Тьма бережет своих сторонников, она их холит, нежит и лелеет. Вся их преданность зиждется только на материальном, а материальное – тленно и главенствует только в этом мире. Отсюда – неуверенность и желание продержаться подольше, даже вопреки желанию.
Сторонники Света одиноки, но их служение основано на глубоком внутреннем убеждении, то есть на том, что земными мерками не измерить. Потому в этом мире они бывают презираемы и гонимы; испытания, которым их подвергают, значительно превосходят хилые возможности человеческого организма.
Но верьте, одиночество это – только кажущееся. Ваша духовная крепость – в ваших руках… Но, если станет совсем невыносимо, соберите остатки воли, стисните зубы и мысленно позовите на помощь.
И вас услышат.
И помощь прибудет.
Только её надо правильно определить и разглядеть: она может принимать самые неожиданные формы.
Глава 1. Настоящий цвет волос
"…он чувствует возможность встречи с собой и боится её, он знает о существовании зеркала, взглянуть в которое ему, увы, так надо бы, взглянуть в которое он так смертельно боится".
Герман Гессе "Степной Волк"
1
Целитель пропал и силы мои душевные были окончательно сломлены.
Работа, приносившая удовольствие и материальный достаток; люди, с которыми приятно общаться, и даже семья, без которой я себя не мыслил, – больше не утешали, не помогали.
Я уставал от разговоров с коллегами, они томили и раздражали.
Я замыкался в себе, дичал и вызывал ответное неприятие и раздражение.
Часами бесцельно бродил вечерними улицами нашего небольшого городка, чтобы как следует устать и быстрее уснуть.
Мне шли навстречу люди, разные люди: рослые и низенькие, беззаботные и отягощенные чем-то, весёлые и хмурые.
И все не видели всех.
И я думал: люди – миры, но чуждые. Мы не чувствуем друг друга, не сопереживаем, а земля для нас – мачеха. Да и что может стоить планета, с лица которой, в конце концов, мы все должны исчезнуть. И почему мы попадаем именно сюда? Как здесь вообще можно жить, испытывая давление, претерпевая войны, унижения? Кто придумал для человека подобное?
И что есть человек?
И что есть мир?
У своих знакомых в полиции я узнал, что по адресу "анонимного звонка" не обнаружили никого и ничего.
"Странный был звонок, – пояснили мне. – Голос, как у робота".
Что происходило там после моего ухода? Возможно, она всё-таки успела послать последний "sos" своим единомышленникам, которые всегда ожидали подобный исход, и они увезли тело Йен?
Совершить такое не просто.
Но это было единственное разумное объяснение.
Вымотавшись долгими прогулками, уже затемно я наконец припадал к дивану, но сна не наступало. Каждая клеточка скулила о кошмарной усталости, но мозг не желал отдыхать, он начинал показывать картинки, он "добирал" кадры.
Из них я почти ничего не помню, но масштабы и место действия указывали на то, что это не наш мир, не наше временное измерение.
Они были тревожны и беспокойны, они предупреждали.
Сам себе я пытался доказать: чем дальше отдаляюсь от той непонятной мне даты, тем дальше и она уходит от меня. Мечты не реализованы, а химеры гибнут.
Позже мнение изменилось, стало казаться, что ошибаюсь, всё происходит наоборот и мы сближаемся. А финалом сближения может стать только Встреча. Часто вспоминалось это давнее, прежнее:
"Как-нибудь соберемся мы вместе и в прекрасном нездешнем краю…"
Как по-другому теперь звучало!
Доходил до меня и скрытый смысл последнего предупреждения Йен, я даже слышал её дрожащий голос:
"Лучше тебе уйти и держаться от всего этого подальше".
Ведь не ушел! Не стал держаться подальше…
Мои хилые попытки спасти Целителя наверняка кого-то рассердили на ТОЙ стороне. Возможно, дело не столько в Йен, сколько в том, что злой воле Распорядителя пыталась воспрепятствовать какая-то козявка. И теперь, всё-таки потеряв единственную помощь и опору, я понимал, насколько уязвим и беспомощен.
О грандиозных битвах за человечество приятно и легко рассуждать где-нибудь в респектабельном клубе, к тому же чувствуя себя воином; говорить красивые слова, потягивая напитки и пыхтя сигаретой с одинаковым успехом защищать любую сторону, находя для этого потрясающие аргументы и доказательства, потому что для спорящих обычно нет разницы, кого отстаивать, важен только сам спор. И кто придумал, что в споре рождается истина? Истина рождается в беседе, а в спорах рождаются лишь конфликты.
Для меня иного пути теперь не существовало, я не мог отречься от памяти, не мог забыть пылких слов Йен, её долгих безуспешных попыток разбудить во мне человека. Я ещё не знал, сумею ли им стать.
Но всё равно я был ей благодарен.
Я познал.
Я всколыхнулся.
Я вышел на тропу войны.
Но, будучи по природе своей не бойцом, а поэтом, решил, что избежать ничего не удастся, всё где-то написано и развитие действия уже идет, минуя нас. И стал просто тупо ждать: подлости за спиной, неожиданных ударов, негаданных катастроф.
Ожидание выматывало.
Хуже всего – неизвестность.
Тяжело предполагать, что прямо над твоей головой сгущаются грозовые тучи, но не ведать, в какой момент и куда вонзится молния.
Долго длилось ожидание: мысли притупились и ощущение опасности стало растворяться в необходимых движениях.
2
В благополучном месте я работал, при хорошем директоре. Сергея Васильевича Сафонова знал давно, а с другим учредителем – Верой Авдеевной Рагимовой только познакомился. Это была милая женщина, с длинными светлыми волосами; стройная, привлекательная; тридцати пяти лет. В отличие от Сергея – частного предпринимателя без образования, Вера Андреевна окончила какой-то финансовый вуз и занимала пост заместителя директора филиала одного из крупнейших банков республики. Именно она гарантировала денежные потоки в виде кредитов.
Поэтому ей я излагал в подробностях план построения первого в нашем городе медиа-холдинга; развивал идеи поэтапного ввода: газета, радио, типография.
Несколько дней с замиранием сердца ждал ответа. Причина волнения проста и банальна: полгода без работы, без денег, без всяких надежд на завтрашний день; сложности в семье.
Но мой план приняли к реализации и дело пошло.
За три летних месяца помещение для редакции новой газеты "Обозрение" и офиса будущего медиа-холдинга "Сервис-информ" было отремонтировано и уставлено всей необходимой мебелью и аппаратурой. Штат укомплектовали не сразу, газетчики у нас, как и в других городах, наперечёт, однако необходимый минимум работников был набран.
Но 27 октября я получил такой удар, от которого до сих пор хорошо не оправился: умер отец.
В общем, "номер один" ребята выпустили без меня…
И это было победное завершение первого этапа моего плана, но… сквозь боль утраты.
Однако, против судьбы не пойдешь. Я стиснул зубы и сказал: уж, коли так случилось, то в светлую память родителя, я сделаю лучшую газету не только в городе, но и во всем Прииртышье.
Вскоре руководство приняло решение о начале работ по типографии. Но это происходило вдали от меня, я не пытался вникать в ход строительных дел и цен на оборудование, газета поглотила меня полностью.
Шесть месяцев прошли как в угаре. Становление нового печатного издания состоялось. Работать у нас как-то слишком быстро стало престижно. Я отбивался от толпы желающих напечататься, отказывался от приглашений "посидеть в кафе", с трудом успевал принимать "старых друзей", внезапно объявившихся. Но были и, как мне казалось, исключения.
Так я принял на работу Леонида Богомазова, Оксану Бушаеву, Татьяну Сосницкую. Они проработали недолго, но каждый из них для меня до сих пор отмечен клеймом предателя. Но это случится потом. А пока…
Иногда, приходя домой, я просто ложился на диван и закрывал глаза, желая хоть немного полного безмолвия. Хорошо, жена понимала и не беспокоила ничем. Бедная, бедная моя!
Однажды мне приснился странный сон, я увидел свою жену, неторопливо шедшую по улице: красивая, молодая, черноволосая. "Что произошло с тобой? – спросил я.– Наверное, что-то хорошее?"
Она ответила: "Просто я стараюсь держаться. А хочешь увидеть настоящий цвет моих волос?" – и провела рукой по причёске.
И я с ужасом увидел, что моя жена абсолютно седая.
Проснувшись, я только встряхнулся, пришел в память и улыбнулся привету из прошлых дней кромешных.
Жизнь кипела, дрожала, имела смысл. Всё шло настолько хорошо, что порой не верилось. Казалось, так не бывает.
Действительно, так не бывает.
Тогда я многого не знал. И не единожды в своей жизни уже проклинал непрактичный склад ума природного гуманитария. Например, ввод в строй типографии сулит огромные прибыли (а кто-то их уже подсчитал). Я не ведал, сколько приносят газета и радио. Не подозревал, сколько "чёрных" денег здесь отмывается. Мне было не ясно, что медиа-холдинг, основанный по моему плану – это уже огромный куш и за него пойдет нешуточная драка.
Ничего не подозревал и шеф, мой крутой и богатый шеф. Всё было при нём. Перед ним открылась новая форма бытия и работы, и он руководил с удовольствием.
Статус учредителя газеты дал ему возможность сделаться своим человеком у мэра города и области. Он завёл знакомства с ведущими журналистами республики и крупными чиновниками.
Он отточил свои прежние связи с руководством ГРЭС и наверняка они были взаимно выгодны, потому что несколько раз в приёмной шефа я видел председателя правления этой фирмы. И не его одного. У Сергея ежедневно бывало множество людей. Он направлял строительные работы по типографии, обсуждал со специалистами заказы на оборудование, часто выезжал в командировки. Он ворочал миллионами и делал это легко и непринужденно.
Я тоже был вдохновлен. Я тоже ощущал необычайный подъём.
Всё шло как надо. Я постепенно зарастал душевным жирком и даже стал забывать прежнее бедственное своё положение
Потом появилась и исчезла (так будет точнее) Йен и у меня постепенно стали опускаться руки. Теперь я точно знаю, что всё началось именно с её исчезновения.
Дальнейшее вырисовывалось постепенно.
Но рухнуло с негаданным треском.
Как всё это походило на что-то!
Как что-то напоминало!
Иногда бессонной ночью я пытался отыскать истоки своего жалкого существования. Допустим, сейчас это испытание связано с Йен. Я её не спас и потому заслужил наказание с двух сторон: соратников – за то, что не спас, противников – за то, что попытался спасти.
Но это – следствие, не причина.
Причина явилась гораздо раньше и, кажется, я её вычислил, когда попытался ответить на вопрос: "Кто я такой?"
И ведь тогда я действительно полагал, что ответ кроется в недавних событиях. И не связывал их с началом учёбы в Москве, с жизнью в Молдавии, с приднестровскими военными действиями девяноста второго года…
Боже! Как я был наивен!
Но вопрос "Кто я такой?" возник и на него надо было найти ответ.
3
Я никогда не питал особых иллюзий на свой счет. Конечно, кое-что умею: пишу прозу, стихи. Но это – совсем другая тема. Сейчас издавать книги легко и просто – плати и печатайся, сколько хочешь.
Какая-то звездная болезнь имела место. В двадцать лет я поступил на семинар прозы известного писателя Григория Бакланова в Московском Литературном институте имени Горького. Было от чего голове вскружиться, сам великий мастер одобрительно отзывался о моих рассказах.
Потом жил в Молдавии, работал простым сельским учителем.
Слишком я полагался на то, что в скором времени поставлю здесь дом, рассажу виноградник и сад. Но чужим был я в этой дивной стране, да и неимоверно бедной она оказалась. А излишек вина быстро решил вопрос о возвращении на родину – в Казахстан.
В городе горняков, куда меня загнал жилищный вопрос, я стал работать в журналистике, – области наиболее близкой к литературе.
Что-то получалось, что-то не очень, но именно эта работа давала реальную возможность ближе познакомиться с городом и его людьми. К большим специалистам профессии я себя никогда не причислял, были здесь настоящие мастера, равных которым и во всей стране вряд ли сыщешь.
Собственно говоря, они есть и сейчас, и все трудятся в городской газете. У них следовало учиться.
Я и учился. И видимо неплохо, имя моё стало звучать в городе, области. Я даже успел побывать редактором двух крохотных газет, когда частный телеканал "Ансат" был прикрыт хозяевами за ненадобностью.
Заручившись (пока словесной) поддержкой одного из крупнейших предпринимателей города, я созвал коллег по цеху и на развалинах "Ансата" создал новую телестудию – "Арта".
Мы стали работать на старом оборудовании, которое нам дала в аренду прежняя фирма-владелец. Телевизионный сигнал был слабеньким и едва "пробивал" близлежащие микрорайоны. Но мы жили мечтой выиграть тендер и купить мощный передатчик.
Только и всего. Ни о каких баталиях, битвах, поисках Истины я не помышлял.
Заказов на передачи, рекламу было очень мало. Да и те, которые приходили, скорее, становились актами милосердия друзей и добрых знакомых. Поэтому никакой возможности заработка мы не упускали. Любые заказы выполняли хорошо, чем снискали добрую славу.
Среди друзей вновь созданной телестудии числился и настоятель городской православной церкви отец Игорь. Правда, я всегда думал, что с его физиономией не проповеди читать, а с преступностью бороться. Но честно радовался, что хоть один из бывших слесарей выбился в "большие люди".
Знакомы мы были что-то около пятнадцати лет. Ещё по его "гражданке" вместе работали на одном из ремонтных предприятий разреза "Богатырь". Сошлись как ярые "книжники". Часто вместе стояли в очередях за очередным томом Жюля Верна, Пикуля, Стругацких.
Потом Игорёк куда-то исчез, сказали, подался в духовную семинарию. Точно не знаю, но объявился он в городе, уже облечённый саном, большой и важный.
Отец Игорь понемногу приплачивал за "Духовные беседы", которые шли в эфире два раза в неделю. За их создание я даже удостоился чести бывать в его шикарном трехэтажном коттедже рядом с храмом.
Мы беседовали на различные темы, пили кофе и вполне ладили.
– Алексий, – говаривал он мне, называя на церковный лад, – Господь одарил тебя талантом и воистину неслыханной работоспособностью. Людишки слушают тебя с удовольствием, ты иногда даже говоришь умные вещи. Твоя программа, как её… забыл название.
– "Три "О", – напомнил я.– "Объект объективного объектива".
– Точно! Её ждут, её смотрят. Вот и используй свой дар во благо.
– Эх, Игорёк! – отвечал я.– Мне бы лицензию получить да раздобыть денег на новый передатчик, вот тогда я и смог бы кое-чего, по-настоящему.
– Ой, не лги! Даже с тем, что ты имеешь сейчас, можно работать.
Мы бы и работали.
В один из дней ко мне пришли два молодых человека приятной наружности и представились служителями "Новой Церкви". Принесли заказ. По его условиям видеокассету с готовыми передачами надо было прокрутить в эфире семь дней. Выполнение щедро оплачивалось.
Я обещал подумать, к подобным вещам относился осторожно. Вначале внимательно просмотрел все передачи. Пожилой пастор читал и комментировал Библию. Ничего лишнего не говорил, всё в меру, как мне показалось. Затем проверил наличие регистрации "НЦ" в Министерстве юстиции республики. Проконсультировался в отделе социальных программ администрации города.
Мне дали "добро". И передачи пошли в эфир: одна, вторая.
После выхода третьей я почувствовал острую головную боль.
"Переутомился", – подумалось тогда.
Пораньше уехал домой, старался отдохнуть, но боль не отпускала и продолжалась несколько дней кряду.
Я буквально сходил с ума, не помогала даже водка.
А потом меня срочно вызвали в администрацию города.
Заместитель мэра молча протянул мне бумагу.
Это был фирменный бланк православной церкви для особых посланий.
Я прочитал и ужаснулся.
– Степан, что это за чушь?
Мы были на "ты".
– Надеюсь, ты понимаешь, что это полнейший бред?
– Знаю, – спокойно ответил чиновник, – но это – официальная бумага и я обязан её рассмотреть, вынести решение и доложить мэру.
– Ты серьезно хочешь это рассматривать? Да меня, согласно этому доносу, надо просто поставить к стенке, без всякого следствия. Почитай, что он пишет: "Способствует разжиганию межрелигиозной розни, межнациональных конфликтов, сын дьявола и пособник сатаны". И так далее.
– Это не смешно, – ответил Степан. – Настолько не смешно, что работу в эфире твоего канала я требую прекратить.
Я мгновенно похолодел и лихорадочно стал выискивать способ отвести удар.
– Степан, помилуй! У меня двенадцать человек и…
– Это не обсуждается! – резко прервал он. – Скажу больше, если вы всё-таки решите работать и далее, то рискуете стать моим личным врагом.
– Степан Александрович, – я тоже перешел на официальный тон, – неужели из-за грубого пасквиля вы…
– Именно, – ответил он. – Получишь лицензию, тогда пожалуйста, а сейчас… Ведь он давит, прежде всего, на факт вашего незаконного вещания. Поэтому мы своё разрешение на местном уровне вынуждены отозвать.
Он прошёлся вдоль кабинета и вдруг спросил:
– Слушай, как у тебя хватило ума вдруг связаться с вопросами религии? Конечно, ты – один из ведущих журналистов, король эфира! Но ты положительно сошёл с ума! Да сейчас и на более высоком уровне никто толком не знает, как нам относиться к тому или иному вопросу, касающемуся веры.
– Эх, Степан! – сказал я обречённо.
– О, Господи! – в тон мне ответил он. – Ты думаешь, мне это всё нравится? Отвечу, не нравится. А еще больше мне не нравится, что Елюбай на тебя разозлился.
– Слушай, может к нему зайти?
– Даже не думай, попробуем как-нибудь по-другому.
Впервые за разговор он улыбнулся.
– Ты знаешь, мэр тебя ценит высоко, но против церкви он не пойдет.
– Слушай, Степа, что реально сейчас можно предпринять? Ведь если бы Елюбай не желал появления "Арты" на хилом небосклоне информационного пространства этого Богом забытого городка, он просто не давал бы разрешение на наше пробное вещание.
– Начинаешь соображать, – подтвердил Степан. – Поезжай, постарайся с попом договориться. Если он отзовет бумагу, будет проще. Но учти, точно такую же он направил и в КНБ. Я звонил ребятам, они там от смеха корчатся… Тебя дёргать не будут, но ты особо не расслабляйся.
_________________________
Отец Игорь – почти метр девяноста, килограмм сто двадцать, реденькая бородка, волнистая грива волос, связанная пучком на затылке; сквозь затемнённые очки светится ехидная улыбка.
Рабочий кабинет отца настоятеля, в недавно выстроенном соборе, был огромен. По убранству и мебели скорее напоминал зал для экспозиций в музее.
– Явился, значит?
Он строго посмотрел на меня, погрозил пальцем и указал на стул.