Зрачки Ансельмо быстро двигались из стороны в сторону: он пытался восстановить общую картину в путаных арабесках событий и вписать в нее Грету. Потом зрачки вдруг замерли, уставившись в пустоту. Предположения и сомнения вылились в уверенность.
- Я иду к ней домой.
Ансельмо сел на велосипед и вылетел из мастерской.
- А мы? - спросила Лючия растерянно.
Эмма не ответила.
- Мы ведь сказали ему, что лучше пока ничего не говорить ее матери.
Снова молчание.
- Эмма, мне кажется, это глупо! Мы должны его остановить!
Эмма смотрела вслед Ансельмо, удалявшемуся по прямой на крыльях своего ветра. Того, что поднимается решительно и уносит тебя туда, куда ты должен идти, даже когда ты сам не знаешь, куда ты должен идти.
- Нет. Мы будем ждать здесь.
Грета прочитала письмо. Других объяснений не было, но понять это мог только он. Так всегда бывает. Как только кто-то получает сообщение, запускается обратный отсчет. Судьба начинает отмерять свои шаги быстрее, находит верный курс в хаосе и движется в этом направлении, срезая повороты, чтобы вовремя явиться в место своего совершения. Ансельмо слышал тиканье секунд, пульсировавших в его мышцах, и надеялся, что он не опоздает. Через несколько мгновений его велосипед остановился у дома Греты. Он позвонил в домофон. Никто не ответил. Позвонил еще раз. Никого. Он опоздал. Грета пошла своей дорогой и оставила его позади. Казалось бы, самым большим счастьем для любого посланника должна быть уверенность, что доставленное им сообщение приведет того, кто его получит, к горизонтам надежды, спокойствия и всему тому хорошему, о чем пишут в поздравлениях к Новому году. Ансельмо же разрывался от злости. Он бросил на землю велосипед и поднял голову к облакам, чтобы высказать свои претензии небу. Гордому и безразличному. Слишком высокому, слишком далекому.
- Простите, можно пройти? - услышал Ансельмо за спиной.
Это была Серена, мать Греты.
- Нет.
- Что, простите?
- Я хотел сказать, я… - Ансельмо помедлил, глядя в изумленные глаза Серены, - я друг вашей дочери.
Серена улыбнулась. Должно быть, это тот самый парень, что вот уже несколько недель кружит вокруг ее девочки. Она заметила, что Грета стала резче в последние дни, и подумала, что они поссорились, но раз он здесь, значит, все наладилось.
- Ой, я так рада с тобой познакомиться! Проходи. Грета, наверное, уже вернулась. Если, конечно, не решила снова мотаться на своем велосипеде весь вечер. Вечно она с этим велосипедом! Да ты, наверное, лучше меня это знаешь. - Серена перестала тараторить и подмигнула Ансельмо.
Он такого не ожидал. Ему показалось это совершенно неуместным. Но он решил, что лучше всего сделать то, что она говорит.
- Да я и сам с большим удовольствием катаюсь… - Ансельмо поднял велосипед с земли и сжал руками руль.
- Не оставляй его здесь. Его надо поднять наверх. Правда, у нас лифт сломан.
Серена снова улыбнулась, но уже без энтузиазма.
- Я не надолго.
- Что ты, что ты! Грета будет рада сюрпризу. Это ведь сюрприз, да?
Сюрприз. Только Ансельмо сомневался, что Серена будет все так же улыбаться, когда они войдут в дом и она обнаружит, что Греты нет.
- А где же цветы? Для сюрприза нужны цветы! Ты разве не знал? - Серена весело рассмеялась. - Шучу я, шучу. Не делай такое лицо. Проходи!
Она повела его по ступенькам наверх, продолжая шутить и тараторить без умолку. Потом открыла дверь квартиры:
- Грета, к тебе… Ой, прости, я даже не спросила, как тебя зовут.
- Ансельмо.
Серена громко произнесла его имя и повторила имя своей дочери. Ей никто не ответил.
- Странно, ее нет.
Она постучала в дверь Гретиной комнаты, потом робко открыла ее. Велосипед стоял у батареи.
- Здесь что-то не так, - сказала Серена, разговаривая сама с собой.
Ансельмо тихо подошел ближе:
- Мне кажется, Грета ушла.
- Что? Куда?
- Не знаю, - он пытался придать своему голосу спокойную естественность, - но я уверен, что это из-за письма.
- Какого письма?
- Письма, которое я нашел на улице. На конверте был ваш адрес и имя Греты.
Серена изменилась в лице. Она все еще улыбалась, но улыбка была нервной и неуверенной.
- Точнее, не нашел, мне дал его старик, который живет здесь недалеко. В хижине на лугу за этим домом.
- Кто?! Какой старик?
- Кажется, его зовут Таццина.
- А почему у него было письмо для Греты?
- Я не знаю, может, его почтальон потерял… Не знаю.
Серена поднесла руки к губам и широко раскрыла глаза. Улыбка исчезла. Ее сменила горькая морщина на лбу.
- Подожди меня здесь.
Она бросилась в свою комнату и закрыла за собой дверь. Сунула руку за раму. Писем не было. Грета нашла их. Серена вышла из комнаты и накинулась на Ансельмо:
- Почему ты не отдал это письмо мне?!
- Но там было имя вашей дочери, - попытался объяснить он.
Бесполезно. Серена потеряла над собой контроль:
- Что ты себе позволяешь?! Как ты смеешь?! Ты ничего не понимаешь, ты не можешь понять… это наши семейные дела…
- Простите, я не знал.
- Не знал он! Конечно, ты не знал! Что ты можешь знать?! Ты даже не представляешь, что ты наделал!
- Нет, не представляю. Но если вы объясните, что произошло, я пойму и смогу вам помочь.
- Не сможешь.
- А я думаю, смогу…
- Слушай, иди домой, - прервала его Серена. - Нет, правда. Так будет лучше для вас обоих.
Так не будет лучше ни для кого. Он должен стоять на своем.
- Греты сегодня не было в школе, она не берет трубку со вчерашнего вечера, я переживаю за нее.
- А я не переживаю, по-твоему? - снова набросилась на него Серена.
Ансельмо увидел ее полные слез глаза и понял, что она сейчас чувствует.
- Я знаю Грету, я знаю, она сложный человек. Вам, наверное, было очень трудно растить ее одной. Но теперь вы не одна. Я здесь. И я никуда не уйду.
Серена открыла рот, снова собираясь протестовать, но передумала. Она тихо всхлипнула. Потом проглотила слезы и обвинения и сделала глубокий вдох:
- Ты знаешь, кто написал это письмо?
- Нет.
- Ее отец.
Ансельмо почувствовал пустоту в грудной клетке, и ему показалось, что он сейчас задохнется.
- Она ушла к нему.
- Это невозможно. То есть я хочу сказать, Маурицио живет в Неаполе.
- Значит, она поехала в Неаполь. Села на поезд и поехала в Неаполь.
Серена снова заглянула в Гретину комнату. Увидела велосипед дочери и поняла, что Ансельмо прав.
- Какая глупость! Правда, это очень глупо. Она об этом пожалеет, - подытожила Серена.
Ансельмо ее больше не слушал. Он слушал свой ветер.
- Я поеду за ней.
Поцелуй меня
Все! Кажется, я закончила.
Эмма сняла грязные перчатки и с легким чувством бросила их в мусорную корзину. Следуя указаниям Гвидо, она наконец привела в порядок свой голландский велосипед. Мастер склонился над рамой и внимательно изучил ее работу.
- Да, ты закончила, - подтвердил он с улыбкой. - Потом повернулся к Эмме: - Ты довольна?
- Мне доводилось делать и более приятные вещи, - пошутила рыжая.
Гвидо не ответил, продолжая улыбаться.
- Можно мне на нем прокатиться?
- Не можно, а нужно.
Эмма села на велосипед и проехала пару метров по мастерской.
- Не здесь, на улице! - подбодрил Шагалыч.
Эмма повернула к выходу. Ее проводили радостные взгляды друзей. Она доехала до конца бульвара, забрала вправо, сделала еще пару метров и резко затормозила. Отлично. Тормоза сработали безотказно. Она бы никогда не призналась в этом, тем более при Гвидо, но мысль о том, что она отреставрировала этот велосипед собственными руками, наполняла ее незнакомым прежде чувством удовлетворения. Она была не просто довольна. Это новое чувство было намного более глубоким.
Она повернула руль, собираясь отправиться назад, но вдруг услышала за спиной грохот мотоцикла. Эмилиано! Он вернулся. Как и обещал. Эмма прислушалась к волне чистой радости, поднимавшейся откуда-то издалека внутри ее. Он поравнялся с ней, притормаживая, и обогнал, чтобы припарковаться чуть поодаль. Поставил мотоцикл и пошел ей навстречу.
- Справилась? - спросил Эмилиано, с восхищением оглядывая ее тонкий силуэт на велосипеде. На Эмме было красно-коралловое платье. Она была похожа на только что распустившийся розовый бутон. Эмма заметила его восхищенный взгляд и осмелела:
- Справилась. Теперь твоя очередь.
- Я тебя удивлю.
Он уже это сделал, вернувшись в мастерскую. Эмма убрала за ухо прядь красных волос, наградив юношу кокетливым взглядом.
- Посмотрим, - сказала она и подмигнула. Потом надавила на педали и покатила к мастерской, шурша коралловыми лепестками.
Эмилиано шел за ней следом, медленно отмеряя шаги.
- Добрый вечер, - поздоровался он, едва переступив порог.
На улице уже вечерело. Гвидо только теперь это заметил.
- Добрый вечер, - ответил он.
Шагалыч и Лючия подняли в приветственном жесте черные от масла руки.
- Можешь выбрать какой-нибудь из этих, - сразу перешел к делу Гвидо, опустив принятые в подобных случаях церемонии.
Эмилиано мысленно поблагодарил его за это и спокойно подошел к велосипедам, выстроившимся вдоль стены мастерской. Он отбраковал первые, даже не взглянув на них толком, потом остановился и потянул один, почему-то понравившийся ему в двухколесной толпе. Склонившись над велосипедом и внимательно изучив сцепление и тормоза, юноша сделал недовольное лицо и продолжил поиски. Не произнеся ни слова, он повторил то же самое еще пару раз, но так и не нашел того, что искал. Гвидо наблюдал за ним с любопытством. Он не ожидал, что задира-мотоциклист потратит столько времени на выбор велосипеда. У мастера было ощущение, что главаря местных хулиганов привел в его мастерскую интерес, весьма далекий от механики. Но Эмилиано, казалось, по-настоящему увлекся поиском транспортного средства. Он осматривал один велосипед за другим и почти добрался до конца мастерской, когда наконец остановился перед изрядно потрепанным маунтинбайком. На педалях застыла вековечная грязь, заднее колесо было заметно смещено с оси. Эмилиано вывел велосипед из ряда у стены и изучил коробку передач. Потом переключился на колеса и искривленную раму.
- Он побывал в аварии, - сказал мотоциклист, обращаясь к Гвидо.
Мастер скрестил руки на груди и кивнул:
- Много лет назад.
- Почему за столько лет никто не догадался его починить?
Гвидо не ответил. Он молча смотрел то на велосипед, то на юношу, словно онемев от такой странной, неожиданной комбинации.
- Ну, вот ты догадался, - наконец ответил мастер.
Эмилиано сжал руки на руле. Хороший захват. Большие ручки, почти как на его мотоцикле.
- Хочу этот, - решительно сказал он и понес велосипед к раме из труб и болтов, на которой он накануне видел велосипед, готовившийся к ремонту. Закрепив перекладину, юноша повернулся к Гвидо:
- Я разберу его, хорошо?
- Хорошо.
Эмилиано направился к стене, на которой висели инструменты, и, не задумываясь, взял английский ключ, выбрав его из множества других. Он казался очень уверенным.
- Ты знаешь, что надо делать? - спросил Гвидо.
- Да.
Мастер повернулся к нему спиной и стал возиться с запчастями, которые нужно было разложить по коробкам на полках.
- Если тебе понадобится помощь, обращайся. Я рядом.
Эмилиано помощь была не нужна. Во всяком случае, ему точно не нужна была помощь Гвидо. Провести вечер с суровым бородачом было бы непростительной ошибкой. У юноши были другие планы. Он посмотрел на Эмму и сделал ей знак рукой. Эмма подошла ближе.
- Не хочешь мне помочь?
- Хочу, - ответила рыжая, не думая ни секунды, - но сначала я должна надеть перчатки, - опомнившись, добавила она кокетливо, просто из желания поставить хоть какое-то свое условие.
- Посмотри на этих двух, - зашептала Лючия, когда Эмма удалилась на приличное расстояние.
Шагалыч кивнул.
- Как думаешь, мы не должны оставить их одних?
- Зачем?
- Ну не знаю, может, им надо поговорить наедине.
Художник не очень понимал, что имела в виду Лючия: в его разумении разговоры наедине и ремонт велосипеда в пыльной мастерской никак не сочетались друг с другом. Он уже давно об этом думал - о разговоре наедине с Лючией. Но ему все не представлялся подходящий момент. И тут он вдруг понял, что судьба дает ему шанс.
- Ты права! Как я сам не догадался?! Может, пойдем выпьем капучино? - предложил он самым непринужденным тоном, на какой был способен.
- В такое время?! Тогда уж лучше чай…
Лючия попалась в расставленные сети.
- Правильно! Чай намного лучше. Идем?
- Да! - чирикнула Лючия, беря его за руку, как друга в детском саду.
Она сказала "да". Они идут пить чай. Вместе. Одни. На закате. Шагалыч почувствовал, как все слова растаяли у него во рту и осталось одно непреодолимое желание поднять ее на руки и закружить, как бумажного змея.
- Мы идем пить чай, - объявила присутствующим Лючия, - но мы скоро вернемся!
Нет, не скоро! Мы вернемся не скоро, а может, мы вообще никогда не вернемся. Сожмем в руках бумажного змея и улетим подальше отсюда. Всем пока.
- Пока, - повторил Шагалыч вслух, утаив остальные свои мысли, и пошел вслед за Лючией.
Когда они оказались на улице, она обвила свою руку вокруг его локтя:
- Пойдем под ручку?
Пойдем под ручку. Сделаем все, что ты захочешь.
- Давай. Что я должен делать?
- Ничего. Просто иди со мной под ручку, и все.
И она еще сильнее сжала пальцы на его руке.
- Ай-ай-ай, - застонал художник.
- Что такое?
- Прости, у меня тут синяк после прыжка ягуара.
- Прости! Я не хотела!
- Ничего страшного.
- Где болит? Покажи мне.
Она остановилась посреди улицы и стала заворачивать рукав его футболки, пока не добралась до плеча. Шагалыч чувствовал ее пальцы на своих руках и думал о том, что жизнь прекрасна, тротуар великолепен, а футболки с длинными рукавами - лучшее изобретение человечества.
- Здесь? - спросила Лючия, показывая на синяк чуть выше запястья.
- Ой, да.
Откровенно говоря, больно не было, но ему нравился этот заботливый взгляд и прикосновение ее бархатных пальцев.
Лючия поцеловала его синяк и улыбнулась:
- Где еще?
Поцелуй был нежнее пальцев. Шагалычу захотелось еще:
- Здесь.
Лючия прикоснулась губами к месту, куда указывал его палец. Чуть повыше, у локтя.
- Все?
Нет, не все. Ему хотелось еще тысячи поцелуев. Он молча ткнул пальцем в предплечье и почувствовал ее волосы так близко у своего лица, что ему показалось, что он сейчас сгорит в ее черных кудрях.
- А теперь?
- А теперь поцелуй меня.
Он скользнул руками в ее волосы, провел пальцами по шее, притянул к себе ее лицо и поцеловал в губы. Лючия почувствовала, как ее руки сплетаются с его руками и аромат всех чайных листьев всего мира растворяется во рту.
- Хорошая работа, - похвалил Гвидо, любуясь велосипедом, все еще прикрепленным к станине из труб.
Эмилиано поблагодарил с плохо скрываемым удовлетворением.
- У тебя еще одна часть, потом мне пора закрывать.
- Часть?
- Ну да, последняя часть Девятой симфонии Бетховена, - пояснил Гвидо, кивая головой на свое радио. - Вот, она уже начинается, "Гимн радости".
По его веломастерской плотными сверкающими рядами зашагал хор эйфорических голосов: басы, теноры и сопрано, одетые в золоченые саваны гармоний, украшали собой воздух под удары напористых нот. Пение росло и ширилось, и казалось, что пыльные стены вокруг, поверженные музыкой, рушатся подобно стенам Иерихона, только на сей раз от радости.
- Да почувствует весь мир этот поцелуй! - прошептал Гвидо вслед последней строфе.
Эмма услышала его и улыбнулась. Красивые слова. Очень красивые. Гвидо не заметил ее улыбки, поглощенный финальным триумфом симфонии. Но ее заметил Эмилиано, который уже несколько минут следил за меняющимся выражением Эмминого лица. Когда симфония закончилась, он увидел маленькую грустную складку у бледных губ.
- Мне надо идти, - сказала Эмма, - я вызову такси.
- Я могу проводить тебя, если хочешь, - шепнул ей Эмилиано.
Она хотела. Но Гвидо не должен был ничего знать. Никто не должен был ничего знать. Эмма положила телефон в карман и объявила об изменениях в программе:
- Впрочем, пожалуй, я сначала немного прогуляюсь. На улице такой приятный ветер.
Пять минут спустя она услышала за спиной приближающийся мотоцикл Эмилиано. Она села сзади, и они поехали дальше вместе под грохот мотора. Но Эмма слышала только "Гимн радости" Бетховена, он все еще звучал в окружавшем их воздухе как никому не видимый пузырь счастья.
- Мы приехали? - спросил Эмилиано, остановив мотоцикл у подъезда ее дома.
- Приехали, - ответила Эмма, глядя на кариатиды, поддерживающие барочный архитрав.
- Тут очень красиво.
Она кивнула, не очень уверенно, и нехотя спустилась с мотоцикла на землю. Эмилиано тоже слез с седла и снял шлем.
- Спасибо, что подбросил меня, - сказала Эмма, улыбаясь в ответ на его улыбку.
- Тебе спасибо. Мне было приятно.
Это был не просто обмен любезностями. Слово "приятно" точно передавало выражение его глаз в узкой щелке прищуренных век.
- Я пойду… - сказала она, направляясь к двери.
Он взял ее за руку и медленно притянул к себе, как партнершу в танце. Потом обнял, и она всей кожей почувствовала его дыхание. Эмма не оказывала ни малейшего сопротивления, следя за тем, как медленно приближается его лицо. Когда их губы почти коснулись друг друга, Эмилиано сказал:
- Попроси меня…
Эмма послушалась:
- Поцелуй меня.
Он поцеловал ее. Потом вновь стал пристально смотреть в ее лицо из темной тени своих глаз.
- Еще.
- Поцелуй…
Он окунул руки в ее рыжие волосы и исполнил просьбу.