В конце концов, чтобы не напрягать обстановки, я извинилась перед старушкой, а та в ответ поджала обиженно бесцветные губки и процедила:
– А копеечку я тебе теперь не дам!
И тут я увидела его!.. Он сидел на переднем сиденье, втянув голову в плечи, прикрываясь большим медвежьим воротником. На черном драпе пальто таяли снежинки, он то и дело поводил шеей, и капли скатывались куда-то под ноги.
Господи! – взмолилась я про себя. – Не дай, Господи, чтобы он меня заметил!
Не успела я договорить молитву, как Владимира Викторовича что-то насторожило, он заворочал головой, бросая на попутчиков подозрительные взгляды и посекундно вскашливая в тепле после морозной погоды.
Я сидела в своей коляске на задней площадке, сокрытая многочисленными пассажирами, и потому он все же меня не заметил и принялся наблюдать в окно природу, подсматривая в мокрый кружочек, который кто-то проделал теплым пятаком на замороженном стекле.
– Хочешь хлебушка? – спросила старуха в пуховом платке громко и неожиданно.
Меня всю передернуло от ее мерзкого голоса, и, вероятно, я так взглянула в ее морщинистое лицо, что она тотчас захлопнула беззубый рот и стала резво протискиваться в середину салона.
До Санкт-Петербурга автобус прошел экспрессом и затормозил на окраине города, возле большого универсального магазина, где все и сошли. Я же умышленно задержалась в душном салоне, чтобы не столкнуться с сапером, который, напротив, постарался сойти в числе первых, прокладывая себе дорогу плечом.
Я видела через окно, как Владимир Викторович сел в такси и покатил в сторону центра, и только после этого свободно вздохнула.
– Болезную в автобусе забыли! – услышала я старушкин голос, но уже не рассердилась на него, а, наоборот, обрадовалась его безопасности и подкатила к самым ступенькам автобуса.
Мою коляску подхватили чьи-то руки и опустили резиновыми колесами в городскую слякоть, по которой я и покатила к следующему маршруту…
Мне невозможно пользоваться метро, в этом вся проблема спинальников на колясках, а потому я добиралась до вокзала еще двумя автобусами и одним трамваем.
Я поспела к перрону вовремя, а если быть точнее, чуть раньше, минут за пятнадцать до подачи состава, и решила перекусить под навесом парой сосисок, но тут разглядела в меню на прилавке название "Пита с курицей" и сразу вспомнила ваше пристрастие к этой еде, мой дорогой Евгений.
Ах, это оказалось достаточно вкусно, но на мое усмотрение слишком жирно; я даже капнула маслом на пальто и припорошила пятно солью, надеясь, что она съест жир…
Наконец поезд затормозил у платформы, и многие тут же поспешили занять свои места.
Я была выдержанна и дождалась, пока основная волна пассажиров рассядется по своим полкам, и только после этого покатилась вдоль состава.
– Не возьмете сумочку до Москвы? – спрашивала я у проводников. – За пятьдесят копеек, а?
– Мало, – отказывались проводники.
– А семьдесят?
До головы поезда осталось лишь три вагона, и я испугалась, что сумку так и не приспособят, а потому предложила за услугу целый рубль.
– Давай сюда, – согласился повар из вагона-ресторана и, засунув целковый под накрахмаленный колпак, взял у меня сумку. – Кому?
– Евгению Молокану, – ответила я. – В собственные руки.
– Ага, – согласно крякнул повар и скрылся в вагоне.
Ну и хорошо, порадовалась я и неторопливо покатилась по перрону к вокзалу, морщась от боли в натруженных руках.
Какие будут некрасивые мозоли. Неожиданно я почувствовала, как коляска моя покатилась быстрее, словно под горку, хотя уклона вовсе не было.
Что за странность такая? – удивилась, затем обернулась и увидела над собою криво ухмыляющуюся физиономию Владимира Викторовича,
Он толкал мою коляску перед собою и, деланно лыбясь, цедил сквозь зубы:
– Где сумка твоя, сука? Отвечай!..
От ужаса я не могла вымолвить и слова, а тем временем дикторша проговорила в микрофон, что поезд Санкт-Петербург – Москва отправляется с шестого пути.
– Говори, падла! – сапер тряхнул коляской так, что я чуть было не вывалилась из нее в грязь.
Поезд тронулся, Владимир Викторович прихватил меня за горло жесткими пальцами и развернул коляску лицом к двинувшемуся составу.
– Не скажешь, брошу под поезд! Ну?!. Кому сумку сдала?!!
– В ресторане, – прохрипела я. – В вагоне-ресторане…
Он тотчас оттолкнул меня и побежал по ходу поезда, тыркаясь в запертые двери, показывая что-то проводникам знаками. Но те на призывы реагировать не хотели, состав набирал ход, а сапер бежал все быстрее и быстрее, стучась кулаком во все окна. Потом его нога неожиданно скользнула по снежной жиже, поехала резиновой подошвой по дряблому льду; Владимир Викторович взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, но тело по инерции неслось вперед, а потому он ударился о стенку набравшего ход состава, был отброшен ею в сторону, перелетел через голову и рухнул на рельсы пятого пути, который находился в это время на ремонте. Упав на шпалы, тело его закорчилось от боли, а я услышала за спиной крики: "Человека поездом убило! Человек на рельсах!"
Я не стала дожидаться разбора ситуации и что есть силы покатила к зданию вокзала. Навстречу мне бежали полицейские, врачи с саквояжами и просто зеваки, желающие поглазеть на катастрофу.
В здании вокзала я отыскала почту, где отбила вам, Евгений, срочную телеграмму:
"Встречайте поезд Санкт-Петербурга зпт отбывший восемнадцать сорок тчк Высылаю посылку вагоне-ресторане тчк Подробности письмом тчк Ваша Анна Веллер тчк"
ПИСЬМО ШЕСТНАДЦАТОЕ
Отправлено 9-го февраля
по адресу: Санкт-Петербургская область,
поселок Шавыринский, д. 133.
Анне Веллер.
Милая моя, дорогая, единственная Анна!
Мне трудно передать количество изумлений, постигших меня в последние дни и связанных непосредственно с вами!
Начну хотя бы с вашей посылки. Я же совершенно не знал, что находится в сумке, а потому, когда получил ее из рук поездного повара, то не мог сдержать любопытства и тотчас погрузился в изучение содержимого. Представляете, я сделал это прямо на вокзале, при стечении сотен человек!.. Я развязал веревку и обнаружил под платком женскую руку!
Другой бы на моем месте, не привыкший ко всяческим ужасам, отбросил отчлененную конечность прочь, но я не был напуган, а озаботился лишь тем, не заметил ли кто сей криминальный предмет… Слава Богу, волнение было напрасным. Вокзальным людям нет дела до того, что и у кого в сумках, а потому я без осложнений добрался до дома, где и разобрал посылку.
Вначале я подумал, что ваш повар засунул в дороге сумку под какой-нибудь котел, так как на руке виднелись синяки. Уже позже из письма я узнал о вспышке вашей ревности и отнес синяки на этот счет.
Порывшись в предыдущих посланиях, я отыскал письмо, в котором говорилось о том, как приводить руки в действие, и сию минуту последовал инструкции.
Лучшая Подруга сразу же ожила и как будто огляделась по сторонам, осматривая свое новое жилище. Потом, удовлетворившись увиденным, оборотила внимание на меня, сидящего за столом и наблюдающего за ней, забалансировала на локте и ощупала мое лицо.
Я отметил, что у Лучшей Подруги красивые пальцы, и сказал вслух громко:
– Хочу, чтобы ты поджарила яичницу с беконом и заварила свежий чай!
Рука нехотя, но отреагировала неспешным поиском кухни, обследуя помещения на двух пальчиках, как будто слегка брезговала моим грязным полом. Затем она исследовала содержимое холодильника и приступила к приготовлению еды.
В это время я тщательно прочитывал те ваши письма, в которых речь шла о действии рук, стараясь познать больше и не делать ненужных ошибок.
– Уберите ее! – услышал я истошный крик. – Уберите ее немедленно! – кричал Hiprotomus из моего нутра.
– Кого? – не понял я, оторвавшись от чтения.
– Да вон же она! В окне!
Я посмотрел на окно и увидел сидящую в форточке маленькую цветную птичку, наклонившую головку и смотрящую на меня стеклянными глазами.
– Чернильным прибором в нее! – надрывался жук. – В лепешку!
Казалось, что птичка, приподнявшая крылья, готова к своему хищному нападению, а потому я немедля скомкал лист бумаги и швырнул им в форточку. Птичка отбила бросок, выпятив свою грудку, и открыла клюв, показывая острый, как жало, язычок. Это меня разозлило, – а потому я взял со стола банку со скрепками и метнул ею в обнаглевшую тварь. Бросок пришелся точно в цель и сорвал птицу с форточки.
– А-а-а! – торжествующе кричал Hiprotomus. – Так ей, гадине!
Я подкатил к окну и посмотрел вниз. Цветная птичка валялась на снегу, казалось, замертво, но от дуновения ветра она ожила и, поднявшись на ножки, захромала в сторону от дома, волоча следом сломанное крыло.
– Убили вы ее? Убили? – не унимался жук.
– Нет. Только ранил.
Какая-то девочка лет двенадцати подобрала птичку и, засунув находку себе под шубу, отправилась куда-то в свои края.
– Ах как жаль! – сокрушался Hiprotomus. – Ее надо было всмятку, чтобы мокрого места не осталось!
Увлеченный войной с птицей, я совершенно забыл о Лучшей Подруге и вспомнил о ней лишь из-за запаха горелого, тянущегося с сизым дымом из кухни.
Немедленно я отправился туда и обнаружил на пылающей жиром сковородке мелкие угольки, оставшиеся от яичницы с беконом. Лучшая Подруга, в саже до локтя, активно помешивала остатки пожара ножом, то и дело подливая в огонь оливковое масло.
– Готово! – закричал я, поворачивая до отказа ручку плиты. – Яичница готова!..
Позже, ликвидируя несостоявшийся завтрак, я подумал, что Лучшая Подруга вовсе не создана для хозяйственных нужд, а потому ее не следует этим затруднять…
Когда я получил ваше последнее письмо, Анечка, догнавшее посылку, то из него узнал, что Лучшая Подруга великолепная массажистка, а потому решил использовать ее строго по назначению…
Милая моя!
Строки, в которых вы сообщаете, что у нас будет ребенок, вызвали во мне счастливую лавину эмоций! Я безумно счастлив получить от вас и от Бога это великолепное известие! Я целую вам ноги за ту драгоценность, дорожающую с каждым мгновением, которая хранится и живет под вашим сердцем, заставляя мое сердце рваться навстречу вам! Если бы я мог, то сорвал бы свою душу с насиженного места и тотчас прилетел бы к вашему ушку ангелом и нашептал в него всяческих радостей и признаний!.. Но я не летаю ангелом, я даже не летаю самолетами, а потому грущу и гадаю бессмысленно о возможности нашей встречи… Может быть, снова в санатории!.. А может быть, в ночи?..
Она пришла ко мне ночью, когда я, засыпая, думал о вас. Она была робка и стеснительна. Легонько тронула меня за плечо и замерла в ожидании реакции. В этом ее прикосновении я почувствовал вас, моя драгоценная, а потому задрожал, словно от электрического разряда, под вашими пальцами, ласкающими мою грудь, проверяющими крепость мускулов, плоскость живота и твердость бедер.
– Hiprotomus, помоги! – попросил я про себя. – Наполни меня сталью!
В вашей руке столько страсти, столько энергии исходит из пальцев, что, кажется, искры гуляют между волосами у меня на груди и кадык, словно пинг-понговый шарик, летает вверх-вниз.
Я весь словно из стали. Как и в прежние времена, я силен, точно истребитель, набирающий высоту… Вы ощущаете в своей руке мою сталь, Икаром взмывающую в поднебесье. Устремление металла ввысь подобно влечению всего живого в небытие. Лишь ваши пальцы удерживают его своими ласками от преждевременного обрыва в бесконечность. Из горла моего вырывается стон. Он несет в себе муку сладострастия и безумия… Я лечу!.. Я лечу!.. Лечу!..
Но за взлетом Икара неизбежно следует падение. Падение всегда слаще, чем взлет, так как несет в себе смерть!.. Я падаю!.. Я падаю!.. Падаю!..
Я умирал в этот раз долго и по-звериному, с хрипотой и конвульсиями во всех членах…
Она легла рядом, сжав уставшие пальцы в кулачок. Она устала так же, как я. Каждая клеточка излила из себя то, что накопила за все времена, и сон, самый крепкий в жизни сон, победил мое сознание.
Когда я проснулся следующим утром, то меня приветствовал Hiprotomus, ворочающийся в шишке, как будто ему было там мало места.
– Ну вы и разоспались! – протянул он с завистью. – А у меня вот бессонница!
– Что так? – поинтересовался я, зевая во весь рот.
– Все прошлое мучает.
– Какое? Человеческое или жуковое?
– Попрошу, кстати, купить мне видеокассету с записью про жизнь насекомых! Между прочим, у меня тоже должна быть личная жизнь!
– Непременно, – согласился я, поглаживая локоть Лучшей Подруги. – Из жизни навозных жуков хотите? – пошутил.
– Навозных? – Он задумался, а потом ответил:
– Ну что ж, это должно быть весьма эротично.
После завтрака я попросил ее сделать мне массаж. Она тут же отреагировала и знаками заставила меня раздеться догола.
– Только пусть мою шишку не трогает! – напомнил Hiprotomus. – А то парализую!
Лучшая Подруга нашла в ванной крем и, прежде чем начать процедуру, тщательно натерла меня им от шеи и до самых пят.
– Я ниже пояса ничего не чувствую, – напомнил я.
Она легонько шлепнула меня по ягодице и принялась за дело.
Ах как она это делала! В этой руке скрываются великолепная сила и огромный талант. С первого прикосновения душа рискует расстаться с телом!
– Мои ноги стали тонкими потому, – объяснял я ей, – потому, что я ими не пользуюсь, и мышцы атрофируются за ненадобностью. Раньше у меня были очень сильные ноги. Я мог пробежать марафонскую дистанцию и вытоптать дюжину полей.
– Продолжим? – спросил Hiprotomus, отрывая меня от наслаждений.
– Что? – не понял я.
– Ознакомление с моей жизнью.
– Почему это нужно делать прямо сейчас! – возмутился я. – Когда я занят!
– Сочетание приятного и полезного!
– Не вижу ничего полезного!
– Вы эгоист! – обиделся жук. – Когда вы о чем-нибудь меня просите, я непременно это исполняю! А стоит мне о чем-нибудь заикнуться, так у вас всегда найдется отговорка!
– Ну вы нахал! – в свою очередь обиделся я. – А как я вас давеча от птицы спасал! Не будь меня, вас бы склевали вместе с вашими рогами!
Hiprotomus всхлипнул.
– Ну что такое?
– Я старый.
– А при чем здесь возраст?
– Потому что мне уже три года, и я скоро умру, а вы меня все время обижаете!..
– А что, жуки так мало живут?
– Да. Наша жизнь коротка, – тяжело вздохнул Hiprotomus. – Если мой возраст переводить на человеческий, то получится, что сегодня мне исполнилось шестьдесят три года.
– У вас сегодня день рождения?
– Ага.
– Так я вас поздравляю!
– Спасибо, – поблагодарил жук. – Скорее, надо высказывать соболезнования.
– Что же мне вам подарить? – задумался я. – Хотите склянку с перекисью водорода? Или… Знаете, я видел в антикварной лавке коллекцию жуков. Ну, знаете, в такой коробочке, под стеклом… Это здорово дорого стоит, но вам понравится. Должно быть, это эротично для насекомых, как эротический журнал для людей!
– Вам бы понравилось, если бы вам подарили засушенную женщину?
– Нет, – честно ответил я.
– Так-то вот… Послушайте лучше мою историю.
– Ну, хорошо, – согласился я, окончательно расслабляясь под рукой Лучшей Подруги. – Только потому, что у вас день рождения…
– Несколько лет после трагической гибели Бертран я не мог расслабить свою душу и полюбить. Конечно же, я увлекался красивыми девицами, коих в Париже превеликое множество, но увлечения мои носили поверхностный и мимолетный характер, впрочем, как это свойственно всем студентам – подальше припрятать свою холостую жизнь от цепких ручек дочерей каких-нибудь замшелых полковников.
А закончив университет и устроившись инженером на гидроэлектростанцию, я познакомился с девушкой Полин, особой двумя годами старше меня, работающей секретаршей директора станции.
Она поразила меня своими стремительными руками, тонкими бровками вразлет, карими глазками и крошечной грудкой вразлет без бюстгальтера под шелковой блузкой.
Придя с чертежами к директору и ожидая, пока он освободится от посетителя, я не мог оторвать своего взгляда от этой пленительной грудки с ягодками сосков, трущимися изнутри о нежную ткань.
Девушка не обращала на меня внимания совсем, перепечатывая какие-то бумаги, стопкой лежащие на столе. Она делала это так ловко и быстро, что ее тонкие, словно ветки, руки то и дело взметались над пишущей машинкой, вытаскивая из нее использованный лист и вставляя в каретку новый.
– Вжик! – гуляла каретка по рельсам. – Вжик!
Я был зачарован ее стремительными руками с тонкими пальцами и обрезанными ногтями, закрашенными в красное.
– Вы кто? – спросила она, не отрываясь от работы.
– Меня зовут Аджип Сандал, – представился я. – Я ваш новый инженер.
– Я Полин Готье, старая секретарша. Работаю здесь уже шесть лет.
– Очень приятно.
Только теперь она оторвала свой взгляд от клавиатуры и посмотрела на меня более тщательно.
У нее оказался нос с горбинкой и глаза с легкой мутинкой, как будто она была слегка простужена или покурила марихуаны. Эта мутинка делала выражение ее лица почти безразличным к окружающему миру, а оттого воспламеняла интерес у окружающего мира к ней и к ее грудке вразлет.
– По какому вопросу? – поинтересовалась секретарша, найдя мой взгляд на своей грудке чем-то обыденным и давно привычным.
– Мы переоборудуем топливные отсеки, и я принес чертежи.
– Хорошо, – сказала девушка и тряхнула короткими крашенными в черное волосами. Они были уложены на висках в вопросительные знаки вниз загогулиной и подчеркивали маленькие бледные уши с дырочками в мочках. – Директор освободится через пять минут. Вы – араб?
– Почему? – удивился я ее вопросу.
– Мне кажется, что Аджип Сандал – мусульманское имя. Правильно я произношу? Аджип Сандал?
Кивнув, я сказал, что я – русский и что произошли некие обстоятельства, при которых мне дали этакое имя.
Она безразлично пожала плечами, мол, всякое бывает, и попрощалась с посетителем, вышедшим из кабинета директора.
– Можете войти, – кивнула мне.
А потом я использовал любой предлог, чтобы зайти к директору, а по дороге посидеть минуту-две в его приемной напротив Полин, которая реагировала на меня равнодушно, впрочем, как и на всех остальных.
– Дорогой мой! – сказал мне директор, когда я в очередной раз пришел к нему с каким-то пустячным делом. – Решайте сии простые вещи сами! А иначе для чего вы инженер?..
Он вытер платком лоб с огромными залысинами на бесцветной голове и посмотрел на меня прозрачными глазами скучного человека.
– Или вам Полин приглянулась?
Я покраснел от неожиданности вопроса и тут же признался во всем опущенными плечами и потупленным в паркет взглядом.
– Ах, вот в чем дело, дорогой, – понял директор. – Не повезло вам.
– Почему? – спросил я его проникновенно, как отца.
– Потому что Полин живет со мной.
– Давно?
– Шесть лет.
– Вы же старше ее лет на тридцать.
– На тридцать два года.
– Вы используете служебное положение.
– И это правда.