* * *
Кровать Рустема упирается в окно, Яся наблюдает за тем, как небо над мертвыми домами меняет свой оттенок от аквариумного темно-синего к неинтересной прозрачности березового сока в банке. Через час вспыхнет рассвет. Рустем перебирает ее волосы
- Ты знаешь, что в бразильском варианте португальского языка… - вполголоса спрашивает он, - есть слово cafune, которое означает прикосновение к волосам того, кого любишь?
Девушка зевает и натягивает на себя одеяло. Снова с ней говорит его стена.
- А ты знаешь… - говорит она, подражая его интонации, - что это очень дешево. Пересказывать в постели раздел "Калейдоскоп" из журнала "Men’s Health"?
- Современный человек настолько погружен в медиа, что со временем у него не остается никаких рассказов. Кроме вычитанных в медиа.
Яся молчит, понимая, что и эта фраза пришла откуда-то из позднего Пелевина.
- Не обижайся, ma cherie, - просит он ее, запуская пятерню в Ясины пряди. - Давай я расскажу тебе самую красивую историю, которую знаю. Она - про Ницше.
- Человек по имени Рустем, который постоянно упоминает Ницше, - это, пожалуй, уже очень веселая история, - поворачивается она к нему. - Но тут уж ты не обижайся.
Рустем смотрит в потолок. Люди, которых сложно обидеть, делятся на два типа. Первые как будто не склонны относить все обидное, что слышат в свой адрес, на свой счет. "Меня назвали собакой. Но я ведь совсем на нее не похож. У меня шесть ног, а не четыре", - говорят они себе. Вторые как будто защищены от мира толстой ватной стеной. И все уколы в их адрес тонут в этой вате. Временами Рустем напоминает философа, временами - тугодума. Бывает похож он и на человека без сердца, но, думается, любой мужчина хотя бы раз в жизни может быть заподозрен в этом.
- Пожалуй, если бы меня спросили, о чем я думаю, когда мне тяжело… Когда что-то не получилось… Или, наоборот, когда что-то вышло очень хорошо… И закончилось… Я бы не рассказал в ответ именно эту историю. Не рассказал - потому что такие истории нужно оставлять для себя. И для самых близких.
Яся укладывается ухом на его плечо и смотрит в бледнеющее небо. Язвить больше не хочется. Бывают интонации, которые выключают иронию. Издеваться и подтрунивать над словами, произносимыми так - все равно что передразнивать исповедующегося.
- В августе тысяча восемьсот восемьдесят первого года, во время пешей прогулки из швейцарской деревушки Сильс-Мария в Сильваплане, Фридрих Ницше почувствовал усталость и присел отдохнуть. Рядом с ним находилась скала пирамидальной формы. Палило солнце, ему было жарко и хотелось пить. И вот, сидя у этой пирамидальной скалы на провинциальной швейцарской дороге, он вдруг понял одну вещь. Раз Вселенная безгранична, раз в ней есть бесконечное число солнц, вокруг которых крутится неисчислимое количество планет, в том числе - похожих на нашу, в том числе - повторяющих нашу… Так вот, он понял, что слово "бесконечность" означает, что все, что мы любим, обязательно повторится. И эта пирамидальная скала, это палящее солнце, это чувство жажды, эта провинциальная швейцарская дорога и ощущение тяжести в гудящих ногах случатся с ним, причем - снова и снова. Впоследствии это было названо "вечным возвращением". Единственной теорией, которая наполняла его такой надеждой, что он так и не сформулировал ее до конца.
- Надеждой? Почему надеждой? - спрашивает Яся.
- Я разговаривал об этом с одним доктором философии, который консультировал советника президента, которому я разрабатывал брюки с корсетированной вытачкой защипа, помогающей скрыть полноту. Так вот, этот доктор сказал, что надежда Ницше была связана с тем, что теория вечного возвращения наделяет жизнь весомостью. Каждый совершенный нами поступок, каждое слово что-то значит. Но я для себя понимаю все по-другому.
Рустем замолкает и, кажется, уже совсем не собирается возвращаться к теме. Яся представляет, что ей снова и снова приходится ехать в Малмыги, снова и снова - умолять отца помочь выплатить штраф, и каждое ее слово, каждое "Папочка, миленький!", каждое "Ну пожалуйста!" звучит в вечности, повторяясь бесконечно и превращаясь в ад. Потом она вспоминает другие моменты, и да, ощущает тень надежды.
- И как ты это понимаешь для себя?
- Возвращение и повторение - не одно и то же, mon amour. Возвращаясь, ты всегда обходишь острые камни. И берешь с собой воду. В одной из миллиона вселенных ты сможешь исправить каждую ошибку, которую совершил. И те люди, которые были с тобой жестоки, присядут рядом и похлопают по плечу.
Яся думает, что мир не может вечно быть свалкой и скотным двором. И если ему суждено миллиардно повториться, действительно должен перестать бить обухом топора по затылку всякий раз, когда просто может это сделать. Потом она думает о Ницше на дороге из швейцарской деревушки Сильс-Мария в Сильваплане с флягой и раскладным стульчиком. И вспоминает игроков в виртуальный покер, с их наградами, полученными без усилий. Затем, уже не вполне логично, переключается на запечатанную в мед и смолу царицу Агну, сделавшуюся для Яси чем-то вроде попугая ара, с которым предлагают фотографироваться за деньги. Про ночные звуки из Вичкиного угла. Про салат "Цезарь", филе из курицы, шесть видов пиццы, которые она поедает день за днем, потому что остальное в меню "Черри Орчарда" ей не по вкусу. С этими мыслями она задремывает, но так и не успевает достать до тинистого дна реки сна - Рустем расталкивает ее и говорит, что ей пора, метро уже открылось.
* * *
Ночная работа убивает ощущение смены времен года. Когда бы ты ни вышел, по спине озноб, ушам холодно, а длины шарфа как будто не хватает на то, чтобы увить им всю шею. На теле обнаруживается масса зон, нуждающихся в тепле. Да что там, тепло не нужно только глазам и то только потому, что они то и дело ныряют в такие уютные одеяльца век. Которые хочется не открывать как можно дольше при каждом моргании, и вот ты уже ощущаешь, что сейчас заснешь на остановке. Идущие из парка троллейбусы натужно воют, на их шлеях - изморозь. Ползущие по грязи машины выглядят эдакими коробочками тепла, водители смотрят на прохожих с ощущением собственного превосходства. Под ногами скользко, это такая вечная зима. Впрочем, возможно это просто единственное время года в Москве. Зима.
* * *
На кухню после возни на Есючениной кровати выходит бородач, мускулистое тело которого покрыто татуировками. Он громко здоровается с Ясей, делает себе чай. А когда Вичка протискивается на кухню, садится рядом с ней и обнимает за талию. Та по привычке отсаживается и смотрит вбок, тот называет ее Викторией и предлагает сделать ей бутерброд. Через три дня бородач снова на кухне, он в упор не принимает правил игры, в которую играли с Вичкой другие любители. Он заявляет, что его зовут Натан, он зарабатывает на SMM и тратит на путешествия. Натан горд своим обнаженным торсом, который не спешит прятать в майку. Когда Вичка убегает себе за водочкой, Яся замечает над его пупком ствол дерева, вытатуированный толстыми кривыми линиями. Крона дерева приходится на грудь и скрыта черным мхом, которым порос Натан. В ветвях - развевающиеся полоски длинных флажков.
- Что это у тебя за баобаб? - интересуется Яся, нарезая лимон себе в чай.
- Это не баобаб. Это баньян. По одному из индуистских мифов, это дерево есть рай. Потому что любой сидящий под ним получает исполнение того, о чем думает.
- Это дерево желаний? - переспрашивает Яся. Ее сердце превращается в несущийся вниз лифт, задевающий края шахты и высекающий снопы искр.
- Дерево не исполняет желания. И никто не исполняет желания, Ярослава. Никто. Тебе просто дается то, о чем ты постоянно думаешь. Бессмысленно просить о желаниях, они и так исполняются - в том смысле, что если ты к чему-то возвращаешься в мыслях, значит ты этого бессознательно хочешь. Тебе дается не то, что ты "думаешь что хочешь", но то, чего хочешь на самом деле. Станешь думать о деньгах - будут деньги. То есть тебе могут не дать их, но просто твоя жизнь превратиться в деньги. В трату их. Или погоню за ними. Что совершенно одно и то же. Подумаешь о любви - будет любовь. Подумаешь о демонах - будут демоны. С этим проще всего. Мы постоянно окружены какими-нибудь демонами. Ревность, страх, неуверенность. Ожидание… Они мешают нам быть счастливыми. Мне эту наколку сделали в Сарнатхе, пригороде Варанаси, чтобы я никогда не забывал о том, как загадывать желания.
- А как правильно загадывать желания? - Яся откладывает лимон и нож и решает присесть.
- Знаешь, каждая татуировка тут привезена из какой-нибудь страны, - заявляет он вместо ответа. - Повторяющихся рисунков и стран нет. Вот это, - он тычет в странное существо на своем предплечье, смесь ящерицы и кота, - это - субийю. Мне накололи ее в Виндхуке по рисунку, оставленному духовным человеком племени банту на песке палочкой. И самое сложное было перенести контур на кальку. Вот эту, - он показывает ласточку, растопырившую крылья на его бицепсе, - мне подарил один серьезный бандит из Гонконга, вместе с правом ее предъявлять другим бандитам Гонконга и его же полиции, если у них возникнут ко мне вопросы. А про эти, - он показывает на два китайских значка на левой кисти, - мне рассказала возлюбленная из Гродно. У нас была очень красивая история. Она из Белоруссии, как и Виктория. Но мы расстались.
Он замолкает. Потом спрашивает у Яси:
- Виктория - хороший человек, правда?
- Хороший, - соглашается она, - конечно хороший. - И спешно переводит разговор; - А у тебя настоящий музей на теле.
- Да, я так это себе и представлял. Музей разных культур и религий, от шаманистского Вьетнама до буддистской Мьянмы. Музей, экспонаты которого закончатся вместе со мной. Они будут сожжены и развеяны по ветру.
Натан появляется у них еще раз, строит планы совместного путешествия с Викторией на Мадагаскар. Зовет с собой и Ясю. Но Есюченя смотрит в сторону и опять убегает за водкой. Через три дня на кухню из темноты протискивается взмокший и остро пахнущий потом мазурик. Глаза у него бегают так, как будто он изнасиловал Вичку, а не воспользовался легкостью ее характера. Вичка подтягивается следом, на ходу завязывая поясок халатика. Она снова довольна, так как опять может быть несчастна. Натан на их кухне больше не появится никогда.
* * *
Одной безлюдной ночью, когда ди-джей бухает басами впустую, к Ясе подсаживается Миюки. Ее глаза блестят, хотя алкоголь она не употребляет, часами прихлебывая чай из маленького чайничка.
- Хочешь MDMA? - без обиняков спрашивает она, тряся челкой.
- Нет, спасибо, - усмехается Яся и поднимает второй за вечер бокал с "Пиной". - Я за здоровый образ жизни.
- Хочешь поцелуемся? - предлагает Миюки. То ли съеденное экстази делает ее примитивней, то ли экстази она ест, чтобы всем казалось, что она сложный человек, слегка опростившийся под наркотиками.
- Нет, спасибо, - повторяет свою усмешку Яся. - Я - стрэйт.
- Я тоже, - пожимает плечами Леночка. - Я же по-сестрински. Ты читала "Волчица и пряности" Хасэкуры? Хочешь я тебе дам?
- Нет! Спасибо! - с нажимом говорит Яся. Она начинает понимать, что если коммуникативным оружием Вички является секс, помощницей Леночки является глупость. Прямо хочется сесть и рассказать ей что-нибудь про Стенли Кубрика или Вирджинию Вульф.
- Ну ладно, - пищит в ответ Миюки и поправляет челку. - Ты не злись только, ладно?
- Ладно, - соглашается Яся и делает большой глоток белой мути из бокала. - Слушай. Раз уж сама подошла. Давно хотела у тебя спросить. Что значат эти часы у тебя на заколке? Почему они стоят? И почему на половине седьмого?
Не то чтобы ей действительно это интересно. Важно скорей то, как Миюки это объяснит и какую историю выдаст.
- А! - говорит Леночка. - Все просто! Они стоят, потому что я вынула из них батарейку. Чтобы мальчики спрашивали, почему они стоят. А тридцать пять седьмого получилось случайно. Как замерли стрелки, так и стоят.
Яся молчит. Она обескуражена.
- Ой! Вон мой мальчик пришел! - пищит Миюки и убегает к грузному, похожему на не до конца выкорчеванный пень полтосу. Полтос передвигается так, будто с каждым новым шагом его нога увязает в земле и ее нужно снова выкорчевывать.
* * *
В электронной почте 1 new message: "Янина Сергеевна это Лаура. Вам пришло письмо. В скрывать не хочу куда перестлать по какому адресу". Все сделанные ошибки не подчеркиваются проверкой орфографии в "Word" и "Google" - Лаура старательная, но, как оказалось, не очень грамотная. По-русски говорит без ошибок, так что комичное "в скрывать" вызывает у Янины Сергеевны улыбку. Многие качества в людях становятся видны, когда они переходят с письменного языка на устный. Или наоборот. А некоторых и таким образом не словить.
* * *
Царицы Неба и Земли для эффектного заполнения рабочих часов начинает не хватать. К тому же в зале становится все больше уже знакомых клиентов, для которых важно выдавать нечто новое. У Яси появляется два свежих запева. Первый навеян кратким общением с Натаном, причудливым образом соотнесенным с платиновыми скелетами в Ясиных шкафах. Именно созвучие наполняет историю проникновенностью. Оттого почти каждый раз ее удается произнести нужным образом:
- Не все помнят, что, до того как стать Буддой Шакьямуни, Сиддхарттха был не только обычным, но и очень богатым человеком, сыном раджи. Отец построил для принца три дворца. Три! И перед тем как тот увидел изменивших его нищего, мертвого, больного и отшельника, паренек купался в славе и деньгах. Так вот, депривация роскоши сделала его мудрецом. Так почему же нас не делает мудрыми обратный процесс, и, лишившись чего-то - например денег или жилья, мы не идем к просветлению, а тонем в желчи?
Запев срабатывает с товарищами, пьяными настолько же, насколько они мрачны. Людьми, по виду которых можно понять, что они пришли к вишенкам глушить горе, случившееся с их недвижимостью или бизнесом.
Второй запев более универсален, но его адресатом должны быть люди, хоть сколько-нибудь симпатичные ей. Она физически не может сказать это отталкивающему или пугающему человеку. Произносится он при взгляде прямо в глаза, тихим голосом:
- Дело в том, что количество людей на планете Земля остается неизменным все время ее существования. А население постоянно растет. Из-за этого нам очень просто узнать друг друга за спинами тех теней, которыми мы окружены. Мы с тобой были под этим небом всегда. Мы много раз рождались в одной стране и одном городе. И были друзьями, а потом любовниками, а потом снова друзьями. Карма много раз разводила нас по враждующим армиям, и мы стремились убить друг друга. Теперь мы сидим тут, в темноте клуба, и страдаем от ощущения того, что знакомы, хотя явно не виделись никогда.
После этого важно поднять стакан и эдак по-викингски чокнуться, чтобы перевести запил из романтической в приятельскую плоскость. Если это удается, пациент будет жаловаться на свою жену, любовниц, детей весь оставшийся вечер. А Яся - страдать от удушья, понимая, что обманула очередную тень, придав ей человечности.
У Яси появляется профиль. Если Вичка - ходячий секс, пусть и несколько горьковатого толка, Леночка - глупость, которой хочется помочь, Мэрилин - одиночество, которое хочется развеять, то Яся - жилетка, в которую можно выплакать свои неудачи. Она собирает людские исповеди с тщательностью психоаналитика, а потом выводит их из себя слабоалкогольными коктейлями и крепким спиртным.
* * *
Обрывок разговора Рустема по телефону, услышанный, когда Яся подходила к машине: "И главное - дикая, как восьмиклассница. За грудь возьмешь - тает, как мороженое. Только успевай куски шоколада слизывать. Но быстро киснет. Скоро про свадьбу заговорит".
* * *
Аслан, выйдя от Вички, задумчиво: "Ну а жизнь нужно прожить так, чтобы хоронить было нечего".
* * *
После неудачи с томпаковым пузырьком светлячок по имени Яся пробует еще несколько фетишей, но умеренный интерес у рабочего материала вызывает лишь полированная полоска металла на черной непонятной цепочке; она привлекает внимание, но не сообщает о девушке ничего, не поддающегося выражению в словах. Большинство ее трудовых знакомых живо интересуются шрамами на ее левой ладони. И она решает превратить их в ту самую детальку. В фетиш. Она покупает модульный браслет "Pandora" и нашпиговывает его разными по форме и узору серебряными птичками. Браслет - ее единственное украшение - привлекает внимание, и собеседник сразу же спрашивает про шрамы. Ответ Яси всегда зависит от спрашивающего.
* * *
Незнакомый мужчина возле барной стойки тщательно, очень тщательно счищает нечто невидимое со стодолларовой купюры. Он снова и снова проверяет сотку на просвет, нюхает ее и продолжает теребить, очищая от одному ему видимых пылинок. Его движения быстрые и нервные. Он часто и затравленно смотрит по сторонам.
* * *
Вопреки обещанию Аслана, за руки Ясю все-таки хватают, и гадости шепчут. И охрана вовсе не всегда способна с этим что-то сделать. Потому что иногда за руки хватают люди, которые сами приходят с охраной. Или люди, которым никакая охрана не нужна. Таких не то что трогать - настроение им портить нельзя. Увидев их, светлячки "Вишневого сада" меркнут и прячутся. Главное не быть последней оставшейся сиять.
* * *
Каждую рабочую ночь Яся выпивает три коктейля "Пина Колада", один "Мохито", три "Егермайстера", сто коньяка "Otard VS", двести виски "Jamesons". Когда на необходимую легкость настроения выйти не удается, все это подкрепляется бокалом пива, соткой абсента "Verdoyante", бутылкой бордо. Ближе к двум ночи ее настроение тяжелеет. Яся смотрит на порхание клетчатой юбочки Леночки Миюки, и ей хочется подойти к ней, взять за задницу и сжимать до тех пор, пока та начнет ходить как человек и говорить как человек. Однажды она реализует это намерение, правда без задничной части - просто подходит к коллеге и говорит: "Пойдем-ка выпьем, сестрюня". Она заливает в ротик Миюки две трети бутылки виски "Suntory" и внимательно смотрит за эффектом. Маска глуповатой японской школьницы с Миюки спадает, но ума в ней не прибавляется. Она стреляет у бармена сигарету и, отчаянно жуя фильтр, заключает, что "все мужики такие козлы. И бабы тоже".
* * *
Когда похожим образом Янина напивается с Вичкой, та отрывает глаза от рюмки с водкой, наматывает на вилку лепесток карпаччо и произносит:
- Знаешь, чему учит Москва? Как и любой большой город? Не думать о будущем. Потому что нет его. А даже если есть - его хрен предскажешь. А тем более невозможно на него как-то влиять. А потому - бухай и шопься, земеля. Бухай и шопься.
Карпаччо все сваливается и сваливается с вилки, вызывая ассоциации с Сизифом.