От восторга у всех нас дрожали колени. Мы размахивали цветами и осыпали ими дорогу молодым.
Ох…
Внимание к нам ослабло. Учителя разъезжались в отпуск. Занятия в классах плавно перетекли на улицу, где мы ковырялись в саду, высаживая цветы, или учились ездить на лошадях, плавали в бассейне, лежали в шезлонгах с книгами в руках.
А вечером пели гимн нашего ЛПЖ у костра:
Взлетите в небо, языки костра!
Чтоб лучезарно засияли звезды!
Согласия мы дети и добра!
Упорства и пристойности мы сестры!У нас в глазах – почтенье и смиренность,
Мы свои души на алтарь кладем
Семейных ценностей: любовь и верность -
Благая цель, к которой мы идем!
Летнюю пору мы всегда любили больше всего. А в этом году наши собрания у костра, песни, цветы, птичье пение, черты нашей прекрасной великолепной усадьбы имели для нас важнейшее значение: прощание с беззаботной юностью. Ведь осенью нас ожидал флигель невест!
Госпожа Директриса утвердила нам особое "меню невест" – фрукты, салаты, соки-фреш. Все свежее, полезное, не тяжелое для желудка.
Чтобы мы сохраняли хорошую физическую форму и цвет кожи.
Ведь совсем скоро мы станем выбранными…
Дорогой дневник!
Прости за плохой почерк!
Писать трудно даже при такой яркой луне…
Что я делаю?
Что я делаю?!
Что я делаю!
Что я делаю…
Чтояделаючтояделаючтояделаючтояделаючтояделаючтоя…
Глава вторая
Саксофон
…Барс сказал, что можно подзаработать.
Я ответил, что давно положил на их долбаный оркестр, пока в нем играет Феликс, этот самоуверенный хвастун, о чью голову я сломал его итальянскую флейту и теперь по постановлению суда должен был возмещать убытки в виде ста зеленых каждый месяц.
Но Барс сказал, что предлагает мне это как раз потому, что Феликс сломал палец и минимум месяц не покажет носа в оркестре.
К тому же заказчики непременно требуют в музыкальном сопровождении вечеринки таких мелодий, как "Little Flower", "Love Story", "Melancolie", "Don’t Make My Brown Eyes Blue" и тому подобное.
– Надеюсь, старик, этот романтический бред ты еще помнишь? – издевательским тоном сказал Барс. – А оплата более чем приличная: пару часов – пятьсот евро.
– На всех? – спросил я.
– Каждому, Ланц. Каждому! – сказал он.
Я присвистнул, и моя судьба была решена мгновенно.
Как выяснилось позже, не только из-за денег…
Вечеринка, по словам Барса, должна была состояться в частном лицее для девушек, находящемся за городом.
Доступ туда всегда был закрыт, что вызывало массу сплетен, слухов и небылиц. Никто в городе (да, думаю, и в стране) не знал наверняка, что там происходит.
Судя по газетам, это было лучшее элитное учебное заведение, в котором воспитываются "настоящие леди для настоящих мужчин". По крайней мере, так писала о нем "Светская хроника", публикуя свадебные фотографии сильных мира сего, на которых рядом с новоиспеченными олигархами и их изрядно надушенными парфюмом мажорами стояли удивительной красоты невесты – ученицы этого лицея. Чистые ангелочки. Без единого штриха в фотошопе.
Но и не это стало для меня главным! Сахарные куколки никогда не вызывали во мне уважения.
Интересовало другое. И я, как собака, почуявшая след, начал готовиться к вечеринке.
Оказалось, что попасть в это элитарное заведение с улицы не так уж и просто. Надо было собрать целую папку документов – характеристику с места работы и проживания, три рекомендации от каких-нибудь именитых представителей "общественной элиты", резюме, фотографии, копии свидетельства о рождении – своего и родителей, паспорта, идентификационного кода, справку из вендиспансера, справки от терапевта и невропатолога. А еще дать подписку о неразглашении, пройдя собеседование с руководством лицея. Одним словом, нереальный бред. Но за пятьсот иностранных купюр стоило постараться.
Хотя, повторяю, дело было не только в деньгах…
Откровенно говоря, собрать все эти бумаги было для меня довольно сложно.
Мое "место работы" было неопределенным, "вид деятельности" – непонятным даже мне самому, "место проживания" все время менялось, а родителей своих я знал до десятилетнего возраста, пока они не погибли в автокатастрофе. К тому же в числе моих "творческих достижений" были три привода в милицию, зафиксированные соответствующими протоколами. Два суда за нарушение дорожно-транспортного движения. Месяц работы в иностранном шапито. Одна сломанная (о голову уважаемого человека) флейта…
Единственное, чем я мог похвастаться, – отсутствием гонореи и знакомством с некоторыми деятелями политического и творческого бомонда. Именно этот факт и позволил мне подделать все справки и получить вполне приличные характеристики. Ведь люди из "элиты", по крайней мере, те, с кем я имел дело, были изрядными филантропами и еще хранили в памяти запах консервированных кабачков и самогона, купленного у ночных таксистов в начале их бурной юности.
Так случилось, что и я этому "бомонду" в последнее время все больше оказывался полезен. А все благодаря счастливой случайности, которая внезапно начала приносить мне довольно неожиданные дивиденды и неплохое развлечение.
Все началось с кражи кинокамеры на яхте одного бизнесмена.
Однажды он собрал толпу хорошо одетого и известного народа – певцов, писателей и актеров – для двухнедельной "культурно-творческой экспедиции" по реке. Тогда я еще старательно посещал репетиции оркестра и считался неплохим лабухом.
Бизнесмен пригласил в путешествие и кинооператора, чтобы тот фиксировал все перипетии экспедиции, цель которой была весьма благородной: яхта останавливалась на причалах всяких прибрежных городков, и мы выступали перед одичавшей от отсутствия культурных событий провинциальной публикой.
На одной из таких остановок, в живописной глуши, на причал которой явились тетка с козой и один чумазый мальчик, у кинооператора была украдена кинокамера.
Он клялся, что оставил ее на столе в кают-компании.
Команда клялась, что ничего там не видела. Гости бизнесмена принимали активное участие в поисках и были вне подозрений. А тетка с козой и мальчик пришли голые, босые, хотя и их тщательно обыскали.
Молодой кинооператор опух от горя и слез.
Бизнесмен пришел в бешенство.
Гости подозрительно поглядывали друг на друга и намекали, что нужно обыскать все каюты.
Одним словом, ситуация не из лучших. Настроение было испорчено.
Тогда я, всегда любивший детективчики, между прочим расспросил членов экипажа (репутация которого была безупречной!), откуда кто родом и нет ли у кого-нибудь из них родственников в этом печальном для всех нас городке.
Оказалось, что у кока здесь живет его бывшая девушка и что она заходила на яхту поздороваться с "другом бурной юности".
Ничего не сказав коку, мы с тем бизнесменом отчалили по адресу его бывшей любовницы и застали ее в тот самый момент, когда ее муж снимал семью (нашей кинокамерой!) в живописном яблоневом саду. Что это была за идиллия!
И как изменились лица счастливого семейства, когда все они поняли, что вожделенное орудие творческого труда надо немедленно вернуть туда, откуда взяли.
Одним словом, благодаря моим любительским навыкам, почерпнутым из детективных покетбуков, в глазах бизнесмена и его гостей я стал чуть ли не героем романов Конан Дойла.
И когда впоследствии с одной дамой из того же круиза случилась беда, она почему-то обратилась именно ко мне. Мое второе "дело" оказалось сложнее.
Вот что произошло. Женщине из отделения милиции позвонил среди ночи ее сын. Всхлипывая и умоляя никому не звонить, он дал трубку некоему Николаю Сергеевичу. Этот Николай Сергеевич, отрекомендовавшись полковником милиции, строго сказал, что у парня нашли марихуану и теперь мамаше необходимо немедленно, пока не закончилась его смена, собрать две тысячи долларов, чтобы выкупить сына из неволи.
Несчастная и сильно напуганная женщина безоговорочно отдала свои сбережения какому-то пройдохе, приехавшему к ее дому на шикарной машине. И только под утро решилась деликатно разбудить невесту своего чада, позвонив ей домой. Оказалось, что "малыш" преспокойно спал всю ночь у нее под боком.
Я зацепился за тот голос, который был полной имитацией голоса сына обманутой женщины.
И через пару недель нашел актера кукольного театра, и он (благодаря нашей довольно теплой беседе в театральной уборной перед спектаклем, где он играл зайчика-попрыгайчика) навел меня на целую бригаду "ночных шутников", в состав которой, кстати, входил один должностной шнурок из органов.
Взяв на крючок этого шнурка (он, каюсь, и в дальнейшем мне пригодился), я достаточно быстро продвинулся в деле частных расследований. И провел еще несколько успешных дел, касающихся различных бытовых неприятностей в семьях моих заказчиков. Впоследствии они почтительно передавали меня из рук в руки и даже прилично оплачивали мои дилетантские детективные забавы.
Но я никогда не думал, что моя слава разрастется настолько, чтобы пришла эта женщина…
Откровенно говоря, сначала я растерялся, поскольку на то время уже объелся бытовым криминалом и дешевой славой шерлока холмса местного разлива.
Женщина пришла рано утром. Следовательно, застала меня еще тепленького, неготового к отказу.
Когда я открыл дверь, она заглядывала в бумажку, близко держа ее у самого носа, на кончике которого сидели большие солнцезащитные очки. Даже не взглянув на меня, она прочитала с бумажки мой адрес и имя, на котором дважды споткнулась (это для меня не странно: еще никто не произносил его без улыбки или удивления), и добавила:
– Это вы?
– Это я, – сказал я, на ходу застегивая рубашку.
– Разрешите войти?
Как я мог отказать вежливой даме преклонного возраста?
Хотя после бурного концерта в ночном клубе бутылка пива, стоявшая в холодильнике, уже вовсю подавала мне свои соблазнительные ультразвуковые сигналы.
Дама вошла в мое не очень прибранное жилище.
– Можно? – снова спросила она, показывая глазами на кресло.
Я быстро убрал с него скомканный казенный серебристый фрак (который ненавижу!) и помог ей опуститься в кресло.
Пожилая дама пристроилась на самом краешке и обеими руками довольно трогательно помогла своим неуклюжим ножкам принять соответствующую светскую позу: немного сдвинула их в сторону. Наверное, сделать это самостоятельно ее ножки уже не могли.
– Значит, вы… – И она снова по слогам произнесла мое имя.
– Можете называть меня короче – Ланц, – сказал я. – Так меня называют все.
Она кивнула, почмокала губами, под которыми я потом разглядел два ряда весьма приличных белоснежных вставленных зубов, и начала издалека, как это любят делать старики:
– Я родилась восемьдесят пять лет назад…
Я подумал, что это будет долгая история и стоит все же предложить ей кофе, под душистый аромат которого я и сделаю несколько глотков вожделенного холодного пива.
Но она не приняла мое предложение, зато, умница, сообразила, что я не настроен на долгий разговор и быстро взяла быка за рога:
– Я хочу, чтобы вы выяснили обстоятельства гибели моей внучки!
Ничего себе!
Я еще никогда не занимался подобными делами и поэтому смотрел на нее как баран, выдерживая артистическую паузу.
А она продолжала:
– Ее зовут… звали Тамила. Ей было девятнадцать лет. Несколько месяцев назад, чисто случайно, я узнала, что она удачно вышла замуж. Я хотела встретиться с ней и подарить это кольцо, – она покрутила на своем пальце массивный перстень с большим голубым камнем. – Это наша семейная реликвия, которую я не смогла передать своей дочери. Хотела, чтобы оно было у Тамилы… Когда я – всеми правдами-неправдами – узнала ее адрес и пошла навестить, горничная сказала, что моя девочка… – тут она вынула из ридикюля большой белый носовой платок и поднесла к глазам. – Моя девочка, которую я воспитывала до трех лет, умерла.
– Так что же вы хотите, чтобы я выяснил? – удивился я. – Мне жаль, но такое иногда случается и с молодыми…
– Сейчас поймете! – нервно сказала пожилая дама. – Со слов горничной, а потом и со слов тех людей, которые вели следствие, получается так, что моя девочка умерла, нанеся себе около двух десятков ножевых ранений!
Я даже присвистнул. И честно говоря, еле удержался от улыбки: хорошенькое самоубийство!
Дама промокнула глаза платком. На нем остались черные следы. Оказалось, что эта опрятная пожилая дама подкрасила ресницы, чем вызвала во мне особое уважение.
– Именно так, – кивнула она, правильно отреагировав на мой свист. – А теперь скажите, бывают ли такие самоубийства? Девочка просто порезала себя на куски. Я не могу в это поверить. Все врут. Все. И ее мать – такая же дура, какой когда-то была я, – и ее муж, который нашел ее в том же лицее, где училась Тамилочка, двадцать один год назад. И муж моей бедной девочки, владелец какой-то фирмы. Милиция. Горничная. Соседи. Все верят, что Тамила сошла с ума и убила себя сама…
Она снова промокнула глаза. Потом достала из ридикюля помаду, подкрасила губы и решительно взглянула на меня:
– Юноша! Мне немного осталось – и я не хочу уйти из жизни старой дурой! Мне вас порекомендовал… – она назвала имя нашего общего знакомого. – Я хочу, чтобы вы выяснили, от чего умерла моя внучка. Она была такая веселая, такая красивая. Как лучик солнца! Когда я видела ее издалека, сердце мое пело от одного взгляда на это создание, от гордости, что в ее жилах течет моя кровь.
– Извините, но… – неуверенно сказал я и натолкнулся на ее не терпящий возражений взгляд.
Дама сняла с пальца перстень и положила его на стол.
– Это – задаток, – сказала она. – Потом я заплачу больше. Все, что у меня есть.
Мне ничего не оставалось, как сварить кофе – пиво отпало! – и провести многочасовую беседу, после которой я насильно засунул перстень ей в карман и отправил домой, пообещав заняться этим делом.
Узнал я следующее…
Пожилая дама в прошлом тоже окончила тот же лицей, что ее дочь и внучка. Получила безупречное воспитание, оттуда же удачно вышла замуж за начальника наркомпроса. В конце 60-х отдала туда же свою дочь, а через пять лет, когда та уже почти заканчивала обучение, пересмотрев свои взгляды на жизнь, пыталась ее оттуда забрать.
– Но это было невозможно, – рассказывала пожилая дама. – Она, моя Марточка, уже была другой. Она даже не узнала меня, когда я добилась свидания с ней, подкупив одну из воспитательниц. Я пыталась уговорить дочь уйти со мной. Но она осталась непоколебимой. Сказала, что я и такие, как я, подлежат ликвидации или самоликвидации.
– Ничего себе! – не удержался от возгласа я. – За что?!
– За то, что… – немного стушевалась она. – За то, что нарушила все законы, существовавшие в лицее.
– Что же вы такого натворили?
Она тяжело вздохнула и еле слышно сказала:
– Мой муж, ее отец, в то время умер, так как был намного старше меня. А я… Вместо того чтобы хранить ему верность, влюбилась и жила в гражданском браке со стритом.
– С кем?
– Простите, – смутилась дама. – Вам будет неприятно это слышать, но всех, кто живет за пределами этого учебного заведения, в мое время называли уличными, а во времена учебы моей дочери и до сих пор – стритами. От английского слова "стрит" – улица. Все они считались и считаются людьми низкого сорта…
Слушая ее, я медленно открывал рот, как издыхающая рыба. О таких чудесах слышал впервые.
Одним словом, с тех пор дама потеряла связь с дочерью.
Собственно, такую связь теряли и все остальные родители, что было естественно для всех лицеисток всех времен. Но именно эта дама с определенного момента начала понимать, что это неправильно. Она разыскала дочь после ее удачного замужества и начала наблюдать за ее жизнью издалека.
Видела дочь беременной. Видела, как в дом занесли кружевной сверток с младенцем. Но ни разу не решилась заговорить, приблизиться, помня о том, как дочь предложила ей самоликвидацию.
– Марточка родила Тамилочку. И тут мне безумно повезло! Дочь с мужем должны были уехать в Сирию – он был дипломатом. Но тот климат девочке категорически не подходил. И я… Я нанялась в семью своей дочери… няней. Да, да, не удивляйтесь. Марточка, конечно, не узнала меня. А девочка потянулась ко мне как к родной (или, возможно, она почувствовала это своим маленьким сердечком?). И среди многих претенденток я стала первой. Через три года они вернулись и, несмотря на мои уговоры и слезы ребенка, дали мне расчет. А вскоре Тамилочку отдали в тот же лицей. Я чуть не бросилась под колеса машины, на которой ее отвозили. Все эти долгие годы я ждала, когда девочка выйдет из лицея, надеялась поговорить с ней. Она вышла оттуда, как и все остальные, – замужней. Я видела ее издалека всего несколько раз, так как семья жила в коттедже за высоким забором, а Тамилочка редко выходила за его пределы одна. А через месяц случилось то, о чем я вам уже говорила. И то, во что я не могу поверить и не поверю даже на Страшном суде!
Когда пожилая дама ушла, я начал бороздить Интернет, пытаясь отыскать хоть какую-то информацию о лицее, но не узнал ничего существенного.
Как писали некоторые гламурные источники, которым я не доверял, это заведение якобы существовало издавна, сначала как "таинственный женский орден". И тогда и сейчас сокращенно оно называлось ЛПЖ – лицей послушных жен. Его цель была благородной, особенно в отношении мужчин: в нем воспитывались девушки для счастливого брака.
"Что здесь плохого, – думал я, – особенно сейчас, когда всякая юная девушка пьет и матерится наравне с мужчинами?"
Разве плохо иметь послушную жену, которая, судя по рекламному проспекту, умеет прекрасно готовить, разбирается в музыке, песнях, танцах, не употребляет алкоголь и несет своему мужу счастье, как жареного поросенка на подносе?
Почему же тогда и каким образом погибла внучка моей клиентки? Не донесла поднос?
Дело показалось мне интересным…
Вот почему предложение Барса сыграть на вечеринке в этом ЛПЖ вызвало у меня "профессиональное" любопытство.
Вот почему, взяв напрокат лакированные туфли и заручившись лживыми рекомендациями своих влиятельных друзей, я согласился играть романтические мелодии.
Несмотря на то что мое запястье еще было забинтовано после драки с Феликсом…