– Да нет, – ответил Мих. И, подумав, добавил: – Неприятно.
– Ну, это пустяки! – успокоился Витек. – Твои часы в ремонте – вот и поноси пока эти. Зато браслет какой! Закачаешься!
– Что ж теперь – так всю жизнь и таскать эту пакость? – возмутился Мих.
– Почему же пакость? Вполне приличные часики.
– Приличные? Ну, и бери их себе, носи, если охота!.. И потом, кто-то ведь их потерял… Пошли в милицию.
– Да ладно тебе! – Витек взял товарища за руку, поднес часы к глазам. – Браслетик – люкс! Точно японский… А глаза у змеек – ну, просто живые!
Он вплотную приблизил красновато переливающийся крестик. Вгляделся…
…Перед ним была ночь. Крупные разноцветные звезды словно бы пульсировали, лучась на непроницаемо-черном небе. Где-то в беспросветной тьме угадывались движения, шорохи – жизнь. В носу защекотало от резковатого, но приятного запаха…
Витек зажмурился и – чихнул.
– Вот это да! – восхитился он, утирая нос ладонью. – Во дают самураи! Там живые картинки! Даже с запахом… Да ты сам погляди!
Мих нехотя приблизил браслет к глазам. Но разглядеть ничего не успел. Витек толкнул его в бок:
– Глянь-ка туда!.. Вон там бомж сидит. Как-то странно он на нас поглядывает.
Бомж, действительно, был совершенно хрестоматийный. Небритый, весь какой-то засаленный. На ногах – разбитые опорки, на голове – потерявшая форму шляпа. Вот только взгляд… Трезвый, ясный, пронизывающий.
Мих предположил:
– Это его часы, наверно…
– Ну да! – насмешливо скривился Витек. – Семейная реликвия… Наследство покойного дедушки графа Пшепрошепаньского!
Мих пожал плечами, снова бросил взгляд на бомжа.
– Эй! А где он?
Бомж исчез.
Солдаты переглянулись. Потом Витек громко рассмеялся и сказал:
– Дойдем мы сегодня до буфета или нет?..
У стойки со снедью нетерпеливо переминалась порядочная очередь. Витек по своему обыкновению спокойно прошел вперед и протянул продавщице свою купюру из-за плеча благообразного среброволосого мужчины в темно-сером, непривычно элегантном для вокзальной пестроты костюме. Мужчина недовольно обернулся, левой рукой попридержал Витька:
– А не стать ли вам в очередь, юноша?
Выговор у него был изысканно-интеллигентный, голос прямо-таки переливался от богатства интонаций. Витек совсем было уже собрался укоризненно протянуть: "Ну, что ж вы так, господин профессор! Военных надо уважать…", – но не успел. Рукав у "профессора" задрался, из-под белоснежного манжета с массивной, истинно мужской запонкой зеленовато вспыхнул браслет.
– Змейка! – ахнул Витек.
Часы, разумеется, были другие – золотые, с квадратным корпусом и стилизованным под старину циферблатом. Но сам браслет…
Мих невольно поднял руку, сравнивая. "Профессор", напротив, быстро сунул свою кисть в карман. Коротко рыскнув взглядом туда-сюда, он привычным движением мизинца поправил на переносице очки в золотой оправе и, рывком отстранившись от стойки, решительно зашагал к выходу. Вальяжный, чисто выбритый, с седыми висками, в руке – атташе-кейс… Он, бесспорно, не вызвал бы ни у кого подозрения, даже если бы побежал. "Спешит на поезд", – решил бы самый бдительный милиционер.
Солдаты переглянулись. Не сговариваясь, бросились следом.
Увы, "профессор" тоже исчез. Порыскав по вокзалу, солдаты вышли на прилегающую к нему площадь.
– Шпионы! – радовался Витек. – Точно шпионы!.. А браслеты – опознавательный знак. Вроде пароля.
– Если это пароль – тогда чего же он удрал? – возразил Мих.
– Ну, как чего? Мы же в форме!
– Ну и что? Шпион может быть в чем угодно. Хоть в форме, хоть в обносках… Как тот бомж… – Мих покачал головой и решительно заявил: – Нет, здесь что-то другое… Может, это инопланетяне?
– Да ладно тебе! – засмеялся Витек. – Много фантастики читать вредно для здоровья.
Уже совсем стемнело. На привокзальной площади и окрестных улицах было тихо и пустынно. По городским, разумеется, меркам. Тусклые огоньки фар не столько светили, сколько слепили.
Солдаты подошли к автобусной остановке, стали чуть в сторонке, у газетного киоска.
– Так мы и не перекусили, – позевывая, вздохнул Витек. – И мороженого не отведали. А мой воспитанный на строгом режиме организм требует подкрепления и ночного отдыха. Так что поехали в часть.
– А в милицию? – напомнил Мих. – Расскажем все, как было дело, отдадим браслет.
– А ты отдай его мне! – хохотнул Витек.
Мих еще раз покрутил будто намертво прилипший обруч.
– Ну, там что-нибудь придумают.
– Придумать-то, может, и придумают, только смеху буде-ет! – замотал головой Витек.
– Ну и пусть! Смех смехом, а…
Мих остановился на полуслове.
– …Гляжу, ты совсем опустился… – произнес где-то поблизости знакомый баритон.
Солдаты разом обернулись – и так же дружно отпрянули в тень, к пустому, закрытому на ночь киоску. Шагах в пяти от них, у столбика со скособоченной табличкой, обозначавшей остановку автобусов, стояли "профессор" и бомж.
– Соблюдаю правила игры, – ответил бомж сиплым тенорком. – Поглядел бы я на тебя в моей шкуре!
Он зашелся в кашле, потом смачно харкнул куда-то через плечо.
– Это верно, – согласился "профессор". Помолчав, спросил: – У тебя все в порядке? А то я вроде бы видел твой крук…
… – Как вы сказали? Крук? – переспросил следователь.
– Вроде бы так… – ответил Витек. – А может, как-то иначе…
– Хорошо, продолжайте…
…– Видел я твой крук у какого-то солдата.
– Обронил ненароком, – зевнул бомж. – Да теперь уже все равно. Он же настроен…
Окатив ожидающих мутным потоком желтоватого света, подъехал пышущий жаром автобус. Набежала толпа, началась привычная давка.
– Что будем делать? – засомневался Витек.
Мих молча потащил его к автобусу. Они с трудом втиснулись в пахнущее бензином и горелой резиной чрево, упругие створки дверей, подергавшись, сомкнулись. Автобус взревел и тронулся.
Народу набилось – ни охнуть, ни вздохнуть. Однако на бесчисленных ухабах все утряслись, притерлись, и солдатам вскоре удалось выбраться на заднюю площадку, к самому стеклу. Оттуда было удобно, оставаясь незамеченными, следить за подозрительными незнакомцами, которые, устроившись на сиденье, о чем-то потихоньку переговаривались.
Так прошло минут двадцать. Витек уже начал подремывать. Но тут Мих толкнул его в бок.
– Сходим!
Покинув автобус, неизвестные быстро прошли вперед, до перекрестка, свернули направо, на боковую улочку. Здесь было потише и потемнее. Где-то неподалеку один за другим с короткими интервалами грохотали поезда.
Незнакомцы двигались уверенно. Больше вокруг не было ни души, и солдаты старались шагать чуть ли не на цыпочках, держась поближе к стенам домов. Порывистый ветер задувал за отвороты мундиров, у Витька по спине забегали мурашки.
Пройдя чуть больше квартала, незнакомцы свернули в проход между домами. Когда солдаты поспели туда, их уже и след простыл. Друзья подкрались к ближнему подъезду, прислушались. На лестнице звучали шаги, потом хлопнула дверь.
Солдаты зашли в подъезд, поднялись по темной лестнице на третий этаж, остановились. Переглянулись.
– В милицию, что ли, сбегать? – предложил Витек.
– А где она?
– Ну-у… Позвоню из автомата.
– Вот что…
Мих решительно шагнул вниз. Каблук у него соскользнул со ступеньки, он потерял равновесие и, чтобы не упасть, ухватился обеими руками за перила. Что-то громко щелкнуло, даже вроде сверкнуло. Мих выпрямился, поднял руку… Браслет исчез.
Солдаты мигом скатились по лестнице на первый этаж. Там на заплеванном полу лежала разбитая "Ракета". Браслета не было.
Разглядывая изувеченные часы, Мих сдвинул фуражку на затылок. Глаза у него расширились, губы задрожали. Витек, глядя на него, и сам разволновался.
– Ты сильно-то не переживай, – похлопал он Миха по плечу. – Постой здесь, покарауль, а я сбегаю позвоню… Или сам сбегай…
Мих схватил Витька за руку, крепко сдавил ему запястье. Ладонь у него была сухая, горячая.
– Ты знаешь, кто они?.. Ну, эти… Они точно не люди! Скорее всего, роботы… С другой планеты… Выработали свой ресурс и улетают обратно к себе… А может, самоликвидируются…
Вот когда Витек испугался по-настоящему. У него даже левое колено задрожало мелкой дрожью.
– Ты что? Какие роботы! У тебя что, крыша поехала от этой твоей фантастики?
– Это разведчики… Не шпионы, а с другой планеты, – быстро и уверенно заговорил Мих. А браслет – это какой-то прибор… Пошли!
Он потащил Витька обратно на третий этаж.
– Будем ждать!..
Витек засопел. Его трезвый, уравновешенный рассудок не воспринимал сумасбродных идей Миха, выталкивал их, как вода выталкивает пробку или поплавок. Витек ухватился за перила, огляделся.
Замусоренная лестничная клетка. Обшарпанные стены с непременными образчиками настенной классики типа "Леха козел" и "Вася + Лена = любовь". Прямо перед ним – темно-коричневая дверь с круглой нашлепкой английского замка и металлической цифрой "9" с обломанным хвостиком… Другие планеты?.. Роботы-разведчики?.. Ерунда какая-то! Чушь, мираж… Умопомрачение!
Витьку вдруг страстно захотелось на свежий воздух, прочь от всей этой непонятной, пугающей тишины.
– Пошли отсюда! – потянул он Миха за рукав.
Тот отрицательно покрутил головой.
– Ты иди… Позвони в милицию. А я покараулю…
… – И я ушел… Если б я знал!
– Товарищ Шелудько! Успокойтесь!.. Продолжайте…
– Когда мы с милиционерами прибежали, Мих сидел на ступеньке, уткнув голову в колени. Живой. Но – будто каменный. Молчит… И глаза мутные… Вот и все…Остальное вы лучше меня знаете… Бомжа нашли в квартире мертвым. А "профессор"… Товарищ лейтенант, вы нашли "профессора"?
– Нашли, – сухо сообщил следователь. – Перерезанный напополам труп на железнодорожной колее.
Витек приподнялся со стула, сдавленно произнес, заглядывая лейтенанту в глаза:
– А браслет?
– Браслет? – лейтенант покрутил авторучку. – А вы уверены, что он существовал, этот самый браслет?
Витек напрягся всем телом, собираясь что-то сказать, потом вдруг поник, опустил голову. Тяжело перевел дух.
– Не знаю… Ничего не знаю… Был?.. Или не был?..
Потом вдруг встрепенулся.
– Значит, все ясно? Простое убийство? А, товарищ лейтенант?.. "Профессор" кокнул своего сообщника, а сам потом попал под поезд… Да?
– Все может быть.
– Или шпионаж… – глаза у Витька посветлели. – Точно! Они были шпионы! – он тряхнул головой. – Только вот Мих… Он в госпитале… И память, говорят, потерял…
Отпустив солдата, лейтенант некоторое время сидел, уставясь в одну точку. Потом встал, прошелся по кабинету. Наконец взялся за телефон.
– Товарищ полковник! Докладывает лейтенант Орлов. Я тут разбирался с этой историей… Так точно, сплошная путаница… Может, передать нашим коллегам? Да, в контрразведку… Да, основания есть… Ясно… Понятно… Так точно… Есть!
Следователь положил трубку и удовлетворенно потер руки.
Fare-Thee-Well…
"В 17 году Третьей космоэпохи произошло разделение вида homo sapiens на два подвида: "хайтеков" (в обиходе "теков") и "натуралов" ("натов"). Обе ветви человечества по происхождению полиэтнические, многорасовые.
Основной целью "теков", составляющих подавляющее число населения Земли, а также других планет Солнечной системы, является развитие научной мысли и технический прогресс. В связи с ухудшением природных условий и снижением содержания кислорода в воздухе "теки" переселились в подземные мегаполисы с искусственной атмосферой, а также на Луну, Венеру и Марс. Их общая численность – около 15 миллиардов человек. Основной язык – английский.
"Наты" видят свою задачу в восстановлении способностей мозга, утерянных человечеством в эпоху неолита, в дальнейшем развитии и совершенствовании организма человека. Они полностью приспособились к пониженному содержанию кислорода, изменению климата и катастрофическим природным явлениям. Их общее число составляет 500–600 тыс. человек, разбросанных по всему Земному шару. Основной язык – русский".
Из учебника истории для 3-его класса общеобразовательной школы. Авторский коллектив под руководством академика Дж. Буша. Научный редактор профессор В. Путин. Издание 5-е, исправленное и дополненное. Издание Академии педагогических наук, 999 999 год Пятнадцатой космоэпохи.
Они стояли и молча смотрели друг на друга.
Огромный космопорт был непривычно тих и пустынен. Лишь один разведывательный катер застыл на стартовом столе, как спринтер, ожидающий сигнала. Тусклое желтое солнце, стоящее в самом зените, изредка выглядывало сквозь прогалы в густых темно-сизых тучах, но его робкие лучи не приносили на землю ни тепла, ни света. Слегка пуржило, и снежинки, тая, медленно, точно слезы, стекали по голым, зеленовато-бледным щекам одного из людей и раскидистой, подступающей к самым глазам бороде другого. До старта катера оставалось всего-ничего…
Они одновременно шагнули навстречу друг другу и обнялись – стройный, высокий пилот, казавшийся нагим в блестящем, подогнанном точно по фигуре скафандре, и приземистый, кряжистый провожающий, похожий на медведя в своем тулупе мехом наружу. Пилот уткнулся носом в холодную, мокрую бороду и тихо спросил:
– Ну, что, Иван? Не передумали? На линкоре всем хватит места.
– Нет, Джон.
– Все человечество уже там.
– Мы желаем ему счастья.
– Значит, остаетесь?
– Значит, остаемся.
Пилот поднял голову кверху, поймал взглядом бледный кружок висящего над ними светила.
– Дни Солнца сочтены. Взрыв может произойти в любое время. Очень скоро.
– Мы знаем.
– Та, новая планета, почти такая же, как Земля.
– Верю. Почти.
– Там есть вполне дикие места.
– Верю. Но мы – земляне, Джон, здесь мы родились, здесь и умрем.
– Вместе с Землей?
– Значит, вместе с Землей…
– Ну, что ж, Иван, прощай.
– Прощай, Джон. Fare-thee-well, and if forever…
– …Still forever fare-thee-well, – тихо откликнулся пилот.
По старинному обычаю они трижды прижались друг к другу щеками и отступили каждый на шаг. Пристально глядя на пилота, Иван порылся за пазухой и вынул крохотный колокольчик.
– Держи, Джон. Миллионы лет назад с этим колокольчиком ездил у нас на Валдае мой пращур-ямщик, – он тряхнул рукой, раздался мелодичный серебряный перезвон. – Не забывайте там, на новой планете, свою колыбель…
Пилот молча принял подарок, мгновение постоял, разглядывая его, потом резко отвернулся и почти бегом кинулся к катеру. Проглотивший его люк бесшумно закрылся. Космолет, как спринтер под выстрел стартового пистолета, рванулся вперед и исчез в затянувших все небо тучах.
Иван проводил его взглядом, вытер ладонью лицо и бороду, чуть подпрыгнул и легко взлетел в высоту. Поднявшись метров на двадцать, он застыл в воздухе, осмотрелся и направился на восток. Внизу нескончаемо тянулась заснеженная равнина. Кое-где виднелись дымки или огоньки – признаки жизни. Пролетая над одним из дымков, Иван послал туда свою мысль: "Здравствуй, Танита! Как сын?" Ответ пришел мгновенно: "Здравствуй, Иван! Спасибо, хорошо. Спит, ест и писается". Иван улыбнулся и полетел дальше.
А в чуме над зыбкой склонилась молодая меднокожая женщина. Перепеленывая сына, она чуть слышно напевала старинную песню, которую знали и любили все в ее роду: "Пароход хорошо, самолет хорошо, звездолет хорошо, а олени лучше…"
На Земле завершался первый год очередного миллионнолетия.
Ах, война…
Ерофеев лежал на спине, смотрел в темноту и не мог уснуть…
Всего три часа, как из родного волжского городка он попал в эту уютную московскую квартирку: соседи всучили небольшую посылочку для столичной родственницы. "Заодно и переночуешь, – пообещали они. – Чем по гостиницам-то…" Удивительно милая хозяйка, на вид лет семидесяти, может, с небольшим хвостиком, приняла гостеприимно. Вместе поужинали и как раз пили чай, когда Ерофеев почувствовал взгляд…
На стене, прямо напротив него, в простой деревянной рамке висел увеличенный фотопортрет человека лет тридцати в гимнастерке с довоенными "кубарями" в петлицах. Узкое, длинное лицо, гладко зачесанные назад светлые прямые волосы, ровный, чуть длинноватый нос, тонкие, строгие губы. И взгляд. Пронзительный взгляд светлых, немигающих глаз. Взгляд, в котором и радость, и надежда, и сомнение, и страшная, беспросветная тоска…
Две недели они шли на восток, к своим. Обходя стороной деревни, на день закапываясь в стога, штыками выковыривая из бедной, похрустывающей песочком земли на редкость крупные клубни картошки. Семь человек, семеро пограничников, семерка бойцов, чудом уцелевших в первом бою той войны, которую потом назовут Великой Отечественной, они упрямо двигались вслед за то почти стихавшей, то снова оживающей вдали канонадой. Шли по ночам, судорожно стискивая ложа винтовок и вскидываясь от любого лесного шороха. Скулы потом ныли целый день, так стискивали они зубы, словно бы это помогало хоть что-то разглядеть в нескончаемой, непроглядной тьме.
И был рассвет, и было шоссе. И Мокейчук, старший среди них, сержант-сверхсрочник, крепко сшитый полтавчанин с мохнатыми, поседевшими от пыли бровями, обведя внимательным взглядом их заросшие, изнуренные лица, поправил висящий на ремне за спиной ручной пулемет, с которым все последние дни не расставался ни на минуту, и сказал, часто помаргивая покрасневшими веками слезящихся глаз:
– Все, хлопцы, пора воевать…
С громким стуком поставив, точнее уронив свою чашку на блюдце, Ерофеев уперся ладонями в стол, словно хотел встать. Но не встал. Чуть пригнувшись и склонив голову набок, он подался вперед, навстречу взгляду. Хозяйка повела глазами к стене и объяснила спокойно и просто:
– Муж… Пропал без вести… – И привычно, как бы по традиции, добавила: – Вы на фронте его не встречали?..
Разбившись на две группы и по-братски разделив небогатый боезапас, красноармейцы залегли в кустах по обе стороны шоссе. Ерофеев, как когда-то бывало в секрете, подложив шинель, удобно устроился на мокрой от росы траве и чуть выдвинул в сторону локоть, чтобы чувствовать бок своего почти что земляка, Саньки Козырева, железнодорожного кочегара из Сызрани, пришедшего на заставу из учебки совсем недавно, с последним пополнением. Холодная сырость все-таки медленно просачивалась сквозь плотную ткань пообтершегося обмундирования, ознобом расплывалась по телу.
Вокруг стояла такая тишина, едва воспарившее над кронами деревьев солнце пригревало так ласково, а бок у Саньки был такой прочный, надежный, что озноб вскоре прошел и Ерофееву показалось: так бы и лежал всю жизнь, ловя осторожный шелест листвы, впитывая умиротворенные переливы зеленого, голубого и желтого и слизывая языком с запекшихся, пощипывающих губ удивительно вкусные росинки…
Убирая со стола посуду (нежный, мелодичный звон чуть слышно проскользил по комнате), хозяйка рассказывала Ерофееву, который теперь уже прочно сидел на диване и лишь изредка поглядывал на портрет: