Все придворные эмира шагали позади него, морщась из-за обильных выхлопных газов Шема. Яссим изо всех сил старался спрятать голову под свое одеяние. Когда Малик проезжал мимо группы каких-то юношей, Шем неожиданно изверг эпический по своим масштабам клуб газа, что вызвало у молодых людей немедленный приступ хохота. Поскольку смех в этот день был запрещен, а в другие дни, согласно васабийским законам, не одобрялся, рядом мгновенно появились мукфеллины, щедро осыпая провинившихся ударами своих палок. Возгласы гнева и боли понравились Малику, поскольку наглецов надо было хорошенько проучить. Ему совсем не хотелось быть объектом насмешек. Он и без того понимал, что в этот момент являлся самым жалким эмиром на всем Ближнем Востоке. Более нелепо, чем сейчас, он не чувствовал себя никогда. Нельзя сказать, что ему очень нравились спиртные напитки, но на сей раз, когда закончится весь этот цирк, он собирался опустошить целую бутылку бренди. А может, и две.
Именно в тот момент, когда Малик мечтал о выпивке, случилось непоправимое. Позже это событие стало известно среди матарцев – а также и васабийцев – как Возмездие Рафика. На расследование причин этого происшествия потребовался не один день, однако вот как все это запомнилось самому Малику.
Он сердито смотрел в сторону избиваемой мукфеллинами молодежи, как вдруг прямо под ним раздался оглушительный взрыв, и в следующую секунду он уже летел в хмурое утреннее небо, как космонавт в просторы вселенной, удаляясь – если говорить поэтическим языком – от тяжких земных пут. Далее его полет стал больше похож на сон, поскольку он, в общем-то, потерял сознание и беззаботно перелетал от звезды к звезде, как беспечное шаловливое дитя. Но, увы, это прекрасное невесомое состояние длилось недолго, так как Малик пришел в себя, находясь примерно в тридцати метрах от поверхности земли и – увы еще раз! – стремительно к ней приближаясь под воздействием неизбежных и неумолимых законов гравитации.
Приземлившись на то, что осталось от Королевского Верблюда, Малик был спасен – хвала Всевышнему – от неминуемой смерти. И хотя это было не самое величественное ложе, оно по крайней мере оказалось мягче асфальта на Абгулла-авеню. За те кости эмира, которые остались не сломаны после его приземления, он должен был, по мнению врачей, до конца своей жизни благодарить нижнюю часть крупа почившего в бозе Шема.
Глава тридцать вторая
К взрывам на Ближнем Востоке давно все привыкли, однако даже там правителей государства не часто взрывают при помощи их личных верблюдов. Несмотря на гробовое молчание официального Матара, эта новость быстро облетела весь мир.
Кто-то даже умудрился заснять все происшедшее на пленку. Видео получилось настолько хорошим, что соответствующие инстанции пришли к выводу о причастности создателей этого фильма к самому покушению. Уже через несколько часов кадры с парящим в небе эмиром активно просматривались в Интернет-кафе, в залах ожидания, в барах и на миллионах телеэкранов – то есть везде. Спектр газетных заголовков начинался с умеренных (НОВЫЙ ПРАВИТЕЛЬ МАТАРА ПОЛУЧИЛ СЕРЬЕЗНЫЕ РАНЕНИЯ В РЕЗУЛЬТАТЕ ТЕРРОРИСТИЧЕСКОГО АКТА) и заканчивался гораздо менее сдержанными (ТРИ, ДВА, ОДИН, КОНТАКТ, ВЕРБЛЮД!).
Впрочем, самого Малика больше волновал тот факт, что от его ног – тех самых ног, которые когда-то управляли самыми быстрыми гоночными автомобилями в мире, – остались теперь одни культи чуть выше колен. Целая команда опытнейших хирургов-ортопедов из Франции билась изо всех сил, но поскольку ноги эмира разлетелись друг от дружки на сотни метров, сделать они больше ничего не смогли.
Из позитивного было то, что церемониальное серебряное седло, которым за сотни лет до этого пользовался эмир Ахмед бен Улала'ам, защитило жизненно важные органы имама. По крайней мере, наиболее существенную их часть. Группа опытнейших французских урологов пришла к выводу, что Малик (со временем, разумеется) сумеет, быть может, с помощью протеза продолжить свой род. А вот органы королевского пищеварения перенесли гораздо более серьезную травму. Эмиру отныне было противопоказано острое и вообще все, что надо было жевать. Насчет селезенки врачи говорили, что, конечно, совсем неплохо ее иметь, но вполне можно обойтись и без этого органа. Оптимизма добавлял также тот факт, что уцелевшее ухо эмира помаленьку уже начинало улавливать кое-какие звуки.
От всех мировых лидеров рекой полились изъявления сочувствия, уверения в дружбе и предложения помощи в расследовании теракта. Соединенные Штаты, несмотря на заметно ухудшившиеся в последнее время отношения с Матаром, дружелюбно предложили прислать группу экспертов по взрывчатке. То же самое сделали Россия, Англия, Италия и, как ни странно, Болгария. Помощь США, разумеется, была холодно отвергнута, а всем остальным отказали более-менее вежливо. Официальный Матар заявил, что следствие будет проводиться своими силами, то есть васабийцами и французами.
Таким образом, майор Бертран Маттеоли-Пике из следственного отдела французской криминальной полиции оказался в Матаре, где, сидя на корточках перед зловонными останками Королевского Верблюда, изучал их при помощи ультрафиолетового спектрометра и время от времени произносил самое подходящее к случаю слово из французского языка:
– Merde.
– Что случилось, шеф? – спросил его ассистент.
Маттеоли-Пике передал ему свой инструмент. Ассистент взглянул на дисплей, и глаза его округлились.
– Ого, – сказал он. – И что будем делать?
– Составляй рапорт, что еще?
После этого французские специалисты быстро завершили свою работу, чтобы перейти к более важной процедуре – к обеду.
В двадцати метрах от них над другой частью Шема склонился человек в форме матарского департамента общественного здоровья. Он внимательно изучал не только останки несчастного животного, но и фрагмент церемониального серебряного седла, а также часть левого ботинка эмира. Все эти объекты он аккуратно поместил в пластиковый контейнер, который тщательно опечатал и промаркировал. Французы не обратили на него никакого внимания. Как, впрочем, и полиция, оцепившая место преступления. Этот человек выглядел, как все остальные криминалисты, ковырявшиеся в ужасных останках.
Французы отправили свой рапорт начальству по электронной почте, классифицировав его VRAIMENT SECRET (совершенно секретно). Первым местом, куда он попал, был 11-й отдел. И лег он на стол лично месье Делам-Нуару, после чего французский кудесник плаща и кинжала немедленно вылетел из Каффы обратно в Амо-Амас, чтобы возглавить расследование.
В первой же строчке рапорта Делам-Нуар наткнулся на слово "экзюперин", после чего у него на несколько секунд перехватило дыхание. Он был не из тех, кого можно легко смутить, и тем не менее ему потребовалось целых пятнадцать минут вышагивания из угла в угол, обильного потения и брани, чтобы взять себя в руки и сделать необходимый звонок в Париж.
"Улица педиков" – так назывался самый "голубой" из всех "голубых" баров в городе Вашингтоне. Джордж сюда захаживал нечасто. Это Бобби предложил ему отправиться туда, чтобы поговорить по телефону. Бобби не без оснований считал, что правительственные агенты не любят входить следом за своими подопечными в бары для геев. Они боятся, что их там кто-нибудь ущипнет.
Джордж выглянул в окно и увидел черный автомобиль, в котором сидели два подтянутых джентльмена. Ровно в три минуты девятого зазвонил его сотовый телефон.
Бобби четко изложил всю имеющуюся информацию. На это у него ушло чуть меньше трех минут. Будучи профессионалом до мозга костей, Джордж запомнил все дословно. После этого он отключил свой мобильник, подошел к одному из таксофонов рядом с мужским туалетом и набрал номер Томаса Лоуэлла, работавшего в вашингтонском бюро газеты "Нью-Йорк таймс".
Этот Томас Лоуэлл практически всю свою жизнь писал в "Таймс" о Ближнем Востоке. Именно он пустил в обиход фразу "Арабская улица" (первым метонимическим термином, который он изобрел для обозначения общественного мнения в арабском мире, был "Улица Сезам", но продюсеры известной детской телевизионной программы немедленно начали протестовать). Лоуэлл также пытался запустить в обращение термин "Еврейская улица", но он не прижился. Тем не менее Лоуэлл не сдавался и вставлял его в свои статьи, где только мог, а редакторы "Нью-Йорк таймс" методично его вырезали. В данный момент Томас находился в Вашингтоне, будучи высланным из Васабии. Официальной причиной высылки явилась бутылка виски, обнаруженная в его гостиничном номере. Однако на самом деле его выдворили из страны после статьи о наследном принце Бахбаре, у которого во время учебы в университете Южной Калифорнии был роман с еврейкой. Поскольку Бахбар в настоящий момент занимал пост заместителя министра по антисемитизму, эта история не вызвала энтузиазма на "Арабской улице" в Каффе, однако на "Еврейской улице" она прошла на ура.
Джордж был знаком с Лоуэллом уже долгие годы. Они оба свободно владели арабским. Лоуэлл проявил большой интерес к тому, что ему рассказал Джордж.
Флоренс провела почти три дня в абсолютной темноте рядом с разлагающимся трупом. Ни еды, ни питья ей уже не давали. Даже тот факт, что мертвец оказался не Бобби, радовал ее в этой ситуации недолго. Под кроватью ей удалось найти кружку с водой, которую охранники, очевидно, забыли убрать. Она растягивала оставшуюся жидкость как могла, но жажда брала свое. Несмотря на то, что Флоренс была дико голодна, мысли о еде ее не тревожили. Она постоянно вспоминала одно место из Дантова "Ада" – тот эпизод, в котором заточенный в башне со своими детьми дворянин постепенно сходит с ума и превращается в каннибала. Возможно, именно этого ждали от Флоренс ее мучители.
Она без конца молилась всем богам, которых могла вспомнить. Когда ужас подбирался к самому ее сердцу, она начинала лихорадочно вспоминать выученные в детстве стихи и переводить их с английского на арабский, потом на итальянский, потом на французский, а после этого вновь на английский. К концу третьего дня она почувствовала, что сходит с ума.
Когда дверь в ее камеру наконец распахнулась, Флоренс восприняла это как настоящее чудо. Охранник, зажимая нос рукой, вошел в камеру, схватил Флоренс и выволок ее в коридор. Там она, захлебываясь, задышала полной грудью, втягивая незараженный воздух, как будто это был чистый кислород. Два охранника потащили ее по коридору. Кандалы в этот раз надевать не стали. По дороге Флоренс молилась о том, чтобы ее привели на казнь. Она испытывала чувство вины, прося об этом Пресвятую Богородицу (Флоренс была воспитана в лоне католицизма), но удержаться и не попросить уже не могла.
Ее дед когда-то написал так и не опубликованные мемуары о том, как он сражался в Северной Африке в 1930-х годах. Муссолини, который почитал себя новым Цезарем, отправил тогда свою армию за Средиземное море, чтобы отвоевать земли, принадлежавшие две тысячи лет назад его предкам. Идиотская сама по себе, эта затея тем не менее украсила жизнь деда, прозябавшего до того на посту уличного регулировщика во Флоренции.
Флоренс нашла эту рукопись еще в детстве и, разумеется, прочитала. Теперь, когда ее тащили по коридорам, она неожиданно вспомнила один эпизод из фронтовых воспоминаний деда. Его подразделение оказалось окружено войсками Омара Мухтара. Всем итальянцам грозила неминуемая смерть или плен и все связанные с ним ужасы. Два молодых солдата, служившие под командой деда, сняли с плеча винтовки и одновременно выстрелили себе в рот. Дед Флоренс даже не пытался остановить их. Обе воюющие стороны творили с пленными ужасные вещи. А через несколько мгновений из-за холма показалась колонна итальянских танков, и нападавшие были рассеяны. В том бою в подразделении ее деда никто не погиб, кроме тех двоих, которые убили себя сами. Дед потом написал их родителям о том, что мальчишки приняли геройскую смерть во славу Нового Рима.
Тем временем охранники втолкнули Флоренс в какую-то комнату. Содрогаясь и хватая ртом воздух, она лежала на каменном полу. Теперь она уже не испытывала чувство вины за то, что просила у Божьей Матери смерти. Святая Дева должна была ее понять.
Наконец открылась дверь. Послышались чьи-то шаги. Кто-то поднял ее с пола и усадил на стул. После этого заговорили на арабском:
– Дайте ей попить.
Другой голос ответил:
– Нет.
И все же ей сунули в руки стакан с водой. Она схватила его и осушила одним глотком.
Кто-то закричал на нее:
– Мне нужны имена заговорщиков. Или ты никогда не выйдешь из этой комнаты.
Заговорщики? О чем это он? Единственное, что она знала, это то, что остаться навсегда в этой комнате гораздо лучше возвращения в камеру. Флоренс изо всех сил постаралась сконцентрироваться на человеке, который задавал ей вопросы. Да, теперь она узнала его. Это был Салим бен Джудар, начальник королевской охраны. Рядом с ним стоял еще один человек. Зрение подводило ее. Перед глазами все расплывалось. Военная форма… Полковник… Небкир? Да, это был Небкир из Особого отдела секретного подразделения, созданного еще англичанами в 1920-х годах. Официально его сотрудники относились к королевской полиции, но отчитывались только перед британским губернатором. Флоренс пару раз видела Небкира во время своих визитов во дворец. Обычно он держался где-то на заднем плане. Настоящий закулисный человек. Вид у него был всегда неприступный, и тем не менее, встретившись глазами с Флоренс, он неизменно ей кивал, а иногда даже улыбался.
Мысли ее путались. В голове стоял туман. Все перед ней расплывалось. Надо было немедленно сконцентрироваться.
– Назови… имена… других… заговорщиков, – требовал Салим.
Они специально задают рутинные вопросы, подумала Флоренс, чтобы найти повод отрубить ей голову. Она решила ускорить процесс. Вернуться в свою душную гробницу, где разлагается чей-то труп, она уже просто не могла. На поясе бен Джудара она увидела пистолет.
– А почему бы вам, – тихо сказала она, – не засунуть Коран себе в задницу? В вашем случае он подойдет.
Это должно было сработать.
Салим бен Джудар вскочил со своего стула и выхватил пистолет. "Вот и хорошо", – подумала Флоренс.
Закрыв глаза, она приготовилась к выстрелу. Мужчины, находившиеся в комнате, громко ругались.
– Вы разве не видите? – говорил один голос. – Она провоцирует вас!
– Нечестивая сука!
Флоренс открыла глаза и посмотрела на Небкира. Это был крепкий человек с квадратным лицом, тонкими усиками и аккуратной бородкой. Вполне разборчивый в средствах, этот миролюбивый мужчина мог стать убийцей, если того требовала ситуация. Говорил он мягко.
– Мадам, на эмира совершено покушение. Поэтому, надеюсь, вы поймете, что мы профессионально заинтересованы узнать то, что известно вам.
Салим бен Джудар упрекнул Небкира в разглашении лишней информации. Флоренс пришло на ум, что все это часть какого-то хитрого плана, и она решила им подыграть.
– Единственным заговорщиком, – с трудом произнесла она пересохшим ртом, – был мистер Тибодо, которого вы убили и бросили в мою камеру.
Небкир ответил ей не без сочувствия:
– Его гибель была неизбежна. То, что его бросили к вам… Поверьте, это была не моя идея. И все же, мадам, я буду с вами откровенен: в этих стенах находятся люди, которые готовы и даже хотят совершить… по отношению к вам нечто немыслимое. – Он склонился к ней и продолжил очень искренним тоном: – Помогите мне, и я постараюсь помочь вам. Хотя перед лицом Аллаха должен признаться, что вы вряд ли выберетесь отсюда живой.
– Тогда и я перед лицом Аллаха, – ответила Флоренс, – скажу вам, что мне ничего не известно ни о каком покушении на эмира.
– Врет! – взорвался Салим бен Джудар.
Он бросился к Флоренс со своим пистолетом, а Небкир безуспешно попытался его остановить. Салим приставил ствол к голове Флоренс.
"Какой прохладный, – с наслаждением подумала она. – Да. Нажми на курок. Нажми".
– Говори! – приказал он.
– Салим! – закричал Небкир.
"Через секунду всему этому придет конец", – думала Флоренс.
Она снова закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Возможно, последний.
– Говори!
После этого Флоренс ощутила вспышку у себя в голове, и все вокруг погрузилось в темноту.
– Идиот! Ну и чего ты, на хрен, добился? – закричал Небкир на Салима, который стоял над телом Флоренс.
Из виска у нее хлестала кровь. Небкир вынул из кармана платок и прижал его к ране.
– Пусть подохнет от потери крови, а труп выбросим собакам, – прорычал Салим.
Небкир выпрямился во весь рост и с угрозой надвинулся на Салима.
– Дурак! Тебе приходило в голову, что в это дело могут вмешаться американцы? А если они здесь появятся, ты что думаешь, я возьму на себя убийство их женщины? Может, тебе хочется провести остаток жизни в тюрьме Гуантанамо под вопли тамошних обезьян?
Глава тридцать третья
Каким-то чудом, понятным одному Аллаху Премудрому и Всезнающему, Яссим, ухаживавший за Королевским Верблюдом, не погиб во время взрыва. Впрочем, он вряд ли мог рассчитывать на то, что ему когда-нибудь еще доведется предводительствовать на королевских парадах.
Замурованный с ног до головы в гипс, он лежал на кровати в больнице имени Короля Надира. Машина, с которой он был соединен множеством трубок, издавала столько всяческих попискиваний, клекота и кудахтанья, что больничная палата напоминала скорее электронный курятник.
За пострадавшим бдительно наблюдали два хмурых офицера из королевской охраны – люди Салим бен Джудара, – а также агент департамента общественного здоровья и непременный мукфеллин с характерным для его профессии угрюмым взглядом. Беззвучно и безрадостно шевеля губами, он читал свой потрепанный томик Книги Хамуджа.
Вот в этой непринужденной обстановке и появился еще более бледный, чем обычно, Делам-Нуар, сопровождаемый некой француженкой привлекательной наружности в белом врачебном халате и с чемоданчиком в руке. Делам-Нуар даже не стал представляться матарцам. Они и так прекрасно знали, кто он такой.
– Он что-нибудь рассказал? – поинтересовался Делам-Нуар.
Один из офицеров охраны мрачно покачал головой.
Тогда Делам-Нуар ненавязчиво, но при этом весьма твердо объявил, что доктор Роше, "выдающийся невропатолог" из Парижа, должна обследовать пациента. Поэтому – просьба всем удалиться.
– У меня приказ оставаться в этом помещении, – сказал охранник.
Делам-Нуар окинул его таким холодным взглядом, на какой способны одни только галлы.
– Я доложу об этом эмиру. А также Его Королевскому Высочеству королю Таллуле в Каффе. А вы перед кем отчитываетесь?
Палата опустела в мгновение ока.
Делам-Нуар склонился над Яссимом и впился взглядом в его лицо, на котором царило отсутствующее, но вместе с тем вполне счастливое выражение. Оно объяснялось струившимся в его жилах блаженством, уносящим его от страданий и боли на роскошные берега райских рек с резвящимися на них девами в предельном цветовом разрешении. Яссим питался теперь манной небесной, а жажду утолял райской росой.
Делам-Нуар кивнул своему "выдающемуся невропатологу", которая на самом деле была одним из лучших специалистов 11-го отдела в области химических препаратов и носила кодовое имя Цветок Зла. Она вынула из своего чемоданчика шприц и ввела в капельницу Яссима десять миллиграмм налоксона. Глаза несчастного пациента распахнулись, как ставни на окнах.