"Уважаемые россияне, вчера мною, Президентом Российской Федерации, был подписан указ за номером № 1458 о мерах по обеспечению безопасности российского литературного наследия…" Так в нашу жизнь вошел "ГЕНАЦИД" - Государственная Единая Национальная Идея. Каждому жителю деревни Большие Ущеры была выделена часть национального литературного наследия для заучивания наизусть и последующей передачи по наследству… Лихо задуманный и закрученный сюжет, гомерически смешные сцены и диалоги, парадоксальная развязка - все это вызвало острый интерес к повести Всеволода Бенигсена: выдвижение на премию "Национальный бестселлер" еще в рукописи, журнальная, вне всяких очередей, публикация, подготовка спектакля в одном из ведущих московских театров, выход книжки к Новому году.
"Новый год, кстати, в тот раз (единственный в истории деревни) не отмечали"…
Всеволод Бенигсен
генАцид
Посвящается моим
родителям, а также Д., которая
в буквальном смысле проспала написание
романа, мужественно засыпая под стук моей
компьютерной клавиатуры.
1
О трагических событиях, что легли в основу этого рассказа, сейчас мало кто помнит. В свое время некоторые газеты, правда, не поленились и отвели несколько колонок случаю в Больших Ущерах, но всё как-то сухо, скомканно, а ведь словосочетание "большеущерский синдром" могло бы легко наряду со "стокгольмским" войти в журналистский лексикон. Один известный телеканал, впрочем, тоже посвятил происшествию в маленькой деревне на юге России получасовое ток-шоу, но в нем принимали участие сплошь умные политологи, именитые психоаналитики и ни одного реального свидетеля тех событий. А когда ведущий начал спрашивать мнение у каждого из присутствующих, оказалось, что все что-то подобное предвидели, все что-то предчувствовали, и вообще все всё знали. Однако никто из этих всезнаек так и не смог ответить на главный вопрос - почему произошла большеущерская трагедия. И почему никто из предвидевших столь печальный финал не попытался предотвратить его. И как случилось, что расследование, начатое по горячим следам, через месяц зашло в полный тупик, а заведенное уголовное дело, распухнув до нескольких увесистых канцелярских папок, развалилось и растаяло, как будто и не существовало вовсе…
Жизнь, конечно, продолжается и, в конце концов, не все ли равно, будут даны ответы на вышеуказанные вопросы или нет, но, может, все-таки стоит взглянуть на события в Больших Ущерах более пристально. И не говорите, что большое видится только на расстоянии, а Большие Ущеры слишком малы, чтоб через них смотреть на бескрайние просторы нашей Родины. Иной фрагмент может поведать об общей картине гораздо больше, нежели самое необъятное живописное полотно.
2
В воскресенье Антон Пахомов, 34-летний заведующий библиотекой, проснулся от сверлящей головной боли. Проснулся не сразу, а, как это всегда бывает, когда просыпаешься от головной боли, после долгого и мучительного барахтанья на зыбкой поверхности сна, то выныривая в хмурую утреннюю действительность, то погружаясь в мутную жижу забытья. Наконец реальность вместе с болью окончательно вырвали сопротивляющееся сознание Пахомова из слабеющих объятий Морфея, и он открыл глаза. С трудом преодолевая земное притяжение, Пахомов приподнялся на локте, облизал пересохшие губы, расцепил слипшиеся от долгого сна ресницы и, отодвинув занавеску, выглянул в окно.
Над Большими Ущерами плыл матовый диск зимнего солнца. Дома и деревья стояли запорошенные первым снегом. Дрожал в желтых лучах солнечного света морозный воздух. Белели не пойми откуда взявшиеся за ночь сугробы. И вообще, было приятное ощущение начала чего-то хорошего. Это ощущение передалось Пахомову, и он попытался сделать глубокий вдох, чтобы удержать его, но поморщился. Боль! Боль циркулярной пилой вгрызалась в измученный мозг, и из-под ее зубцов летели опилки брошенных накануне фраз о смысле бытия, щепки признаний в крепкой мужской дружбе, а также прочая дребедень, липнущая по обыкновению на язык во время посиделок за бутылкой.
Пахомов со стоном откинулся на подушку. Алкоголь явно не успел за время сна полностью покинуть его организм и теперь, подобно случайному туристу в незнакомом микрорайоне, хаотично бродил по венам. Присутствие алкоголя чувствовалось и в подступающей к горлу тошноте, и в отвратительной нестабильности предметов, попадавших в поле зрения заведующего библиотекой. Стараясь избегать визуального контакта с окружающим миром, он повернулся лицом к стене, накрыл голову подушкой и закрыл глаза. Но как только ему стало казаться, что все поправимо и он ускользнет из лап неумолимо надвигающейся действительности, раздался страшный звук. Он был тем страшен, что удачно дополнял и без того невыносимый рев циркулярной пилы в голове у библиотекаря. Это был звук работающего пылесоса. "Мать твою!" - завопил Пахомов и, закрывая ладонями уши, как ошпаренный выскочил из-под одеяла и вылетел в коридор в чем мать родила. В коридоре, слегка наклонившись и неспешно продвигаясь по направлению к кухне, елозила по протертому ковру длинной металлической трубкой пылесоса жена Пахомова Нина. Сам пылесос, похожий на домашнее животное, покорно семенил за хозяйкой на скрипучих колесиках и лишь иногда испуганно заваливался набок, когда хозяйка слишком резко подтягивала его за хобот-шланг.
- Ты что, озверела?! - заверещал Пахомов.
От неожиданности та вздрогнула и, оступившись, чуть не потеряла равновесие. Рука с хоботом-шлангом взметнулась вверх. Животное испуганно завалилось набок.
- Фу ты! Тоша! - охнула Нина. - Напугал, черт голый!
- Тебя напугаешь! Обо мне б подумала! Другого времени, что ли, не могла найти? Блин! - хриплой скороговоркой прокричал Пахомов.
- А вот не могла! На тебя попробуй угадай! Пахомов с досадой махнул рукой, быстро определил направление шнура и в два прыжка очутился у розетки. Там он выдернул штепсель пылесоса, и тот, хрюкнув на прощание, затих.
- Не видишь, что ли, что мне плохо? - спросил Пахомов и, не дожидаясь ответа на риторический вопрос, вернулся в спальню, хлопнув для усиления эффекта ни в чем не повинной дверью.
Там он забрался в еще теплую постель. Ноги подобрал к животу. Одеяло натянул по самый лоб. Но, согревшись, высунул голову наружу. "Ноги в тепле, голова в холоде", - вспомнил Пахомов знаменитую мудрость Петра Первого, который, как известно, после тяжелого похмелья любил разгуливать по нетопленому дворцу в валенках. И надо же - действительно слегка полегчало. Мысль о Петре и физическая встряска организма разбудили дремавшие до сей поры нейроны пахомовского мозга, и те забегали, засуетились. Пахомов в ужасе попыталась прикрыть дверь своего сознания, дабы не хлынул туда мутный поток информационного мусора, который беспрестанно грозил наводнением. Но дверь не выдержала напора, и плотину прорвало: полезли беспорядочные мысли о недоделанной работе, нерешенных проблемах, неотданных долгах и, уж совсем не к месту, о политической ситуации в стране. Среди всего этого разнообразия особняком стоял лишь вчерашний тост "За Пушкина!". "Ох, не к добру", - подумалось тогда библиотекарю. За классиков русской литературы в деревне Большие Ущеры отродясь не пили, но, может, именно оттого тост, предложенный инженером Климовым, пришелся по душе сидящим за столом. "Точно! Пушкин - наш весь!" - закричал тракторист Валера, фамилию которого Пахомов не помнил. "Наше всё", - невозмутимо поправил его фельдшер Зимин. И они выпили. Пахомов уже не хотел пить, но застолье явно двигалось к финалу, а покидать компанию первым было неудобно. И он тоже выпил за Пушкина. "Ай-да-сукин-сын! За негото теперь и страдаю", - думал Пахомов, лежа в постели. Поток мыслей все рос и ширился. Его бурные воды, разливаясь и затапливая берега, постепенно теряли свою силу и замедляли бег. Его поверхность разглаживалась. И когда он, наконец, превратился в море, Пахомов неожиданно для себя уснул. На этот раз глубоко и надолго, пока его не разбудил звонок телефона. К тому моменту голова уже не болела, и Пахомов чувствовал себя умеренно скверно, то есть хорошо.
- Алло, - сказал он натужно бодрым голосом, какой бывает у всякого, кто хочет избежать лишних вопросов вроде "а не разбудил ли я тебя?".
- Здорово, Антон, - хрюкнул в трубке знакомый мужской бас. - Не разбудил? Черепицын, участковый, беспокоит. Дело крайней важности. Так что одевайся и дуй ко мне. Жду. Алло, ты слышишь меня?
"Эх, - подумал Антон. - Как чувствовал! Не надо было пить за Пушкина".
И, промычав что-то утвердительное в ответ, начал одеваться.
3
Почтальонша Катька спала этой ночью отлично. Перед сном почитала какой-то детектив, но ей быстро надоело, ибо это был один из тех плохих детективов, где понять, кто убийца, было хоть и сложно, но совершенно не интересно. В таких детективах преступление не стоит выеденного яйца, а круг подозреваемых настолько широк, что стать им может любой неожиданно всплывший на страницах книги персонаж, например, консьержка из соседнего дома, хотя о ней до этого было сказано два слова, да и то вскользь. Бестолковая сложность подобных сюжетов обычно погружает не в сон, а в какое-то злое бодрствование, и потому Катька быстро бросила бесполезное чтение и прибегла к универсальному средству, а именно посмотрела по телевизору новости. Они действовали на нее успокоительно. Чем тревожней и страшней были вести со всяких там международных саммитов и мест военных действий, чем свирепее и непримиримее звучали угрозы наложить вето, ввести эмбарго, вынести вотум недоверия, объявить кого-то персоной нон-грата и признать что-то нелегитимным, как де-юре, так и де-факто, тем глубже и безмятежнее был Катькин сон. Мир, где всем заправляли непонятные латинские слова, казался почтальонше таким далеким, что и сообщения оттуда она воспринимала, как сообщения с другой планеты, где, ясен пень, все не по-людски. Большие Ущеры на этом кровожадном фоне очень выигрывали в ее глазах. Единственное, что Катьку тревожило, так это ее стремительно развивающаяся беременность и вяло-равнодушное отношение к этому процессу отца будущего ребенка Мити Климова, сына инженера Климова. Митя упорно обходил тему женитьбы стороной, а на прямые вопросы отвечал уклончиво и почему-то во множественном числе, например "Поглядим, как будут развиваться события" или "Будет надо - поженимся", как будто Катька требовала, чтоб на ней женилась вся деревня. Впрочем, Катька (сама детдомовская) хорошо знала Климова-старшего, и инженер уже пообещал ей поговорить с сыном по-мужски. Так что и этот вопрос можно было считать почти решенным. К тому же завтра воскресенье, и Катька еще с начала недели запланировала смотаться с Танькой в райцентр, в магазин для новобрачных, чтобы посмотреть, что да как. Танька, которая хоть и работала продавщицей в местном продуктовом ларьке, изредка за полставки помогала Катьке в письменосном деле. Теперь она обещала заскочить в одиннадцать часов. Так что проспала эту ночь Катька с блаженной улыбкой на симпатичном веснушчатом лице. И проснулась она, как и было оговорено, от стука в окно. Там стояла Танька. Только на часах было не одиннадцать, а начало девятого, и подружка выглядела совсем не празднично.
- Вставай, Кать, - через стекло Танькин голос звучал приглушенно, как из-под воды.
- Ты что, спятила? - зашипела Катька. - Мы ж на одиннадцать договаривались!
- Это не я, это кто-то другой спятил. Меня саму Громиха разбудила. Позвонила, сказала, чтоб мы обе пулей на почту летели, у них там какое-то срочное дело, предписание, в общем, хрень какая-то.
- В воскресенье?!
- А хрень только по воскресеньям и случается. Да не волнуйся, она обещала, что даст нам в другой день отоспаться. Давай одевайся, я тебя здесь подожду.
- А почему тебе?
- А у тебя телефон не отвечает.
- Вот блин!
Телефон у Катьки и вправду барахлил третьи сутки.
С трудом скинув ноги на холодный пол, почтальонша села на край кровати, пытаясь представить, за каким чертом потребовалось открывать почту в воскресный день да еще и поднимать ни свет ни заря ее работников. Но срочно значит срочно. Через десять минут подружки уже неслись на почту и под скрип свежевыпавшего снега делились соображениями насчет срочного вызова.
- Может, закрывают вашу почту? - спрашивала Танька.
- Чего это?
- Ну вишь, больницу-то закрыли.
- Так это когда было, лет уж поди восемь назад.
- И школу.
- А это вообще до нашего рождения.
- И что? Может, теперь черед почты и пришел.
- Сплюнь три раза.
- Что у тебя, кстати, с Митькой-то? - резко сменила быстро надоевшую тему Танька. - Упирается?
- А то. Как баран.
- Зря ты его летом в Москву отпускала.
- Ну ты даешь, Танька! Я ж тогда еще даже не знала, что залетела. А потом, кто я ему, чтоб на вступительные в институт не отпускать? Смешно даже. Тем более, вернулся.
- Брось, Катюха. Вернулся, потому что провалился. Только это ничего не меняет. Тот, кто в Москву один раз смотался, уже, считай, весь там.
- Да нет. Теперь ему до следующего лета здесь торчать, а до того я его уломаю.
- Флаг в руки. Но я тебе точно говорю, Москва как наркотик, один раз попробовал - подсел. У Нюрки из обувного в райцентре хахаль в Москву по делам смотался, а как вернулся, так всю дорогу какой-то странный. Она его и так и сяк, он - ноль внимания. Потом оказалось, какую-то бабу там подцепил, и так она ему в душу запала, что он мучался, мучался, а потом плюнул и сбежал от Нюрки. Обратно в Москву.
- Да ну тебя. Митька ж не такой.
- Ну, это да. Он же страшненький, кто там в Москве на него вешаться будет?
- Чего это он страшненький? - обиделась Катька.
- Ой, ну извини. Может, для тебя он, конечно, и красавец, но я бы с ним только под наркозом. Ладно, ладно, шучу. А в постели-то он как? - толкнула Танька на бегу Катьку в бок. - Может, я не в курсе? Может, он ураган?
- Не знаю, - пожала плечами Катька.
- Вот те раз! А кто же знает?
Катька задумалась. Она спала с Митей всего один раз (этого для беременности, впрочем, хватило), но никому о том, что больше ничего не было, не говорила, а многозначительно молчала, давая понять, что у них все серьезно. К тому же Митя был ее первым и единственным мужчиной, так что сравнительный анализ был физически невозможен. Ту самую ночь она помнила плохо, так как слегка выпила для храбрости. Помнила только легкую боль внизу живота и сосредоточенно сопящее лицо Мити. Продолжалось это недолго, удовольствия было не больше, чем от шоколадной конфеты, но и его хватило, чтоб втрескаться в Митю по самые уши. "Надо бы сказать, что ураган", - подумала Катька. Но решила не продолжать бесполезный спор, тем более что они уже добрались до здания почты.
Там их встретила хмурая и невыспавшаяся начальница почтового отделения Зинаида Громова.
- Что так долго-то? Через Москву, что ли, бежали? Она сурово посмотрела на раскрасневшихся от бега подружек, но, вспомнив, что Катька на пятом месяце, сменила гнев на милость.
- Ладно. Хорошо, что вообще прибежали. Теперь к делу. Мне ночью позвонили, сказали, президент наш какой-то указ вчера выпустил. Коробку видите? - Громиха показала на небольшую коробку на стуле у стены. - В семь утра Бузунько привез. Там извещения для всех нас.
- Че за извещения? - поинтересовалась Танька.
- Получишь - узнаешь, - мрачно пошутила Громиха. - Надо, чтоб эти извещения к полудню были у всех жителей на руках. Желательно без почтовых ящиков, а как заказные. Постучали - отдали. В приказе написано "под расписку". Ну, у нас, слава богу, народу не так уж много, отдаленных хуторов нет - думаю, до всех информация дойдет. Обойдемся без бюрократии.
- А если дома никого? - снова поинтересовалась въедливая Танька.
- Если никого, бросай в ящик. А лучше гвоздем к двери приколоти. Шутка. Но для начала надо эти извещения заполнить. Смотрите и запоминайте.
Она положила на стол одно из извещений:
"Сегодня в___ часов___ минут в___________ состоится общее собрание всех совершеннолетних жителей нашего района, деревни, поселка (нужное подчеркнуть). Явка обязательна. Те, кто по состоянию здоровья или же по иным уважительным причинам не могут присутствовать на собрании, обязаны сообщить об этом по телефону_________ или известить каким-либо иным способом". Пробелы в извещении видим?
- Видим, - утвердительно кивнули подружки.
- Пробелы заполняем таким образом. Время указываем: 19.00, место - клуб. Там, где подчеркнуть, подчеркиваем "деревня". Где телефон, указываем телефон нашего отделения милиции. Они, если надо, районную администрацию, сами известят. Все ясно?
- А что случилось-то? - вдруг занервничала Катька.
- На собрании узнаешь. А ежели не терпится, то можешь, вон, - Громиха мотнула головой в сторону туго перетянутой пачки газет, лежащей на полке для корреспонденции, - газетку, спецвыпуск прочитать. Но это только для вашего ознакомления. С собой не брать, никому ничего пока не показывать и не рассказывать.
Катька с Танькой испуганно переглянулись.
- Оставшиеся извещения не выкидывать - еще пригодятся, вишь, сколько их тут привезли - на Маланьину свадьбу. Заполнили извещения - разнесли. Быстрее управитесь, быстрее домой пойдете или куда вы там собирались. И про себя не забудьте. В смысле, в клуб к семи придите. Всё. Еще вопросы будут?
И Громиха, слегка опустив голову, многозначительно посмотрела на Катьку. Она казалась ей более достойным собеседником. Танька громко чихнула и быстро отрапортовала:
- Нет, Зинаида Павловна.
- Мда, - задумчиво произнесла Громиха, то ли имея в виду чих Тани, то ли что-то еще.
И, повернувшись, вышла.
Девчонки какое-то время потоптались для вежливости, переглядываясь и пожимая плечами. Потом поставили коробку с извещениями на стол и достали оттуда несколько пачек.
- Чего это их так много? - удивилась Катька. - Вот людям бумаги не жалко.
- Много - не мало. Давай уж начнем быстрее - раньше отмучаемся.
- А что там в газете-то?
- Да какая разница?
- Вот ты, блин, странная. А может, война?
- Типун тебе на язык!
- Ладно, дай-ка я гляну, а то прямо не по себе. Катька достала с полки кипу газет и, разрезав ножницами серую бумажную веревку, развернула один из номеров.