– Как-то не прикольно, – наконец, выдавил из себя он.
– Как бы по типу, – заботливо подсказала Наама.
– Че за шняга? – Марков ощупал себя. – Я какой-то типа не такой...
– Ты как раз именно такой. Типа, – довольно произнесла Наама.
– Герман? – вдруг прощебетала какая-то юная блядиночка, отлепившись от стайки подруг. – Это как бы ты?
– Это реально я! – с радостью закричал Герман. – Блин, от всего избавился! Живу как беспонтовый лузер, завтра на работу нормальную устроюсь... Нет, блин, мне же бабки по типу за лошадок отвалят. Слышь, Анжелка, а у тебя папандер все еще при должности?
– А кто ваш папа, Анжелика? – умильно спросила Наама юную особу, с обожанием, глядящую на Германа.
– Мой как бы папа... Его из правительства за воровство уволили, и он стал крупным банкиром, – прощебетала девушка. – А вы, простите, Герману кто?
– А вы, милочка? – весело спросила Наама.
– А я его герлфренд, – с достоинством произнесла девушка. – Я в Париже стажировалась два месяца, вчера только приехала, а к Герману только завтра собиралась, а он как бы тут, вот прикольно, я по типу в шоке!
– Вау, – с грустью сказала Наама. – Как бы блин...
Она разочаровано посмотрела на Маркова, повернулась, и пошла прочь.
– Стой! – Герман догнал ее – Ты, блин, будто бы мне не изменяла!
– Дело не в этом, – ледяным тоном произнесла Наама. – Отцепись, убожество!
– Я по типу убожество? Да я крутые бабки сделаю, на чувихе этой женюсь, буду конкретный уважаемый перец! – заорал Герман.
Наама пробуравила его холодным взглядом, речь Маркова стала еще быстрее и бессвязнее.
– Кульно рульно шняга по приколу срублю бабло на халяву женюсь ухвачусь карьера жрать с телками прикалываться вау по типу тачка хауз интеграция конвергенция лизинг толлинг протекция креатив дизайн власть рейтинг как все как бы любят тусоваться с народом блин бабки круто не лузер клевый чел топ-менеджмент, – бормотал Марков. Глаза его были абсолютно бессмысленны, из уголка рта капала слюна.
– Абсолютное убожество, – произнесла Огонькова. – Лучше бы тебя убили.
Она отвернулась от Германа, щелкнула пальцами и моментально исчезла.
– Круто, – пробормотал Герман.
– А это кто? – с подозрением спросила подошедшая Анжела.
– Да так, телка одна, Бабеля и Булгакова мне, по типу, впаривала – нехотя сказал Герман.
– Лузерша – презрительно протянула Анжела. – Мы, конкретные, таких лохов, которые классику читают, как бы не уважаем. Прикинь, а по Булгакову этому сериал сняли, там Ковальчук сиськи показывает!
– Прикольно, – заржал Герман.
– Ты какой-то не такой, – осмотрела Маркова Анжела. – Прикольный стал, продвинутый...
– Я нормальный, – отрезал Герман. – Как все. Слышь, я ща в банк съезжу, квартиру заложу, и на тотализаторе срублю бабла!
– Ты че, крейзи, – презрительно ухмыльнулась Анжела. – Здесь же все повязано!
– Ща я их как бы повяжу, – отмахнулся Герман. – Стой здесь, блядь!
– Ну стою я, блядь, стою, – недоуменно фыркнула Анжела.
***
Герман Марков вернулся домой в третьем часу ночи, пьяный, с разбитым лицом и вдрызг разбитой машиной. Громадный кредит в банке, взятый под залог квартиры, был проигран полностью. Анжела, презрительно обложив его легким матерком, уехала в клуб на роскошной "ауди", подаренной ее любящим отцом к окончанию школы.
С непониманием и недоумением он стал рассматривать свою огромную библиотеку и коллекцию элитарных фильмов. Раскрыв одну из книг под загадочным названием "Стоянка человека" он что-то долго и яростно пытался познать, но его попытки были безуспешны. Наконец, выпив стакан абсента, оставшийся от прежнего алкогольного ассортимента азартного интеллектуала, он с ужасающей ясностью и кристальной четкостью, доступной лишь абсолютно пьяному человеку осознал, что он проиграл нечто гораздо более важное, чем двухкомнатная квартира в Москве. Но что именно, понять он так и не смог, и забылся в тревожном сне.
Наама Огонькова благополучно вернула титул архидемоницы. Против ее ожидания, обработка VIP-клиента за спиной генерального директора была воспринята Асмодеем Адамовичем спокойно и иронично. После получения титула на торжественном собрании совета директоров ООО "Избавление" Асмодей произнес крайне загадочную фразу: "Россия недостойна меня. Но вы, дорогие Офис и Наама, вполне ее достойны".
Наама не стала рассуждать о смысле этой фразы. Сидя на своем рабочем месте, она вдруг уронила солоноватую слезу на бланки контрактов по покупкам душ. Потом решительно раскрыла бумажник, и вставила на место фотографии архидемона Маммона, самого могущественного существа, с которым она когда-либо имела интимную связь, фотографию россиянина Германа Маркова, грязного, нищего, пьющего бомжа, певшего в этот момент около Центрального Московского Ипподрома чуть видоизмененную частушку Аркадия Северного –
Раз гляжу я между – дамочка вразрез.
Я имел надежду, а теперь я без!
Мальчики, на девочек
Не бросайте глаз.
Все, чем вы бренчали
Вытрясут из вас.
Ах, какая драма,
Роковая дама,
Ты всю жизнь испортила мою.
И теперь я бедный,
Пожилой и бледный
Здесь на Беговой для вас пою...
Крах ООО "Избавление"
Геннадий Христофорович Раритетов блаженно потянулся на уютном кожаном диване и лениво взглянул в окно, за которым живописно зеленел лес, пели птицы и ярко светило ласковое солнце.
"Из захаровских фильмов что-то пересмотреть, или Довлатова освежить в памяти?", – зевнув, подумал он. – "Да ладно, погода-то какая дивная! Схожу на теннисный корт или в бассейне освежусь. Нет, сегодня расслаблюсь, вчерашняя пробежка, и тренажерный зал меня утомили. Решено – покреплюсь немного, а потом с пивком и телочками поплещусь в бассейне". Он нажал кнопку на селекторе и проговорил на немецком языке с подмосковным акцентом:
– Генрих, будьте добры, доставьте мне парочку фаршированных перепелов, дюжину устриц, струдель и пять бутылок светлого "Лихера". И передайте шеф-повару, что сегодня я бы хотел перепелов, фаршированных не трюфелями, а фуа-грой, если возможно.
– За ваши деньги возможно все, заключенный № 6661313, – донесся из селектора ледяной голос охранника Генриха.
– Кстати, я заказывал по каталогу вашей библиотеки пьесы Леонида Зорина на русском языке, а также DVD "Узник замка Иф" из вашего каталога русских фильмов, – расслаблено протянул Раритетов. – Они уже прибыли?
– Доставляются самолетом, господин заключенный, – еще холоднее отрезал Генрих, получавший две с половиной тысячи евро в месяц, и считающий эти деньги крайне низкой зарплатой.
– Данке шон, мудила, – вальяжно произнес Геннадий и поудобнее устроился на диване в ожидании роскошного ужина.
А ведь всего три года назад Геннадий Раритетов был якобы скромным (хотя скромностью явно не отличался), простым (хотя личность его была многогранна и сложна) мелким (хотя при росте метр восемьдесят он весил девяносто пять килограммов) клерком в совместном российско-германском предприятии "Нефтешок". Талантливый, нестандартно мыслящий, гордый и самоуверенный, он был принципиально не замечаем начальством, нелюбим и бойкотирован коллегами. Когда он произносил "аксиома", "отнюдь" или "наистандартнейший", коллег трясло от ненависти к больно умному сослуживцу, но они умело скрывали свою ярость за равнодушно-презрительными ухмылками в его адрес. Сам же Раритетов в отношении своих коллег мог выразиться лишь строчкой известного советского поэта-диссидента "И мату в горле тесно", и считал их отношение к себе вполне естественным, так как глупо требовать любви от тех, кого презираешь. Неоднократно попробовав найти иное место в жизни, Геннадий потерпел ряд неудач – места распределялись не по таланту, опыту и знаниям, а по протекции, интригам, тупому нахрапу и умению найти общий язык с современным социумом, что означало выкинуть ум, неординарность и чувство собственного достоинства на помойку корпоративной культуры. К тому же везде сидели абсолютно идентичные клоны его коллег, которым какая-то мистическая сила писала одинаковые тексты. Поэтому Геннадий Христофорович, достигнув возраста распятого Христа, оставался менеджером очень среднего звена, бездетным холостяком и негласным изгоем, что его, в общем-то, устраивало, хотя и хотелось большего. Но, наконец, в день своего тридцатитрехлетия он твердо решил – либо абсолютная свобода, либо медленная смерть. Страна, в которой он родился, общество, в котором он имеет несчастье жить, и компания, в которой он проработал более десяти лет, пинают его тупыми стальными башмаками, а он все никак не может дать полновесной сдачи! Выход был один – попрание законов этого общества, законов, согласно которым он должен прозябать в безвестности, уступив свое законное место стандартным бездарям.
Как человек крайне целеустремленный, Геннадий разработал и осуществил гениальный план. Не стесняясь в выборе средств, он собрал убийственный компромат на некоторых членов правления "Нефтешока" и вынудил их раскрыть несколько номеров зарубежных счетов компании. С помощью Михаила Ивановича Болотова и Елены Дмитриевны Тягиной, сладкой парочки финансовых махинаторов, а также десятка подставных лиц и нанятой втемную команды программистов он перевел два миллиона евро на фиктивный счет в одном из банков Германии и радостно полетел по фальшивому паспорту в Берлин, пожинать плоды своего преступления. Однако его, как и многих талантливых аферистов от Чичикова до Остапа Бендера, подвели партнеры, в очередной раз решившие присвоить результаты чужой интеллектуальной деятельности. Геннадий, войдя в банк, обнаружил счет выпотрошенным и закрытым, а себя – полностью обчищенным, да еще и арестованным за финансовые махинации.
Но обманувшие его подельники умели просчитывать ситуацию лишь на два хода вперед. Арестованный Геннадий моментально объявил в телекамеры, что у него есть все материалы, чтобы посадить предавших его сообщников. Сидя в берлинской тюрьме, он, с помощью адвоката передал на волю весточку, где предельно кратко доказал – материалы действительно есть, и их достаточно даже для того, чтобы милые коллеги по финансовой афере отсиживали свой срок не в цивилизованной Германии, а в далекой от цивилизации России.
Перепуганные победители Раритетова моментально признали себя проигравшими, в результате чего многоуважаемый Геннадий Христофорович был переведен в элитнейшую тюрьму в немецком городке Кастроп-Рауксель, заткнул толстой пачкой евро рот российской Фемиде, настаивающей на его выдаче, получил не сильно легальную, но необременительную возможность пользоваться миллионом евро на швейцарском банковском счете, и уменьшил себе срок с пяти до трех лет. После этого он полностью забыл о своих сообщниках на пару месяцев, но вскоре, убедившись в крепости гарантий своего благосостояния и безопасности, решил укрепить их еще больше, в результате чего Бутырская тюрьма пополнилась еще парочкой заключенных – неким Тининым, подписавшим документы на транзакции, и неким Лямкиным, прокрутившим похищенные деньги через счета фиктивных организаций. В комфортабельном пятизвездочном отеле, почему-то официально именовавшемся тюрьмой, Геннадий находился уже почти два года. За это время Раритетов испытал больше счастья, чем за всю прожитую жизнь. Элитные проститутки, изысканная пища, бассейн, сауна и прогулки на природе, как пешком, так и на электромобиле, полностью удовлетворяли его тело, а отсутствие примитивных собеседников, любимые фильмы, интересные книги, абсолютное отсутствие каких-либо обязанностей и право на превосходный и разнообразный досуг полностью удовлетворяли его душу.
Дверь его роскошного трехкомнатного номера "люкс", почему-то называемого "камерой", бесшумно приоткрылась.
– Генрих, разве перепела уже готовы? – удивился Раритетов. – Уровень обслуживания повышается с каждым годом, это обязательно отразится на ваших чаевых!
– Я не обслуга и не охранник, а совсем наоборот, – раздалось на чистом русском языке, и в камеру вошел высокий элегантный мужчина. Стройный и красивый, с искусно уложенными волосами, тронутыми легкой сединой, одетый в элегантный светло-серый костюм от "Армани" и державший в правой руке эбонитовую трость с золотым набалдашником, имитировавшим форму земного шара, он выглядел на фоне тучноватого Раритетова в плавках, как королевская кобра рядом с упитанным котом.
– Вы ошиблись отелем, – выразил недовольство Геннадий. – Вам, наверное, надо в берлинский "Бристоль". Хотя по архитектурной стилистке и уровню облуживания наши отели похожи, но по морально-этическому уровню публики...
– Похожи еще более, – улыбнулся мужчина. – Но я никогда не ошибаюсь, я прибыл именно в тюрьму Кастроп-Рауксель, и именно к вам, многоуважаемый Геннадий Христофорович!
– Стоит совершить преступление, и тебя тут же зауважают, – довольно сказал Раритетов. – Вы бы хоть предупредили о своем визите, а то у меня смокинг сейчас в химчистке. А вы, простите, кто?
– Павший архангел Иегудиил, – с достоинством произнес мужчина.
– Я же говорю, вы ошиблись отелем, – нисколько не удивился Геннадий. – Тут неподалеку в Дортмунде есть дивная психушка. Там господь Бог уже давно лежит, и мирно пьет с сатаной немецкое пиво. Третьим будете, родной мой! Я сейчас ткну кнопочку, и добрый дядя Генрих, сволочь фашистская, вас отсюда заберет прямо в райские кущи!
– Господь действительно мирно сосуществует с сатаной, и даже находится под его руководством, но третьим в этом адском тандеме являюсь не я. Но не волнуйтесь, Геннадий, я нисколько не претендую помешать вашей безграничной свободе в тюремной камере, – вновь улыбнулся мужчина, присел на изящное плетеное кресло и попробовал один из тостов с осетровой икрой, стоявших на столике в случае возникновения легкого голода у заключенного Раритетова.
– Генрих! – раздраженно ткнул кнопку селектора Геннадий. – Тут какой-то сумасшедший эрудит перепутал психушки, наведи порядок в охраняемой тобой камере! Шнелле, твою мать!
В камеру вошел Генрих, напоминавший истинно арийским типом лица, светлыми волосами и холодными глазами бывшего сотрудника советского консульства в Германии Владимира Путина.
– Что у вас, заключенный № 6661313? – сухо спросил немец.
– Не у меня, а у вас, – нахмурился Геннадий. – Я оплачивал охраняемую одиночку, а не проходной двор для психопатов! Что это тут уселось на мои нары и жрет мою баланду? – показал он на удобно устроившегося в кресле Иегудиила, доедающего уже второй тост со свежей икоркой.
– Кроме нас, здесь никого нет, – сказал Генрих, осмотрев пустое кресло. – Вы здоровы? За отдельную плату наша тюрьма может предоставить вам личного врача!
– Аферисты! – взвизгнул Раритетов. – Акулы капитализма, воблы вяленые! Свести с ума меня решили, а потом шизофрению у меня диагностировать за мои деньги? Или, – с тревогой посмотрел он на Иегудиила. – Что посерьезнее? Киллера мои дорогие друзья мне прислали? Помогите! – вдруг закричал он в селектор. – Хулиганы зрения лишают!
– Я боюсь, многоуважаемый Геннадий Христофорович, что этот абориген не в состоянии оценить красоту вашего слога, – серьезно сказал Иегудиил и неожиданно засунул свою голову внутрь арийского черепа Генриха. Голова павшего архангела спокойно прошла сквозь материальную оболочку немецкого охранника и не менее спокойно вышла.
– Я думал, здесь всего одна прямая извилина, а здесь немного побольше, – развел руками Иегудиил.
– Я пришлю вам врача, – сказал Генрих.
– Убирайтесь в преисподнюю, оба! – заорал Геннадий.
– Мне не нравится в преисподней, – прищелкнул языком Иегудиил. – Я расширю ваш кругозор, и объясню вам, что меня туда посылать не надо, даже в шутку...
Он щелкнул пальцами, и Геннадий обнаружил себя посередине жаркой пустыни, заполненной огненно-красным песком. Песок обжигал босые ноги почище раскаленных углей, тело, прикрытое лишь плавками, ощутило температуру, значительно превышающую любимые 100 градусов в сауне. Но не это было самым ужасным. По всей беспредельной пустыне были художественно вырыты ямы, заполненные кипящей лавой, куда странные и страшные существа, похожие на дикий гибрид быков, козлов и людей равнодушно окунали вопящих от боли людей. Их дикие вопли, слившиеся в один заунывный стон, резали уши посильнее вил, наперевес с которыми к Геннадию уже подходило одно из существ.
– Как вам нравится будущее место вашего обитания? – с кривой усмешкой спросил Иегудиил. Раритетов затряс головой, отгоняя наваждение, и с огромным облегчением увидел милого Генриха, щелкающего пальцами перед носом бывшего посетителя преисподней.
– Со мной все в порядке, нацистик ты мой родной! – радостно воскликнул Геннадий. – Я в своей любимой тюремной камере, все хорошо... Генрих, – вдруг нахмурился он. – А перепела с устрицами еще не готовы?
– Я посмотрю на кухне, – с искренней радостью, что платежеспособного преступника не переведут в другое помещение, произнес Генрих и вышел.
– Вы потрясающий гипнотизер, – откинулся в удобном кресле Геннадий, пришедший в себя. – Вам бы в наше правительство, дали бы гораздо больше, чем мои полтора миллиона. Итак, великий мастер, как вы намерены украсть мои деньги?
– Тридцать три года в российском обществе не прошли для вас бесследно, вы стали ограниченным и неспособным выйти за рамки обыденного сознания существом, – с грустью проговорил Иегудиил. – Я хочу дать вам шанс получить намного больше, чем ваши жалкие бумажки, но вы меня разочаровываете. Пожалуй, я покину вас...
– Стойте, не возноситесь, – рассмеялся Раритетов. – Я уже лет девять не разговаривал с человеком, способным меня заинтересовать. Хорошо, вы – падший архангел, пришли к обыкновенному преступнику, на фоне современных олигархов и депутатов, мягко говоря, не такому уж и крупному, показали картинки из преисподней, заглянули в череп к немецкому недоумку, преступник задрожал от ужаса и тут же поверил. Что дальше?
– Геннадий, а вам здесь не противно? – задал неожиданный вопрос Иегудиил. – Все же, здесь тюрьма!
– Мне было безумно противно в той тюрьме, в которой я прожил тридцать три года, – с болью произнес Раритетов. – С самого рождения я находился в общей камере, с тупыми и хамоватыми надсмотрщиками и сокамерниками, они постоянно меняли имена и лица, но их речи были абсолютно одинаковы. Я жил честно – моя камера была убогой. Я преступил закон – и моя камера расширилась, стала удобной, и я сумел вычистить из нее свою тюрьму – страну, в которой я родился. А в этой камере мне хорошо!
– А хорошо ли вашим бывшим сокамерникам в вашей прежней камере? – лукаво спросил Иегудиил.
– Хорошо! – решительно сказал Геннадий – Им приятна ее вонь, гнилые нары и крепкая решетка, и они удавят любого, кто поставит под сомнение их мнимую свободу и порядочность их авторитетов!
– То есть, вы не сочувствуете тем, кого они душат, я вас правильно понял? – задумался Иегудиил.
– Я лично таких личностей не встречал, все мое окружение душило только мой талант. Видел по телевидению оппозиционеров, кричавших, что когда король воюет против полчища пешек – дело все равно окончится только матом. А потом эти чистенькие беленькие короли, вместо того, чтобы гордо принять поражение, моментально превращались в пешек с черной душой и преследовали других королей! Кроме этого круговорота двоедушия в природе я ничего не наблюдал.