– Конечно, жаль, что вы возвращаетесь в Айдахо. – Президент откашлялся. – Но ведь это не очень далеко. Не хочу, чтобы вы исчезли. Сообщайте о себе.
Я сказал, что постараюсь.
– И еще, Герб.
– Сэр?
– Не могу вам передать, что переживает Джесси. Как будто мир перевернулся.
– Господин президент, мне кажется, нам есть, о чем поговорить.
– Милости просим в любое время. Но сейчас мне пора уезжать. Не поверите, какой у меня напряженный график.
– Верю. Как насчет пяти часов? У вас окно между мисс Коннектикут и послом Кутядиковым.
– Я точно не знаю. Такие подробности, Герб, мне неизвестны. Справьтесь у тех, кто составляет график. Знаете, тут черт-те что творится после вашего ухода. Как дела комиссии?
– Какой комиссии?
– Ладно. Мне все-таки пора. Еще поговорим.
Наверное, я еще целую минуту не отрывал трубку от уха. Потом пришла Барбара. В голове у меня звенело.
Она стала перекладывать бумаги на столе.
– Барбара, я состоял в какой-нибудь комиссии последние два месяца?
– Нет, сэр.
– Вы уверены?
– Конечно.
– Точно ни в какой? По СПИДу? По фермерам, выращивающим цитрусовые?
– Нет, сэр. Это было в прошлом году.
– Тогда принесите чаю и соедините меня с мистером Ллеландом.
Сразу после трех Ллеланд перезвонил мне.
– Отличные новости, Герб. Президент доволен.
У меня не было настроения терпеть его покровительственный тон.
– У меня не то настроение, чтобы терпеть ваш покровительственный тон, – сказал я. – Это ваших рук дело.
– Нет-нет, старина.
– Оставьте вашего "старину" при себе. Я не учился в Гарварде.
Ему показалось это забавным.
– Неважно. Зачем вы это сделали? Впрочем, один раз вы уже соскочили.
– Вот уж не думал, что согласие принять должность управляющего делами первой леди можно трактовать как предательство.
– Что-что?
– Я думал, вы будете благодарны.
– Не пичкайте меня вашими слоганами!
Я с трудом сдерживал себя.
– Посмотрите на ваше назначение иначе. Мы будем равноправными коллегами.
– Насколько я понимаю, вам это нравится.
– В моей работе мне нравится возможность служить президенту.
– Только этого не хватало! – вскричал я.
Как же я не подумал, что он будет записывать наш разговор? Но это странным образом вдохновило меня.
– Можете выключить ваш магнитофон, Бэмфорд, – сказал я. – Кстати, мне отвратительны ваши уловки.
Неожиданно его голос стал напряженным и взволнованным.
– О чем вы говорите? Я не понимаю, что вы имеете в виду.
– Особенности вашей административной политики не имеют ко мне никакого отношения, – продолжал я. – Однако они могут повредить президенту.
С этими словами я отключился, в первый раз за день аккуратно опустив трубку.
14
Флотус цветущий
Работать с первой леди одно удовольствие, и все же я как будто в полуотставке.
Из дневника. 9 сентября 1991 года
О перемене в моем положении было объявлено – официально – на другой день. Пресса отнеслась ко мне относительно гуманно. "Вашингтон пост" напечатала большой материал в разделе "Стиль" всего с одной мерзкой ложью, которую им скормили, вне всяких сомнений, Фетлок или Уитерс:
"У нас тут всем кажется, что с точки зрения возможностей интеллекта ему больше подходит Восточное крыло, – сообщил наш осведомленный источник из Белого дома".
В тот же вечер в баре "Обмен" я спросил Фили:
– Сколько лжи может проглотить один человек?
Фили хмыкнул.
– Ее добавляют в еду, которую подают персоналу.
Меня расстроила мысль о замечательных филиппинцах, которым придется отвечать на вопросы мерзкого Уитерса.
– Слава богу, с их стряпней теперь покончено.
– А я было подумал, что вы вошли во вкус, – сказал Фили.
Я ответил, что не нахожу в его словах ничего смешного.
– Да ладно вам. Расслабьтесь. Помните? "Это место может всех нас превратить в дерьмо".
– Помню.
Во время первого же разговора с первой леди мне стало ясно, что она искренне верит, будто я всегда мечтал о должности ее управляющего. И дело вовсе не в том, что я считал работу с миссис Такер понижением для себя. Мне миссис Такер нравилась – я даже был платонически влюблен в нее. Однако мне больно было думать, что мои недруги и ее использовали в своих интригах.
– Я очень обрадовалась, когда мне сказали, что вы хотите получить эту должность, Герб. Почему вы сами никогда не говорили об этом?
– Ну…
– Том никак не хотел отпускать вас. Он очень высокого о вас мнения.
Вот как. Они и президента втянули. Только этого недоставало.
– Да, – промямлил я, – вы сами знаете, как я отношусь к нему.
Она накрутила на палец прядь светлых волос.
– Если бы другие относились к нему так же, как вы, у него было бы меньше проблем. – Она рассмеялась. – Отдать Аризону!
– И Нью-Мексико, и Техас.
Мы хихикали, как школьницы. Да, с первой леди было приятно иметь дело.
Если не считать легких синеватых теней под глазами, она ничуть не изменилась за два с половиной года, проведенных в Вашингтоне. Тогда ей исполнилось всего тридцать шесть лет, и она была второй из самых молодых первых леди в истории США, а на мой взгляд, так и намного красивее миссис Кеннеди. Даже в наимоднейшем вечернем туалете она сохраняла какую-то деревенскую прелесть, полнокровную и яркую. Ее невозможно было представить больной. Наверное, из-за ямочек на щеках.
Вскоре после переезда в Вашингтон президент стал называть свою жену Флотусом цветущим. ФЛОТУС суть аббревиатура, которой пользовалась "авангардная" команда Белого дома, обозначая первую леди. (Президент был ПОТУС.) Прозвище Флотус цветущий подхватили все сотрудники Белого дома. Естественно, я никак не содействовал этому, однако, если прозвища неизбежны, то ей досталось приятное. Не сравнить с моим – Тетушка Герберт.
Это случилось незадолго до того, как я пережил первый кризис в качестве управляющего делами миссис Такер.
Мистер Джером Вейнберг, известный голливудский импресарио и продюсер "Миннесоты", какое-то время пытался заполучить первую леди еще на один фильм. Мне приходилось видеть мистера Вейнберга на многих приемах, он был частым гостем в Белом доме. Я-то был уверен, что подобные предложения – дань голливудской вежливости, типа: "Детка, почему бы нам не сделать вместе еще один фильм?" Естественно, это даже не обсуждалось. Однако мистер Вейнберг оказался настойчивым человеком и чуть ли не каждую неделю присылал жене президента по сценарию. Иногда, подшучивая над мужем, она говорила, до чего ей хочется сказать "да". Ну, а президент, конечно же, нервничал.
В конце сентября, всего за месяц до визита принцессы Уэльской, первая леди сказала Морин Дауд из "Нью-Йорк таймс", что "серьезно подумывает", не поставить ли ей подпись под контрактом, который предлагает мистер Вейнберг, и не сняться ли в фильме под названием "Бейрут". Господи, что тут началось!
Один я не принял ее слова всерьез. Утром того дня, когда первая леди давала интервью, она призналась мне, что накануне вечером поссорилась с мужем. Думаю, ей просто хотелось показать ему, что он должен с ней считаться. Я не позволил себе лезть в их семейные дела, но, когда прочитал газету, подумал: "Вот, оказывается, на что она способна!"
Сразу же в мой адрес посыпались обвинения из-за поднятой в прессе шумихи. Опять начались пересуды. Мне позвонила журналистка Энн Деврой: "В Западном крыле поговаривают, что вы не справляетесь даже с работой в Восточном крыле. Ваши комментарии".
– Никаких комментариев, – ответил я.
Позвонил Ллеланд.
– Президент очень расстроен. Он хочет, чтобы она отказалась от своего заявления.
Пришлось ответить в том духе, что президенту лучше самому улаживать семейные конфликты. Актерская карьера – личное дело миссис Такер.
Через десять минут позвонил президент.
– Герб, у меня полмира в ж…е. А в кабинете одни истерички, если не считать алкоголика-индейца и вице-президента, которого приходится постоянно сплавлять в Микронезию. Мне только Голливуда не хватает.
Я ясно различал шелест газеты, пока он говорил.
– "Бейрут"! – прорычал он. Видно, в самом деле расстроился. Кричал он приблизительно пару минут. – Больше никаких интервью. Ни женским журналам, ни "Демократе тудэй"! Пригласите Вейнберга и скажите, пусть ищет другую актрису для своего проклятого фильма. Скажите, что больше ему не обедать на халяву в Белом доме, если не послушает вас.
– Я должен шантажировать мистера Вейнберга?
– Идиот! – Президент был вне себя. Никогда прежде он не позволял себе ничего подобного со мной. – Я хочу, чтобы вы уладили это дело.
Стараясь говорить спокойно, я объяснил ему, что он рискует ступить на зыбкую почву. Первой леди не понравится, если я зачислю кого-нибудь из ее друзей в список "нежелательных" гостей Белого дома.
Президент вздохнул.
– Трудно с ней в последнее время.
– У нее много работы. Особенно много было в последнюю неделю.
– Герб, у всех в последнюю неделю было много работы. Не вижу, что такого, черт подери, изнурительного в чаевничанье с женами конгрессменов, или это такой изнурительный труд – накормить их сэндвичами с огурцами?
Он слишком много себе позволил. Меня, ладно, пусть обижает, но разрешить ему таким образом говорить о первой леди я не мог.
– Теперь вы послушайте меня, – прошипел я. – К вашему сведению, за предыдущую неделю она произнесла три речи в трех разных штатах, побывала в двух медицинских центрах, кстати, в одном инфекционном. А кроме того, принимала чудовищных жен чудовищных мужей, чтобы те голосовали за ваши чудовищные программы. Надо же, сэндвичи с огурцами!
Я был в ярости.
Пауза длилась довольно долго.
– Вы сошли с ума? – спросил он.
– Нет, просто объяснил вам, как обстоят дела в Восточном крыле.
– Я – президент Соединенных Штатов Америки, – с болью произнес он, и эта боль была настоящей.
– Вы, господин президент, стали дерьмом, чего очень боялись когда-то.
– Вадлоу, вы уволены! Уволены! Немедленно! Вам понятно?
По протоколу Белого дома, служащий обязан немедленно подать прошение об отставке, едва ему сообщают об увольнении. (Лишь мелкую сошку увольняют без письменного заявления.) Я подал прошение, но не мог солгать миссис Такер, так что пришлось рассказать ей, как меня уволили.
– Черта с два вас уволили.
Я сказал ей, что все правильно, ведь я перешел границы дозволенного. Мне и самому было немного стыдно за свою несдержанность.
– Ему это полезно. – Первая леди была особенно красива, когда готовилась объявить войну. К моему несказанному ужасу, она взяла трубку и заговорила нежным голосом: – Пожалуйста, позовите к телефону мистера Такера.
Он взял трубку, и она прощебетала:
– Мой управляющий делами только что сообщил мне, что подал в отставку. – Она подмигнула мне и улыбнулась, а я весь покрылся холодным потом. – Он сказал, что по семейным обстоятельствам. Хм. Я не верю ему. Думаю, это твои отвратительные происки. Хм. Но я еще не закончила. Мне очень нравится Герб, и он по-настоящему заботится обо мне и о твоем сыне. О твоем сыне Томасе – может быть, ты еще не успел забыть его с прошлых выборов? Итак, я решила, если ты не уговоришь Герба остаться, я объявляю забастовку.
Она наслаждалась своей игрой. Спектакль был отменный – в духе Грейс Келли: тихий голос, легкое недоумение, абсолютное владение собой и ситуацией.
– Я скажу тебе, что это значит, – выслушав его, вновь заговорила она. – Это значит, что я поеду в Нью-Йорк. Сегодня. Мне придется кое-что отменить.
Пауза.
– Дорогой, ты ведь совсем рядом. Я отлично слышу тебя, так что не надо кричать.
Пауза.
– Ты прав, мне наплевать на министра иностранных дел Никарагуа, если говорить честно. Я попрошу Энни Рейгелат заменить меня.
Пауза.
– Передаю все в твои сильные умелые руки. Я буду в отеле "Шерри Нидерланд". А ты пока уговори Герба. Особенно не спеши – в Нью-Йорке я отлично себя чувствую. Кажется, агентам службы безопасности там тоже нравится. Может быть, я попрошу Джерри присоединиться ко мне, он ждет не дождется начала съемок. Ариэля Шарона будет играть Джеки Глисон. До свидания, дорогой.
Не успел я вернуться в свой кабинет, как миссис Метц, моя новая секретарша, сообщила, что я срочно понадобился Ллеланду. Знаю, было нехорошо с моей стороны, но я не мог отказать себе в удовольствии помучить его несколько минут.
– Президент очень и очень расстроен, – произнес Ллеланд тоном врача, разговаривающего с родственниками больного. – Он не хочет допустить ложного шага.
Ллеланд говорил еще долго, подробно рассказывая мне о серьезности сложившегося положения. Должен признаться, мне это нравилось.
– Бэмфорд, старина, – сказал я, прекрасно осознавая, как ему действует на нервы такая фамильярность, – совершенно согласен с вами. Отношения президента и первой леди не совсем такие на сегодняшний момент, какими им должно быть. Я полагаю, надо будет внушить моему преемнику, что это его приоритетная задача. Однако не могу не сказать, как я благодарен вам за то, что вы сделали меня "предметом президентских размышлений".
Господи, как же мне было приятно – Ллеланд всегда пудрил людям мозги, говоря, что хочет сделать их "предметом президентских размышлений". Неожиданно, в первый раз за много месяцев, я вдруг осознал, что у меня отличное настроение, и позвонил миссис Метц.
– Миссис Метц, диктую прошение об отставке, – сказал я, кладя ноги на стол.
– Мистер Вадлоу, – произнесла она с легким гамбургским акцентом.
Миссис Метц оказалась отличным профессионалом и умела правильно себя вести. Мы понимали друг друга.
– Бояться нечего, бояться нечего.
Меня охватило такое возбуждение, что я не мог усидеть на месте. Вот уж не ожидал от себя такого.
Я как раз задумался над вторым параграфом, когда зазвонил телефон. Трубку взяла миссис Метц.
– Это он, – сказала она, потрясенная тем, как разворачиваются события.
– Ага. Сейчас.
– Герб! – президент был само благодушие. – Что там за чепуха насчет вашей отставки?
Я сказал, мол, поскольку уже уволен, то, соблюдая протокол, пишу прошение об отставке.
– Не знаю, что на меня нашло, – проговорил президент с вымученным смешком. – Но вы ведь хорошо меня знаете, как же вы могли принять это всерьез? Ха! В свое время я вынужден был переселить вас туда…
– Да. Выгнать.
– Ха! – Он кашлянул. – Герб, вы были нужны мне тут. Правда, я не хотел, чтобы вы уходили из Западного крыла. У вас настоящее… чутье. Это Джесси захотела, чтобы вы были с нею, ну и… – Он попытался представить дело так, будто мы как мужчины должны смиряться, потому что спорить с женщинами бессмысленно. – Всякая власть имеет свои пределы. Ха.
– Хм.
Именно этот звук несколько раз издала его жена во время телефонного разговора. Кажется, он испугался.
– Прошу прощения?
– У меня болит горло, господин президент.
– А… – неуверенно протянул он. – Хотите, я пришлю мистера Арнольда? Пускай поглядит. – Его переполняла забота о моем здоровье. И тут он закашлялся. – Простудился, – сказал он между двумя приступами кашля.
– Понятно. Вам надо себя беречь.
– Милый старина Герб! Вас не проведешь, правда? И все же поговорим об отставке. Я не приму ее. Вы слишком ценный сотрудник.
И он опять зашелся в кашле.
– Я подаю прошение не вам, – сухо возразил я, – потому что работаю не у вас.
– Черт, ей везет.
Опять приступ кашля.
– Мне нравилось работать с ней. Она не окружает себя мерзкими интриганами.
– Знаю. Она молодец.
Кашель просто одолел президента. Однако я не поддался на уловку.
– Мне очень нравится миссис Такер, – официальным тоном произнес я. – В работу она привносит благородство и красоту.
– Господи, да разве я возражаю? Она замечательная женщина.
Приступ кашля.
Если наша беседа должна была стать дуэлью из намеков, то я выигрывал у него шаг за шагом.
– Она мудрая женщина и очень человечная.
Он перестал кашлять.
– Герб, давайте на этом остановимся, ладно?
Поднявшись на столь высокий нравственный уровень, я не собирался быстро уступать. Однако я услышал голос старого друга, взывавшего ко мне с другого конца провода, как бы отвратительно он ни вел себя по отношению ко мне.
Мы говорили – впервые за много месяцев. Как в прежние времена. Я не трусил. Сказал ему, что программа "отдавания земель" дурацкая.
Он защищался.
– Мексиканцы любят меня. Они считают: я величайший президент после Кеннеди.
– Тогда почему бы вам в следующий раз не баллотироваться в президенты Мексики? Вам больше повезет в Чихуахуа, чем на Юго-Западе.
– К черту Юго-Запад. Там республиканцы.
Со мной говорил уже не тот молодой хитрый губернатор, которого я когда-то знал. Это были высокомерные интонации Ллеланда: пусть голосуют за республиканцев, если желают. Я мог бы поклясться, что президент даже перенял у него едва заметный бостонский выговор – неприятное, снобистское, гнусавое произношение.
Итак, Ллеланд настолько контролирует президента, что едва не чревовещает, когда тому надо что-то сказать. Это было ужасно. Я даже не представлял, до какой степени распространяется его власть. И только по этой причине согласился остаться. Правда, я хорошо понимал, что в какой-то степени разочарую первую леди, – уж очень ей хотелось в Нью-Йорк. Однако дело приняло слишком серьезный оборот.
15
Близкие друзья
В последнее время президент постоянно чем-то расстроен. Мне жаль его.
Из дневника. 24 сентября 1991 года
К началу третьего года нашего пребывания в Белом доме на президента начали давить с еще большей силой.
Лидеры Демократической партии требовали, чтобы он баллотировался на второй срок. "Нью-Йорк таймс" оценивала его рейтинг в двадцать один процент (один из самых низких в истории), и те же лидеры цепенели от страха. Двадцать восьмого сентября спикер Ферраро посетил Овальный кабинет и попросил президента серьезно подумать о том, чтобы отказаться от второго срока. Президент не внял ему, и их отношения разладились.