Сезон ещё не начался, в нашем поле зрения находилось человек пятьдесят: юные девушки с привлекательным телом и с непременным парнем под боком; и мамаши с телом менее привлекательным и с маленькими детьми. Наша с ними принадлежность к одному пространству оставалась чисто теоретической; ни одна из них не находилась в той реальности, с которой мы могли бы так или иначе взаимодействовать; для нас они были живыми не в большей, даже, я бы сказал, в меньшей степени, чем картинки на киноэкране. И только я стал понимать, что наша вылазка в нормальный мир обречена на провал, как вдруг до меня дошло, что в довершение всего она может кончиться не самым приятным образом.
Так случайно получилось, что мы устроились на участке пляжа, принадлежавшем клубу "Томсон Холидейз". Возвращаясь от моря - оно оказалось холодноватым, мне так и не удалось искупаться, - я обнаружил подиум с установленной на нём аудиосистемой; вокруг толпилось человек сто. Венсан не сдвинулся с места; он сидел посреди толпы и совершенно равнодушно взирал на царящее вокруг оживление. Подойдя к нему, я прочёл на растяжке, висящей над подиумом: "Miss Bikini Contest". Действительно, у лестницы, ведущей на подиум, ожидали, подёргиваясь и взвизгивая, около дюжины мелких шлюшек лет тринадцати-пятнадцати. После светомузыкальной заставки на подиум одним прыжком вскочил высокий негр в костюме цирковой макаки и пригласил девиц подняться к нему.
- Ladies and gentlemen, boys and girls, welcome to this "Miss Bikini" contest! - заорал он в микрофон хай-фай. - Have we got some sexy girls for you today!…
Он повернулся к первой девочке, высокой, стройненькой, в мини-бикини и с длинными рыжими волосами, и заорал:
- What's your name?
- Илона, - ответила девушка.
- A beautiful name for a beautiful girl! - завопил он с энтузиазмом. - And where are you from, Ilona?
Она из Будапешта.
- Budaaaaaaapest! That city's hooooot!… - Он даже подвывал от восторга; девушка нервно хихикнула.
Следующей оказалась русская с пепельно-русыми волосами и весьма развитыми формами, несмотря на свои четырнадцать лет, с виду дрянь дрянью; потом он задал пару вопросов остальным, подпрыгивая, красуясь в своём смокинге с серебряной каймой, отпуская более или менее непристойные шуточки. Я бросил отчаянный взгляд на Венсана: на фоне всей этой пляжной суеты он смотрелся примерно как Сэмюэль Беккет в рэперском клипе. Обойдя всех девиц, негр повернулся к четырём пузатым старичкам лет шестидесяти, восседающим за маленьким столиком; перед каждым лежал блокнот на спирали. Указав на них публике, он с напором произнёс:
- And judging theeem… is our international jury!… The four members of our panel have been around the world a few times - that's the least you can say! They know what sexy boys and girls look like! Ladies and Gentlemen, a special hand for our experts!…
Раздалось несколько жидких хлопков, и выставленные на посмешище старейшины сделали ручкой своим родным, находившимся среди зрителей. Потом начался сам конкурс; девушки в бикини одна за другой выходили на авансцену и исполняли некое подобие эротического танца: вертели попками, натирались маслом для загара, поигрывали с бретельками бюстгальтера и т.д. и т.п. Так и есть: мы были в нормальном мире. Мне вспомнились слова Изабель в первый вечер нашего знакомства: мир вечных kids. Негр был взрослым kid, члены жюри - kids пожилыми; ничто здесь не могло реально побудить Венсана снова занять своё место в обществе. Я предложил ему уйти в тот момент, когда русская полезла рукой в трусики-бикини; он безучастно кивнул.
На карте масштаба 1:200.000, в частности на карте "Мишлен", все выглядит отлично и удачно; если карта более крупного масштаба, вроде той карты Лансароте, какую мне выдали, дело обстоит похуже: начинаешь различать здания гостиниц и развлекательные заведения. В масштабе один к одному оказываешься в нормальном мире, что отнюдь не радует; а если ещё укрупнить, погружаешься в полный кошмар: становятся видны акариформные клещи, грибки, кожные паразиты. Мы вернулись в центр около двух часов дня.
Как вовремя, как вовремя! Коп встречал нас, подпрыгивая от восторга: пророк как раз решил устроить сегодня вечером импровизированный ужин в узком кругу, позвать всех имеющихся в наличии знаменитостей, то есть всех, кто так или иначе контактирует с массмедиа или с широкой публикой. Стоявший рядом Юморист изо всех сил кивал и подмигивал мне, вроде бы намекая, что не стоит воспринимать это вполне всерьёз. Думаю, на самом деле он сильно рассчитывал, что я помогу выправить ситуацию: до сих пор все организованные им пиар-акции неизменно кончались провалом, в прессе секту выставляли в лучшем случае как сборище недоумков-уфологов, а в худшем - как опасную организацию, которая проповедует идеи, попахивающие евгеникой, если не нацизмом; самого пророка регулярно осыпали насмешками, припоминая ему неудачи на предыдущих поприщах (автогонщика, эстрадного певца…). Короче, ВИП вроде меня, хоть что-то собой представляющий, был для них просто подарком судьбы, кислородной подушкой.
В столовой собралось человек десять; я узнал Джанпаоло, рядом сидела Франческа. Вероятно, его пригласили как актёра, пускай и захудалого; слово "знаменитости" явно следовало понимать в расширительном смысле. Ещё я узнал весьма упитанную даму лет пятидесяти с пепельно-русыми волосами: она пела приветственную песнь Элохим на предельном, почти невыносимом уровне громкости; её представили мне как оперную певицу, вернее, хористку. Меня усадили на почётное место, напротив пророка; тот поздоровался со мной очень тепло, но казался напряжённым, расстроенным, озабоченно поглядывал во все стороны и слегка успокоился, только когда рядом с ним оказался Юморист. Венсан сел справа от меня, бросил острый взгляд на пророка, лепившего из хлебного мякиша шарики и машинально катавшего их по столу, - вид у него был усталый, отсутствующий, в первый раз он выглядел на все свои шестьдесят пять.
- Массмедиа нас ненавидят… - с горечью произнёс он. - Если меня сейчас вдруг не станет, не знаю, что будет с моим детищем. Полный абзац…
Юморист, уже готовый отпустить какую-нибудь шуточку, повернулся было к нему, понял по тону, что он говорит серьёзно, да так и остался с открытым ртом. Плоское, словно утюгом отглаженное, лицо, крошечный носик, жиденькие встрёпанные волосы - вся его внешность располагала к роли шута, он принадлежал к числу тех несчастных, у кого даже отчаяние невозможно воспринимать всерьёз; но если секта внезапно развалится, его судьбе все равно не позавидуешь, я даже не уверен, что у него есть какой-то иной источник дохода. Жил он при пророке в Санта-Монике, в одном доме с его двенадцатью невестами. У него самого сексуальная жизнь отсутствовала полностью, да и вообще отсутствовали какие-либо занятия, единственная его эксцентричная черта состояла в том, что он выписывал из Франции свою любимую чесночную колбасу, калифорнийских деликатесных бутиков ему не хватало; ещё он коллекционировал рыболовные крючки и в целом выглядел вполне жалкой пустой марионеткой, без всяких собственных желаний, без всякой живой субстанции, пророк держал его при себе скорее из жалости или для контраста, а также чтобы при случае было на кого наорать.
В зал торжественно вступили невесты пророка, неся блюда с яствами; видимо, отдавая дань артистическому характеру нынешнего собрания, они сменили туники на весьма откровенные костюмы феи Мелюзины - конусообразные, усыпанные звёздами шляпы и расшитые серебристыми блёстками платья в обтяжку, открывавшие ягодицы. Повара постарались: на блюдах лежали маленькие пирожки с мясом и разнообразные zakouski. Пророк машинально потрепал по заду брюнетку, накладывавшую ему в тарелку zakouski, но, похоже, его моральный дух от этого не поднялся; он нервно велел немедленно принести вина, выпил залпом два стакана и, откинувшись на спинку стула, обвёл собравшихся долгим взглядом.
- Нам надо что-то делать на уровне медиа… - обратился он наконец к Юмористу. - Я только что прочёл последний "Нувель обсерватёр", честное слово, эта кампания по систематическому очернению, это уже просто невозможно…
Юморист насупился, потом, после минутной паузы, задумчиво изрёк, словно невесть какую истину:
- Это нелегко…
На мой взгляд, его безразличие выглядело несколько странно: в конце концов, официально за пиар отвечал он один, и это было тем более заметно, что ни Учёного, ни Копа на ужин не пригласили. Наверняка он был абсолютно некомпетентен в этой области, равно как и во всех остальных, привык получать скверные результаты и думал, что так будет всегда, что окружающие тоже привыкли к его скверным результатам; на вид ему было те же шестьдесят пять, и от жизни он ничего особенного не ждал. Его рот беззвучно открывался и закрывался, он явно придумывал, что бы такое смешное сказать, вернуть всем хорошее настроение, но у него не получалось, произошёл сбой комического механизма. В итоге он оставил свою затею, наверное, решил, что нынче пророк просто встал не с той ноги и у него это пройдёт; успокоившись, он невозмутимо принялся жевать пирожок с мясом.
- Как ты считаешь… - Пророк вдруг обратился ко мне, глядя мне прямо в глаза. - Враждебность прессы - это в самом деле долгосрочная проблема?
- Вообще говоря, да. Если подавать себя как страдальцев, сетовать на несправедливые нападки и остракизм, то, конечно, можно заручиться поддержкой нескольких извращенцев, Ле Пену в своё время это прекрасно удалось. Но в итоге окажешься в проигрыше, особенно если хочешь привлечь новых сторонников, выйти за пределы определённой аудитории.
- Вот! Вот! Послушайте все, что мне сказал Даниель!… - Он вскочил со стула, призывая в свидетели всех сидящих за столом. - СМИ обвиняют нас в том, что мы - секта, но ведь именно они не дают нам стать религией, систематически извращая наши принципы, перекрывая нам доступ к широкой публике, тогда как решения, которые мы предлагаем, важны для каждого человека, независимо от национальности, цвета кожи, прежних верований…
Все перестали жевать; кое-кто покачал головой, но никто не нашёлся что ответить. Пророк сник, сел на место, кивнул брюнетке, чтобы та налила ему ещё стакан вина. После короткого молчания разговоры за столом возобновились: в основном они вращались вокруг ролей, сценариев, разного рода киношных проектов. Видимо, большинство приглашённых были актёрами, начинающими или второго плана; я и прежде замечал, что актёры - вероятно, потому, что случай играет в их жизни решающую роль, - легче других становятся добычей всяких причудливых сект, верований и духовных учений. Занятно, что никто из них меня не узнал; наверное, оно и к лучшему.
- Harley Dude was right… - задумчиво произнёс пророк. - Life is basically a conservative option…
Я не сразу понял, к кому он обращается; оказалось, что ко мне. Он спохватился и продолжал уже по-французски, с неожиданно искренней печалью в голосе:
- Видишь ли, Даниель, единственная цель человечества - это размножение, продолжение рода. И хотя эта цель явно ничтожна, оно стремится к ней с невероятным упорством. Люди несчастны, глубоко несчастны, но продолжают всеми силами противиться любым попыткам изменить их удел: они хотят детей, причём детей, похожих на них самих, чтобы своими руками вырыть себе могилу и навеки сохранить условия собственного несчастья. Когда предлагаешь им свернуть с накатанного пути, пойти другой дорогой, обязательно встречаешь ожесточённое неприятие, и надо быть к этому готовым. Я не питаю никаких иллюзий относительно ближайшего будущего: чем ближе мы подойдём к технической реализации проекта, тем более бурными будут протесты. К тому же интеллектуальная власть целиком в руках сторонников статус-кво. Борьба предстоит тяжёлая, очень тяжёлая…
Он вздохнул, допил вино и то ли погрузился в индивидуальную медитацию, то ли просто пытался бороться с апатией; Венсан смотрел на него в упор, со странно напряжённым интересом: настроение пророка в тот миг, видимо, колебалось между отчаянием и беззаботностью, смертельной тоской и весёлыми коленцами жизни, и он все больше напоминал старую, усталую обезьяну. Но через пару минут он распрямил спину и обвёл присутствующих более живым взглядом; по-моему, только в этот момент он обратил внимание на красоту Франчески. Он поманил одну из девушек, прислуживавших за столом, японку, что-то шепнул ей на ухо; та подошла к итальянке, передала ей слова пророка. Франческа радостно вскочила и, даже не взглянув на своего спутника, села по левую руку от пророка.
Джанпаоло выпрямился; его лицо словно застыло; я отвернулся, невольно заметил, как пророк провёл рукой по волосам девушки; его лицо светилось детским, старческим, если угодно, трогательным восторгом. Я уставился в свою тарелку, но через полминуты мне надоело созерцать кусочки сыра, и я покосился вбок: Венсан по-прежнему бесстыдно, по-моему, даже с каким-то торжеством разглядывал пророка; тот теперь обнимал девушку за шею, она положила голову ему на плечо. Когда он запустил руку ей за лиф, я не удержался и бросил взгляд на Джанпаоло: он привстал со стула, на его лице явственно сверкнула ярость, это заметил не только я, разговоры разом смолкли; потом, сломленный, он медленно сел, сгорбился, опустил голову. Мало-помалу все опять заговорили, сначала вполголоса, а потом и громко. Пророк удалился из-за стола вместе с Франческой, даже не дождавшись десерта.
Назавтра я встретил Франческу, выходя с утренней лекции, она разговаривала с подругой-итальянкой. Поравнявшись с ней, я замедлил шаг и слышал, как она произнесла слово: "Communicare…" На её лице читалось безмятежное счастье. Сама школа теперь работала по полной программе; я решил ходить на утренние лекции, но избавить себя от вечерних практических занятий. Присоединившись ко всем за вечерней медитацией, прямо перед ужином, я заметил, что Франческа по-прежнему сидит рядом с пророком, а после трапезы они уходят вместе; напротив, Джанпаоло я за весь день не видел ни разу.
У входа в один из гротов был устроен бар с настойками. За столиком под тополем сидели Коп и Юморист. Коп говорил взволнованно, сопровождая свои слова энергичными жестами, явно на тему, ему небезразличную. Юморист не отвечал; он сидел с озабоченным видом и только кивал, ожидая, когда напор собеседника иссякнет. Я направился к элохимиту, приставленному к котлам, размышляя, чего бы себе взять: всю жизнь терпеть не мог настойки. С горя я взял горячего шоколаду: пророк разрешал пить какао, только обезжиренное, - вероятно, в честь Ницше, идеями которого восхищался. Когда я шёл обратно, оба руководящих работника за столиком молчали; Коп сурово оглядывал зал. Он замахал мне рукой, приглашая присоединиться к ним: перспектива заполучить нового слушателя его заметно приободрила.
- Я тут как раз говорил Жерару, - начал он (ну конечно, даже у этого обиженного жизнью существа есть имя, небось и семья у него была, и любящие родители сажали его верхом на колено, честное слово, жизнь - тяжкая штука, нельзя думать о таких вещах, иначе точно можно застрелиться), - я говорил Жерару, что, на мой взгляд, мы даём слишком много информации о научном аспекте нашего учения. Ведь существует целое течение, "Нью эйдж", экологисты, их пугает слишком активное вторжение технологий в нашу жизнь, они не жалуют идею господства человека над природой. Причём это люди, решительно отвергающие христианскую традицию, часто близкие к язычеству или к буддизму; их можно было бы превратить в наших потенциальных сторонников.
- А с другой стороны, мы привлекаем технократов, - хитро произнёс Жерар.
- Да уж… - возразил Коп с сомнением в голосе. - Только обитают они главным образом в Калифорнии, в Европе они редко попадаются, я тебя уверяю… - И снова повернулся ко мне: - А ты что думаешь?
Честно говоря, ничего особенного я не думал, мне казалось, что со временем сторонников генной инженерии станет больше, чем противников; но меня удивило то, что они опять делают меня свидетелем своих внутренних распрей. Тогда я ещё не вполне это осознал, но они полагали, что я как шоумен должен интуитивно ориентироваться в идейных течениях, в тех сдвигах, какие происходят в общественном мнении; у меня не было никаких причин лишать их иллюзий, я изрёк несколько банальностей, выслушанных с глубоким почтением, и, сославшись на усталость, с улыбкой поднялся из-за стола, проворно выскользнул из грота и пошагал к палаточному городку: мне хотелось взглянуть поближе на рядовых адептов.