Хорошо идти по пустынному городу. Воздух сырой и чистый заполз под рубашку, приятно щекотал кожу. "Пешком успею", - решил Толик. Освободившись от жуткого сна, радовался, дышал полной грудью и чуть не в восторге глазел на хмурый, измочаленный грозой город. Нахохлившиеся птицы ступали вдоль огромных луж. Ветер дул в лицо, отгоняя прочь густые тучи, и за ними вдали, над крышами алела заря. Толик остро почувствовал перемену, подставил лицо, постоял так с минуту и снова юркнул в темный узкий квартал. Петляя около часа вдоль обрыдлых домов, выскочил, наконец, на привокзальную площадь. Здесь уже сновал народ, от столба к столбу перетаскивая пожитки, всюду кучковались грибники, и старые бабки лузгали семечки на огромных торговых мешках.
Толик прыгнул в электричку и приткнулся у окна. В проходе образовалась пробка, какая-то старуха мостила под сиденья сумки, а на нее сзади, лениво, полусонно ругаясь, напирали пассажиры. Наконец, она уладила связанные вместе баулы и села напротив Толика. Тронулись. "Пейзаж, хоть куда", - глядел он в собственное отражение, поплывшее по грязным стенам товарняка на соседнем пути. Толик ехал за город ни с чем, просто побродить в одиночестве, и станции особой не отметил: "Какая приглянется, там и выйду", - решил заранее, еще в городе. Мужики потянулись в тамбур курить. Старуха зло поглядела вслед и, клюнув носом в грудь, что-то зашептала, словно одну бесконечную угрозу. Но Толик, безучастный ко всему, видел только лес, сплошной стеной подступивший к окошку, да на переездах убегающую вдаль расквашенную за ночь дорогу. Она ластилась к пожухлым полям и забирала вверх к деревенькам. Блеснула река, громко застучали колеса на стыках рельс по узкому металлическому мосту. Выпрыгнуло солнце, позолотило все вокруг, сквозь стекло припекая спину. Толик пригрелся и не хотел уже никуда выходить, так бы, казалось, и ехал вечность. Но старуха заохала и полезла под сиденье ворошить вещи. Потянула за мешок, что-то там треснуло и вдруг, будто горох, покатились под ноги зеленые сморщенные яблочки. Толик вздрогнул и разом вспомнил сон, который в глубинах его сознания, наконец-то, обрел ясный и грубый очерк. Он вскочил и начал что было сил крушить маленькие чудовища, вдавливая их в пол и превращая в склизкую кашу.
- Не позволю, - орал он на весь вагон.
- Че бесишься, не допил? - перепугалась старуха, отпихивая его.
- Но-но, полегче, - какой-то мужик схватил Толика поперек туловища и прижал к спинке сиденья, но тот не мог успокоиться и, размахивая руками поверх головы, пытался дотянуться до старухи.
- Убью, сволочь.
- Дурак, - рявкнула она и, перекинув пожитки через плечо, пошла сквозь дрожащий вагон к выходу.
В голове у Толика потемнело, он не заметил, как, лязгнув, вагон остановился, постоял чуть и опять потащился вдоль леса.
- Ты чего, - мужик ослабил хватку, - знакомую встретил? Докуда едешь?
- Нидокуда, - Толик попытался унять дрожь, но где там.
- Тогда давай с нами.
Он подвел его к компании друзей.
- Теща на мозоль наступила?
- Нет, что вы, какая теща, - опомнился, наконец, Толик, - у всех яблоки по садам крадет, бабка жаловалась, давно мечтал встретиться, жаль, конечно, - он посмотрел на затоптанный пол, - яблоки тут ни при чем, сдержаться не мог, такая злость напала…
- Успокойся, - заговорил пожилой широкоплечий мужчина с окладистой в седой волос бородой, - на, выпей.
Толик махнул стаканчик и задохнулся.
- Крепкая, - по-свойски пристроился рядом.
Мужики ехали за грибами, затаренные по полной программе. Топорщились в телогрейках карманы, и все, как один, будто радуясь нечаянной воле, улыбались так широко, что у Толика отлегло от сердца.
- С вами прогуляюсь, если примете.
- Отчего ж, примем. Налегке, кто ж так в лес-то собирается? - поинтересовался мужик напротив, с озорными глазами.
- Тепло, - Толик заулыбался в ответ.
- Сейчас тепло, а через час неизвестно, где прилечь придется, не с корягой же в обнимку отдыхать?
- А вы на что? С вами в обнимку и согреюсь.
- Это ты брось, - мужик вдруг посуровел.
- Я не про то… - Толик испугался неудачной шутке.
- То-то, - мужик, поднялся с места, похлопал его по плечу, - развелось всякой нечисти, их бы лучше ловил, а не за бабками по вагонам гонялся.
Все направились к выходу, и Толик пошел, кляня себя за дурацкий ответ. На перроне разбились, побрели к лесу.
- Женат? - бородач замешкался, сворачивая папироску, затянулся, с прищуром поглядел на Толика.
- Собираюсь, - слегка покраснел тот, подстраивая шаг. Это отчасти была правда. Правдой было и то, что он собирался уже много лет и все никак не мог решиться, - есть одна.
- Не поддавайся, - мужик слюнявил папиросу в уголке рта, - а то будешь, как мы, бегать…все равно, что псы бездомные…
Он смачно плюнул и пошел вперед.
- Не дамся, - не веря себе, так, чтобы отбрехнуться, крикнул Толик.
- А то ведь знаешь, - обернулся тот, - когда на голых досках ее имел, душою в небо улетая, думал, вольную птицу за хвост схватил.
- Курицей оказалась? - хохотнул Толик.
- Мстительным дракончиком обернулась, ее будто в один день подменили: где, блядь, деньги, не донес небось, а ну-ка дыхни и все в том же роде. До нее ни грамма в рот не брал, а тут перестал отказываться, домой возвращался только на карачках, она орет, а я, муки тошнотные переживая, думаю, так тебе, свинья, и надо. А уйти - сил не было, не расчитал силы…
Мужик замолчал. Толик, не умея поддакнуть, тоже молчал и дивился, отчего могучий и крепкий с виду человек не смог, не сумел, не может, не смеет. Такой, казалось бы, в один день дом сложит и порядки свои заведет. Но в жизни все выходило иначе.
От станции ушли далеко. Толик незаметно отстал и сел на завалившееся дерево. Еще час назад, втайне надеясь на необыкновенное сродство с природой, рвался сюда, жаждал отдохнуть душой, поваляться в шелковистой траве. Но сейчас, поглядывая по сторонам, видел лишь мертвые сухие сучья, да торчащие отовсюду иглы, и беспредельная тоска навалилась на него. С некоторых пор Толик задумался об ином, мрачном течение жизни, истинная, или как он называл, метафизическая, цель которого известна немногим и скрыта от людских глаз веселенькой мишурой. Так новомодное платье под разными там прибамбасами скрадывает неизлечимые язвы или изъяны фигуры, и мало найдется храбрецов сорвать одежду и не ужаснуться. Но Толика с некоторых пор привлекала только эта сторона жизни. Наводящие ужас откровения, от которых мутилось сознание, нравились ему. С поистине инфернальной изворотливостью бегал он теперь от очевидных вещей, во всем находя мрачную подоплеку. Взять, к примеру, солнце. Толик засмотрелся вверх. Неподвижное, бледно-желтое пятно. "Вот, - зло думал он, - солнце. Оно на что? Почему всегда улыбается на картинках? Добренькое? Ничего подобного. Ненавистью пышущее огненное око". "А эти, - покосился на деревья, - заманят в лес, гриб отравленный высунут из-под корня, попробуешь и окочуришься, листьями прелыми завалят, следов не найти, кто вспомнит?" "Или еще: из яблок варенье варят, а они вон как могут искушать, никакому Адаму ни приснится:" И во всей этой злонамеренности Толик видел единый, непреклонный закон, действующий против человека: "Все, все против, куда ни глянь, чтобы ни делала, гнида паршивая, какое бы добро ни сеяла, а все прах, почему так?" На этот вопрос Толик не мог ответить, как ни старался и дал, наконец, волю распиравшим его чувствам: пинал сосенки, горстями рвал траву, плевал направо и налево, вверх и вниз, сердито кидался в разные стороны.
Из леса вернулся далеко за полдень, так и не получив ответы на вопросы, что колом стояли внутри, мешая дышать. И сразу зазвонил телефон. Это была Марина или Мартина, как она любила себя называть.
- Где был?
- В лесу, - Толик замолчал.
- За привидениями гонялся? - попала она в точку.
- Мать надо проводить, придешь?
- Приду, - Мартина повесила трубку.
Толик познакомился с Мартиной два года назад. Она работала ветеринаром на маленькой районной станции и в первую же встречу заворожила его рассказами о полосных операциях. Толик, затаив дыхание, слушал длинные описания анатомических особенностей мышей, кроликов, собак и иной живности. Ночью, в постели, она рисовала пальцем по голому толиному животу печенку, поджелудочную, сердце и половые органы в том месте, в каком располагались бы они, будь Толик котом. Мартина любила лошадей. Ее часто приглашали на конный завод осматривать племенных жеребцов. Некоторых приходилось кастрировать, чтобы не будоражить табун. Каждый раз, орудуя скальпелем, она восхищалась физической мощи этих животных, и как-то раз призналась Толику, что с радостью поменяла бы свое тело на лошадиное.
- Тогда бы ты точно никуда от меня не делся, - говорила она в запальчивости. Толик и не думал никуда деваться.
Ровно в шесть Мартина позвонила у двери, и они поехали к матери в Марьино. Та провела здесь всю свою жизнь, сначала в деревянном бараке, потом в коммуналке, а сейчас в двухкомнатной квартире, напротив нового торгового центра. Вокруг было неуютно, голо, сквозняки везде, не погуляешь.
- Хочу частно практиковать, - сообщила Мартина в метро, - тогда сможешь присутствовать, а то ходишь, как неприкаянный.
Толик обрадовался. Он давно хотел увидеть ее в работе.
Лиданька решила не говорить Толику о изменившихся планах. "Проболтается", - она боялась, как бы Наташка не проведала. "Пусть проводит до вокзала, на электричку посадит, выйду на следующей станции и вернусь, успею на свой поезд". Для отвода глаз Лиданька с утра позвонила Наташке и пожаловалась, что поехала вкалывать на огороде у матери, вот тебе и отпуск. Наташка ждала Бориса, наводила марафет и укладывала вещи. Лиданька улыбнулась, повесив трубку: "Жди у моря погоды!" Она надеялась на Гальку. "Эта не подведет, побоится и придержит Борьку у себя, пока не вернусь". Лиданька подстраховалась и разрешила Гальке ебаться с ним один на один. "Две недели - не срок. Вечно голодная, точно с цепи сорвалась".
В последнюю минуту пришли Толик с Мартиной, подхватили вещи и поехали. В метро Толик занервничал, поглядывая на мать. Опять пришел на ум сон. Воспоминания всплыли, словно трупные испарения. Безумным ужасом повеяло на него, едва она заговорила.
- Всю жизнь в одиночку, женишься и тебя потеряю.
- Отчего потеряете, Лидия Васильевна? - оживилась Мартина, - наоборот, еще и дочка будет.
- Не себя ли пророчишь? - Мартина не нравилась Лиданьке. "Мужиковатая и нахальная, разве тебе такую надо?" - ворчала она. Лиданька сама не знала, чего хотела, всякая была не та, в любой видела изъян.
- Какая вы, однако, Лидия Васильевна…
- Какая, ну-ка? - Лиданьке не терпелось напоследок полаяться, - вот, что я тебе скажу, не суйся, куда не спрашивают.
- Я и не суюсь, - заволновалась Мартина.
Толик обалдело глядел на двух сцепившихся женщин, думая, что мать, пожалуй, посильнее будет…
На перроне она всем своим коротеньким телом повисла на сыне и вдруг тихонько заплакала в рубашку. Толика до судорог пронзило ее прикосновение, и перед глазами замаячили тугие соски. Сдержавшись, ласково погладил поредевшие от химической завивки волосы, подул в лицо, осушая слезы и улыбнулся.
- Чего ты, словно на войну уезжаешь?
Она с удивлением почувствовала, как задрожал сын.
- Как ты без меня? Не женишься?
Толик жестоко боролся с собой.
- Хочешь в деревню приеду?
Лиданька моментально изменилась в лице.
- Нет, нет, что ты? С какой стати? Одна справлюсь. Делами занимайся, дел-то, небось, полно? - затараторила она, отстраняясь, и, чтобы скрыть волнение, заспешила в вагон. Проехав две станции, вышла, пересела в другую электричку и благополучно вернулась в город. Через три часа скорый поезд понес ее в сторону жгучего юга.
К утру в вагоне стало нечем дышать. "Мог бы и на купе раскошелиться, - обливаясь потом, чертыхалась Лиданька, - там хоть раздеться можно". Соседи за легкой перегородкой с самой Москвы пили, горланили песни и угомонились только час назад. Среди ночи Лиданька не выдержала и сходила за проводником, но тот сразу же подключился к компании и сейчас спал мертвым сном. Маленькая девочка, лет десяти, неприкаянно бродила с листочком бумаги в руках. Она тыкалась ко всем, легонько трясла за плечо, все бесполезно, никто не откликался. Взгляды ее и Лиданьки нечаянно встретились, и Лиданька поспешно отвернулась к окну. Но девочка подошла, и заговорила.
- Моя мама-писательница, вон она, - ткнула в всклокоченную рыжую голову, повисшую с лавки, - хотите почитаю?
Деваться было некуда.
- Это дневник, - девочка по-взрослому нахмурила бровки и тоненьким голоском с выражением начала:
По поводу мастурбации или любви
к натуральным продуктам
В нашей стране идиотов нет! От себя добавлю - и быть не может. Судите сами. Однажды, еще в пору моего детства я пошла со своей тетей на базар. Стоял жаркий летний день, и народу было много. Тетка таскала меня по базарным рядам часа два и, наконец, остановившись около какой-то бабы, принялась тщательно рассматривать фрукты, отбирать и складывать их в отдельную кучку. Вдруг она заметила длинный зеленый огурчик, обхватила его кольцом из среднего и большого пальцев, прищурилась на свет и поинтересовалась по чем? Баба разлепила глаза и заметно оживилась - для чего тебе? Тетя помялась и тихо призналась - для этого. Баба посмотрела с сочувствием - вчерашний день, милочка, этот почти задаром отдам. А что есть и другие? - тетя что есть силы налегла грудью на прилавок и заглянула через него. Я, естественно, во все глаза пялилась туда же. В тени, на аккуратной фанерке, в ряд были выложены свежие огурчики странной и диковинной формы, одни загнутые с одного конца, другие с обоих, иные заканчивались заметными уплотнениями, вроде шариков, а один был похож на корень мандрагоры с двумя параллельными стволиками, как вилочка. Тетя моя просто обалдела - ну что? Какой будем брать? - она вопросительно посмотрела на меня, но тут же спохватилась и обратилась к бабе - и как это у вас все получается? - Божьей милостью и смекалкой, - разухабилась баба, - он ведь как, огурец-то, растет. Если его равномерно поливать, то он и вырастет прямой и холеный. А кто сейчас на такое падок? Говорю вам - вчерашний день. Вот и кручусь. Какой хошь, такой и получишь. Важно знать, как поливать. С какой стороны и когда. Тот двойной видите? С ним мучилась несколько дней. Но получился на славу. Главное, никакой химии. А вот еще, слышали про Чкаловку? - баба взяла веточку черешни. Черешня была очень крупная и черная, - в пизду не пробовали? Я попробовала раз, так после этого своего мужика месяц к себе не подпускала. Ягодки катаются внутри, а я заливаюсь от смеха, немного щекотно, но приятно, а когда кончать стала заорала так, что соседка с улицы прибежала, думала убивают. - Послушай, - ввязалась торговка справа, - репка тебе тоже понравится, она вон какая крепенькая и круглая, с кулак, ей тоже удобно себя ебать. - Да где ж ты такую пизду-то видела? - возмутилась баба. - Каждый день вижу, когда в зеркало гляжусь, да к тому же я не всем и предлагаю, - огрызнулась торговка. Тетка при этих словах зарделась. - Ну, берете или нет? - Тетка сгребла все и рванула меня за руку. Всю дорогу она торопилась и нервничала - Ну же иди быстрее, слышала, что они говорили - куй железо, пока горячо. Когда мы пришли домой, она все помыла, уложила на блюдо и сказала, что обедать будет одна в своей комнате. Через несколько минут я тихонько заглянула в щелочку. Тетка как раз пристраивала между ног мой любимый огурчик, похожий на вилочку. Мне стало его очень жаль, и я заплакала.
Девочка закончила и глазами полными слез смотрела на Лиданьку. Та сидела с огненным взором, потрясенная. Небывалая дрожь охватила ее, подняла дыбом рыжие волосики на руках, пот, с которым не в силах была справиться еще несколько минут назад, обернулся сладостной росою, а на автора бессмертных строк Лиданька и взглянуть не смела. "Вот оно! Вот куда мне надо!" - рвалась и пела душа. Иной мир, абсурдный, резкий, непредсказуемый, открывал перед ней двери и с решимостью, которой могли бы позавидовать боги, Лиданька ринулась туда.
II
Зарядил дождь, на этот раз колкий и гадкий. "Что вверху, что снизу, одно и тоже", - печально думал Толик. Проводив мать, заперся в квартире один. Грандиозная ее фигура преследовала теперь неотступно. Днем, мечтая любой ценой освободиться, крыл ее последними словами, не зная покоя, выдумывал все новые и новые омерзительные истории. (Заметим в скобках, какой высокой славой покрылись бы сии фантазии, возьми он на себя труд записать их.) Но чем дальше Толик углублялся в лабиринты материнской жизни, тем сильнее засасывала его essentia mater, и все меньше надежд оставалось на избавление. Ночью Толик опять думал о матери, но уже по-другому. Вдруг видел ее совсем девочкой, плоской, как щепка, с веснушками по всему лицу. Она ходила в детский сад, лечила кукол, строила песочные крепости, играла в войну и выносила раненых с лужайки… Толик, сраженный неприятелем, шлепнулся в траву. Лидочка мигом вытянула его с поля боя за руку и начала медицинский осмотр. Открыла рубашку, припала крошечным ухом к груди, расстегнула короткие штанишки и, широко распахнув глазки, пытливо смотрела на худенького белого червячка между Толькиными ногами. "Резать!" - крикнула по-военному коротко, и, подняв червячка за шкирку, полоснула острым стеклышком. Толик не почувствовал боли, он слушал мелодичный, возвышенный стрекот кузнечиков.
Еще ему хотелось Лидочку защищать, такая она была маленькая и нервная. После рабочего дня он зашел за ней. "Папа", - девочка вертляво бросилась навстречу и повисла на локте. Они устроились в тенистой беседке убогого, умирающего в городской копоти, сада. Толик воровато огляделся и посадил Лидочку на колени. Тонюсенькой попкой она крутилась на взволнованном члене и поедала мармелад из его рук, что небесная птичка. "Мне неудобно!" - закапризничала она и соскочила с колен. Увидев проступающий под брюками член, засмеялась, схватила ветку с земли и начала озорно хлестать его к выходу, как застоявшуюся скотину. Уговаривая быть с ним поласковей, Толик замирал под легкими ударами… Лидочка вдруг приблизила к нему взрослое некрасивое лицо.
- Не слушается, не порядок это…я вот проучу его!
Наказания каждый раз, как две капли воды, походили одно на другое. Лидочка, грызя ноготь, строго смотрела в одну точку минуту другую, а потом, освободив одежду, силком выпихивала член наружу.
- Ничего не получишь сегодня, н-и-ч-е-г-о.
Толик пуще всего пугался этого, представляя "н-и-ч-е-г-о", как тотальное умерщвление и полное ничто.
- Как ты смеешь? - шептал он.
- Что? - хохотала Лидочка, - я тебя породила, я тебя и убью, бороться с твоими выкрутасами некогда…
Толик сдавался, умолял о пощаде, клялся, что в следующий раз этого не повторится.
- Так-то лучше, - Лиданька засасывала член в глотку и по-жабьи пучила глаза. Толик же томился ожиданием чего-то сущего, чему и названия на человеческом языке не было.
"Все прах, все прах:" - кружилось в голове.