Когда около полудня они выезжали из дома, Тодд уже думал, что, возможно, эта поездка не такая уж плохая идея. Все равно так или иначе ему надо прожить несколько ближайших дней, а так хотя бы теща не будет постоянно дышать в затылок. Не говоря уже о том, что Тодду, как оказалось, стало невыносимо тяжело смотреть в глаза Эрону. Он почувствовал что-то похожее на облегчение, когда они отъехали от дома, а мальчик в трусиках и шутовском колпаке остался стоять рядом с бабушкой на крыльце, махая им вслед.
- Какая лапочка! - восхитилась Кэти, оглядываясь через плечо. - Мне даже немножко жаль, что мы не взяли его с собой.
Около часу они ехали в приятном молчании - им с Кэти всегда хорошо путешествовалось вдвоем, если, конечно, за рулем сидел Тодд, - а потом она вдруг убавила в звук в приемнике и, повернувшись, пристально посмотрела на него. Атмосфера в машине сразу же стала напряженной.
- Скажи мне только одну вещь, - начала Кэти. - Ты любишь ее?
- Не знаю. Я сам пытаюсь это понять.
Она засмеялась, что показалось Тодду не совсем уместным.
- Когда поймешь, не забудь сообщить мне, хорошо?
- Это не смешно, - пробормотал он.
- Да, конечно. Извини, забыла.
Они зарегистрировались в отеле, а потом гуляли и купались, а на закате обедали на открытой террасе, выходящей на озеро. Все это было так приятно и мирно, так похоже на счастливый выходной день, о котором они оба долго мечтали, что Тодду несколько раз пришлось напомнить себе, что он от нее уходит и что их брак доживает последние дни. За обедом он выпил всего один бокал вина и отказался попробовать кусочек ее шоколадного торта, будто не имел больше на это права. Перед тем как ложиться спать, Кэти спросила, не хочет ли он полюбоваться на ее новое белье, купленное специально для этого случая, и Тодд сказал, что, пожалуй, не стоит.
- Ты уверен? По-моему, просто глупо ехать так далеко, чтобы не заниматься любовью.
- Я немного устал, - объяснил он.
- Ну хорошо. - Кэти сделала вид, что ей это безразлично. - Как хочешь.
Он сдался, однако, утром в субботу, когда она разбудила его долгим, влажным поцелуем и, не дав до конца проснуться, взяла его за руку и направила ее себе между бедер. Пока Тодд еще не успел вспомнить, почему ему надо сопротивляться, Кэти оседлала его безвольно распластанное тело и улыбнулась ему сверху, торжествующе и немного виновато.
- Совсем недурно, правда? - прошептала она.
- Недурно, - согласился Тодд.
На самом деле это было больше чем недурно - это было великолепно: рог изобилия, извергающий удовольствия, блестящее попурри из всех известных Кэти постельных хитов, словно исполненное для того, чтобы наглядно продемонстрировать ему, от чего он так неосмотрительно собирается отказаться. Впечатление, однако, немного портило иногда проскальзывающее по лицу Кэти выражение самодовольной уверенности в своей сексуальной власти, которое вызывало у Тодда невольный протест и даже обиду за Сару с ее пылкостью и какой-то подростковой неловкостью, будто весь ее сексуальный опыт состоял из обрывков разговоров, подслушанных на школьном дворе и полузабытых постельных сцен из неприличных книг.
Когда все закончилось, в комнате на несколько минут повисло тяжелое молчание. Тодд печально смотрел в потолок и пытался осознать тот факт, что для них с Кэти все уже кончено и, скорее всего, они последний раз занимались любовью. Словно подслушав его мысли, она перевернулась на бок и изо всех сил больно ущипнула за руку.
- Дрянь!
- Что? - переспросил Тодд, незаметно потирая руку.
- Думаешь, мне никогда не хотелось завести приятный летний романчик? Думаешь, мне не хочется валяться у бассейна и держаться за руки с каким-нибудь симпатичным парнем, с которым я только вчера познакомилась? Так почему получилось, что всем этим занимаешься ты, а я целыми днями торчу в вонючем госпитале для инвалидов и слушаю истории о том, как они потеряли руки и ноги?
- Я думал, тебе нравится твоя работа.
- А какое значение имеет, нравится она мне или нет? У меня что, есть выбор? Мне все равно придется ее делать, пока у тебя не появится идеи получше.
Тодд не знал, что на это ответить. У него не было идеи получше. У него был только огромный долг перед Кэти, который он никогда не сможет ей выплатить. Тем более сейчас, когда он вот-вот объявит себя банкротом.
- Это не летний романчик, - пробормотал он скорее себе, чем жене.
Кэти расхохоталась, будто получала от всего этого удовольствие.
- Только позволь напомнить тебе одну вещь, - отсмеявшись, сказала она. - Лето уже почти кончилось, если ты сам еще не заметил.
* * *
Ларри Мун подходил к дому сорок четыре по Блуберри-Корт, чувствуя во рту неприятный кислый вкус. Ему делалось дурно при одной только мысли о том, что сейчас предстоит. Если бы Ларри вдруг придумал способ, как этого избежать и при этом продолжать жить в мире с самим собой, он стал бы счастливым человеком.
Но другого способа не существовало. Один раз ему уже пришлось пережить подобное после выстрела в Антуана Харриса, и он хорошо усвоил тот страшный урок. Наверное, даже самым близким друзьям Ларри было бы нелегко в это поверить, но в глубине души он никогда по-настоящему не жалел, что нажал в тот день на курок. Он, разумеется, совершил трагическую ошибку, но даже на краю могилы твердо сказал бы, что совершил ее честно. Он видел тогда мужчину с ружьем, а не мальчика с пластмассовой игрушкой, и поступил соответственно - так же, как поступил бы на его месте любой коп. И сколько бы раз Ларри заново ни прокручивал в голове это событие, он не находил способа избежать рокового выстрела. Для этого на его месте должен бы был оказаться совершенно другой человек.
Но вот извиниться потом он был обязан. Он мог бы наплевать на советы адвоката, прийти к родителям мальчика и рассказать Ронолде Харрис, как он скорбит о ее страшной потере и как сожалеет о том, что стал ее причиной. Возможно, она захлопнула бы дверь перед его носом, или назвала его расистом, или даже плюнула бы ему в лицо - ну и что с того? По крайней мере, он попытался бы, а это все-таки лучше, чем хранить молчание и вести себя так, будто смерть мальчика ничего для него не значит и он беспокоится только о спасении собственной шкуры.
Но тем не менее просить прощения у Ронолды Харрис - это одно, а у Ронни Макгорви - совсем другое. Ронолда была ни в чем не повинной женщиной, которой он принес безысходное горе. А Ронни - это Ронни, мерзкий извращенец, втянувший мать в свои гнусные проблемы, не имеющие к ней никакого отношения. Если бы не он, у Ларри не было бы причин стоять с мегафоном перед домом несчастной старухи.
"Это ты убил свою мать, ты, а не я!" - хотелось крикнуть ему.
Но Ларри знал, что этот путь ведет в тупик, и твердо решил, что не позволит себе перекладывать вину и заниматься самооправданием. Пусть Ронни сам разбирается со своей совестью, если она у него имеется, а Ларри готов отвечать за ту роль, которую он, несомненно, сыграл в смерти миссис Макгорви.
Он нажал на звонок и внутренне подобрался, готовясь к моменту, когда Ронни откроет дверь. Ларри не собирался жать ему руку и произносить прочувствованные речи. Он собирался только посмотреть извращенцу в глаза и сказать: "Я сожалею о твоей потере". Вот и все, и ни слова больше. А потом развернуться и поехать домой.
Ларри позвонил еще раз, но никто так и не открыл, хотя в окнах на первом этаже горел свет. Будь это любой другой дом, он отправился бы восвояси. Но решение прийти сюда стоило Ларри слишком дорого, и ему даже страшно было думать, что завтра придется пережить все эти мучения еще раз. Он дернул за ручку, и дверь приоткрылась достаточно, чтобы он смог просунуть голову внутрь.
- Ронни! Это Ларри Мун. Я пришел не для того, чтобы ссориться.
Может, он спит? Ларри помнил, какую безумную усталость сам чувствовал после смерти отца. Придя с похорон, он повалился на кровать и проспал почти двадцать часов.
- Эй, Ронни?
Ларри зашел в прихожую и осторожно заглянул в гостиную. Там работал телевизор с выключенным звуком. Кто-то оставил на журнальном столике грязную тарелку - недоеденная куриная нога с горошком.
- Ронни? - еще раз крикнул он, подойдя к лестнице.
Ларри уже собрался заглянуть в спальни на втором этаже, но передумал. Его вдруг охватило дурное предчувствие - одно из тех, к которым опытные копы привыкли относиться серьезно. Если в этом доме случилось что-то плохое, Ларри не хотел бы быть первым, обнаружившим это.
По дороге к выходу он заглянул на кухню. Вопреки ожиданиям Ларри, она оказалась чистенькой и очень похожей на кухню его матери, до того как та ее отремонтировала. Старая газовая плита. Фотографии внуков на холодильнике. Все в полном порядке, если не считать открытой литровой бутылки колы на столе и пепельницы, полной докуренных до фильтра сигарет.
И записка под пепельницей - смятый листочек бумаги с оборванным краем, видимо вырванный из блокнота. Две фразы, написанные разными людьми, как будто разговаривающими друг с другом. Первая - мольба, накарябанная голубыми чернилами чьей-то дрожащей рукой:
"Пожалуйста, пожалуйста, будь хорошим мальчиком".
Вторая - слова, выведенные крупными печатными буквами, словно их писал ребенок:
"ПРОСТИ, МАМА, Я, НАВЕРНОЕ, НЕ СМОГУ".
* * *
Сара толкала тоскливо скрипящие качели и силой заставляла себя не смотреть на часы каждые полминуты. Ей было известно, что стрелки уже подходят к половине десятого, а насколько близко, она не желала знать.
Пожалуйста, мысленно попросила она, оглядываясь через плечо на футбольное поле на случай, если Тодд появится оттуда, а не со стороны стоянки, пожалуйста, ну приходи уже, наконец!
Сначала ей казалось, что это очень романтичная идея - встретиться в том самом месте, где все когда-то началось, где произошел тот первый спонтанный поцелуй, так изменивший обе их жизни, но сейчас романтикой здесь и не пахло.
Она никогда раньше не бывала на площадке вечером и поэтому даже не представляла себе, какой жуткой и пустынной та становится в темноте. Одной стороной участок примыкал к темному зданию школы, с другой его закрывали густые заросли деревьев, а от соседних улиц отделяли безлюдная сейчас стоянка и огромное поле для соккера. Стоянка освещалась двумя фонарями, но их блекло-серый свет почти не доставал до качелей.
- Спать хочу, - пожаловалась Люси. - Пошли домой?
- Через минуту, - пообещала Сара. - Как только придет Тодд.
Он придет, упрямо повторила она про себя, он должен прийти. Может, Кэти сегодня задержалась на работе. Может, она с матерью ушла в магазин.
А может, он просто струсил.
Сара знала, что Тодда очень беспокоит вопрос о том, как он будет обеспечивать свою новую семью, если они решатся ее создать. Когда он придет, она объяснит ему, что беспокоиться не о чем. Она уже нашла отличное решение.
- Я собираюсь стать юристом, - поведала она дочери. - Что ты об этом думаешь? - Люси ничего не ответила, но Сара все равно продолжила: - Я могу закончить юридический факультет. Я раньше думала, что это тяжело и очень скучно, но сейчас я так не думаю. Просто надо иметь хорошо организованный ум, и я думаю, он у меня есть.
Эта идея пришла к ней во время выходных, когда, сидя в постели, она перелистывала "Гражданский иск" Джонатана Харра. За две последние недели Сара перечитала кучу книг о юристах и юриспруденции - "Бумажная погоня", "Бремя доказательств", "Братство" - в надежде найти убедительные аргументы и уговорить Тодда сделать еще одну, последнюю попытку с квалификационным экзаменом хотя бы для того, чтобы все годы учебы не пропали зря, как пропал ее аспирантский стаж. А потом она вдруг подумала: "А почему не я? Почему бы мне самой не стать юристом?" И тогда Тодд сможет сидеть дома, отвозить детей в школу и забирать их оттуда, водить на уроки музыки и тренировки, стряпать и вообще заниматься хозяйством, если ему так больше нравится. А она станет работать в общественной юридической фирме, специализирующейся, например, на вопросах экологии или защите от сексуальных домогательств, и будет помогать простым людям отстаивать свои интересы в борьбе с огромными хищными корпорациями. Сара с удовольствием представила себе, как она в прекрасном синем костюме произносит, стоя перед скамьей присяжных, продуманную речь и в элегантном заключительном слове призывает своих сограждан не позволять большим деньгам попирать элементарную справедливость и великий американский принцип правосудия, равного для всех.
- Я не понимаю, почему деньги для семьи обязательно должен зарабатывать мужчина, - объяснила она Люси. - Можно ведь и по-другому. Это не… Слава богу, ну наконец-то!
Она так обрадовалась, услышав шаги, что даже не сразу удивилась тому, что они раздаются не со стороны стоянки или футбольного поля, откуда только и можно было попасть на площадку с улицы. Вместо этого шаги слышались справа, как будто до этого Тодд прятался в кустах под стеной школы.
- Что ты там… - начала она и, оглянувшись, увидела мужчину, как раз шагнувшего в просвет между перекладиной и горкой, - мужчину с висящей на перевязи рукой и очень знакомым лицом. Несколько секунд Сара чувствовала даже не страх, а огромное, сокрушительное разочарование.
- Минуточку, - попросила она, будто он специально ввел ее в заблуждение, - минуточку, вы ведь не Тодд…
* * *
Разогнавшись по рампе, мальчишки подскакивали на маленьком деревянном трамплине и взлетали в воздух. Лучшим из них, таким как Джи или подросток с хриплым голосом, удавалось при этом еще обернуться вокруг своей оси и потом успешно приземлиться. Их менее ловкие товарищи сразу же после подскока обычно теряли доску, и только самые удачливые из них приземлялись на ноги. Но все они были так молоды, что даже те, которые падали на живот или на спину, тут же со смехом вскакивали на ноги, будто падения являлись непременной частью удовольствия.
Тодд чувствовал, как от пальцев ног вверх по телу к плечам и голове поднимается холодная, липкая, лишающая воли волна паники. Он понимал, что время уходит и Сара не станет ждать его вечно, и все-таки не мог сдвинуться с места. Это был тот же необъяснимый паралич, который приковывал его к этому месту каждый вечер, когда он должен был готовиться к экзамену.
Последние два дня с Эроном дались ему тяжелее, чем весь уикенд с Кэти. В понедельник они соблюдали ставший привычным распорядок: детская площадка, ланч, бассейн, супермаркет, крушения поездов, как обычно, под пристальным присмотром Большого Медведя и Марджори. Все это время Тодду мучительно хотелось серьезно поговорить с Эроном, отвести его в сторонку и предупредить о цунами, грозящем вот-вот обрушиться на его жизнь, но он не знал, как сделать это, не подвергая опасности их с Сарой план: тонкие намеки и недомолвки вряд ли дойдут до трехлетнего ребенка. Поэтому, вместо того чтобы выразить свою тревогу словами, Тодд постоянно тискал и целовал сына, готового терпеть подобное обращение от матери, но, очевидно, находящего его неуместным и даже неприличным со стороны отца.
- Па-па! - возмутился он, в очередной раз вырываясь из объятий Тодда с ловкостью, которая через несколько лет сослужит ему хорошую службу в детской футбольной лиге. - Ну ты зачем?
Во вторник Тодд решил сменить тактику и на весь день экспромтом увез Эрона и Марджори в большой парк развлечений, располагающийся почти на границе с Нью-Хэмпширом. Он купил сыну дневной абонемент на все аттракционы и беспрекословно выполнял все его желания. Если Эрон хотел шесть раз подряд кататься на "Китайском драконе", Тодд не имел ничего против. Не возражал он и против сахарной ваты, двух порций мороженого и хот-дога, съеденных друг за другом без всякого перерыва под недоуменным и подозрительным взглядом тещи.
- Сегодня твой день, - повторял Тодд. - Сегодня ты босс.
Перед самым отъездом Тодд с Эроном несколько раз прокатились на чертовом колесе. Сделав два оборота, колесо вдруг остановилось, и они повисли на самом верху, чуть раскачиваясь в зеленой металлической клетке над верхушками деревьев. Тодд повернулся к сыну и заглянул в его чудесные, доверчивые глаза.
- Эрон, что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты знал одну вещь.
- Что случилось? - подозрительно спросил мальчик.
- Нет, ничего не случилось. Я говорю гипотетически.
Эрон в задумчивости нахмурился, а Тодд рассмеялся:
- Нет, ничего, не обращай внимания. Я все равно не смогу тебе это объяснить. Просто знай, что я тебя очень люблю и никогда ни за что не обижу. Понимаешь? И если что-нибудь все-таки случится, ты должен помнить, что это не твоя вина, хорошо? Ты не сделал ничего плохого. Ничего!
Эрон ненадолго задумался, а в это время оператор включил двигатель, и они медленно поехали вниз.
- Ты сердишься? - спросил он.
- Нет, - помотал головой Тодд. - Совсем нет.
- Я думал, ты сердишься.
Тодд взял его за руку, и на этот раз мальчик не стал возражать.
- Я не сержусь. Я просто тебя очень люблю.
- Ну ладно, - Эрон кивнул, словно говоря, что объяснение принято.
Пока кабинка ехала вниз, они держались за руки, не смотрели друг на друга и не произнесли ни одного слова. Но даже тогда решимость Тодда еще не ослабла. В машине он всю дорогу подпевал Раффи и ни секунды не сомневался, что этим вечером они с Сарой отправятся к морю и к новой жизни.
Уложив Эрона поспать, он заперся в спальне и написал Кэти длинное письмо, в котором объяснял, что и почему собирается сделать. Оно заканчивалось особой припиской для Эрона, которую Тодд просил прочитать мальчику утром. Он вложил письмо в конверт, сложил и засунул в задний карман.
Этим же вечером, незадолго до девяти, Тодд поднялся в спальню Эрона и несколько минут посидел на его кровати, глядя, как его сын спит, и пытаясь убедить себя, что его очень радует перспектива проснуться завтра в номере отеля, далеко отсюда, от всех надоевших ежедневных обязанностей, от неизбежных скандалов по поводу утреннего одевания, завтрака и телевизора. Особого успеха он не добился. Дело в том, что, хоть Тодд и любил пожаловаться на осточертевшее однообразие этой процедуры и на особые трудности, связанные с носками, ему нравилось одевать Эрона по утрам и грустно было думать, что завтра это станет делать кто-то другой, да еще в доме, охваченном растерянностью и унынием.
Но и тогда Тодд еще не передумал. Он со вздохом поднялся с постели Эрона и направился в собственную спальню, чтобы оставить письмо под подушкой Кэти - там, где она непременно найдет его, но только после того, как они с Сарой уедут из города. Он откинул покрывало с подушки и застыл.
Вот в этот момент мужество и оставило Тодда - еще не окончательно, но все-таки письмо осталось у него в кармане.
Оно все еще лежало там, когда он пробудился от задумчивости и наклонился, чтобы поднять доску, упавшую на тротуар у самых его ног. Наверное, она принадлежала мальчишке, который сидел посреди тротуара и со смехом потирал ушибленное колено.
- Ты в порядке? - спросил, подходя к нему, Тодд.
Мальчишка кивнул и поднялся, но покачал головой, когда Тодд попробовал вернуть ему доску.
- Оставь себе, - сказал он. - Я на сегодня откатался.
- Зачем она мне? - удивился Тодд.
- Попробуй сам, это же круто.