Жить сразу стало веселее.
Моей женитьбе особенно обрадовалась мама. Она искренне считала, что дом без детского смеха – мертвый дом.
И посоветовала своей старшей дочке тоже отправиться в секс-тур по миру за семейным счастьем и детским смехом.
Сестра маму послушала и, распустив свой "эскорт", уехала.
А я с головой окунулся в думские выборы.
Свою избирательную компанию мы – пять кандидатов по одному округу – начали мирно и спокойно.
Ходили, обнявшись, на встречи с избирателями и во всем поддерживали друг друга.
Но нас неожиданно собрали в избиркоме. И там американские советники по внедрению демократии стали учить, как надо себя вести во время настоящих свободных выборов.
Оказывается, мы все делали неправильно.
Нам надо было не обниматься, а "крыть" друг друга на чем свет стоит.
При истинной демократии, кандидаты во время избирательной кампании должны грызть друг друга как волки: вгрызаться в горло, обзывать, врать, шпионить.
А драка кандидатов считается самым высшим проявлением демократии.
Наиболее понятливые в теледебатах начали усиленно поливать друг друга фруктовым соком. Но консультанты морщились и советовали для большего эффекта использовать соляную кислоту.
– Трясите грязным бельем, – учил нас один приезжий американец из Оклахомы.
– Когда я баллотировался в сенат штата, соперником у меня был мой сосед. Я обклеил весь город фотографиями, где он был в обнаженном виде, в разных позах с его собственной женой. По-соседски, со своего чердака нафотографировал их интимные, семейные игры. И выбрали меня. Конечно, мы раньше ходили в гости друг к другу, а после выборов стали злейшими врагами, но зато победила демократия.
Другой советник рекомендовал нам одеваться пооригинальней, а то все в пиджаках и галстуках. Тут я поднял руку:
– А у меня есть зеленое пальто.
– Молодец, вот видите, не все вы идиоты.
Я надел свое зеленое пальто, взял в руки армейский ремень и давай на своих встречах с избирателями гонять соперников из угла в угол.
Электорату это очень понравилось, и меня выбрали.
Так я стал депутатом.
На следующий день после выборов, нас, вновь избранных депутатов, пригласил к себе сам губернатор, желая познакомиться поближе.
Когда-то в советские времена губернатор был простым лысоватым парнем, химиком по образованию, и носил джинсы желтого цвета. Работал он в секретном химическом институте, и от опытов с радиоактивной шерстью у него, лысоватого, к тридцати годам вдруг стали расти волосы, да так много и такие кудрявые, что голова превратилась в мохнатую баранью шапку.
Это создавало ему массу неудобств.
Его порой даже принимали за популярного болгарского певца – Киркорова-младшего, который и мне очень нравился. По причине этой похожести я не раз и выручал теперь уже кудрявого химика от арестов.
Худой и злой на советскую власть из-за своей кудрявости, он постоянно организовывал несанкционированные митинги, палаточные городки и пикеты на центральной площади, перед Кремлем.
И требовал, чтобы у нас в России все было как в Америке.
Его за это задерживали.
Ко мне на рынок, где я работал директором, приходили его друзья, то же химики, и просили спасти своего лидера от пятнадцати суток за хулиганство.
Я звонил своему знакомому судье и просил не сажать парня в желтых джинсах, а только оштрафовать.
Да и штраф-то этот платил я. Денег у будущего губернатора тогда совсем не было.
В благодарность за это его друзья-химики и он сам помогали наладить в подвалах моего рынка производство великолепного "Кинзмараули" [16] из гнилого винограда.
В этом-то они разбирались очень хорошо.
И не стать бы нашему химику никогда губернатором Нежнеокска, если бы не Его Величество случай.
Через год после путча [17] первому Президенту России во время посещения воинской части срочно надо было подписать государственные бумаги. Среди этих бумаг был и бланковый указ о назначении губернатора в нашу Нижнеокскую область, но без фамилии.
Все было на ходу.
Ни стола, ни стула.
Президент покрутил головой туда сюда и подозвал проходившего мимо "партизана" [18] , чтобы использовать его спину как стол.
Этим "партизаном" и был наш химик, находившийся в этой воинской части на краткосрочных офицерских сборах.
Он не посмел отказать Президенту. И полусогнувшись, подставил свою спину.
Президент стал подписывать бумаги. Когда дело дошло до Указа о назначении губернатора в Нижнеокскую губернию, Президент увидел, что вместо фамилии опять пробел.
Уже год область была без главы, никто в Нижнеокск ехать не хотел: не было там ни нефти, ни золота, ни газа.
Наш первый Президент был человеком неординарным и скорым на решения.
Он покрутил головой туда-сюда и вдруг спросил свой "временный стол":
– Как твоя фамилия?
Стол ответил.
Президент взял да и вписал в бланк своего Указа фамилию этого "временного стола". Да еще так ткнул ручкой, что новоявленный губернатор подскочил от боли.
Сунув Указ "партизану" в руки, Президент сказал:
– Властвуй!
А когда тот взял драгоценный листок, добавил:
– Но помни, что я не только авторучкой ткнуть могу! – и, погрозив ему пальцем, ушел со своей свитой по своим президентским делам.
Новоиспеченный губернатор не растерялся, не смутился. Он тут же стащил с себя офицерскую форму и рванул к себе на родину, в Нижнеокск.
Приехал и давай показывать свою драгоценную бумагу своим друзьям, предлагая им идти и брать власть в свои руки. Друзья читали, но мало кто верил, что эта "бумага" настоящая. Было непонятно, с какой это радости Президент поставит хулигана в джинсах во главе целой области.
Все это было очень подозрительным.
И поэтому идти с ним в Кремль никто не соглашался.
Одно дело кричать на митингах, а другое дело – отвечать за судьбу многомиллионной области.
Химик помыкался, помыкался и, поняв, что союзников в этом скользком деле не найдет, решил вербануть меня.
Во-первых, я в это время уже владел Кремлевской Башней – самым близким объектом к власти.
Во-вторых, я и раньше его выручал.
А в-третьих, мой бизнес несет убытки. Кончались деньги.
С рынка я уволился. Коммунисты из Кремля разбежались. Новой власти не было, и поэтому в Кремль за разрешениями, постановлениями и подписями граждане не шли. Соответственно деньги за проход через мою Башню не платили.
Я сидел тогда и чесал репу [19] , думал: "Что делать?"
И вот ко мне в Башню заходит бывший химик и спрашивает:
– Как ты относишься к нашему Президенту?
Я уже слышал про его мытарства, но от греха подальше решил прикинуться дураком:
– К какому Президенту? – а сам к двери.
Он блокирует своим тощим и нервным телом дверь и сует мне в лицо Указ.
– К нашему Президенту. Нашей новой России. Признаешь ли ты его?
Тут на меня повеяло генетической памятью репрессированного народа.
Моего деда-активиста расстреляли как врага народа лишь за то, что он при посещении музея Ленина [20] , сидя в общественной уборной пофилософствовал с соседом по толчку [21] о том, что дрисня у всех одинаковая: что у вождя, что у рабочего, что у буржуя.
Вспомнив это, я прижал уши и ответил:
– Признаю.
Химик обрадовался. Наконец он услышал первый положительный ответ на этот вопрос.
– А раз так, читай! – и сунул мне под нос Указ.
Указ был коротким, что такой-то и такой-то, то есть наш химик, назначается губернатором Нижнеокской области со всеми вытекающими полномочиями.
– Понял? – спросил он.
– Понял, – ответил я ему.
– А раз понял, пойдем со мной. Поможешь мне власть захватить.
Я согласился.
Решил так: раз будет власть, значит, будут и просители.
А раз будут просители, Кремль опять оживет и бизнес мой наладится.
Тем более в здании бывшего обкома партии никого не было, кроме милиционера, старшины из отдела кремлевской охраны. Тот, пользуясь ситуацией, за отдельную плату проводил в пустом здании экскурсии и потихоньку распродавал мебель.
Правда, мебель была не ахти какая, сделанная в колониях заключенными. Но я купил у него одно кресло.
Кресло бывшего первого секретаря обкома. С виду простое и легкое, оно оказалось таким тяжелым, что я его еле донес к себе в Башню.
Когда мы шли по пустынной территории Кремля, глаза у вновь назначенного губернатора разгорелись. Он чуть не бегом помчался к зданию обкома партии, а подбежав, стал руками и ногами стучать в дверь.
Старшина сердито открыл дверь. Но, увидев меня, заулыбался.
Подумал, что я пришел прикупить очередной стул.
Химик, суетясь, тут же сунул ему в руки Указ президента.
Старшина улыбаться перестал. Взял Указ, прочитал и неожиданно нырнул назад в здание, резко захлопнув дверь.
Будущий губернатор подергал-подергал дверь, постучал по ней, посмотрел на меня и сник.
Я тоже для порядка два раза пнул дверь.
Потоптавшись еще немного, мы, не глядя друг на друга, решили уйти восвояси.
Но тут дверь здания обкома партии резко распахнулась, и старшина отутюженный, выбритый, в полной парадной выправке, отбивая подошвы, строевым шагом подошел к химику.
Тот от испуга спрятался за меня.
Милиционер же, приложив руку к козырьку, рявкнул во все горло:
– Товарищ… то есть господин Губернатор, охрана бывшего здания обкома КПСС в надежных руках, – и, покосившись в мою сторону, добавил уже тише: – за мое дежурство происшествий не случилось.
Новоиспеченный губернатор, поняв, что бить его не будут, выглянул из-за моей спины, отдал честь старшине и тут же назначил его начальником всей охраны Кремля, а заодно присвоил ему звание майора.
И вот кремлевские двери открылись, и губернатор, пока еще робея, вступил в свои владения.
Лифты не работали, и мы, петляя по лестницам и гулким коридорам, пешком поднялись на пятый этаж здания. Погремев связкой ключей, только что назначенный начальник охраны открыл кабинет первого секретаря обкома партии.
Губернатор тут же прошел за письменный стол, к "вертушкам" [22] , и стал глазами искать себе кресло. Я быстро переглянулся с новым начальником охраны и подвинул губернатору простой стул. Он недовольно поджал губы. Старшина, то есть уже майор, увидев недовольное лицо шефа, стремглав бросился из кабинета и притащил точно такое же кресло, какое продал мне. Я, помня, каким тяжелым было купленное мной кресло, попытался ему помочь, но это, принесенное, оказалось обыкновенно легким. И помощь моя не понадобилась.
Губернатор, оглядев стройный ряд телефонных аппаратов с гербами Советского Союза, сел. Но не на стул, поданный мной, а в принесенное для него кресло. Потом поднял одну из трубок спецсвязи, представился:
– С вами говорит губернатор Нижнеокской губернии, только что назначенный лично Президентом Российской Федерации… Да именно… господин генерал. Так что прошу ко мне на доклад в Кремль, немедленно.
Положил трубку и так задумчиво посмотрел на нас.
Затем, устало, махнул рукой:
– Майор, идите работайте.
Когда тот вышел, опять взял трубку, но с другого гербового телефона, услышав голос, зажал рукой динамик, посмотрел на меня и сказал:
– Свободен.
Я поклонился и, развернувшись, вышел. Спустился вниз. Попрощался со старшиной, который уже пришивал майорские пагоны, и направился к себе в Башню.
А вот теперь уже заматеревший губернатор вышел к нам – народным избранникам – из своего кабинета модно подстриженным, без кудрей и в пиджаке от Юдашкина [23] .
Начав и закончив свою речь о торжестве демократии под его руководством в нашей Нижнеокской губернии, он милостиво отпустил нас делать его народ еще счастливее, а депутата по 29-му округу попросил задержаться и пройти с ним в кабинет.
Все начали вспоминать, чей это округ.
Конечно, он был мой.
Я сразу затосковал, вспомнив злополучное кресло, нисколько не сомневаясь, что старшина меня сдал.
Сколько раз я хотел его вернуть и все никак не мог придумать, под каким предлогом. Один раз ночью даже приволок это чертово кресло к входу в наш нижнеокский "Белый дом". Но утром мне его вернули как "неразменный пятак".
Тогда я отослал его на свою малую Родину – в барак, где родился и вырос. Уж оттуда-то, я был уверен, его ни-кто никогда мне не вернет.
Так, мучая себя догадками, я, депутат 29-го округа, грустно поплелся за губернатором.
Кабинет было не узнать: стены отделаны карельской березой, мебель инкрустирована золотом, кожа на креслах и подлокотниках с благородным итальянским переливом. "Фу, – облегченно вздохнул я, – зачем ему теперь то кресло из дешевой русской березы".
– Слушаю Вас, господин губернатор, – с полупоклоном обратился я к первому лицу области.
– Скажи, а почему у тебя на Башне нет моего портрета?
От столь неожиданного вопроса я разволновался еще больше.
На всякий случай еще раз поклонился губернатору и вдобавок зачем-то шаркнул ножкой. Увидев мое смущение, переплетенное с полным непониманием глубины вопроса, губернатор пояснил:
– У тебя на Башне, в нише над входом в мой Кремль, нет моего портрета.
Тут до меня дошло: точно, над самым входом в Башню, в нише размером метр на полтора у меня, висят тарифы на вход и въезд.
Раньше, до революции, в этой нише была икона, а после революции большевики повесили портрет Троцкого, потом Ленина, затем Сталина, Хрущева, Брежнева, Андропова, Черненко, Горбачева [24] и наконец опять Ленина, с надписью "Вперед к победе коммунизма!".
– Виноват, господин губернатор, исправимся, – заверил я.
На следующий день мои рабочие, сняв тарифы, повесили огромный портрет нашего губернатора с призывом "Вперед к победе капитализма!"
К вечеру мне позвонили и сказали, что господин Губернатор доволен.
А тарифы я перевесил чуть ниже губернаторского портрета. Кстати, заодно и повысил стоимость прохода в Кремль на десять процентов. За портрет и лозунг.
Теперь, когда с губернатором все уладилось и сердце мое успокоилось, я с рвением окунулся в депутатские дела.
На первом же заседании Думы группа демократически настроенных депутатов вышла с предложением принять закон "Об установлении статуса депутата пожизненным и наследованным".
Это предложение нашло горячий отклик в сердцах всех депутатов: и правых, и левых. И мы за него проголосовали единогласно. И верно, чего ерундой заниматься: выбирать, голосовать, тратить на это время и средства.
Раз выбрали – и хватит.
Народ доверил – и точка. На всю жизнь.
А наследственное депутатство оправдали так: если нас народ избрал, значит, мы люди хорошие. А от хороших людей плохих наследников не бывает.
Потом приняли ряд законов о повышенной зарплате депутатов и нашем расширенном социальном пакете.
Освободили нас, народных избранников, от всех уплат в бюджет города, области и страны. Закрепили за каждым кабинет, секретаршу, машину с мигалкой. Обязали милиционеров отдавать честь и нам, а не только ворам и генералам.
После первого заседания закатили банкет в загородном пансионате, бывшем пионерском лагере.
Поздравить нас приехали наши избиратели: много красивых девушек и директора ликероводочных заводов.
Привет ствий было много. И стало нам от этого весело и радостно. А после десятого тоста мы решили на следующем заседании Думы принять закон об установке каждому депутату бронзового бюста по месту его рождения и монументального памятника из белого мрамора в центре Кремля.
Много еще было ценных предложений об увековечении нашего депутатского имени и благосостояния.
К концу банкета мы поняли, что депутатство – это не звание и не статус, а милость, данная нам Господом за труды и мучения наших избирателей.
Но приехавшая из Москвы конституционная комиссия, по жалобе несознательных избирателей все наши решения отменила. Думу распустила.
А тут еще какие-то недовольные забросали портрет Губернатора на моей Башне тухлыми куриными яйцами.
Причем поговаривали, что купили эти яйца в том коммерческом супермаркете, который накануне открывал сам же Губернатор.
На этом открытии Губернатор ставил в пример пронырливость и хватку молодого предпринимателя, владельца этой торговой точки. Он так и говорил про него: "Перед вами – настоящий ударник капиталистического труда.
Пришлось мне снимать губернаторский портрет и чистить его.
А чтобы ниша не пустовала, я на освободившееся место повесил портрет Королевы Англии.
Она недавно посетила наш город в рамках обмена опытом построения капитализма в одной отдельно взятой коммунистической стране.
К ее приезду весь город и кремлевские стены обвешали ее монаршими портретами. Вот один из них и затерялся у меня в башне.
Мы, в то время еще не уволенные депутаты, были приглашены в ресторан "Колизей" на торжественный прием в честь ее приезда.
Королева находилась в прекрасном настроении, которое ей обеспечил наш губернатор, организовав экскурсию по крупнейшему оборонному заводу страны.
До перестройки там производили атомные подводные лодки.
Эти гигантские субмарины во время холодной войны наводили панический ужас своими водородными бомбами на их английское Величество.
Теперь на том заводе резали на куски эти атомные подводные крейсеры, а из их титановых корпусов лепили питьевые бачки на полтора ведра для сельских поликлиник. С краниками и кружками на цепочках.
Королева, как увидела, что делается, обрадовалась:
– Гуд, вэри гуд.
И от радости даже водички попила из только что сделанного бачка. Ей этот титановый бачок вместе с кружкой и цепочкой наш щедрый губернатор и подарил.
Отчего настроение Королевы стало еще лучше.
Так вот, стали мои ребята после чистки опять губернаторский портрет в нише крепить, штукатурка возьми и обвались, а под ней "Лик" обнажился.
Я и раньше слышал, что на этом месте до революции икона была. Но думал, что ее с корнем выдрали большевики, когда вешали портрет первого революционного вождя – товарища Троцкого.
Но нет.
Оказывается икону просто замазали штукатуркой.
Я доложил об этом в секретариат Губернатора. Там в начале ничего не поняли: причем здесь губернаторский портрет и святой лик.
Но напуганный владелец супермаркета, он же по совместительству и советник Губернатора, понял, где путь к его спасению. Он тут же собрал журналистов и заявил, что тухлые яйца из его магазина – это промысел Божий, дабы явить через них благословенность и святость нашего господина Губернатора.
Пригласил святых отцов.
Они приехали.
Икорки поели, кагорчику попили и, не желая портить отношения и с властью, и с патриархатом, сказали: "Дело это ваше мирское, сами и разбирайтесь".
На этом и уехали.
Тогда ударник капитализма вспомнил моего папу, как он икал в подвале с вьетнамцами, и лично приволок его к Кремлю, под "образ", объявив, что сей провидец своим иканием пророчит будущее.
Папу с клизмой во рту поставили перед портретом губернатора, и он, одуревший от залитого в клизму спирта, так неистово заикал, что со стороны казалось, что и вправду о чем-то проповедует.