- Да-а-а, - протянул широкий, как два сиденья своего форда Сан Саныч. - Порядок - это главное. Ты это, Кузьмич, оставляй все у меня и не беспокойся больше. Я, значит, сам разберусь, с правильными людьми посоветуюсь. А ты теперь не бойся ничего. Если что - возьму на себя. Ты ж подо мной ходишь.
Кузьмич вытер лоб и медленно-медленно, осторожно, поехал домой. Нет уж, пусть те разбираются, кому это по рангу положено. А ему, пенсионеру, главное - распорядок дня. Чтобы жить долго и спокойно.
…
Все-таки деньги были именно "грязными", похоже.
Сан Саныч пропал. То есть, просто исчез с того дня.
Неделю никого у них не было за старшего. А потом подъехал на потрепанном "фольксе" худой мужик тоже с золотыми зубами, сказал, что теперь он на этой точке смотрит. Звать его, сказал, Петром. Просто Петром, без отчества. Но на "выканье" вежливое снисходительно дернул уголком рта и смолчал. Значит, так и надо, выходит.
Жизнь покатилась дальше. Редко-редко задумывался Кузьмич, как бы дело пошло, если бы попробовал утаить тот дипломат. Наверное, пропал бы так же, как Сан Саныч. И народ бы сначала перешептывался, сплетничал о причинах, а потом вовсе забыл бы его. А так - сытное место, спокойная работа, режим и график. И Петр этот - солидно дело поставил. Сам иногда подсаживал в "свои" машины хороших клиентов. А если кто пытался тут же постоять, "побомбить", так быстро их отучал. И с ментами местными навел контакты, и с бомжами объяснился - хороший старший этот Петр.
…
По зиме отвез Кузьмич от Ленинского проспекта до Комсомольской пожилую пару. Без запроса, за нормальные двести. Это дневной тариф был. Ночью-то пятьсот без разговоров.
Там, на Комсомольской, пока они высаживались, глядел по сторонам, прикидывая, успеет взять кого обратно или сразу погонят местные. Нехорошие стояли у вокзалов. Злые до денег и злые к "чужим". Но тут в приоткрытую дверцу наклонилось знакомое розовое лицо:
- О! Шеф! Как дела? Как спина? Подвезешь? Дело у меня есть на миллион рублей!
- Пошел ты со своим лимоном! - крикнул в сердцах Кузьмич и дернул с места, чуть не въехав в зад неспешному солидному мерседесу.
Крутнулся туда-сюда, прошмыгнул, повернул и ударил по газам. Нет уж, хватит. Не надо ему такого пассажира. Пусть от него головы у местной братвы болят.
А Кузьмичу всего и надо: режим, здоровое питание, крепкий сон и ненапряжный ежедневный труд.
А с миллионом этим - нафиг-нафиг!
Фантастический конвент
На второй вечер собрались в пятьсот девятом номере. Еще на ужине Иван показывал всем, кого хотел видеть в гостях, свой ключ с большой гостиничной деревянной блямбой и с ярко выписанными цифрами. В карман такой ключ входил с трудом, но зачем сдавать его, если все равно живешь один? Народ неторопливо подтягивался. Ужины тут были обильные, из трех блюд, не считая сладкого и чая. Поэтому ужинали медленно, со вкусом, громко перекрикиваясь через весь зал с друзьями и смеясь привычным уже шуткам.
Булочки с сахарной глазурью некоторые несли с собой - на закуску.
Закуска была и в номере. Иван привез нарезку какой-то твердой колбасы, шмат сала, буханку хорошего черного хлеба. Выпивки хватало тоже. Потому что шел фантастический конвент. А на конвентах не бывает такого, чтобы не хватало выпивки.
Фантастический конвент - это много встреч, полезных мероприятий, улыбок, разговоров, песен, но и много выпивки. Где еще оттянуться несколько дней народу, причастному к фантастике, как не в хорошем пансионате посреди соснового бора на берегу небольшой реки? Чистый воздух, регулярное здоровое питание, знакомые лица вокруг. Лица, которых не видел уже год. А некоторые и больше.
По вечерам, после всех официальных мероприятий и после ужина, собирались в номерах. Когда рассказывали женам и друзьям, никто не верил, что там не только пили, но и вели умные разговоры. А некоторые, самые быстрые, на тех разговорах успевали зафиксировать мысли, придумать очередной зачин или концовку. Фантасты - они не только пьют крепкие и всякие спиртные напитки. Они еще пишут книги и читают книги. Они фантасты, потому что любят фантастику. В любом варианте - но именно фантастику. В этом году, кстати, в моде были апокалиптические картины конца мира и последующее выживание в постапокалипсисе.
Только собрались, только налили уже по второй, как за окном полыхнуло. Сверкнуло так, как в летнюю грозу, когда молния попадает в соседнее дерево. Но грозы никакой не было. Лежал снег. Сразу после вспышки стало еще темнее. Потом гулко ухнуло, пронесся тугой ветер, пригибая сосны к земле. Самая высокая вдруг легла рядом с дорожкой, выворачивая с треском корону корней.
- Хорошо, никто тут не ходит по ночам, - глубокомысленно заметил Стёпа.
Стёпой его звал только Иван, которого сам Стёпа называл, понятное дело, Ваней и еще Ванечкой, когда хотел что-нибудь этакое схохмить. Стёпа как раз специализировался на постапокалипсисе. Так что картинку эту, наверное, зафиксировал в уме. Потом опишет в следующем романе. Он писал непрерывно, потому что пока принимали. Раз берут, говорил он, надо писать. Вот и выходило у него минимум по четыре-пять книг в год. Иногда - больше. Некоторые над ним смеялись, некоторые просто завидовали. Но на полках магазинов его фамилия выделялась, и покупатели брали все новое.
- Что значит - никто? - тут же возмутился Василий Васильевич.
Его звали только по имени-отчеству. В знак уважения, и еще как бы чуть выделяя и одновременно отделяя от остальных. Везде и всегда он сидел в президиуме. Первый рассказ у него был опубликован в "Пионерской правде" в том году, когда не родились еще родители нынешних писателей и любителей фантастики. Вот этих, что вокруг.
- Что значит - никто? Я вот завтра специально поговорю с организаторами и с администрацией пансионата. Такое отношение мне совершенно не нравится. Нам теперь ночью из корпуса не выходить, что ли? Раз у них тут такое дело?
Все покивали согласно, погудели что-то, подтверждая и поддерживая, выпили. Или отпили. Питье было хорошее, дорогое, можно было пить не стаканами и полустаканами, а смакуя, с удовольствием, с расстановкой. Позвенели, подлили еще. Разобрали бутерброды, сделанные на скорую руку. Простенькие бутерброды - на один кружок копчушки. Это когда от черняшки отрезаешь кусок, а потом делишь его на четыре части. И колбасу копченую твердую сверху. Или сала. Сало тоже было хорошее, классическое. Чуть чеснока, темно-коричневая от соломенного огня кожица, белое и с розовым немного. В три пальца толщиной. Хорошее сало.
Вбежал взволнованный Антон:
- Ух, как долбануло! На той стороне даже стекла сыпались! У кого-то выдавило!
- Надо бы посчитать, какая мощность, если что, - это Сергей из своего темного угла - он всегда как-то в стороне присаживался, не лез вперед. - На мой взгляд, разница между вспышкой и воздушной волной была чуть больше секунды…
- Да больше, больше, - возразил Иван.
Тут снова сверкнуло.
- О! Засекаем! Так-так-так… Ну, и где тут секунда?
- А чего это мы, кстати, время засекаем? По времени только расстояние определить можно.
- Ну, это, конечно, да. С другой стороны, зная расстояние, и вот эту волну, можно уже прикинуть мощность. Хотя, я сразу сейчас могу сказать, что примерно пятьдесят килотонн. А раз так, то по всем сценариям, будет еще несколько.
Опять "пыхнуло".
- Ну, вот и третий. Значит, все правильно. Расстояние - меньше ста километров. Мощность - пятьдесят. Ну, ладно - пусть будет сто килотонн.
Все уважительно покивали. Сергей - голова. Он держал в этой голове такие точные знания, которые другие с трудом вылавливали из Интернета и старых бумажных энциклопедий. Если он так сказал, значит, так оно и есть.
Антону тоже налили, как запоздавшему гостю, и он присел прямо на мягкий ковролин, прямо на пол у стола. Прерванный, было, разговор неторопливо продолжился.
Теперь уже говорили об опасности всеобщей информированности. Кто-то завелся, что информация сама по себе не может быть опасной или безопасной. Информация - всеобщее достояние, и он лично… Кто там, кстати? А, Витальич… Боец невидимого фронта. То есть, не в том смысле, что сотрудник там или еще как, а в том, что он всю жизнь как бы на фронте, только никто этого фронта не видит.
- Так ты говоришь, - медленно, чтобы зафиксировать, сказал Иван, - что информация - это хорошо?
- Я, блин, просто завидую молодежи сегодняшней! У них столько возможностей, столько информации, столько знания!
- А реклама - это как? Ты ее тоже считаешь полезной? - опасно прищурился Василий Васильевич.
Все сразу замолкли и стали думать о рекламе.
- А вот когда книги рекламируют, - начал Антон, но на него зашикали сразу, потому что он не мог ничего понимать в книгах - не писатель.
- А может, и больше ста кило, - вдруг опять сказал Сергей из своего угла.
Он смотрел на экран своего большого смартфона и что-то там считал на калькуляторе.
- Это же в Москве, скорее всего. Там здания высотные - ослабляют. Да и мы тут в лесу. А оно вон как дунуло. Говоришь, стекла сыпались?
- Ага, на верхнем этаже, вроде, у всех вышибло. А ниже как-то через раз.
- Ну, тогда точно больше ста, - заключил Сергей.
И все снова выпили, раздумывая, насколько больше и как это, когда больше ста килотонн, да не раз и не два, а несколько.
- Так ведь еще два поражающих есть? - умно спросил Василий Васильевич.
- Проникающая не достанет - далеко. А заражение… Ветер тут всегда к Москве. Так что у нас все равно чисто.
- Ага, чисто. Вон елка валяется.
- Это сосна.
Поговорили о сортах деревьев, о том, как долго растут и в каком возрасте начинают самопроизвольно падать. Кто-то рассказал о лесном заповеднике, где лесники вычищали все, и там просто по земле ходить было приятно. А Антон вспомнил про парк секвой в Америке. Потом подумал и сказал, что парк с секвойями. Так ему понравилось больше. А все загалдели, что если бы тут были секвойи, да если бы одна вот так свалилась, так полкорпуса бы снесла. Так что пусть уж елка, да сосна, да осина - исконно наши, местные. Ну, береза еще. Вот у нас, да у канадцев примерно одинаково все выглядит.
Пустые бутылки убирали под стол, и там их было уже немало. Заходили еще люди, приносили свое. Выкладывали и закуску. Вдруг отчего-то хорошо пошли фрукты. Порезали апельсины-бананы разные, и сразу расхватали. Водка стояла раскрытая, но никто не наливал. Потому что были еще виски, джин и коньяк. А девочки скромно пили сладкое шампанское, прислушивались к разговорам и хлопали длинными ресницами о розовые щеки. Они любили своих фантастов.
Потом немного попели старых песен. А часа в четыре усталый народ пошел "по домам". Спать. Завтра же, то есть уже сегодня, был очередной день конвента, и надо было к нему хоть немного приготовиться.
Напоследок Василий Васильевич сказал, что он так просто этого не оставит, а Иван поддержал:
- Надо будет им жалобу написать в книгу.
- Ну, жалоба - это, пожалуй, слишком… А вот поговорить с дирекцией надо. Утром схожу.
…
Утро было серое и печальное. Многие не выспались, поэтому на завтраке народа было мало. Хлеб был черствый. Явно и отчетливо вчерашний. Поэтому народ возмущался и обещал раззвонить в Интернете, какой паршивый тут пансионат.
Не хватало официанток. И те, что были, все время задумывались о чем-то и смотрели странно. Приходилось поторапливать, покрикивать. Это тоже было неправильно. Конвент - это когда все вихрится и танцует, гремит музыка, обслуживающий персонал летает улыбчивыми птичками, а участники конвента - дорогие гости.
Сказали еще, что обед может немного запоздать. Не успевают сегодня почему-то.
Василий Васильевич, вставший раньше всех - он уже спал совсем мало - успел с утра поругаться с администрацией, и ему оказывали особое уважение. Усадили за отдельный столик, к которому он пригласил самых ближних, кормили быстро, улыбались приятно. В общем, надо, надо ругаться. Иначе такой "совок" будет - мама, не горюй!
После завтрака собрались перед главным залом в фойе. Ругали местную связь: у всех и разом с чего-то отключились телефоны. Ни домой позвонить, ни принять ничего. И Интернет местный тоже кончился.
Организаторы носились, как встрепанные. Не завезли каких-то гостей к какому-то мероприятию. Но Иван, подумав, просто помахал рукой одному, другому, третьему и пошел снова в номер. Там еще было что выпить и закусить. А главное - можно же было пообщаться!
Оказалось, что Сергей уже написал свежие пол главы про войну. И использовал все. что видел, конечно. А Стёпа завернул опять что-то экзе… Экзенцисти… Тьфу, черт! В общем, не для всех что-то. И там образ сосны, как образ России, которую вырывает из привычного чернозема… Ну, и так далее.
- А тут чернозем, что ли? - стали присматриваться из окна к сосновому выворотню.
- Какой чернозем? У нас всегда в этой полосе так и назывались - Нечерноземье. А чернозем - это на юге. Это вот под Воронежем, да на Украине, небось. Так что ты, Стёпа, про чернозем загнул.
Но Стёпа напомнил о том, что пишет писатель не о том, что видит, а о том, как чувствует. И если в книге только то, что видел, так и Толстой бы ничего не написал. И был бы один Чехов. Тут заспорили о значении этих фигур в литературе. Потом перешли на фантастику. Называли фамилии, стараясь не упомянуть присутствующих, раздавали эпитеты. Самое популярное слово было - "отвратительно".
Организаторы ходили по номерам, что-то говорили о транспорте и о банкете, который тоже с какого-то перепугу перенесли. И еще, что в знак поддержки фантастики руководство пансионата разрешило задержаться на день, а то и на целых два. С питанием и все такое. Организаторам кричали "ура" и поили их водкой. Потому что именно водка еще оставалась.
Доели сало, попели старые песни, послушали новые стихи.
Настроение у всех было благодушное и приятно расслабленное.
- А конвент-то в этом году просто вот душевный какой-то, - говорили, расходясь. - Лишь бы, тьфу-тьфу-тьфу, не в последний раз.
Пора было идти на разные общие церемонии и потом опять на ужин.
- Вечером здесь собираемся?
- Или здесь, или сходим все же к Василию Васильевичу. А то неудобно как-то. Он нас, выходит, посетил, уважение оказал, а мы его вроде как игнорим, что ли…
На том и порешили.
Телефоны у всех до сих пор так и не работали. Но тут уж администрации сказать было нечего. Сотовая связь не от них зависит. Поэтому ругались просто так - в воздух.
- Слушай, - придержал Иван Сергея. - А вот если бы вот так сверкануло прямо над нами? Тогда как?
- Ну, как… Воронка - и ни одного фантаста.
- Выходит, повезло, значит?
- Ну, вроде того.
И они пошли награждать отличившихся, радоваться вместе с награжденными, кричать и веселиться. Потому что конвент, что ни говори, удался на славу.
Особенно, если еще и банкет получится.
Половинка
И еще один этаж. Давай-давай-давай… На площадке передохнем, как дотащим.
- Уносите сейчас же свою мебель! Вы мешаете жильцам!
- Ладно, ладно, мамаша, не шумите. Это мы тут нашего командира перевозим.
Увидев погоны, злобная старушка сразу стала улыбаться и усиленно жалеть "бедных солдатиков". Теперь, небось, целую неделю на почерневшей от времени скамеечке, что вкопана у подъезда, будет обсуждать с такими же старушками, какие все-таки гады, эти отцы-командиры. Как они эксплуатируют труд своих солдат. Что солдаты - мы, то есть - это для них просто, как рабы настоящие. Старая она, дурная… Да мы на самом деле просто рвались в добровольцы, лишь бы из части выпустили. Увольнительную не дождаться, служба посменная, между сменами сплошные учения строевые, да боевые. А тут - целый день фактически на воле. Даже без пилоток - оставили их в машине. И расстегнулись чуть не до пупа, потому что жарко. А капитан на это - ни слова. Не требует, чтобы застегнулись, чтобы головной убор и прочее отдание чести.
И весна на улице… Ах, какая весна! Черемуховая, а то ли сиреневая, даже и не понять, сладко пахнущая, кружащая голову.
Вот в городке у нас ничего такого пахучего нет. Есть черный асфальт, размеченный белыми полосами и стрелками. По полосам строимся, по стрелкам поворачиваем на строевых смотрах.
А еще тут, на воле, ходят девушки. Вот если бы они в этом подъезде ходили, так мы бы их просто донесли до самого верха на этом тяжеленном старом диване. А раз нет их, так остановимся и передохнем, вытирая пот рукавами.
- Слышь, Длинный, а чего он в старье таком квартиру получил? В новых домах всегда лифты есть, и даже грузовые бывают!
Длинный - это я. Но это не кличка, это просто он так говорит, факт констатирует. Я просто в строю стою самым правым. Сразу за сержантом. Вот сержант у нас как раз маленький. Это его немного расстраивает, чувствую. Поэтому он всегда ходит прямой, как лом проглотивший, и пытается смотреть на всех чуть сверху. Это у него не получается. Я слышал, он собирается потом в училище. Конечно, когда до полковника дорастет, сразу все станут ниже. А пока сержант - пусть уж так, пусть потерпит немного.
Сержант наш с нами не потеет, стоит внизу у машины, чтобы не позарился кто на капитанское добро. А мы, значит, таскаем мебель и прочие шмотки.
Я знаю, что капитан наш уже давно капитанит. Ему просто не дают нового звания, потому что нет должности для него подходящей. Он так и ходит с четырьмя звездочками на погоне, так и ездит по всей стране, из одной части в другую. Но нигде и никто не повышает его, не дает подняться до одной большой.
А он к тому же не один мотается. С ним жена, уже немного увядшая на вид, в мелкой сеточке морщин к своим тридцати, с прищуром постоянным. А еще - бабка какая-то. Это, наверное, мать жены. Или его собственная, что ли? Вот, возит везде с собой. Как и старые вещи, и мебель уже накопленную.
Это у меня в голове сидит такой злой человечек и иногда подсказывает злые мысли. Я сам не думал о том, что мебель старую можно выкинуть, и старушка, мол, не нужна, как и та мебель. Это он, злобный мой, подсказывает, хихикая. А я хихикаю в ответ, не сдержавшись.
- Что подумал, Длинный? Ну, колись, колись…
Я рассказываю эту свою мысль, что капитан, мол, капитанит и таскает старую мебель и ненужную старуху, а можно было и освободиться давно, и все подхватывают хохот. Потому что помнят старый пошлый анекдот про Вовочку и про "годную" старушку. Ржут, как ненормальные. Нам же посмеяться - как отдохнуть.
Наверху распахивается дверь:
- Бойцы, что за… Вас сюда для зачем или что-почему, а? Вы тут, где и как? По строевой соскучились? Или кроссы очень нравятся?
Строевая подготовка нам не любится, и кроссы совсем не нравятся. Тем более, армейские кроссы - в полной боевой, да с патронными ящиками. Поэтому все резко затыкаются, кто-то показывает мне кулак, и мы впрягаемся в неподъемный диван.