Мистер Клактон обычно читал за обедом новое произведение какого-нибудь французского автора или совершал короткий рейд в картинную галерею – социальный работник в нем уживался со страстным ценителем искусства, причем последним качеством, как нетрудно было понять, он втайне гордился.
Они расстались, и Мэри пошла прочь – догадываются ли эти двое, что на самом деле ей не терпится от них избавиться, думала она, хотя нет, едва ли у них хватит на это проницательности. Купила газету, устроилась с ней за столиком и принялась за еду, время от времени поглядывая поверх страниц на странных людей, покупающих пирожные или поверяющих друг другу свои секреты, пока наконец не вошла женщина, с которой она была немного знакома, и Мэри окликнула ее: "Элеонора, посиди со мной!" Обе одновременно доели свой ланч и простились на разделительной полоске посреди улицы с приятным чувством, что каждая из них вновь вступает в свой собственный великий и вечно движущийся поток жизни.
Но вместо того чтобы вернуться обратно в контору, Мэри в этот день направилась прямиком в Британский музей и долго бродила по галерее с каменными изваяниями, наконец нашла пустую скамеечку прямо перед элгиновскими мраморами [28] . Она смотрела на них, и, как всегда, ее захлестнула волна экзальтации, так что собственная ее жизнь сразу стала казаться возвышенной и прекрасной – впрочем, такое ощущение создавалось отчасти благодаря тишине и прохладе пустынного зала, а не только из-за красоты самих скульптур. По крайней мере, можно предположить, что ее переживания были не чисто эстетического свойства, поскольку, посмотрев на Улисса минуту-другую, она вдруг стала думать о Ральфе Денеме. И так хорошо и спокойно ей было среди этих молчаливых фигур, что она едва сдержалась, когда с губ уже готово было сорваться: "Я люблю тебя". Перед лицом этой потрясающей и вечной красоты она вдруг с тревогой осознала, чего втайне желает, и невольно гордилась чувством, которое за повседневными делами никак не выдавало своей мощи.
Поборов желание произнести свое признание вслух, она встала и пошла бродить бесцельно меж статуй, пока не оказалась в другой галерее, с резными обелисками и крылатыми ассирийскими быками, и тут ее чувства получили новое направление. Она стала представлять себе, как отправляется вместе с Ральфом в страну, где покоятся в песках эти чудища. "Потому что, – мысленно произнесла она, пристально глядя на информационную табличку под стеклом, – самое прекрасное в тебе – то, что ты готов к приключениям, ты вовсе не зануда, в отличие от большинства умных мужчин".
И в ее воображении живо нарисовалась восхитительная картина: она едет по пустыне верхом на верблюде, а Ральф командует целым племенем местных дикарей. "Вот в чем твое призвание, – думала она, переходя к следующей статуе. – Ты умеешь подчинять себе людей". И где-то в глубине души у нее затеплился огонек, а глаза так и сияли. И все же, уходя из музея, она себе самой не посмела бы признаться, что влюблена, – вероятно, сама эта мимолетная идея еще не оформилась в подобную фразу. Более того, она была недовольна собой оттого, что дала слабину, пробив брешь в обороне, что небезопасно, если подобный порыв повторится. Ибо, пока она шла по улице в контору, стали одна за другой всплывать, одолевая ее, все прежние привычные доводы против влюбленности в кого-либо. Она вовсе не хочет замуж. Ей казалось, что неразумно даже пытаться поставить любовь в один ряд с открытой и честной дружбой, вот как у них с Ральфом, которая длится уже два года и основывается на интересе к темам, не касающимся никого из них лично, таким, как строительство приютов для обездоленных или налогообложение земельной собственности.
Но ее послеполуденное настроение ничего общего не имело с утренним. Мэри то замечала вдруг, что следит за полетом птицы, то принималась рисовать на черновике раскидистые ветви платанов. Заходили посетители – поговорить по делу с мистером Клактоном, и тогда из его комнаты доносился соблазнительный запах сигарет. Миссис Сил заглядывала с газетными вырезками, которые казались ей либо "совершено замечательными", либо "ужасными, нет слов". Она обычно наклеивала их в тетрадь или посылала знакомым, прежде сделав синим карандашом на полях жирную отметину, призванную отражать как крайнюю степень негодования, так и силу неприкрытого восторга.
Около четырех часов в тот же самый день Кэтрин Хилбери шла по улице Кингсуэй. Пора было подумать о чае. Уже зажигались фонари, и, остановившись на минутку под одним из них, она попыталась вспомнить, нет ли поблизости какой-нибудь гостиной, где при свете камина она могла бы скоротать время за беседой соответственно своему теперешнему настроению. А это настроение, из-за уличного мельтешения и таинственной вечерней дымки, мало подходило к обстановке, которая ждет ее дома. Вероятно, в конце концов сохранить это странное ощущение значительности происходящего позволила бы и обычная кондитерская. Но ей хотелось поговорить. Вспомнив, что Мэри Датчет настоятельно приглашала ее к себе, она перешла на другую сторону улицы, свернула на Расселл-сквер и стала вглядываться в номера домов как человек, отважившийся на грандиозную авантюру, – с чувством, абсолютно несоразмерным поступку. И вот она уже в слабо освещенном холле, где нет даже швейцара, и открывает первую двустворчатую дверь. Но мальчик-посыльный ничего не слышал о мисс Датчет. Может, она из СРФР? Кэтрин с растерянной улыбкой покачала головой. Кто-то из-за двери крикнул: "Да нет же! Это СГС, верхний этаж".
Кэтрин миновала множество стеклянных дверей с аббревиатурами и начала уже сомневаться в том, что поступила правильно, решившись сюда зайти. На самом верхнем этаже она остановилась на минутку, чтобы отдышаться и собраться с мыслями. Услышала стрекот пишущей машинки и деловитые голоса людей – все они показались ей незнакомыми. Она коснулась кнопки звонка, и дверь почти тотчас же распахнулась – ей открыла сама Мэри. Лицо ее, как только она увидела Кэтрин, полностью переменилось.
– Это вы! – воскликнула она. – А мы думали, печатник. – Все еще держа дверь нараспашку, она оглянулась и крикнула: – Нет, мистер Клактон, это не от Пеннингтона! Надо позвонить им еще раз – две тройки, две восьмерки, Центральная. Вот так сюрприз! Входите же, – добавила она. – Вы как раз вовремя, сейчас чай будем пить.
Глаза Мэри радостно блестели. Послеполуденную скуку как рукой сняло, ей было даже приятно, что Кэтрин застала их в разгар бурной деятельности, вызванной тем, что печатник не прислал на вычитку нужные гранки.
Голая электрическая лампочка над столом с кипами бумаг поначалу чуть не ослепила Кэтрин. После мечтательной прогулки по полутемным улицам жизнь в этой маленькой комнате казалась насыщенной и яркой. Она направилась было к окну, ничем не завешенному, но Мэри уже взяла ее в оборот.
– Как хорошо, что вы нас нашли! – сказала она, и Кэтрин, стоя посреди комнаты, вдруг почувствовала здесь себя совершенно лишней и сама удивилась: и зачем только она пришла?
Даже Мэри отметила, как странно и неуместно выглядит ее гостья в этой конторе. Сам вид ее фигуры в длиннополом плаще, ниспадающем глубокими складками, и легкая настороженность во взгляде – все это вызвало у Мэри смутную тревогу, словно перед ней был пришелец из иного мира, а следовательно, потенциальный нарушитель спокойствия, смутьян. Ей вдруг захотелось, чтобы Кэтрин оценила всю важность происходящего в конторе, оставалось только надеяться, что ни миссис Сил, ни мистер Клактон не появятся прежде, чем ей удастся произвести на гостью желаемое впечатление. Но ее ждало разочарование. Миссис Сил ворвалась в комнату с чайником и брякнула его на плитку, затем с излишней поспешностью зажгла газ, пламя занялось, пыхнуло и погасло.
– Вот всегда так, всегда, – бормотала он. – Одна только Кит Маркем знает, как с этим обращаться.
Мэри пришлось помочь ей, и они вдвоем стали накрывать на стол, извиняясь за разномастную посуду и скромное угощение.
– Если бы знать, что мисс Хилбери к нам заглянет, мы бы купили пирог, – сказала Мэри, после чего миссис Сил впервые удостоила Кэтрин взгляда, причем подозрительного: что еще за персона, которой вынь да положь пирог?
Тут открылась дверь – вошел мистер Клактон, на ходу просматривая напечатанное на машинке письмо.
– Солфорд [29] присоединяется, – объявил он.
– Браво, Солфорд! – вскричала миссис Сил, вместо аплодисментов грохнув о стол чайником.
– Да, центры в провинциях, похоже, стали объединяться, – заметил мистер Клактон, и только теперь Мэри представила его мисс Хилбери, а он спросил, довольно церемонно, интересуется ли та "нашей работой".
– А гранок все нет? – произнесла миссис Сил. Она сидела за столом горбясь, устало подперев голову руками.
Мэри тем временем начала разливать чай.
– Плохо, очень плохо. Такими темпами мы пропустим сельскую рассылку. Кстати, мистер Клактон, не думаете ли вы, что нам стоит распространить в провинции последнюю речь Партриджа? Как?! Вы еще не читали? Да это лучшее, что произвела палата за нынешнюю сессию. Даже премьер-министр…
Но Мэри прервала ее.
– Ни слова о делах за чаем, Салли, – сказала она строго. – Мы берем с нее пенни каждый раз, когда она забывается. А на собранные деньги покупаем сливовый пирог, – пояснила она для Кэтрин, словно приглашая гостью влиться в их компанию. Она уже оставила мысль о том, чтобы произвести на нее впечатление.
– Простите-простите, – стала извиняться миссис Сил. – Увлеченность – моя беда, – сказала она, обернувшись к Кэтрин. – Но, как истинная дочь своего отца, я не могу поступать иначе. Как и многие, я участвовала в разных обществах. Бездомные, беспризорные, спасатели, церковная работа, Cи-о-эс [30] , местное отделение, – я уже не говорю об обычных гражданских обязанностях, которые ложатся на плечи домовладелицы. Но я от всех от них отказалась ради того, чтобы работать здесь, и ни на секундочку об этом не пожалела, – добавила она. – Здесь решается главное, я это чувствую: пока женщины не получат голоса…
– Теперь с тебя шестипенсовик, Салли, не меньше, – сказала Мэри, постучав ладонью по столу. – И хватит про женщин и их голоса, мы уже устали про это слушать.
Миссис Сил, словно не веря своим ушам, хмыкнула пару раз, качая головой и поглядывая попеременно то на Кэтрин, то на Мэри. После чего произнесла доверительно, обращаясь к Кэтрин и кивком указав на Мэри:
– Она приносит пользы делу больше любого из нас. Отдает этому свои лучшие годы, свою юность – ибо, увы! – в годы моей юности домашние обстоятельства были таковы… – Миссис Сил вздохнула и умолкла.
Мистер Клактон поспешил напомнить старую шутку о ланче и стал рассказывать, что миссис Сил питается печеньем из кулька, сидя под деревьями в любую погоду, как будто, подумалось Кэтрин, миссис Сил – собачка, обученная нехитрым трюкам.
– Да, я взяла с собой кулечек, – подтвердила миссис Сил, точно провинившийся ребенок, которого отчитывают взрослые. – Это очень подкрепляет силы, и даже один вид голых ветвей на фоне неба приносит столько пользы! Но я больше не буду ходить на площадь, – продолжала она, наморщив лоб. – Если задуматься, ведь это несправедливо! Почему я одна могу наслаждаться такой красивой площадью, а в это время бедным женщинам, которые нуждаются в отдыхе, не на что даже присесть! – Она строго посмотрела на Кэтрин и тряхнула кудряшками. – Просто ужасно, каким тираном остается человек, несмотря на все старания. Пытается жить достойно, но не может. И конечно, как подумаешь об этом – и сразу ясно, что все площади должны быть открыты для всех [31] . Есть ли общество, которое за это борется, мистер Клактон? Если нет – надо создать, я так считаю.
– Весьма достойная цель, – произнес мистер Клактон профессиональным тоном. – И в то же время не стоит множить организации, миссис Сил. Так много драгоценных усилий тратится понапрасну, не говоря уже о фунтах, шиллингах и пенсах. И вообще, сколько филантропических организаций наберется в одном только лондонском Сити? Как думаете, мисс Хилбери? – добавил он, растянув губы в подобие улыбки, как будто хотел показать, что его вопрос имеет некий игривый подтекст.
Кэтрин тоже улыбнулась. То, что она непохожа на остальных, сидящих за этим столом, дошло наконец до мистера Клактона, который от природы был не очень наблюдателен, и он призадумался, что же это за птица. Однако та же чужеродность гостьи навела миссис Сил на другую мысль: а что, если обратить ее в свою веру? Мэри тоже смотрела на нее так, словно просила как-то все сгладить. Потому что Кэтрин явно была не настроена ничего упрощать и сглаживать. Она очень мало говорила, и в ее молчании, задумчивом и даже мрачном, Мэри почудилось осуждение.
– Да, в этих стенах много такого, о чем я не имела ни малейшего представления, – сказала она. – На первом этаже вы защищаете дикие народы, на следующем отправляете женщин в эмиграцию и учите людей есть орехи…
– Почему вы говорите, будто мы всем этим занимаемся? – довольно резко перебила ее Мэри. – Мы не отвечаем за всех чудаков, которые по чистой случайности сидят в одном с нами здании.
Мистер Клактон откашлялся и посмотрел поочередно на каждую из двух юных леди. Его поразили и внешность и манеры мисс Хилбери, казалось, ей место не здесь, а среди роскошной изысканной публики, которую он порой видел в мечтах. А вот Мэри почти ровня ему, хотя и любит покомандовать.
Он собрал со стола крошки печенья и кинул их в рот.
– Так, значит, вы не принадлежите к нашему обществу? – сказала миссис Сил.
– Нет, к сожалению, – ответила Кэтрин так просто и чистосердечно, что миссис Сил с удивлением воззрилась на нее, как будто не могла определить, к какому разряду известных ей человеческих существ ее отнести.
– Но я уверена… – начала она.
– Миссис Сил большая энтузиастка в таких делах, – сказал мистер Клактон, чуть ли не извиняясь. – Иногда приходится даже напоминать ей, что и другие тоже имеют право на свою точку зрения, даже если она отличается от нашей… В "Панче" [32] на этой неделе была занятная картинка – про суфражистку и батрака. Вы видели последний "Панч", мисс Датчет?
Мэри засмеялась:
– Нет.
Тогда мистер Клактон стал рассказывать им, в чем смысл шутки, успех которой по большей части зависел от выражения, которое художник придал лицам персонажей.
Миссис Сил все это время помалкивала. Но стоило ему закончить, как она разразилась тирадой:
– Но я уверена, если б вы хоть чуть-чуть думали о благе женщин, то наверняка пожелали бы им обрести право голоса.
– Я не говорила, что я против того, чтобы у них было право голоса, – возразила Кэтрин.
– Тогда почему же вы еще не в наших рядах? – торжественно вопросила миссис Сил.
Кэтрин лишь методично помешивала ложечкой чай, глядя на крошечный водоворот в чашке, и молчала. Тем временем мистер Клактон обдумывал вопрос, который после минутного колебания и задал Кэтрин:
– Извините за любопытство, вы, случайно, не родственница поэта Алардайса? Кажется, его дочь замужем за мистером Хилбери.
– Да, я внучка поэта, – помолчав, со вздохом ответила Кэтрин.
После чего наступила минутная пауза.
– Внучка поэта! – тихо повторила миссис Сил, кивая головой, словно это многое объясняло.
У мистера Клактона заблестели глаза.
– Ах, в самом деле, как интересно! – сказал он. – Я весьма обязан вашему деду, мисс Хилбери. Одно время я много его стихов знал наизусть. К сожалению, мы в последнее время стали отвыкать от поэзии. Но вы, наверное, его не помните?
Резкий стук в дверь заглушил ответ Кэтрин. Миссис Сил встрепенулась и, воскликнув: "Наконец-то гранки!" – бросилась открывать.
– А, это всего лишь мистер Денем! – сказала она минутой позже, даже не пытаясь скрыть огорчения.
Ральф, как предположила Кэтрин, был здесь частым гостем, поскольку единственным человеком, кого он счел нужным поприветствовать, была она сама, а Мэри поспешила объяснить странный факт ее присутствия здесь следующим образом:
– Кэтрин зашла посмотреть на нашу конторскую работу.
Ральф сказал, чувствуя нарастающую неловкость:
– Надеюсь, Мэри не стала вас уверять, что разбирается в конторской работе?
– А разве она не разбирается? – ответила Кэтрин, окидывая взглядом всех по очереди.
При этих словах миссис Сил начала проявлять признаки беспокойства, а когда Ральф достал из кармана какое-то письмо и пальцем указал на одну фразу в нем, она упредила его, воскликнув смущенно:
– Знаю, знаю, что вы хотите сказать, мистер Денем! Но это было в тот день, когда здесь была Кит Маркем, а она такая заполошная – в ней столько энергии, и всегда придумает что-то новое, что нам следует делать… и я уже тогда понимала, что перепутала даты. Мэри тут совершенно ни при чем, уверяю вас.
– Дорогая Салли, не извиняйтесь, – улыбнулась Мэри. – Мужчины такие педантичные – они не могут отличить важные дела от второстепенных.
– Итак, Денем, защищайте мужскую честь! – сказал мистер Клактон в обычной своей шутливой манере, хотя на самом деле, как и многие представители сильного пола, сознающие свою посредственность, он очень обижался, если дама указывала ему на его ошибку, и приводил в ответ лишь один аргумент, которым очень гордился: мол, я всего лишь мужчина.
Однако ему не терпелось поговорить с мисс Хилбери о литературе, и он не поддержал спора.
– Не кажется ли вам странным, мисс Хилбери, – сказал он, – что у французов, с целой россыпью известных имен, нет поэта, которого можно было бы поставить рядом с вашим дедом? Допустим, есть Андре Шенье, Гюго, Альфред де Мюссе – все это замечательные литераторы, но в то же время у Алардайса такая яркость образов, такая свежесть…
Тут зазвонил телефон, и он удалился, прежде попросив извинения с улыбкой и поклоном, словно желая сказать: как ни восхитительна поэзия, это все же не работа.
Миссис Сил в это самое время поднялась со своего места, но так и осталась у стола, завершая тираду, направленную против партийного правительства:
– …Потому что, если бы я рассказала вам все, что мне известно о закулисных интригах и что творят эти толстосумы, вы бы мне не поверили, мистер Денем, честное слово, не поверили. Вот почему мне кажется, что единственная работа для дочери моего отца – ибо он был одним из первопроходцев, мистер Денем, и на его могильном камне я попросила начертать строки из псалма о сеятеле и зернах [33] … Ах, если бы он был сейчас с нами и увидел то, что нам предстоит увидеть! – И, полагая, что грядущая слава отчасти зависит от производительности ее пишущей машинки, она тряхнула головой и поспешила уединиться в своей каморке, из которой тотчас послышался беспорядочный, но вдохновенный перестук клавиш.
Предлагая новую тему для обсуждения, Мэри сразу дала понять, что, несмотря на комичность своих коллег, смеяться над собой она не позволит.