От удивления Габи чуть не поперхнулась: "На арфе? На израильских свадьбах?"
"Именно на арфе! - вспыхнула Инна. - И с большим успехом! С моей легкой руки свадебная арфа вошла в моду, особенно среди марокканцев!"
"А при чем тут я?"
"Понимаешь, я всегда играю со скрипачом. Ты его знаешь - Илюшка Лифшиц из ленинградского камерного оркестра. Но на завтра меня пригласили играть при условии, что моим партнером будет женщина. А сейчас, в разгар лета, я никого не могу найти - всех куда-то унесло, кого в Европу, кого в Россию, кого на кудыкины горы. Я бы отказалась, но гонорар обещают царский, такой, что я смогу расплатиться за Светкин летний лагерь. Я ее туда уже отправила в рассрочку, а платить абсолютно нечем".
"А одна ты не можешь?".
"Не могу. По контракту я должна играть три часа дуэтом и без перерыва, а это невозможно без партнерши".
"И ты надеешься, что я до завтра научусь играть на скрипке?".
"О Боже, Габи, ты совсем разучилась ловить мышей! Ты будешь петь под мой аккомпанемент!".
Тут уж Габи поперхнулась всерьез:
"Я? Петь на свадьбе? Да меня через пять минут с позором спустят с лестницы!".
"Это не обычная свадьба с громкой музыкой и сотнями гостей. Это будет интимное бракосочетание для узкого круга, при свечах, под томные мелодии моей арфы и твоего томного пения".
"Интересно, что я буду петь под томные звуки арфы? Хава-нагилу?".
"Ничего подобного! Мы сделаем вечер классического русского романса!".
"Да я все русские романсы начисто забыла!".
"Ничего, вспомнишь! Я уже все решила - ты остаешься у меня ночевать и мы сейчас же начинаем репетировать".
Инна за эти годы ничуть не изменилась, и Габи подчинилась ей так же, как подчинялась всю жизнь с первого класса. Инна пробежала пальцами по струнам арфы, и Габи попробовала свой голос на первом, что пришло на ум, как последняя дань ее жизни с Дунским:
"Отцвели уж давно хризантемы в саду"…
И чуть не всплакнула - ведь отцвели, отцвели проклятые! Голос у нее оказался вполне приемлемый, - хоть и слабый, зато, по утверждению Инны, очень эротический.
"Когда ты запоешь, все слушатели, независимо от пола, начинают тебя "вожделеть"", - увлеченно повторяла она во время их всенощного бдения вокруг русского романса в сопровождении арфы.
"Ты уверена, что глагол вожделеть требует местоимения "тебя"?" - усомнилась Габи.
"Я уверена только в том, что он не требует местоимения "меня", - вздохнула Инна. - И всю жизнь ума не приложу, почему. Ну что эти мужики в тебе находят? Ведь, если присмотреться, я куда краше тебя".
"Да они всегда так спешат, что не присматриваются! Но главное, у большинства мужиков очень плохой вкус", - миролюбиво объяснила Габи, сворачиваясь калачиком на коротеньком Светкином диванчике. Спать хотелось нестерпимо, - куда девалась нудная бессонница прошедших недель? "Наверно, это от макарон", - окунаясь в бессознанку, подумала Габи и уже почти в отключке вспомнила о важном:
"А почему они не хотят, чтобы на скрипке играл мужчина?".
"Понятия не имею, - отозвалась из темноты Инна. - Я никогда не задаю вопросов клиентам, которые хорошо платят".
"А почему при свечах?" - спросила Габи назавтра, уже в машине, которую прислал за ними красавчик Мики, импресарио Инны. Машина долго скользила по городу сквозь поздние летние сумерки, пока не выехала на змеевидную улицу Жаботинского, ведущую в Петах-Тикву. Это насторожило Габи - что за интимная свадьба в Петах-Тикве?
Всю дорогу она нервно расправляла складки концертного Инниного платья, не слишком умело ушитого на ее размер и оттого топорщившегося подмышками, и праздный свой вопрос задала просто так, от внутреннего беспокойства - куда их везут? Может, собираются похитить, потому и потребовали женский дуэт? Иннин ответ нисколько ее внутреннее беспокойство не погасил, а наоборот добавил еще несколько градусов:
"Потому что в этом свадебном зале нет электричества. Новобрачные пожелали, чтобы все было в идеально романтическом ключе".
"И ради этого ключа электричество отключили?".
"Да нет, его там не было отродясь. Это какой-то древний дворец, там все осталось, как сотни лет назад".
"Но уборная там, надеюсь, есть?".
"Про уборную речи не было, - вздохнула Инна. - Но в крайнем случае, за такие деньги можно и потерпеть".
Дворец оказался старинной турецкой башней, одиноко возвышающейся над археологической площадкой, приютившейся на незаасфальтированном пустыре где-то на окраине Петах-Тиквы. Пустырь уже был окутан быстро сгущающейся темнотой, раздробленной на мелкие блестки неярким фонарем, укрепленным на столбе над решетчатыми воротами, не связанными никаким забором. Прямо от ворот веером уходили вниз недавно раскопанные пологие каменные ступени. Выяснить, есть ли в башне уборная, Габи не удалось, потому что красавчик Мики уже нетерпеливо поджидал их у входа на площадку:
"Скорей, скорей, новобрачные уже подъезжают, а я еще не знаю, как вас усадить!"
Мики в молодости, наверное, и впрямь был красавчиком в стиле персидских миниатюр, он и сейчас бы им остался, если бы не отрастил большое круглое брюхо, арбузом нависающее над поясом его джинсов. При таком брюхе в одиночку втащить наверх тяжелую арфу ему было не под силу, а лифта в башне не было, так же, как электричества. Пришлось обратиться за помощью к шоферу, который вовсе не пришел от этого в восторг и долго отказывался, ссылаясь на больную спину. В конце концов они как-то сторговались и поволокли арфу к полумесяцу уходящих вниз ступеней.
Они спустились по ступеням примерно на глубину одного этажа и увидели перед собой высокую стрельчатую арку, освещенную дымным факелом. В глубине арки начиналась крутая винтовая лестница, которая была бы совсем темной, если бы не множество свечей, горящих в высоких узорчатых канделябрах, расположенных в узких оконных амбразурах. При восхождении им пришлось обернуться вокруг своей оси такое несчетное количество раз, что Габи совершенно потеряла ориентацию и в пространстве, и во времени.
На каждой площадке Мики останавливался, чтобы перевести дыхание и выяснить попутно подробности артистической карьеры Габи. В точности выполняя указания Инны, она отчаянно ему врала, расписывая свои несуществующие успехи в роли солистки подпольного русского ночного клуба.
"Он все равно ничего уже не успеет проверить, - заранее утешила ее мудрая Инна. - Да ему так даже легче: грех лжи ляжет не на него, а на тебя".
Восхождение тянулось нестерпимо долго. Когда сердце Габи уже вплотную подкатило к горлу, лестница, наконец, вывела их на круглую площадку, ограниченную каменной стеной с тремя глубокими оконными амбразурами. Мики остановился и, с трудом переводя дух, дал шоферу знак прислонить арфу к стене:
"Ну вот, дошли, слава Богу! Давайте вместе подумаем, где вам получше устроиться с этой бандурой".
"Это и есть свадебный зал?" - не поверила Инна.
Площадка была совсем невелика - метров пяти в диаметре, не больше. В самой большой амбразуре, напоминающей окно-фонарь, разместился богато накрытый стол, сверкающий хрусталем и серебром. В свете витых свечей, ступенчато укрепленных в канделябрах старинной работы, переливались всеми цветами радуги напитки в граненых графинах. К столу был приставлен полукруглый диван, обтянутый красной кожей, других сидений в поле зрения не было видно. Мики подвел их к амбразуре поменьше, отороченной понизу широкой каменной скамьей.
"Я думаю, Инну с арфой лучше всего усадить в оконной нише, на этой скамье. Я застелил ее толстым одеялом, чтобы не было холодно. А Габи будет стоять вот тут, рядом".
"А где же будут сидеть гости?" - Инна все еще пыталась постигнуть происходящее.
Мики явно чувствовал себя неловко:
"Оказывается, никаких гостей не будет. Я же говорил, это будет очень интимная церемония. - Тут он заторопился. - Не тратьте время зря, вам еще нужно проверить здешнюю акустику до приезда новобрачных".
Однако проверить акустику не удалось. Пока Инна распаковывала арфу, Габи увидела сверху, как к раскопкам подъехал роскошный белый "Мерседес", из которого вышли двое, оба в белом, - жених в костюме, невеста в длинном платье и в маленькой шляпке с вуалью - и, держась за руки, стали спускаться по ступеням ко входу в башню. Глядя на их макушки, трудно было определить, какого они роста, но Габи показалось, что невеста намного выше жениха.
"Начинайте, как только они войдут! - скомандовал Мики и притаился у двери. - А я тут же выскользну и ровно через три часа пришлю за вами машину".
И точно - едва лишь открылся путь, он вслед за шофером кубарем скатился по лестнице, так что, не успели новобрачные войти, его и след простыл.
Но его отсутствие и никого не огорчило, - не успели новобрачные войти в крошечный свадебный зал, как Габи с Инной грянули: "Надежды маленький оркестрик под управлением любви", имея в виду одновременно и себя, и новобрачных. Конечно, эту песенку Окуджавы русским романсом можно было назвать лишь с некоторой натяжкой, но кого это здесь заботило? Тем более, что под низким сводом башни даже дуэт голоса и арфы мог создать вполне сносный эффект свадебного марша.
Выбор репертуара оказался делом непростым - русских романсов на три часа им набрать не удалось даже вперемешку с цыганскими. И тогда Габи предложила смелый ход конем - разбавить классический романс современным городским. Инна поначалу и слышать не хотела о таком вопиющем нарушении хорошего вкуса, но в конце концов смирилась с неизбежным. Тут-то и выплыл Окуджава, выше головы обеспечив их на недостающие полтора часа.
В ритме маленького оркестра надежды новобрачные прошествовали к столу, благо шествовать им пришлось всего несколько шагов. Они почти протанцевали эти шаги, нежно сплетясь руками, хоть была в их слиянии какая-то странность, - наверно, оттого, что не невеста прижималась щекой к плечу жениха, а, наоборот, он приникал к ее плечу, едва достигая макушкой ей до уха. Шаг у невесты был легкий, летящий, ноги длинные с очень большими ступнями, ее белые остроносые туфли - не меньше сорок второго размера - на высоченных каблуках звонко цокали в такт музыке по каменной кладке пола: "под управ - цок! цок! - лением - цок! цок! - любви - цок! цок!".
Пока Габи под аккомпанемент арфы исполняла "Ты говорил мне, будь ты моею", влюбленная пара уселась на диван - жених лицом к музыкантам, невеста к ним в профиль - и подняла бокалы.
Неважно, что ударные слова "Но не любил он, нет, не любил он, нет, не любил, нет, не любил меня!" не вполне соответствовали ситуации, все равно ведь заказчики по-русски не понимали. Зато эмоциональный напор мелодии звучал как раз так, как нужно, - в результате новобрачные поспешно отставили бокалы, так к ним и не прикоснувшись, и жадно присосались друг к другу.
Поцелуй длился целую вечность.
Один из граненых графинов рухнул на пол и со звоном раскололся, белая шляпка соскользнула с головы невесты и была беспощадно растоптана ее каблуками-шпильками, но новобрачные не обратили на это внимания. Пытаясь унять их пыл, Габи плавно перешла к новому романсу: "Уймитесь волнения страсти!", но они не вняли ее призыву и, не прекращая поцелуя, повалились на диван.
Стараясь не смотреть на них, Габи почти выкрикнула: "Я плачу, я стражду, не выплакать горя в слезах!", и умолкла - тут ей полагался перерыв, чтобы наладить дыхание. Немедленно вступила Инна со своим сольным номером, и Габи на пару минут прикрыла глаза. Когда она их открыла, ничего шокирующего она не обнаружила: влюбленные уже разлепились - жених в изнеможении полулежал на диване, а невеста, возвышаясь над ним в весь свой внушительный рост, грациозно протягивала ему бокал с вином.
Он взял бокал и очень театрально поцеловал ей руку, сперва ладонь, потом запястье. "Неужто для нас старается?" - восхитилась Габи, в низкой октаве вступая в бурные волны "Златых гор". Она чуть было не пустилась в пляс в сопровождении куплета "Умчались мы в страну чужую!", но развернуться ей было негде - невеста сама закружилась по крошечному пятачку между столом и арфой. Ее белая кружевная юбка колоколом взметнулась над полом, открывая узкие щиколотки и сильные голенастые икры.
Не прекращая кружения, невеста отстегнула сверкающую дорогим шитьем пелеринку и швырнула ее через стол жениху, он подхватил ее на лету и прижал к губам. Тут романс закончился хрустальными переливами арфы, и Габи умолкла. Невеста замерла почти в полете, Инна шепнула: "Давай на бис!", и, не дожидаясь согласия Габи, призывно пробежала пальцами по струнам. Растерянная Габи включилась не сразу, а лишь во втором пассаже: "Все отдал бы я за ласки взоры, чтоб ты владела мной одна!"
А невеста уже отстегивала сверкающий корсаж, открывая ажурное плетение кружев нижней сорочки. Когда корсаж перелетел через стол вслед за пелеринкой, Габи поняла, что им предстоит стать зрителями полного стриптиза. "Вот почему им понадобился женский дуэт! - догадалась она. - Чтобы никто из музыкантов не позарился на прекрасную невесту!"
Невеста и впрямь была прекрасна - каждый сорванный ею с себя элемент одежды открывал для обозрения все новые и новые прелести. Правда, грудь ее, едва прикрытая атласными чашечками бюстгальтера, показалась Габи слишком субтильной, но так, наверно, сегодня и должна была выглядеть грудь современной красотки, - ни грамма лишнего, не то, что у них с Инной.
Красотка несомненно заслуживала восхищения, и Габи спела жениху "Я помню чудное мгновенье", сожалея, что он не понимает ни слова из спетого. Но ему, похоже, не нужны были слова - он пожирал глазами свою избранницу, каждым взмахом ресниц подтверждая тезис о гении дивной красоты. Тут наступил момент передышки для Инны, переливы арфы умолкли, и Габи, набрав в легкие побольше воздуха, грянула одна во всю мощь своего чуть охрипшего голоса: "Дорогой длинною и ночью лунною!".
Под звуки тройки с бубенцами экзотический танец невесты ускорился - она, томно извиваясь, завела руки за спину и сбросила на пол бюстгальтер. Никаких грудей под ним не оказалось - там, где должны были быть груди, темнели плоские коричневые соски, вокруг которых курчавились негустые завитки волос. "Уж не парень ли это?" - шевельнулось в душе Габи подозрение, и в такт ему за спиной негромко ахнула Инна. А невеста уже расстегивала крючки на юбке.
Юбка белой пеной упала к ее ногам, открывая белые кружевные трусики на стройных - не слишком ли стройных для девушки? - бедрах и тоненький золотой пояс с подтяжками, державшими пристегнутые чуть повыше колен прозрачные чулки. Гибкими вращательными движениями бедер и рук невеста начала медленно-медленно спускать вниз трусики. Теперь сомнений уже не оставалось, и Габи нерешительно смолкла - как быть дальше?
"Продолжай петь", - сердито зашипела Инна и, на миг оторвав руку от струн, больно ущипнула Габи в заднюю мякоть. Что оставалось делать? Только продолжать петь.
Габи исхитрилась повернуться боком к новобрачным, но все равно краем глаза заметила, как невеста отодвинула стол и вернулась на диван в объятия жениха.
Чтобы не смотреть, как она - или, вернее, он - медленно, под щемящие всхлипы арфы снимает с него сначала пиджак, потом галстук, потом рубашку, а за нею и все остальное, Габи плотно смежила веки, остро сочувствуя Инне, лишенной возможности отвернуться или закрыть глаза.
Как ни странно, но петь с закрытыми глазами было мучительно, и в перерыве она попросила:
"Давай уедем домой".
Не прекращая игры, Инна прошипела:
"А арфу бросим, да?"
Разумеется, это было исключено, и Габи смирилась - только ради арфы. Когда прошла целая вечность и красавец Мики возник, наконец, в арке лестничного пролета, Габи бросилась к нему, как к родному, и повисла у него на шее:
"Увези нас отсюда поскорей!"
"Что с ней?" - притворно удивился Мики, стараясь не смотреть на хитросплетение смуглых обнаженных тел, выгодно оттененных красной кожей дивана. Инна не удостоила его ни словом, ни кивком - она молча поднялась со скамьи и начала спускаться по лестнице, оттеснив плечом застрявшего на последней ступеньке шофера. Габи припустила вслед за ней, прислушиваясь по пути к ворчанию шофера, помогающему Мики тащить вниз тяжеленную арфу:
"Нет, не могу я понять этих гомиков! Ну чем им наши бабы плохи?"
"Но войти туда ты все же мог бы. Или ты боялся, что они на тебя набросятся?"
"Я боялся, что меня стошнит, - мне на них смотреть противно".
"А что меня стошнит, вы не боялись? - заорала Инна, как только забралась на заднее сиденье, и вцепилась в кудрявые волосы Мики, пристегивающего ремень. - Негодяй, сутенер несчастный, за что ты втравил меня в эту мерзость?"
"За деньги, дорогая, за деньги, за что же еще?" - умиротворяюще бормотал Мики, пытаясь высвободить свои ухоженные локоны из сильных, как клещи, пальцев Инны. Но это ему никак не удавалось - недаром ее пальцы были натренированы на тугих струнах арфы. Инна колотила затылок Мики о кресло переднего сиденья и рыдала: "Так меня унизить! Так унизить! Я в Москве играла сольные номера на сцене Большого Зала Консерватории. И вот до чего я тут докатилась! Ведь я даже отвернуться не могла, мне все их интимности пришлось просмотреть от начала до конца!"
И отпустив внезапно голову Мики, так что он с размаху ударился лбом в боковое стекло, Инна, даже на миг не замедляясь на передышку, объявила жестко и деловито:
"Раз я пострадала за деньги, я хочу получить их немедленно! И Габи тоже!".
"Но, Инна, ты же знаешь наш уговор. Вы обе получите деньги в течение двух недель".
"Ты отдашь их нам сегодня и сейчас! Иначе я расторгаю наш контракт! Любой суд будет на моей стороне, если я расскажу им подробности сегодняшней ночи!".
"Ладно, я привезу деньги завтра - у меня ведь их нет с собой".
"Ничего, мы можем по дороге заехать к тебе. - Инна ласково почесала Мики за ухом. - Ведь заказчик уже заплатил тебе, правда?".
Когда они, уже с деньгами, подъезжали к Инниному дому, она вдруг зарыдала снова:
"Ну как я после всего этого смогу посмотреть в чистые глаза Светки своими оскверненными глазами?"
"Успокойся, - утешил ее присмиревший Мики, вытаскивая арфу через заднюю дверь пикапа. - Пока твоя дочь вернется из летнего лагеря, твои глаза станут такими же чистыми, как у нее".
Как он ошибся! Как ошибся!
Габи вошла в подъезд первая и нажала на кнопку выключателя, но свет там, как обычно, не зажегся. В темноте она наступила на что-то мягкое, похожее на кошку, и отшатнулась. Мягкое собралось в комок, для кошки слишком большой, и с воплем бросилось на Габи, царапая ей лицо острыми коготками. Габи, с трудом удерживаясь на ногах, отдрала от себя коготки, попятилась и вывалилась обратно на улицу, прямо на подходящую к дверям Инну.
"Светка, - взвизгнула Инна. - Ты что тут делаешь?".
Маленькое тельце в шортах и короткой маечке оттолкнулось от Габи твердыми сандалиями и с громким плачем приземлилось на плече у Инны.
"Мама, где ты была? - рыдала Светка. - Я жду тебя и жду, а тебя все нет и нет!".
Инна опустила Светку на землю и стала трясти ее за плечи:
"Что случилось? Ты что, сбежала из лагеря?".
"Я потащу арфу наверх, а ты можешь торчать тут хоть до утра", - объявил Мики и скрылся в темном чреве подъезда.
Инна не обратила на него никакого внимания, она исступленно пыталась вытрясти из Светки то, что хотела услышать: