13.
Да-да, уже начинался капитализм, уже Свердловск именовался Екатеринбургом, уже Алевтина Никаноровна и Эльвира Николаевна по несколько месяцев не платили партийные взносы и не посещали собраний, бабушке-то, конечно, все до лампочки, она на пенсии, а Эльвира тогда еще вовсю советским магазином заправляла, правда, магазин стремительно уходил из ее рук, а у нее, как оказалось, не было врожденной цепкости его удерживать, а парторганизация райпищеторга не только не вмешивалась, но уже и не подавала признаков жизни.
И все же гром еще не грянул, Эльвира казалась сама себе пусть и потрепанной, но акулой, дочка преподавала не ублюдочную политэкономию социализма, даже не экономику гражданской авиации, а менеджмент и маркетинг.
Таким образом, в самые переломные годы Эльвира и Софочка успели ознакомиться с Парижем, отдохнуть пару раз на "Золотых Песках" Болгарии, Эльвира, помимо прочего, в предчувствии явственно подступающей нищеты, вдруг увлеклась "дачей", то есть взяла значительную часть садовых забот на себя, заявив, что, побывав в "столице мира", уже готова ко всему, в частности, готова "жить с земли", хотя пока понятия не имеет, как это делается, но кулацкие гены сами подскажут и научат, если что.
И капризная Софочка со временем обнаружит в земледелии положительные для себя моменты. Хотя, разумеется, нет в мире такой силы, которая бы заставила изнеженную кандидатку от экономики портить кожу рук неквалифицированным трудом, но производимая в саду продукция упоминается во всех патентованных диетах, необходима для приготовления так называемых масок, а маски да диеты - это как раз то, что вкупе с умом и врожденной привлекательностью составляет основу любых упований да надежд.
Но что, однако, любопытно: Софочка, никогда не евшая хлеба или почти не евшая, боявшаяся углеводов пуще яду кураре, вдруг однажды повела себя весьма странно. Это когда мать урвала у насквозь прогнившего социализма целый пак просроченной "Нутеллы" - продукта, которым, по слухам, кормят в специальных европейских лагерях бывших наших, ставших соискателями ихнего гражданства.
Мать волокла шоколадную пасту и ругала себя за людность до халявы, непобедимую, как пристрастие к табаку, она думала, что надрывается напрасно, ибо жрать такое в доме абсолютно некому, но бросить груз посреди дороги все равно не могла.
А вскоре ей пришлось пожалеть, что не урвала два пака. Или три. Потому что Софочка вдруг с фантастической прожорливостью накинулась на непредусмотренный никакими диетами продукт, ела его почти безостановочно, пока не съела весь.
Мать с бабушкой тихо ужасались, не смея перечить Софочке, недоумевали и строили, как обычно, апокалипсические предположения, но вскоре все объяснилось само собой - у Софки вспыхнул бурный роман с одним потрепанным коммерческим директором, студентом ее, татуированным с ног до головы, роман, увенчавшийся потерей опостылевшей девственности.
Перспектив на выгодный брак не было никаких, Софочка это прекрасно осознавала - на жирных пальцах студента, помимо соцветья массивных печаток из желтого металла, всегда красовалось не менее убедительное обручальное кольцо, которое в моменты интимных контактов с любовницей демонстративно не снималось, а как бы поминутно подчеркивало отсутствие серьезных перспектив у "госпожи доцента".
А впрочем, Софочка все равно в душе осталась ему чрезвычайно признательна и на последнем зачете, помимо прочего подводившем итог отношений, поставила ему трояк ни за что, тогда как прочее студенчество за аналогичные "знания" имело бы верный "неуд". Потому что мужчина дал ей наконец ту свободу, о которой она так долго мечтала. Теперь-то она, если б все вернуть, показала верную дорогу несчастному столичному мэнээсу.
Итак, к тридцати годам Софочка уже решила для себя, как ей казалось тогда, окончательно, что вся эта наука и все эти должности - полное фуфло, когда нет самой банальной бабьей доли. И она, продолжая по инерции сочинять всевозможные курсы лекций, продолжая публиковать глубокомысленные статьи в научных журналах об экономике переходного периода - а ей не составляло большого труда это делать, потому что сама она была на сто процентов существом промежуточным и переходным, вот только однозначно не скажешь - откуда и куда, - усиленно искала тот единственно необходимый вариант, который сделает ее счастливой женой, а затем и матерью, освободит от необходимости день и ночь держать умное лицо и проникновенный голос ради презренной и никогда не достигаемой окончательно цели - быть незаменимым элементом процесса достижения наивысших благ…
Однако затем последовало еще несколько летучих, стремительно сменяющих друг друга связей, когда заниматься расширением кругозора приходилось пусть и не в самых экзотических, но все же весьма экзотических местах. Это были прокуренные офисы не первого сорта, а однажды - насквозь продуваемый садовый домик, где, разумеется, была печка-буржуйка, и ее предварительно, не жалея дров, протопили, но разве могла она обогреть все околоземное пространство?
Так что только жар всепоглощающей страсти спас тогда любовникам жизнь, но до утра они не вынесли, покинули "дачу" среди ночи, и Софочка потом дня два-три не могла как следует согреться даже дома.
Эти связи дали возможность понять, что слепой поиск, скорей всего, бесперспективен, что без научного подхода не обойтись и здесь. И Софочка опять нырнула в болото компьютера, правда, с новой для себя целью…
А бабушка и мать об этой изнурительной духовной, умственной, а также физической работе могли только догадываться. И они о ней догадывались, хотя, конечно, не вполне, ибо после коммерческого директора, ночевавшего на их территории четыре раза, Софочка больше никого им не предъявляла, а что она делает часами за компьютером, так это для обеих сплошной "темный лес".
А девушка то становилась веселой и жизнерадостной, то угрюмой, замкнутой и раздражительной без видимого повода, то подлизывалась к своим старухам, правда, это реже всего.
И бабушка иной раз, понимая томление внучки, хотя не могла совсем отделаться от капли злорадства, все же сочувствовала ей и сожалела, что не пришлось бедняжке стать матерью, пока она числилась Кузнецовой. Ибо, будь она сейчас матерью, то есть живи сейчас здесь, в Екатеринбурге, не одна, а с ребенком, возможно, вся жизнь в доме была бы иной, ведь ничто так не смягчает нравы, как присутствие в доме маленьких детей да собак…
Впрочем, Билька подобных надежд явно не оправдывал. Пока он был поменьше, хоть швабры побаивался, но потом смекнул, что швабра - предмет неодушевленный и в своих действиях несамостоятельный, совершенно распоясался.
Он много раз кусался, и много раз принимались решения об его аннулировании - один такой случай мы уже рассматривали, а потом произошел другой: бабушка угодила в больницу, и там ей чуть было не ампутировали палец.
И опять, пока Алевтина Никаноровна находилась на излечении, Билька, будто раскаивающийся грешник, ничего не ел, выглядел убитым горем, поэтому с окончательным решением по его устранению вновь вышла заминка.
Когда бабушка из больницы вернулась, Билька проявил буйную радость и прослезился, на что в ответ прослезилась Алевтина Никаноровна, твердо сквозь слезы молвив: "Эта сволочь будет жить столько, сколько буду жить я. А помру - тогда и поступайте с ним по вашему усмотрению…"
После возвращения Алевтины Никаноровны из больницы в квартире установились следующие отношения: Билька стал спать с бабушкой, с остальными домочадцами как бы заключив договор о ненападении. Внучка однажды под настроение весело предположила, что бабушка с Билькой занимаются любовью, иначе их странную близость ничем невозможно объяснить; бабушка, услышав такое, расщедрилась на звонкую оплеуху излишне грамотной внучке, но, как интеллигентные женщины, они не разодрались, то есть до таскания за волосы и оглашенных матерных воплей дело не дошло, ограничилось слезами и месячным взаимным бойкотом, который постепенно сошел на нет, однако слов примирения не было произнесено и через годы.
Словом, совершенно очевидно, если глядеть со стороны, что тот гипотетический мальчугашка, о котором вздыхала Алевтина Никаноровна и против которого ничего бы не имела Эльвира, мало что смог бы изменить в том порядке вещей, который сам собой утвердился. Ведь пес, кусающий хозяина, а чужому человеку представляющийся бесконечно милым и совершенно безобидным существом, это, согласитесь, - нечто.
14.
Между тем Эльвира после обнадеживающего визита к гинекологу тоже на себе, как на женщине, не имела оснований ставить крест. Хотя и произошел некий очевидный надлом.
А всерьез заразившись садоводством, она сразу же ощутила нехватку в хозяйстве самого существенного для процветания звена. Иначе говоря, чтобы "дача" была дачей, требовались мужские руки, которые отдельным предметом в хозмаге не купить. А без мужских рук все дело обрекалось если не на погибель, однако - на бесперспективное прозябание.
Вдобавок, выращенное непосильным трудом из-за транспортных расходов сильно обесценивалось. Если посчитать - может, результат выходил даже минусовый.
И вот с благословения бабушки - а вскоре это для обеих сделалось увлекательной игрой - стали сочиняться деловые объявления и размещаться в различных газетах, которые таким образом хотели нажить миллионные тиражи.
Тексты поначалу были суховатые и без претензий на оригинальность: "Познакомлюсь с солидным, хозяйственным, добрым мужчиной для серьезных и продолжительных отношений…"
Но скоро стали прорываться мотивы, не лишенные известной игривости: "Секс желателен, но не обязателен…"
И начали звонить мужчины, некоторые из них даже приглашались на дом для визуального осмотра, правда, ни один ни разу не был допущен дальше кухни, и дело, как правило, ограничивалось дипломатическим чаепитием.
А впрочем, твердого намерения получить большее никто, как ни странно, и не обнаруживал.
Но чаще всего солидные мужчины выглядели столь экзотично, что дальше прихожей их было немыслимо пустить, не говоря уж про тех, чей голос в трубке сообщал всю необходимую информацию.
Кстати, один звонок иначе, чем сущим курьезом, никак не назовешь. Тот мужчина, явно испытывая терзания, не только сознался, что своей жилплощади у него нет, а на чужую он идти боится, а на нейтральную - стесняется, потому что у него, по чистому совпадению, как раз в данный момент - "глубокий кризис гардероба и внешности", а также именно сейчас он "маленько как бы импотент, но это, возможно, еще пройдет, а если не пройдет, то на работе в саду отрицательно не скажется".
На это Эльвира, кое-как на минуту пересилив душившее ее гомерическое рыдание, со всей непреклонностью ответила, что нет, импотент, к сожалению, не требуется, так как огуречные завязи в его присутствии не будут достаточным образом опыляться…
Однако этот стеснительный еще долго не отставал, звонил и звонил, обнажая все новые и новые достоинства: "ч/ю, в/о, отсутствие в/п", а также любовь к животным и тещам, верность и преданность, высокий уровень культуры и творческие наклонности, в связи с чем в трубке то звучали самодельные стихи, то песни советских композиторов, исполняемые под аккомпанемент невидимого, но звучного баяна. Наконец дело дошло до пылких признаний в любви, хотя о личной встрече речь уже вовсе не заводилась, захотелось, пройдя все хлопоты, сменить телефонный номер, но тут, к счастью, все разом и без всяких предварительных договоренностей оборвалось. Либо нечто роковое приключилось с беднягой, либо поселили его вдали от телефонных аппаратов, либо ему самому надоело придуривать…
И еще нельзя не упомянуть случай, нечаянно согревший душу Алевтины Никаноровны как последний закатный луч - тогда весьма приличный по всем статьям мужчина, правда, на бесплатного батрака совершенно не походивший, вдруг огорошил, перевернув вверх дном опорожненную чайную чашку: "Должен признаться честно, вы нравитесь мне обе. Но Алевтина Никаноровна - больше. И мне очень жаль, Эльвира, что ваша мама, как я понимаю, совершенно не расположена…"
Он вежливо простился и ушел, а у бабушки был момент, когда она тайком от всех чуть не набрала оставленный мужчиной номер…
Таким образом, за период, если можно так выразиться, "свободного виртуального поиска", женщины с удивлением выяснили, что мужчины, оказывается, в целом более забавные, занятные и трогательные существа, чем казалось прежде, что мужской мир гораздо многообразнее, нежели всегда думалось, что, наконец, среди мужчин гораздо больше романтиков-идеалистов, чем требуется для выживания института семьи, а также самого российского государства.
А Эльвира, кроме того, обрела душевное равновесие, какого не имела никогда: "Был бы мужик - пускай бы себе был, а нету - не очень и надо. Дачные проблемы явно не стоят того".
Напоследок заметим, что ни один маньяк, ни один мошенник не польстился на "свежий воздух и экологически чистые овощи-фрукты". Были чудаки, остряки, шизики да недотепы. Были бедолаги, явно потерявшиеся после измены или смерти жен. А злодеев - нет. Может, по чистой случайности…
- Ну что, - спросила однажды Софочка ехидно, - наприкалывалась, мамуля?
- Наприкалывалась, - ответила мать, ничуть не колеблясь.
- Тогда я начну.
- Что? - не сразу сообразила Эльвира.
- Мы пойдем другим путем, несколько другим, - высокомерно обронила дочь, раскавычивая избитую цитату, - мы все будем делать с холодной головой, холодным сердцем и не боясь запачкать руки…
Это она раскавычила еще одну цитату, слегка ее переделав мимоходом, - раскавычила, будто вскрыла жестянку с ананасом.
- …И будем широко использовать методы научного поиска, а также личный естественный ресурс. Так что - поглядим…
Что конкретно следовало понимать под "личным естественным ресурсом" - внешность, ум, коммуникабельность, способность непреклонно внушать окружающим мысль об уникальности и незаменимости представляемого объекта, осталось непроясненным. Однако замечено давно - даже самые сообразительные из женщин всегда склонны преувеличивать собственное обаяние и красоту, что, наверное, во многих случаях просто спасительно…
Да, Софочка, конечно же, не опустилась до пошлейшей "Ярмарки", до вульгарнейшей "Из рук в руки", она свой поиск повела избирательно, поставив перед собой суперзадачу, многократно превосходящую сложностью разработку полезнейшей для народного хозяйства докторской диссертации. А докторская диссертация, которую Софочка уже начала оформлять, была разом и без всякой жалости заброшена, как некая несерьезная забава. Тем более иссяк фонтан научных статей, информирующих мир о событиях на передовых рубежах познания…
В общем, девушка решила сыграть ва-банк и выйти замуж за иностранца. Притом не за абы какого.
Софочка не могла уповать на слепой случай. Вероятность выигрыша в эту денежно-вещевую лотерею ее категорически не устраивала - ей нужна была гарантированная удача, ради которой можно и за ценой не постоять…
В один прекрасный день на пороге старой квартиры, каких только чудиков не повидавшей, появился австралийский принц. Ординарная, но не лишенная приятности внешность европейца, костюм, рубаха, полуботинки, букет цветов местного происхождения, пакет с традиционным набором, необходимым и достаточным для того, чтобы отметить предварительное, однако обязывающее знакомство; возраст - порядком за тридцать.
А в общем, встретишь такого парня на улице Екатеринбурга, ни за что не заподозришь в нем лихого обитателя "зеленого континента".
Ну, - посидели, пообщались, насколько это было возможно. Джон знал несколько слов по-русски - обычный комплект "здравствуй", "хорошо", "Ельцин", "не понимаю". Эльвира владела английским неплохо и при случае была не прочь щегольнуть "аглицким" словцом, а также украинским, чешским и французским.
А Софочка в школе, потом в институте зубрила немецкий, но когда в науку пошла - пришлось браться за англо-американский, ибо язык Шиллера и Гете в мировой науке почему-то не пришелся ко двору. Как и прочие языки.
Алевтина же Никаноровна на протяжении всего раута лишь хлопала глазами, которые были у нее, как говорится, "по семь копеек", и внучка унаследовала их, да бесцеремонно-насмешливо пялилась на нормального с виду мужика, не сумевшего за свои немалые годы в двадцатимиллионной Австралии бабу себе сыскать.
Ладно бы он был вождем какого-нибудь австралийского племени, королем кенгуриных консервов, сбесившимся с жиру киномагнатом, зажравшимся попсовым акыном или, боже упаси, съехавшей с катушек и поменявшей пол богатой уродиной!
Но это был обыкновенный парень, явно дурными долларами не избалованный, прибывший в нашу тьмутаракань в одиночку, без всякой челяди и прихлебателей, что нередко показывают по телевизору…
А Джону все понравилось. И водка фирмы "Алкона", инициатива выставить которую принадлежала бабушке и сопровождалась категорической мимикой других хозяек, но нужно же выяснить самое главное - не пьяница ли этот Джон, потому что, если пьяница, прочее - не важно.
Понравились Джону выращенные в открытом уральском грунте помидоры - такой восхитительной кислятины в Австралии, конечно же, днем с огнем не сыскать; соленые грузди со сметаной, если верить восторгу, обозначенному энергичными жестами, но больше похожему на ужас, так что, проглотив один груздок под стопку водки, гость ни к тому, ни к другому яству больше не прикоснулся.
К водке, нужно заметить, вообще больше никто не прикоснулся - не было, выходит, за столом пьяниц, - а вот принесенное женихом шампанское выпили мигом - чего там пить-то, - конфет шоколадных из коробки попробовали - редкостной суррогатной дрянью оказались австралийские конфетки, - апельсинов поели, бутербродов с чем-то.
А горячее Софка подавать категорически запретила. Возможно, она боялась, что бабушка принесет суп из рыбных консервов, хотя у бабушки для такого случая томилось в духовке прекрасное жаркое.