа Директриса произносила свои ежеутренние речи, а мы дышали и не могли надышаться тем особенным воздухом, которым были пропитаны обитые бархатом стены.
Ну вот, дорогой дневник, я и устала.
Не знаю, все ли правильно написала. Присутствуют ли в этом тексте метафоры и сравнения, правильно ли построены предложения. Нет ли чего-то лишнего.
Но госпожа Директриса велит писать все, что мы думаем.
Все, за чем наблюдаем. Все, что кажется нам подозрительным.
Все, что потом будет тщательно проверять комиссия экспертов во время нашего выпуска в большую жизнь. И будет решать, достойны ли мы пойти в большое плавание, или претенденту на нашу благосклонность еще надо подождать, пока мы не исправим свои ошибки, записанные сюда.
Я надеюсь, что у меня их не будет. Я отличница. И цветных порицаний у меня не так уж и много!
Итак, до вечера, дорогой дневник!
Сейчас начинается прекрасное утро. И настанет прекрасный день.
Продолжение следует…
Дорогой дневник…
Действительно, вчера был насыщенный день.
Настолько насыщенный, что вечером я даже забыла коснуться твоей такой приятной блестящей обложки. Даже растерялась, как все это выложить в точном хронологическом порядке. Поскольку сразу хочется написать об уроке "литсуда", о котором писала вчера.
Но это будет неправильное изложение событий с точки зрения хронологии!
Ведь до уроков были завтрак, зарядка, линейка, переход из дортуаров (так называются наши спальные комнаты) в здание школы и тому подобное.
А главное – еще было известие о смерти Тур…
И я все время об этом думаю.
Все-таки стоит начать с самого начала. Ой! Простите за тавтологию, госпожа Директриса. Чрезвычайно волнуюсь.
…Вчера я писала рано утром, пока девочки еще спали. Для справки: кроме меня, в дортуаре еще пятеро: Рив, Озу, Лил, Ита и Мия. Все мы – курсантки предпоследнего одиннадцатого класса. Одна четвертая класса – секстет. Шестерка то есть.
А я не забыла сказать, что каждый класс делится на секстеты, которые обозначаются по номерам наших дортуаров?!
Ну вот, опять придется начинать с экспозиции! Что я за дуреха?
Но ничего не поделаешь… Порядок есть порядок. И он должен быть во всем.
Итак, наш дортуар номер десять. Поэтому наш секстет – десятый.
На спортивных соревнованиях или выступлениях самодеятельности мы все делаем в таком же составе, который с начального класса не меняется.
Если конферансье или тренер объявляет: "Десятый секстет, ваш выход!", каждый знает, что речь идет именно о нас: Пат, Рив, Озу, Лил, Мии и Ите.
Соответственно в классе есть другие секстеты, с другими номерами.
Каждый секстет держится вместе.
В каждом есть свой лидер, свои отличницы и двоечницы. Конечно, на протяжении учебы расстановка сил меняется.
Обязанности каждой единицы секстета – следить за порядком, воспитывать друг друга собственным примером, быть безжалостной к проявлению грехов и стараться достичь как можно большей благодетельности.
Нам не позволено слишком сближаться между собой, ведь тогда, по словам госпожи Директрисы, начинается "стритовская болтовня". И одно из правил ЛПЖ – молчание – нарушается.
Но мы все равно привыкаем друг к другу.
Иногда трудно скрывать свою симпатию или неприязнь. Проявление таких эмоций здесь невозможно.
Поэтому, к примеру, я демонстративно игнорирую Лил. И все потому, что она меня интересует больше других. Но именно потому я и сержусь: не дай бог дать это понять другим.
Куда проще с Итой или Рив…
Но: порядок, порядок и хронология во всем!
Поэтому я еще должна рассказать о девушках из моего секстета.
Итак, я начала говорить о Лил.
Я уже говорила, что Лил – молчунья из семьи работяг. Снова – стоп! Если уж сказала "работяг", то нужно объяснить, почему так сказала.
В ЛПЖ имеют право учиться все! Этим наше заведение отличается от любого другого. Это демократия в чистом виде.
Здесь никто ни за что не платит, хотя только представьте: территория ЛПЖ – это пятьдесят гектаров. Почти что небольшой поселок! Все строения лицея – школьный корпус, центральный, со спальнями и залами, выпускной флигель, множество служебных помещений – расположены внутри высоких, построенных во времена средневековья оград старинного замка.
Внутри и вокруг – развесистые фруктовые сады, за ними – поля и дубрава с рекой. Есть просторные участки для разных видов спорта, концертная площадка, где летом проходят наши самодеятельные представления.
Еще есть конюшня и маленькая ферма. Никто же не знает, куда занесет судьба! Дойку коров и верховую езду мы тоже проходим. Это так весело!
А теперь скажите мне, пожалуйста: может ли попасть в такое элитное заведение девушка из простой, да еще и неблагополучной семьи?
Если речь идет о тех заведениях, куда поступают стриты, категорически нет!
А в ЛПЖ после прохождения тестов принимают всех желающих. И на протяжении двенадцати лет одевают, обувают, кормят, обучают и обеспечивают всем необходимым для жизни всех одинаково. Одинаково хорошо. Одинаково дорого.
Ну теперь о Лил и остальных из моего секстета.
Лил, поговаривают, из какой-то неблагополучной семьи.
Мы слышали, что вроде бы родители ее развелись, когда Лил была еще маленькой. Мать ее работает на фабрике, и никто из их семьи не имел никакого отношения к ЛПЖ. Короче, вышитое полотенце с Уставом никогда не висело у них в кухне! Но для Лил было сделано исключение благодаря ходатайству Министерства образования. Теперь она должна стараться больше других. Потому она и молчунья. Все в ней направлено на то, чтобы хорошо учиться и не подвести ни Министерство, ни собственную матушку, ни госпожу Директрису, которая великодушно разрешила ей учиться и жить здесь. Разве, будучи стриткой, она носила бы хорошую кожаную обувь и кашемировые свитеры? Вряд ли.
У Лил длинные черные волосы, свисающие на щеки, а потом и на плечи, как клеем намазанные – такие ровные-ровные и блестящие.
Ита со своими и нашими кудрями делает такое только парикмахерским утюжком. А у Лил волосы натуральные. Бывает же такое чудо. Глаза у нее, по классике жанра, голубые, брови – красивые, по форме похожи на крылья ласточки. Она невероятно красива! Когда я смотрю на нее – даже плакать хочется. Не знаю почему. Мне всегда хочется плакать, если я вижу что-то недосягаемое в своем совершенстве.
Вообще, у нас все девочки, даже молодняк, поразительно красивы. Иногда кажется, что все же есть какой-то отбор. Но госпожа Директриса не раз подчеркивала, что наш лицей – для всех.
И вот доказательство: в седьмом классе, в секстете номер тридцать восемь, учится хромая девочка. Правда, лицо у нее тоже очень приятное.
Но Лил кажется мне самой лучшей. С лица хоть воду пей. Хотя сама она себя не любит. Как-то удивила меня тем, что сказала: "Вот если бы мне быть такой, как ты…"
Я прямо застыла от удивления. Хотя чему тут удивляться: ни одна из нас не любит смотреть на себя в зеркало. Госпожа Воспитательница говорит, что это в нашем возрасте нормально – самокритика работает.
Словом, если бы меня спросили, с кем бы я хотела увидеться на минутку в кафе после замужества, я бы точно первой назвала Лил… Думаю, ей предначертана необыкновенная судьба!
Ита и Мия не скрывают своей дружбы. И в этом нет ничего удивительного: их матушки тоже дружили. Даже, как поговаривают сами девушки, лежали в одном родильном доме в Лондоне.
Путь Иты и Мии, на мой взгляд, уже почти определен. Уверена, они надолго не задержатся в Выпускном Флигеле. Ита и Мия похожи друг на друга как зернышки. Обе – белокурые, маленькие, челочки гладко зачесаны налево, на затылках – по аккуратному пучку, стянутому резинкой с хрустальным сердечком от Сваровски.
В выходные, когда можно сбросить форму, они берут в гардеробной одинаковые джинсовые юбочки, высокие – выше колена – полосатые гольфы, сабо на платформе и шифоновые блузки нежных цветов. Мия – розовую, Ита – сиреневую. Или наоборот. У обеих в ушах маленькие бриллиантовые сережки.
Украшения – единственное, что может быть здесь своим, надетым еще дома перед отправкой в лицей. Я, например, безумно ценю свои сережки с аквамарином – в них меня сюда привели. Они и сейчас на мне.
Иногда Ита и Мия шепчутся по ночам. А зимой, когда холодно, даже залезают под одно одеяло, как сестры. Представляю, какие рекламации они получат в будущем!
Остальные в секстете – я, Озу и Рив.
Рив – рыжая, прямо огненная, даже смотреть больно.
Все лицо покрыто веснушками, но они – деликатные. Глаза – зеленые, брови – светлые. Ресниц почти нет – она их все время подкрашивает. Голос у Рив – как труба иерихонская.
Я бы сказала, бархатное контральто, но очень громкое. И извините, весьма сексуальное. Это даже госпожа Воспитательница как-то отметила.
А еще Рив – пышная. Кажется, что так и лезет из своей формы, как тесто из кадки, хотя формы нам шьют точно по размеру. Тело ее, белое и гладкое, словно тесто на вареники. Рив тоже красивая. Как говорит госпожа Воспитательница, пикантная. Думаю, что и Рив долго не задержится во флигеле: от нее так и идут флюиды, которые мы в восьмом классе учились распространять. Ох, и насмеялись же тогда! А Рив сразу научилась! Теперь не пользуется этим, разве что когда в туалете сидит! В других случаях – всегда. У нее на лбу надо написать: "Осторожно! 1000 вольт!"
Озу – полная противоположность! Но тоже "пикантная". Когда в девятом классе мы изучали типажи и психотипы, госпожа Учительница назвала Озу "дамой с камелиями". Эту книгу мы тоже проходили на "литсуде".
Озу довольно болезненная, хрупкая, с пятнами странного румянца на бледных щеках. Голосочек такой слабый, что надо прислушиваться, затаив дыхание. Воздушная внешность Озу предусматривает нежность и заботу.
Когда Озу болеет, мы дежурим у ее постели в лазарете, носим ей кипяток с лимоном, прислушиваемся к ее слабому дыханию и выслушиваем ее бесконечные сны.
Она любит их рассказывать своим тихим, я бы сказала, замогильным, голосом, к которому прислушиваешься, словно к шепоту летнего ветра на кладбище. Кажется, дунь на это неземное создание – и оно вылетит за сквозняком в окно.
По словам госпожи Учительницы, "дама с камелиями" притягивает как магнит. Такую хочется на руках носить. А точнее, в ладони или в кармане, как воробышка.
По поводу Озу я тоже уверена: быстро найдется для нее золотая клеточка! А может, даже и бриллиантовая.
В ком из нашего секстета я сомневаюсь, так это в себе. И страшно переживаю, что останусь во флигеле навсегда. А точнее, пойду в горничные!
Ведь бывали за время существования лицея и такие ужасные случаи.
Каждая девушка молится, чтобы с ней никогда ничего подобного не случилось. Даже смерть кажется лучшим выходом из позорной ситуации.
Ведь по правилам ЛПЖ выпускница, которая за год (максимум – полтора) не смогла изменить свой общественный статус, подлежит переквалификации и остается здесь служить другим. Тем, кто еще вчера смотрел на тебя как на привилегированную обитательницу флигеля, как на счастливую выпускницу.
Представляете, какое унижение!
В классе седьмом я видела здесь одну такую. Она убирала в наших классах. Лет сорока, с красными, как у вареного рака, клешнями руками. Над ней издевались. Поскольку все знали (такие вещи здесь быстро передаются из уст в уста), что она из невыбранных. Потом она умерла. На могиле даже таблички нет – никто и не плюнет!
Вот когда подумаю о таком, сразу хватаюсь за брасматик, бегу в фитнес-зал или прекращаю сосать на ночь леденцы, пью только кефир.
Я типичная середнячка. И этим все сказано. Все во мне – весьма посредственное. Поэтому я не люблю одеваться в модное и плохо усваиваю уроки макияжа.
Ну вот такой наш секстет номер десять в полном составе.
В принципе, у нас нет четкого деления на касты: кто есть кто, оно весьма условное. Я бы сказала, для внутреннего пользования. Ведь наше совместное обучение не предполагает дальнейшей дружбы. Чересчур сближаться – себе же дороже. Расширенный Устав ЛПЖ, который раскрывает суть каждого отдельного слова, вышитого золотом, хорошо и достаточно четко это объясняет. К примеру, одна из трактовок – Молчание – означает не иметь подруг, которые могли бы отвлекать тебя от Служения. А Служение – это залог счастливой супружеской жизни…
Ну не буду повторять здесь уроки!
Ведь трактовка Устава – отдельная и весьма интересная тема. Именно ее мы основательно будем рассматривать весь учебный год перед выпуском и поселением во флигель.
Ну вот.
Теперь уже о том, что случилось вчера с самого утра.
Пока я писала дневник, девочки проснулись.
Было шесть часов.
Мы всегда встаем в шесть. Не дай бог, позже хотя бы на минуту. Это должно войти в привычку. И мы уже привыкли. Сложнее приходится новичкам – они еще маленькие и хнычут.
Встали – зарядка.
Включаем магнитофон с удивительной – раритетной! – записью давних времен. Эта запись хранится здесь как святыня. Она, как говорит госпожа Воспитательница, сохранилась с середины 60-х годов ХХ века! Под нее просыпались наши бабушки! А то и прабабушки…
Сначала звучит горн, а потом звонкий мальчишеский голос бодро кричит:
– На зарядку! На зарядку! На зарядку! На зарядку!..
И вступает целый хор таких же звонких голосов, подхватывающих:
– …просыпайся!
Это такие голоса, от которых и вправду нельзя не подскочить с кровати.
Когда мы изучали историю развития общества, госпожа Учительница рассказывала, что это – пионерская зорька. И объясняла, что пионеры – это такая старинная детская организация, по дисциплине похожая на внутренние отношения в наших секстетах, только политическая. Ее давно уже нет, но полезный опыт остался в виде вот таких общевоодушевленных занятий, как утренняя зарядка или трудовой десант, который у них в старину назывался субботником.
Итак, дальше нами руководит Голос давно умершего диктора, который диктует нам упражнения: "Руки на ширине плеч… Раз-два, три-четыре!" – и так далее.
Умываемся мы все вместе в роскошной уборной.
Там четыре ряда рукомойников в стиле хай-тек. Наша уборная рассчитана на девятые – одиннадцатые классы. Младшие умываются этажом ниже. Там всегда стоит невероятный шум!
А у нас – тишина. Ведь нужно не только умыться, но и сделать макияж по всем правилам, изученным на уроке макияжа. И следить, чтобы никто не переборщил с помадой или тенями! За это – порицание.
Поэтому в нашей уборной всегда царит напряженная тишина.
– Не забыла, что ты сегодня прокурор? – говорит Рив, смешно вытягивая лицо, чтобы штрих светло-голубых теней лег ровно.
Я важно киваю.
– А Лил, – Рив весело показывает в сторону нашей молчуньи, которая, растянув губы, старательно вырисовывает контур розовым карандашом, – мадам де Реналь. Брр… Я вчера чуть с ума не сошла, готовя речь. Сложная история…
Я улыбаюсь, представляя, как огненная Рив обжигает крылышки "мадам".
– Ты уже придумала приговор? – бросает через плечо Вит из девятого секстета.
Вся девятка – Вит, Гул, Зон, Рут, Вив и Аяс – страшно гордится, что их "литсуд" над Анной Карениной пока что был самым образцовым: все его участники получили по сто баллов. И пока еще никто их не переплюнул!
Рив не отвечает, но таинственно улыбается: еще бы! У Рив прекрасная фантазия в отношении разного рода наказаний.
Последний штрих в уборной – нанесение духов. Все они стоят на отдельной стеклянной полке. Здесь и "Шалимар", и "Эйфория", и "Импровизация", среди них, конечно, есть и "Сирень", и "Лилия", и "Может быть…" и другие ароматы чуть ли не всех марок мира. Иногда, чтобы подловить курсанток, госпожа Директриса поздно ночью подставляет туда и совсем неизвестные флаконы. Тогда приходится нелегко, ведь правильный выбор духов – немалая составляющая в создании идеального образа. Оценка за это тоже влияет на будущий аттестат. Ее выставляют каждое утро на входе в класс – по списку. Несколько раз меня возвращали в уборную мыться и наносить другой аромат.
Это такой стыд! Но теперь я хорошо усвоила: мое – это цитрусовая гамма. Рив легче – она сразу выбрала удушливый "Шалимар", он ей идет – это каждому понятно.
Потом прошла ежедневная утренняя линейка в общем холле на первом этаже. Туда мы спускаемся тихо и почтительно по широкой, устланной красной дорожкой лестнице. Все в синих формах с белыми воротничками и манжетами, в черных (младшие – в белых) чулках и туфлях-лодочках (младшие пока что семенят в полотняных мокасинах с круглыми носками и перепонкой). Чулки на нас должны быть и в жару, и в холод.
Другую одежду мы носим только в выходные.
Для этого существуют специальные гардеробные, где есть вещи на любой вкус. Я обычно выбираю джинсы, футболку и кроссовки. На случай праздников, вечеринок или встречи гостей есть другая гардеробная с вечерними нарядами. Конечно, все вещи (а они дорогие и добротные) нам не принадлежат. Да и зачем, если после выпуска о нашем гардеробе будут заботиться другие!
Тогда наши вещи будут действительно принадлежать только нам. Каждая из нас ждет этих времен как манны небесной.
Но и та одежда, которая есть у нас сейчас, вполне нас устраивает. Стриты так не одеваются! У нас все изысканное. Даже потертые и рваные по последней моде джинсы.
На этот раз линейка мне показалась какой-то скомканной, прошла быстро.
Госпожа Директриса поздоровалась с нами, огласила расписание на день и даже (это показалось мне невероятным!) забыла про общее скандирование ключевых слов Устава!
Обычно линейка заканчивается тем, что мы хором произносим заветные слова:
– Благодарность!
– Уважение!
– Послушание!
– Молчание!
И так далее.
Сегодня госпожа Директриса была какой-то невнимательной.
Она стояла в окружении учительниц и воспитательниц со строгим лицом. Потом быстро развернулась и ушла в свой кабинет.
А мы пошли в соседнее здание – помещение школы, не скрывая удивления. Только переглядывались и молчали. Так как проявление лишнего любопытства нарушало пункт Устава о терпении, которое нужно проявить в любой непонятной ситуации.