И, цокая каблучками, ускакала по гранитной дорожке к поджидающему ее "Мерседесу". А Габи, как открыла рот для вопроса, с чего вдруг гость и кто такой, так и осталась стоять на пороге с открытым ртом. С тех пор, как она заняла на вилле Маргарита малопочетное место домоправительницы за все услуги, здесь ни разу не принимали гостей. Белла как-то всердцах объяснила, что суеверные еврейские интеллигенты, составлявшие раньше круг их друзей, узнав о болезни Йоси, в ужасе шарахнулись от них.
"Столько было людей вокруг и в один миг никого не осталось. Они вообразили, что несчастье заразительно", - печально заключила она.
И вдруг кто-то из них решился явиться к ужину? Чтобы узнать, что заставило этого отважного, свободного от предрассудков героя нарушить общественный заговор, Габи отправилась к Йоси. В редкие хорошие минуты Йоси любил посудачить с ней о театральных делах и о культурных особенностях русской общины. Белла их болтовню не очень одобряла, и они норовили уединиться в кабинете Йоси, когда ее не было дома. Габи на всякий случай делала вид, что вытирает пыль, а Йоси делал вид, что принимает лекарства, что было почти правдой.
Габи выложила на блюдечко две красные таблетки и желтую капсулу, уселась по-турецки на полу у ног Йоси и приготовилась слушать - он любил подавать свои байки, как маленькие драмы. Йоси долго молчал, она его не торопила, она уже знала эту его манеру предварять молчанием свои цветастые новеллы.
"Нас было трое, Марек, Роза и я, - начал он тихо, - в том аду, о котором я не буду тебе рассказывать, о нем все давно уже рассказано. Нам было по четырнадцать, нам очень хотелось жить, и мы сумели выжить. Я не стану рассказывать, как нам это удалось, но много лет после того, уже здесь, в Палестине, нас каждую ночь преследовали кошмары, свои у каждого, но только нам троим понятные. И конечно, мы оба, и я, и Марек, были влюблены в Розу, а она…? Она была влюблена в себя и наслаждалась своей властью над нами. Это были ужасные годы - война, безработица, скудость быта, ты можешь представить нашу жару без кондиционеров? От этой жары можно было сойти с ума. И Роза сошла с ума - она выбрала меня. Ничего хорошего из этого не вышло, через пару лет она образумилась и ушла от меня к Мареку. Самое удивительное, что все это время мы оставались друзьями. Роза, значит, ушла к Мареку, и много лет они выглядели счастливой идеальной парой, вот только детей у них не было. Мы по-прежнему были близки и часто встречались, пока вдруг в Марека не вселился бес - он начал ревновать Розу ко мне, а меня к Розе. Кончилось тем, что он увез ее в Америку, от греха подальше. Для нас для всех это было крушение идеалов - ведь после Аушвица мы поклялись никогда не жить из милости гоев".
Если бы эти плакатные слова произнес кто-то другой, Габи бы поморщилась, но в устах Йоси они звучали искренне и просто. Была в нем естественная элегантность польского офицера, который, как известно, денег не берет. Бабушка Габи во время второй мировой войны крутила роман с таким польским офицером из евреев и считала этот роман самым светлым приключением в своей жизни. Габи с трудом удержалась от смеха, вспомнив рассказ бабушки о том, как влюбленный польский офицер, испуганный ее бледностью после бессонной ночи, обеспокоенно воскликнул: "Цо пани така блядна?". Йоси истолковал ее смех по-своему:
"Ты напрасно смеешься - в наше время у людей были идеалы, не то, что сейчас. Ради этих идеалов мы вынесли все - войны, безработицу, скудость быта, террор. А Марек сплоховал, он сломался из-за ревности, совсем потерял разум и увез от меня Розу. Зато там, в Америке, они на старости лет родили сына, Эрни, - красивого американского мальчика с голубыми глазами, совсем как у Розы. Очень балованного мальчика - ты представляешь, как тряслись над ним престарелые родители, совсем было потерявшие надежду на продолжение рода? Да и мальчик получился что надо, настоящий покоритель сердец - вот сегодня сама увидишь!"
"Значит, сегодня он будет у нас обедать?" - ахнула Габи и представила себе кудрявого американского мальчика у них в столовой, за необитаемым стеклянным столом, бесполезно опирающимся на крылатые фигуры. Если ради этого покорителя сердец Белла решилась нарушить раз навсегда заведенный обеденный ритуал, то и ей, Габи, пора стряхнуть с себя пыль затянувшейся депрессии. И поспешно покинув Йоси с его таблетками, она бросилась в свою комнату, - прихорашиваться.
Первым делом она вымыла голову, чуть подсветлила кончики волос и принялась создавать прическу, сама себе удивляясь, - что на нее нашло? После двух месяцев сонного равнодушия к жизни ей вдруг горячо захотелось обольстить этого незнакомого балованного мальчика с голубыми глазами, чуждого всему, что было ей дорого. Именно эта его чуждость делала задачу его обольщения особенно увлекательной.
А задача была непростой изначально - как ухитриться одеться одновременно соблазнительно и неприметно? Нелепо расфуфыриться в вечернее платье - ведь она не гостья, а прислуга, и одета должна быть, как подобает прислуге. Может, соорудить кокетливый костюм горничной из эротического фильма - коротенькая юбочка с кружевным фартучком над голыми коленками и белая кружевная наколка в золотистых кудрях? Увы, из всего этого набора у нее нашлись только короткая юбочка и золотистые кудри.
Не просить же у Беллы фартучек и наколку? Тем более не ясно, как Белла относится к сегодняшнему нежданному гостю - может, ревнует?
В этот момент Белла заявилась к Габи собственной персоной, извиняясь, что тревожит ее в час положенного ей по праву законного перерыва. Но что поделаешь, сегодня такой особый день, - они ведь гостей уже больше года не принимали. Да и гость сегодня особый - "тебе ведь Йоси уже все о нем рассказал?".
Габи перехватила пытливый взгляд Беллы и заколебалась - признаваться или нет? Может, Белла ее проверяет? Черт ее знает, кого к кому она ревнует, не лучше ли играть в несознанку? И она подняла на хозяйку невинные, как после химчистки, глаза:
"Так, между прочим, намекнул, что приезжает сын ваших американских друзей".
"Намекнул, говоришь", - неопределенно хмыкнула Белла по пути на кухню. Габи пошла, было, за ней, но Белла в кухню ее не впустила:
"Иди в столовую и накрывай на стол!".
"А как накрывать?"
"Как обычно".
"А как обычно? - не унималась Габи. - Вы при мне ни разу гостей не принимали".
"Ничего, справишься, - утешила Белла, - ты девушка интеллигентная".
И скрылась в зелени арки, скрывающей вход в кухню. Удивительная женщина! Имеет такие деньги и обожает стряпать! Габи терпеть не могла кухонные утехи. Первое, что она бы сделала, если б на нее свалилось нежданное богатство, - наняла бы кухарку. А чудачка Белла добровольно на часы запирается в своем беломраморном храме чревоугодия, чтобы священнодействовать у плиты, создавая маленькие шедевры, притом, что меню бедняги Йоси страшно ограничено болезнью. Что ж, будем считать, что это ее форма творчества, которая ничуть не хуже всякой другой. Хотя обидно видеть, как изготовленные тобой шедевры исчезают на глазах, размолотые зубами восхищенных поклонников твоего таланта.
"А результаты твоего творчества куда исчезают?" - урезонила себя Габи, принимаясь за сервировку стола. Столько вилок, вилочек, ножиков, ножей, - черт их знает, какие по правую руку от тарелки, какие по левую? Да и тарелок тоже без числа, от огромных, как колеса, до крохотных, как линзы очков. Не успела Габи расположить в разумном порядке строй рюмок, рюмочек и бокалов вокруг сверкающих пирамид тарелок, как Белла стремглав вылетела из-за белой двери в ореоле пьянящих кухонных ароматов - чего там только не было: лук, чеснок, перец, сельдерей, мята, кинза и еще какие-то неведомые приправы! На Белле не было кружевного чепчика, но ее белый кружевной фартучек был точно такой, о каком сегодня мечтала Габи. Без всякой жалости к нежным кружевам, вытирая об них руки, она закричала:
"Иди, отпирай ворота! Он подъезжает!"
И Габи побежала. Не поглядевшись в зеркало, не прифрантившись, она, как стояла, в синем в белый горошек сарафанчике с белой оборкой над загорелыми коленками, помчалась отпирать ворота. Вообще-то они отпирались с помощью укрепленного возле входной двери компьютера, но сегодня умный приборчик, как назло, забарахлил, а вызванный по телефону наладчик еще не пришел, и Габи пришлось собственноручно разводить в стороны тяжелые чугунные створки, чтобы впустить во двор белую "Субару".
Сидевший за рулем хоть и голубоглазый, но вовсе не мальчик, а вполне зрелый парень притормозил машину и, опустив стекло, предложил на чудовищном американском иврите:
"Хочешь тремп?"
Хоть ехать до гаража было недалеко, Габи и не подумала отказываться. Ее саму восхитило, как ей удалось синей в горошек бабочкой впорхнуть в кондиционированный уют "Субару" и грациозно приземлиться на пассажирском сиденье, предоставив на обозрение водителю свои обольстительные ножки. Что ножки у нее обольстительные, она в этот момент не сомневалась, и в этом был главный секрет ее обаяния, который никак не могла постигнуть бедная Инна.
Заводя машину в гараж, голубоглазый водитель попытался найти для Габи место на социальной карте хозяйской семьи:
"Разве у них есть дочка?".
Пока он втискивал "Субару" в узкую щель между "Мерседесом" Беллы и "Вольво" Йоси, Габи успела оглядеть себя в зеркальце заднего вида и осталась довольна увиденным. Она выпорхнула из машины так же изящно, как впорхнула, и ответила непринужденно:
"Никакая я им не дочка. Меня зовут Габи, я у них - прислуга. А ты - Эрни?".
"Ничего себе, прислуга! - присвистнул Эрни. - Ты что, ничего лучше найти не могла?"
"А разве тут плохо?" - отпарировала Габи, вводя его в тропический сад под прицельный огонь пронзительного взгляда хозяйки.
"Я вижу, вы уже сговорились, - с каким-то непонятным торжеством констатировала Белла. - Иди, проводи Эрни в гостевую комнату и возвращайся готовить стол к ужину".
Напрасно Габи вообразила, что подготовку стола к ужину она уже завершила, - Белла нашла в ее сервировке множество мелких недоделок и упущений. Кроме того, нужно было красиво расположить цветы в вазах, а вазы разбросать по столовой так непринужденно, словно они сами там выросли.
"Раньше для приема гостей я приглашала кейтеринг, - грустно сказала Белла. - Приезжали официанты в белых пиджаках, которые точно знали, какие вилки и ножи соответствуют друг другу и в каком порядке расставлять бокалы. Не то, что теперь…"
"А теперь вилки, ножи и бокалы выстроены в том порядке, какой выбрала для них ты." - мысленно дополнила Габи и не нашла в своем сердце подлинного сочувствия горестям хозяйки. Ее больше занимали собственные горести, но и на них не было времени - оказывается, процедура сервировки стола только начиналась.
Правда, таскать из кухни приготовленные Беллой яства Габи не пришлось, для этой цели она выкатила из стенного шкафа специальный столик на колесиках и принялась расставлять фарфоровые салатницы на сверкающей поверхности стола.
"Господи, а где же бокалы для супа?" - всплеснула руками Белла.
"Чего только богачи не придумают - бокалы для супа, тарелки для шампанского и ножи для мороженого, - восхищалась Габи, дополняя сооруженную ею на столе коллекцию хрустальными тюльпанами на высоких ножках. - Интересно, какой суп достоин замутить чистоту этих девственных сосудов?".
Ответ на свой вопрос она получила только после того, как Йоси и Эрни отдали должное изысканному содержимому салатниц, - доля Йоси была мизерной, зато доля Эрни свелась к полному исчезновению всех салатов до единого.
"Боже, как вкусно!" - восклицал он, отправляя в рот очередную порцию. Рот у него был большой, подвижный, полный улыбок и крупных, очень белых зубов. Рот, предназначенный для поцелуев, но не предназначенный для Габи. Напрасно она наводила марафет и подсветляла кончики волос, ей в этом деле ничего не причиталось - она была никто, прислуга, служанка, невидимка. С чего она вообразила, что ей представится шанс обольстить красавчика Эрни? Она даже чуть было не сервировала стол на четыре персоны - ей на миг почудилось, что ее тоже примут в компанию и допустят к общему разговору, который она могла бы поддерживать не хуже остальных.
Разливая серебряным половником прозрачный зеленый суп, в котором ломтики дыни дружно уживались с мелко наструганными огурчиками, Габи с трудом сдерживала слезы. Во-первых, очень хотелось есть, а во-вторых, с каждой переменой блюд все невыносимей становилось молча уносить грязную посуду, менять тарелки и перекладывать с места на место бесчисленные вилки и вилочки. В результате она начала делать это так неловко, что Йоси, перехватив сердитый взгляд жены, почувствовал необходимость смягчить ее гнев и извиниться перед Эрни за профнепригодность прислуги.
"Ты уж прости нашу Габи, вообще-то она профессиональная актриса и в нашем доме служит не столько официанткой, сколько исполнительницей роли официантки".
Кровь бросилась Габи в голову и она сдерзила: "Показывая этим, что она не такая уж хорошая актриса, раз роль официантки исполняет плохо".
Эрни пришел в восторг от ее дерзости и захохотал:
"Ты что, проходишь тут практику?"
Для сохранения самоуважения можно было бы притвориться, но Габи предпочла сказать правду: "Да нет, просто зарабатываю на кусок хлеба".
"Пора подавать кофе", - напомнила Белла, беспощадно отправляя Габи на кухню. Она ушла, глотая слезы, не заметив, что Эрни последовал за ней, словно только того и ждал. Остановить его Белла не могла, в ее подчинении была только Габи, лишь ею она могла командовать. Подчиняясь ее команде, Габи принялась выставлять на передвижной столик лимонный торт и парадный кофейный сервиз и вздрогнула от неожиданности, когда голос Эрни полюбопытствовал у нее за спиной:
"Ты что, потеряла работу?"
"Не то, чтобы совсем потеряла, просто сейчас каникулы, а у меня почасовка в киношколе и никакой зарплаты", - не оборачиваясь пояснила Габи, не желая, чтобы он увидел слезы на ее ресницах.
"В киношколе Цвийки Городецкого?".
Тут Габи пришлось обернуться:
"Ты знаешь Цвийку?"
"Школу знаю. Я когда-то пытался туда поступить, но провалился".
"Ты хотел стать актером?"
"Нет, музыкальным оформителем".
"Так ты музыкант?".
"Из моей музыки ничего не вышло. Переболел и поступил на юридический".
В дверях появилась Белла:
"Ну, где же кофе?".
Однако придраться ей было не к чему - разговаривая с Эрни, Габи успела не только расставить сервиз, но и налить кофе в кофейник. Она уже двинулась к выходу, как Эрни вдруг вытащил из серванта еще один прибор и ловко поставил на столик между молочником и сахарницей.
"А мы пригласим Габи пить с нами кофе, правда, Белла? Не все же ей играть роль официантки!"
Как не хотелось Белле соглашаться! Но и отказать Эрни она не решилась, так что Габи нежданно-негаданно приземлилась за хозяйским столом между Эрни и Йоси, который исподтишка заговорщически ей подмигнул.
Первый глоток кофе бомбой взорвался в ее голодном желудке, и только вторым куском божественного торта ей удалось слегка пригасить вспыхнувший у нее под сердцем пожар. А вот пожар, вспыхнувший в сердце, нельзя было бы загасить даже при помощи красного огнетушителя, уродующего белоснежную стенку кухни, - у нее не осталось сомнений, что Эрни ею интересуется! Она особенно утвердилась в этой мысли после третьей рюмочки божественного кофейного ликера, от которого голова ее окончательно пошла большими кругами.
"Божественным" и торт, и коньяк назвал Эрни, и, судя по количеству поглощенного им продукта, он сделал это совершенно искренне. Когда ликер вскружил ему голову окончательно, он выскочил из-за стола и открыл красный рояль, много месяцев мирно дремавший в забвении. Пальцы Эрни проворно забегали по клавишам:
"А сейчас мы устроим концерт в честь нашей божественной кулинарки! - пропел он довольно приятным баритоном. - Что бы такое придумать, достойное пира, которым вы, божественная Белла, порадовали сегодня не только желудки, но и сердца всех участников!".
Он задумался, нежно перебирая клавиши, но уже через секунду радостно тряхнул каштановыми кудрями:
"Мы с Габи предлагаем нашим дорогим хозяевам вечер русского романса!".
"При чем тут я?", - испуганно ахнула Габи. "Ведь ты же русская, правда - русская? Я сразу понял по акценту. Русская актриса не может не петь русские романсы!".
"Тогда при чем тут ты?" - невежливо вырвалось у Габи.
"Меня двенадцать лет учила музыке русская учительница Татиана. О, как божественно исполняли мы с нею русские романсы!".
Слово "божественно", видно, прочно заполонило в этот вечер все чувства Эрни. И не дожидаясь согласия Габи, он запел под собственный, хоть и не божественный, но весьма искусный аккомпанемент:
"Ездили на трьойке с бюбенсами, а вдалье сияли огонки!"
Звуки музыки вихрем сдули Габи со стула, недаром ведь Инна убедила ее, что голос у нее эротический.
"Как бы мне, соколики, за вами,
Душу б мне развеять от тоски!"
"Дорьогой длынною и ночью люнною!" - очень складно подхватил ее тональность Эрни, и пошло-покатилось их музыкальное соитие. Пока не докатилось до невыносимого по сладости и тоске, проклятого незабываемого:
"Отцвели уж давно хризантемы в саду,
А любовь все жива, все жива!".
Никогда, никогда Габи не пела с такой полной отдачей! И поставив последнюю точку, она неожиданно для себя разрыдалась - от пережитого восторга и пережитого унижения, от голода и от жалости к себе. Она упала лицом на сверкающую красным лаком крышку рояля, обильно орошая ее непрошеными слезами. На миг все замерли от испуга и смущения.
Первой пришла в себя Белла, разом поставив все точки над всеми "и":
"Концерт окончен, - трезво сказала она. - Спасибо исполнителям, но Йоси устал и ему пора ложиться спать. Эрни, ты, наверно, хочешь поболтать с Йоси перед сном?".
И они удалились дружной тройкой привилегированных, оставив позади истинную картину на месте иллюзии - усталую служанку у разоренного обеденного стола вместо обворожительной исполнительницы русских романсов у раскрытого рояля. Служанка закрыла рояль и принялась сортировать грязную посуду, удивляясь несметному количеству тарелок и вилок, которое три человека умудрились испачкать за один вечер.
Однако даже самой утомительной работе когда-нибудь приходит конец. Габи загрузила посудомоечную машину, вытерла стол и, оставив пылесосание на завтра, отправилась в душ. Стоя под горячей струей, она вновь и вновь переживала несовместимые подробности прошедшего дня, как вдруг сквозь дождевой шум падающей воды ей послышался какой-то мерный звук, похожий на дробный перестук колес железнодорожного вагона.
Она выключила воду и прислушалась - кто-то с завидной настойчивостью дергал дверь ванной. Кто бы это мог быть в такой поздний час? Наверняка не Йоси, вряд ли Белла, оставался только Эрни. Эрни - в такой поздний час?
Габи выскочила из ванны, крикнула "Минутку!" и бросилась к зеркалу: волосы, слава Богу, в порядке, лицо тоже - погруженная в свои переживания она забыла смыть косметику. Или она подсознательно ожидала этого ночного стука в дверь? Если да, то почему не подумала, как одеться? Не напяливать же весь дамский арсенал, а поверх него пропотевший за трудовой вечер синий сарафанчик в горошек!