– Привет, Михал Борисыч! – внезапно притормозил его чей-то рокочущий басок. Миша вздрогнул и насторожился. Дело в том, что он как стал Мишей с пеленок, так Мишей и дожил до своих пятидесяти с гаком. Обращение по имени-отчеству, как правило, не сулило ничего, кроме хлопот и неприятностей.
Миша опасливо повернул голову: из весьма солидного учреждения, незатейливо именуемого в обиходе "Белым домом", степенно выходил Сергей Иванович Панкратов. Сановито улыбнувшись, он обронил:
– Все рисуешь героические портреты наших передовых современников?
В кресле председателя бывшего колхоза, а ныне кооператива Сергей Иванович сидел еще с достопамятных "кукурузных" времен. Уже тогда он весьма удачно выбрал себе специализацию. Соседи выращивали кто пшеницу, кто овощи, кто бычков. Панкратов выращивал "маяков". В его хозяйстве числились "маяк" – доярка, "маяк" – тракторист, даже "маяк" – бухгалтер.
Сам он, понятное дело, тоже хаживал в передовиках. Располагался в президиумах, делился опытом на слетах, симпозиумах и конференциях самого разного уровня. Речи насобачился произносить такие гладкие и правильные, что хоть сразу же тискай во всесоюзной "Правде" заместо передовицы. И с начальством дружил крепко. На взаимной основе. Оттого и не обходили его всяческими знаками отличия. Уж на что плотный был мужик, сытый да дебелый, с неохватной шеей и кирпично-багровым румянцем во всю щеку, а в парадный пиджак велел, как поговаривали, вшить на спине, меж лопаток, свинцовую пластину: противовес для орденов и медалей. А иначе ходить бы ему полусогнутым, что, согласитесь, для номенклатурного работника по меньшей мере неприлично.
– Здравствуйте, Сергей Иванович! – откликнулся Миша, успокаиваясь. Про Панкратова он еще до перестройки успел написать пару прославляющих очерков. – Как дела?
– Трудимся! – бодро прогудел Сергей Иванович.
Мишин наметанный глаз тут же подметил, что привычный иконостас бесследно исчез, на строгом темно-синем "партийном" пиджаке под распахнутой дорогущей шубой теперь, кроме пуговиц, не за что было и зацепиться. Скромненько и со вкусом, в духе времени.
– Ну, а ты как? На фельетоны не перешел?
– Да нет, – вздохнул Миша. – Поздновато профиль менять. Статейками на темы экономики пробавляюсь.
– Тогда годится! Поехали ко мне! – предложил Сергей Иванович. – Прямо сейчас. Денька три поживешь – фактурой для гвоздевого материала обеспечу.
Многолетнее общение с представителями прессы заметно обогатило словарь председателя.
– Да сейчас как-то не с руки, – смутился было Миша. – Чего так срочно-то? Меня дома ждут…
– Поехали! Поехали! С Петром Петровичем (так величали Мишиного редактора) я договорюсь. Жене твоей сейчас позвоним. Первый раз тебе, что ли? А дело наисрочнейшее! – Сергей Иванович чуть снизил голос. – Только между нами… Я на повышение иду. Так что добротный рассказ о передовом опыте моего хозяйства сейчас – что яичко ко Христову дню. Скажу тебе по секрету: буду в губернии не последним человеком. Так что за мной не заржавеет!
Мише, конечно, не улыбалось трястись на ночь глядя куда-то к черту на кулички. Но и портить отношения с перспективным деятелем не хотелось. Кроме того, гостеприимство Сергея Ивановича он уже испытал на собственном опыте.
– Ладно, – вздохнул он. – Поехали… Но – с одним условием. Откройте мне, Сергей Иванович, ваш секрет: почему начальники вас так любят? Чем вы их ублажаете?
Сергей Иванович крякнул, сдвинул на лоб пыжиковую шапку и по-мужицки почесал затылок. Махнул рукой:
– Согласен! Покажу тебе свое секретное оружие… Но уговор: не для печати.
– Идет! – отозвался Миша.
К главной усадьбе подъехали уже в сумерках. "Лэндкрузер" резво подпрыгивал на колдобинах, точно конь, рвущийся в родимое стойло. На околице притормозили.
– Вот гляди! – ткнул хозяин пальцем в застывшую впереди монументальную арку из железобетонных столбов с решетчатым железным перекрытием, где красовалась надпись "Кооператив арендаторов". – Недавно установили. Между прочим, влетело нам это сооружение в копеечку.
– А если политика изменится? – засомневался Миша.
– В том-то и фокус! – обрадовался Сергей Иванович. – Пошли! – скомандовал он, распахивая дверцу.
В стоящем неподалеку сарае прямо у входа лежали два новеньких, только-только окрашенных перекрытия. На одном узорчатая надпись гласила: "Колхоз "Путь к коммунизму"", на другом – "Кооператив фермеров".
– Во, видал? – Сергей Иванович включил тусклое освещение. – Сейчас вот решаем, какой себе путь выбрать: то ли в арендаторах остаться, то ли в фермеры податься.
– А старую вывеску куда, если что?
– А сюда же, в сарай. Мы, мужики, народ запасливый. Да и хрен его знает, как еще все обернется. Так что пусть полежит, вдруг еще сгодится… – Сергей Иванович обвел рукой помещение. – Тут у меня много чего есть. От предшественников. Вон там в углу, видишь? "Товарищество по совместной обработке земли". Рядом – "Артель пахарей имени тов. Бухарина". А чуть подальше – "Село сплошной коллективизации".
– А вы что, думаете, снова коллективизацией займемся?
– В России все может быть! Дадут фермерам или арендаторам нагулять жирку и – ррраз! – вмиг всех раскулачат. Нам не привыкать!
Миша покрутил головой.
– И что, Сергей Иванович, вы и вправду отпустите мужиков на волю?
– Еще чего! Наш народ от воли только дуреет. Ему всенепременно пастух требуется. С кнутом! – Сергей Иванович хохотнул. – Ну, ладно, поехали. Пора за стол садиться. У меня фирменный напиток домашней выделки – о-го-го! Зять с химкомбината какие-то особые порошки для фильтрования привез. Все сивушные масла оттягивает. Остается чистая слеза…
"Слеза" действительно оказалась чистой. И крепкой! Во всяком случае, Миша опомнился только посреди ночи. Проснулся оттого, что во рту пересохло. Он встал, сунул ноги в заботливо припасенные хозяином валенки и с наслаждением хватил одним духом кружку домашнего кваса. Потом накинул висящий в сенях сторожевой тулуп и вышел на крыльцо.
– Не спится? – встретил его сидящий на ступеньке Сергей Иванович. Он тоже был в тулупе, валенках и неизменной пыжиковой шапке. – Душновато в избе?
В двухэтажной "избе" с отоплением от небольшой собственной котельной и вправду можно было употеть.
– Да, проветриться не мешает, – согласился Миша. Он пристроился рядом с хозяином, с наслаждением втянул в легкие кристально-чистый морозный воздух. В селе запели первые петухи… Как-то странно запели!
– Пе-ре-строй-ка!.. Пе-ре-строй-ка!..
Да-да, именно так вместо традиционного "кукареку" нарушали тишину здешние будильники.
– Вот это да! – восхитился Миша. – Ну, вы даете!
– Стараемся, – хохотнул довольный хозяин. – Есть тут у нас Тюха Коновал. Мужики прозвали его так за то, что он любитель со всякой живностью возиться. Вот он и постарался. Еще тогда, в самом начале перестройки… – Сергей Иванович снова засмеялся. – У него вообще не хозяйство, а настоящий цирк. Баран Борька вместо "бе-е" знаешь, что выговаривает? "Ба-акс!" Да явственно так: "ба-а-акс"!
– Бакс? – переспросил Миша. – Это же…
– Ну да! Доллар!.. А еще он кота своего выдрессировал орать не просто "муррр", а "ваучеррр". А кобеля научил рычать "бартеррр". Для забавы стравит их, они скалятся друг на друга и перебраниваются. Пес коту – "бартеррр", "бартеррр", а тот ему в ответ – "ваучеррр", "ваучеррр". И смех, и грех, ей-богу!
– Ну, а что с петухами? Перестройка-то уже тю-тю.
– А что им новое приспособить? Какая у нас новая национальная идея? Хапай и беги! Не-ет, пусть пока так поют… Ну, ладно, – Сергей Иванович встал, широко зевнул, расправил плечи и почесал голую грудь под тулупом. – Пошли досыпать. С утречка головки поправим – и покажу тебе свое секретное оружие…
На рассвете пошел задувать ветерок. Он пробирался в машину и приятно холодил раскрасневшиеся после "поправки" щеки. Миша вольготно раскинулся на заднем сиденье. Устроившийся возле шофера Сергей Иванович, полуобернувшись, растолковывал:
– Оружие крепкое. И что главное – без промаха бьет. Даже по молодым кадрам. Тем, что сейчас на самые верха забрались.
Выехали к берегу реки. На опушке, над самым спуском к воде, за высоким забором утопал в пушистых сугробах ухоженный двухэтажный домик. Поодаль просматривались хозяйственные пристройки. А у самой воды, у подернутой тонким синеватым ледком проруби…
– Банька, что ли? – разочарованно уточнил Миша.
– Она, родимая. Мы, знаешь ли, живем по старинке, всяких этих ваших саун не признаем.
– И это весь секрет? – огорчился Миша. – Да ну, Сергей Иванович, что ж тут нового? Это оружие еще при царе Горохе было в чести.
– А ты не спеши. Пошли-ка пройдемся… Коля, – бросил хозяин шоферу, – мы ненадолго.… Если через полчаса не выйдем – беги выручать, – загадочно добавил он.
По чисто подметенной, обложенной кирпичом дорожке они обогнули шитый тесом и украшенный затейливой резьбой домик. На задах, за обросшими инеем фруктовыми деревьями, тускло отблескивало полиэтиленом и стеклом невысокое продолговатое сооружение.
– Никак теплица?
– Да ты заходи, заходи, – подбодрил Сергей Иванович. – Гляди, оценивай.
Миша протиснулся внутрь сквозь двойную, обитую войлоком дверь. В лицо шибануло затхлостью, влажным теплом. Он огляделся, недоуменно пожал плечами.
Перед ним лежала аккуратно вспаханная, засеянная хилой пшеничкой площадка. Больше ничего примечательного поблизости не обнаруживалось.
– Зачем тут пшеница? – спросил Миша. – Уж лучше бы огурцы или помидоры.
– Да ты не лотоши, – шаря по стенке у входа, пробормотал хозяин. – Думаешь, это простая пшеничка? Ой, нет! Ее наш бывший главный агроном Кузьма Петрович, царство ему небесное, еще в лагере под Воркутой по заданию самого Берии выводить начал. А когда его освободили, он зернышки-то с собой прихватил. И здесь у нас работу продолжил. Уже ради интереса. А результат – сам гляди!
Яркий луч небольшого прожектора ударил в глубину теплицы. Миша перевел туда взгляд и – остолбенел.
В дальнем конце, у самой стенки, возвышалась сплошная бетонная гладь. А на ней в натуральную величину красовался невысокий коренастый человек в русских сапогах с высокими голенищами и простом сером френче без знаков отличия. Человек держал в руке трубку и ласково улыбался в пышные усы.
– Ну, как? – поинтересовался Сергей Иванович. – Это, между прочим, мозаика. Сложнейшая, я тебе скажу, работенка! Один заезжий товарищ по нашему заказу сотворил… Лицо, кстати говоря, грузинской национальности.
– Лицо-то грузинской, а руки какой? – ни к селу ни к городу проговорил ошарашенный Миша.
– Чего-чего? – не понял Сергей Иванович. И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Но это – только часть комплексного воздействия. Держись теперь покрепче!
Подталкивая Мишу в спину, хозяин прошел по обочине и остановился на полпути к портрету. Повернулся лицом к полю, приподнялся на цыпочки, как ротный командир на строевом смотре, поднатужился да ка-ак гаркнет:
– Слушай мою команду!.. Поле-е… Смирррно! Равнение на… право!
И колосья внезапно ожили! Стебли дрогнули, напряглись, потянулись – и вот уже выстроились рядами, как на подбор, обратив головки-колоски в сторону портрета…
У Миши от неожиданности защипало в носу, закололо под ложечкой. В ладонях появился зуд, его потянуло схватить лопату и что-нибудь копать – то ли могилу для врагов народа, то ли котлован под фундамент коммунистического общества. А тут еще сверху обрушилась полузабытая бодрящая мелодия: "Я другой такой страны не зна-аю-у, где так во-ольно дышит челове-ек…" Плечи у Миши расправились, мышцы напряглись, ноги сами вдруг задвигались в ритме музыки, а глаза выкатились и преданно уперлись в бетонную стену, в добрые морщинки в уголках глаз, в ласковую усмешку под усами. Миша явственно ощутил, что готов сейчас на все: на труд, на бой и на подвиг!..
– Вольно! – срываясь на взвизг, выкрикнул хозяин. – Долго нельзя, – вытирая со лба крупные капли пота, пояснил он. – Сильно забирает… Агроном-то наш, Кузьма Петрович, когда все это соорудил, глянул на такое великолепие – и тут же отмучился. Сердце не выдержало…
Музыка умолкла. Колоски покачались и снова поникли, обессиленно прильнув к ухоженной почве. У Миши в груди будто пружинка сломалась – руки обвисли, плечи придавило всей силой земного тяготения. Хозяин обхватил его за талию и бережно, точно подгулявшего родича, повел к выходу.
– Потерпи, сейчас выйдем, на свежем воздухе быстро оклемаешься… – возбужденно шептал он. – Но ты понял, какая силища? Поверишь – самые матерые, из центра, и те ломаются. Кто плачет, кто песни петь начинает. Вроде этой: "Сталин – наша слава боевая, Сталин – нашей юности полет! С песнями, борясь и побеждая, наш народ за Сталиным идет…" – последние слова Сергей Иванович натурально пропел, и даже с большим воодушевлением. – А один бывший кандидат в члены ЦК, помню, на колени встал, молиться начал… Ей-богу! Стоит, как перед иконой, глаза закрытые, только губы шевелятся…
Они медленно двигались к выходу. Ноги у Миша подгибались, голова болталась по сторонам, точно колосок. Всей спиной, затылком, кожей, всем своим существом он чувствовал, как вослед ему глядит невысокий коренастый человек во френче и сапогах. Глядит – и добродушно щурится. Глядит – и улыбается. Этак ласково-ласково.
В гостях у Диогена
Нацелившись сочинить гневную статью о "долгострое", Миша Максаков попал на заброшенную строительную площадку на самой окраине города. Походил по обширному пустырю, где в беспорядке громоздились железобетонные балки, металлоконструкции, кучи битого кирпича и застывшего цементного раствора, попинал носком сапога поросший травой фундамент, щетинившийся неровно вколоченными сваями, продрог (подступающая осень порой давала о себе знать зябкой предвечерней мглой и порывами колючего ветра) и совсем уже было собрался уходить, как вдруг заметил кое-что необычное.
На дальнем конце площадки, у жиденького леска, чудом уцелевшего после нашествия покорителей природы, покоился солидный отрезок трубы, составленной из бетонных колец, плотно скрепленных смолой и цементом. Задний торец трубы упирался в вертикально торчащую панель, а передний был аккуратно заделан струганными, окрашенными в темно-коричневый цвет досками. Посередине виднелась самая настоящая дверь, а наверху с правой стороны выходила изогнутая коленом печная труба, из которой курился легкий синеватый дымок. Все это сооружение сильно смахивало на гигантскую цилиндрическую бочку.
Сработало профессиональное любопытство, и Миша осторожно приблизился к "бочке". Постучался. Внутри что-то звякнуло, грохнуло – и дверь отворилась. В проеме возник невысокий, худощавый мужичок в темно-синем тренировочном костюме с широкими желтыми лампасами. Точно такой же встретил бы вас на пороге большинства нормальных квартир в стандартных многоэтажках нашего города. Разве что лампасы оказались бы другого цвета.
Мужичок был уже в возрасте, лысоват, под морщинистым лбом и жиденькими седыми бровями живо поблескивали небольшие светло-карие глазки.
– Извините, – привычно преодолевая неловкость, заговорил Миша. – Я журналист, случайно забрел в эти края, увидел вашу… ваше сооружение и заинтересовался…
Мужичок настороженно смерил Мишу взглядом, потом улыбнулся и отступил в сторону.
– Что ж, милости просим. Проходите, гостем будете.
Миша шагнул вперед – и застыл. В достаточно еще ярком свете, падающем из обширного пролома в боковине трубы, любовно заделанного несколькими слоями какого-то прозрачного пластика, перед ним открылась низковатая, но вполне приличная, не без уюта обустроенная комната. Дощатый пол прятался под бордовым паласом, выгнутые стены, незаметно переходящие в потолок, веселили глаз узорчатыми обоями. У задней плоской стены, прикрытой китайским гобеленом с изображением цветов и драконов, раскинулся широкий диван, исполнявший, как видно, роль кровати, слева от входа располагался узкий, длинный самодельный стол, справа – шкафчик и этажерка с книгами, а впритык к дверям – печка-"буржуйка" с двумя конфорками. На конфорках мостились чайники: на одной – большой эмалированный, видимо, с кипятком, на другой – заварной фаянсовый, до половины прикрытый чистой салфеткой.
– Я как раз собирался чайку попить, – сообщил мужичок, делая рукой приглашающий жест. – Не откажетесь присоединиться?
Миша растерянно кивнул. Мужичок полез в стоящий возле стола поставец, достал цветастые чашки с блюдцами, сахарницу, плетеную корзиночку с сушками и прочие чайные причиндалы, разместил все это на столе, придвинул поближе фасонистые стулья с обивкой в тон паласу.
– Прошу, устраивайтесь…
Первую чашку выпили молча. Миша все еще не мог превозмочь наседающую порой даже на опытного репортера скованность. Хозяин тоже не спешил начинать беседу, он деликатно прихлебывал горячий, ароматный чай да изредка поглядывал на гостя усмешливыми глазками.
– Ну что? – спросил он, когда чашки опустели. – Повторим?
– Не возражаю, – отдуваясь, благодарно отозвался Миша. – Погода уже не летняя, так что я порядком озяб… И чай у вас вкусный, – добавил он. – Индийский?
– Секрет фирмы, – гордо сообщил хозяин. – Особая смесь, особый способ заварки…
Они снова замолчали. Хозяин включил стоящий на столе транзисторный приемничек, зазвучала негромкая приятная мелодия.
Наконец Миша вытер платком лоб, отодвинул чашку. Помедлил, прикидывая, с чего бы начать. Заметил на столе знакомую книгу.
– Вижу, "Уют нашего дома" почитываете. Интересно?
– Полезно, – засмеялся хозяин. – Помогает наладить быт.
– Мы еще толком-то и не познакомились… Меня зовут Михал Борисыч, правда, не Ходорковский, я корреспондент областной газеты.
– Степан Тимофеевич… Правда, не Разин, – откликнулся, улыбаясь, хозяин. – Бывший прапорщик железнодорожных войск, а в настоящее время бомж по прозвищу "Диоген".
– Как-как? – удивленно переспросил Миша.
– Диоген… Ну, помните, был такой философ в Древней Греции. Бомжевал тут у нас один бывший доцент, кандидат философских наук. Мы с ним частенько вели философические беседы. Вот он меня так и прозвал. Из-за моего жилища.
– Значит, вы здесь и живете?
– Значит, здесь и живу… – Степан Тимофеевич горделиво вздернул подбородок и огляделся. – А что? Разве плохо?
– Да нет, даже хорошо… Уютно… Но, честно говоря, как-то непривычно.
– Да, конечно, я понимаю. Наш участковый до сих пор мой дом за дом не признает. А я уже здесь привык. Погодите, еще электричество проведу – тогда вообще будет не дом, а сказка!
– А как… Извините за любопытство, как вы сюда попали?.. Если, конечно, не секрет.
– Как дошел до жизни такой? – благодушно уточнил хозяин. – Никаких секретов. Самая обычная история. Я детдомовский. После ПТУ стал слесарем широкого профиля. Потом армия, желдорвойска. Остался на сверхсрочную, дорос до прапорщика. Женился, дети пошли. Только вот с женой, честно говоря, не повезло. Помните, песенка была: "Если я тебя придумала – будь таким, как я хочу"? Вот она меня и перевоспитывала на свой лад. И все твердила: "Был бы ты рыцарь…" Мол, тогда бы сам, без напоминаний, сгонял бы за картошкой. Или посуду помыл. Или мусор вынес. Или полы подмел…