- Радуйтесь, что у вас так много детей, - сказала я, думая: ей ведь все известно про обстоятельства Люси. Известно и то, что политические взгляды Люси далеки от убеждений последователей "движения чаепития". Унитаризм Люси Нэнси считала слишком прогрессивным, недоктринальным и двусмысленным в сравнении со своим евангельским фанатизмом. Она много говорила о "сострадании" и "христианской совести", а сама была ханжой, любила читать нравоучения.
- Вы думаете, я не благодарна? - возмутилась Нэнси.
- Я думаю, вы не должны кичиться тем, чего нет у других.
- Вы обвиняете меня в заносчивости? - спросила она.
Тут уж Люси не выдержала:
- Лора просто пытается вам объяснить, что нельзя ныть по поводу того, что вы не можете родить шестого ребенка, перед людьми, которые вовсе не могут иметь детей.
Воцарилась звенящая тишина. Потом Нэнси вскочила со стула, подошла к Люси и, плача, стала умолять ее о прощении, приговаривая, что она понятия не имела, какую боль причиняет, и что Господь, наверно, "очень сердится" на нее за то, что она "не думает о других" и…
Люси, надо отдать ей должное, высвободилась из объятий Нэнси и сказала просто:
- Извинения приняты, Нэнси.
- И спасибо, что подставили другую щеку.
Люси на мгновение оцепенела, потом, сердито глянув на Нэнси, ответила:
- Я не подставляла.
Чуть позже в тот же вечер - сидя в "Ньюкасле", куда мы с Люси обычно заходили выпить после литературного кружка, - мы с ней решили, что Нэнси Донован наконец-то довела нас до ручки и на семинары мы больше ходить не будем. Так начались наши собственные литературные диалоги, которые мы всегда вели в одной и той же угловой кабинке таверны (персонал настолько привык к нашим еженедельным посещениям по четвергам, что даже стал резервировать для нас один и тот же столик). С тех пор мы редко вспоминали о Нэнси, но сегодня Люси сама заговорила о ней.
- Наверно, я слишком сурово с ней обошлась, - призналась она после того, как заметила, что Нэнси долго разглагольствовала бы о распаде личности, если бы ей довелось обсуждать роман Йейтса.
- Ты меня знаешь, - сказала я. - Я в каждом стараюсь видеть хорошее. Но этой женщине ее собственная праведность застит глаза. И жестокая она.
- Это все так. Но тут в выходные я увидела ее в библиотеке. Она сидела в уголке у полок с романтической литературой и плакала. Я подошла, обняла ее, и Нэнси как прорвало. "Три дня назад моей младшей сестре диагностировали рак легких четвертой степени. Она живет в Массачусетсе. В Лоренсе - это такой унылый город. Разведена. Детей нет. Работает в местном "Таргете". Денег хватает лишь на то, чтобы платить за квартиру. В жизни у нее две радости: любимые телевизионные шоу и сигареты. Знаете, что она сказала мне, когда вернулась от онколога? "Жаль, что я не верую в Бога, как ты. Через восемь-десять недель я предстану перед Господом - вот и все, что мне осталось, по словам доктора"".
- Бедная Нэнси, - произнесла я. - И как ты отреагировала?
- Сказала, что мне жаль ее сестру, но я убеждена, что вера придаст ей силы пережить эту ужасную трагедию. И знаешь, что ответила мне Нэнси Донован? "Мне говорили, что у меня на все есть ответы. А сейчас у меня одни только вопросы". Потом она быстро обняла меня и поспешила прочь. Думаю, историю с Нэнси я вспомнила сегодня благодаря "Пасхальному параду". Эта книга так сильно зацепила меня, потому что в ней показано, как люди карабкаются по жизни, совершенно не понимая того, что с ними происходит. Общаются с людьми, которых знать не желали бы, на работе и дома делают то, что им не нравится, и никак не могут взять в толк, почему же их душит отчаяние. Именно это в конце книги и говорит Эмили мужу своей племянницы: "Мне почти пятьдесят, и за свою долгую жизнь я так ничего и не поняла". И эта непреложная истина - квинтэссенция всего романа. В жизни не бывает простых решений. Все сплошь путаница и неразбериха.
- То есть Нэнси расстроена и обескуражена - помимо известия о том, что она скоро потеряет сестру, - тем, что ее вера, как она выяснила, идет вразрез с конкретной реальностью.
- И нет ничего более конкретного и ужасного, чем диагноз рака четвертой степени. На это нет простых ответов.
- А нам ведь всем нужны ответы?
- Ты говоришь с унитарием, - сказала Люси. - Мы молимся "тем, кого это касается".
- А знаешь, что меня особенно привлекает в епископальной церкви, помимо великолепных англиканских хоралов? Ее учение гласит, что вера в самом человеке, а не в церковных доктринах. Никаких тебе установок свыше. Никакого ветхозаветного Господа, который давал коленкой под зад, если ты не верил в Его верховенство. Беда в том, что те, кто исповедует религию, допускающую осмысление, ни в чем не знают определенности.
- Тебя это раздражает?
- Если честно, да, порой это выбивает из колеи - сама идея, что есть только настоящее, а дальше - ничего, неизвестность. Бог свидетель, я пыталась верить в загробную жизнь - это одна из составляющих учения епископальной церкви. Но в моем представлении потусторонний мир - это скорее поэтический образ, фантазия, так сказать, а не абсолютная Божественная истина. Поэтому я не уверена, что встречу кого-то из знакомых после смерти. И мне кажется, что Нэнси, усомнившись в своей вере, задает себе тот же самый повергающий в уныние неприятный вопрос: если нет жизни после смерти, как же найти смысл в этом далеком от совершенства бытии, что зовется жизнью?
- На это уж точно никто и никогда не даст окончательного ответа. Но у меня есть вопрос относительно другого, не менее важного дела: Дэн устроился на работу?
Я кивнула.
- Что ж, это радует, - сказала Люси.
- Его - нет. Хотя я его не уговаривала, не принуждала… но он ведет себя так, будто я давила на него.
- Это потому, что его гложет чувство вины, ведь он очень долго сидел без работы. Ну и ему ненавистен сам факт, что не оставалось ничего другого, как согласиться на это место.
Я уткнулась взглядом в бокал с вином:
- Если б все было так просто. У меня такое чувство, что мы с ним вместе потерялись. Логическая несообразность, да? Вместе нельзя потеряться. С другой стороны…
- Таких, как вы, много. Ты предлагала вместе сходить к психоаналитику?
- Конечно. Но для Дэна сама мысль посвятить в наши проблемы третье лицо - это позор. В любом случае, я знаю только один брак, спасенный психоаналитиком…
- И то только потому, что они заключили договор о совместном совершении самоубийства.
Я невольно рассмеялась. Громко.
- Ты невыносима, - сказала я.
- Точнее, реалистка.
- Я не хочу развода.
- Но и не хочешь, чтобы продолжалось так, как сейчас.
- Нет. Но… как бы это сказать? Я не знаю, как мне быть потом. Допустим, я уйду, а дальше что?
- Будешь, как я. Женщина сорока с небольшим лет, живущая одиноко в маленьком городке штата Мэн. Будь я стервой, уговорила бы тебя бросить его, чтоб ты стала такой, как я. Одиночкой. Гадала бы, что уготовило тебе будущее. Думала бы: может, попытать удачу в большом городе - в Бостоне или Чикаго или где-нибудь в "солнечном поясе"? Почему бы нет? Можно возить за собой свой багаж всюду, куда ни поедешь. Так что, полагаю, по сути, вопрос следует ставить…
- Я знаю, как нужно ставить вопрос, - перебила я Люси.
- А ответ на него ты знаешь?
Я снова уставилась в свой бокал с вином.
- У меня много ответов - и ни одного, - наконец ответила я.
- То-то и оно.
- Значит, завтра у тебя знаменательный день, - сказала Люси, когда мы вышли из таверны.
- Поездка на конференцию рентгенологов в близлежащий Бостон - это не путешествие в Париж.
- Все равно погуляешь пару деньков, развеешься.
- Еще скажи, что, оторвавшись от дома, я сумею более объективно оценить ситуацию…
- Это вряд ли. Скорее уж по возвращении ты окажешься в еще большем раздрае, потому что на пару дней отвлеклась от своих проблем. Такова жизнь.
Люси обняла меня.
- Знаешь, чего я хочу больше всего? - спросила она. - Чего-то неожиданного. Два-три сюрприза не помешали бы.
- Сюрпризы не возникают ниоткуда - их нужно искать.
- Да ты у нас философ, Лора.
- Нет. Я - жена, мать и рентген-лаборант, работаю с девяти до пяти сорок девять недель в год. Это - моя жизнь.
- И если б я сказала тебе: могло быть и хуже…
- Я бы тебя возненавидела и согласилась с тобой.
Когда я ехала домой, зажужжал мой мобильник, сигнализируя о том, что пришло сообщение. Должно быть, от Бена. В такой час никто другой не шлет мне сообщений. Я не трогала телефон, пока не припарковалась на нашей подъездной аллее. В окнах дома было темно. Только в холле на нижнем этаже горел свет. Мы всегда его оставляли как признак того, что в доме кто-то есть, а в последнее время еще и для детей, если они возвращались поздно. Кстати, чуть раньше вечером я получила SMS-сообщение от Салли: "Переночую у Брэда. Рано утром зайду за школьными вещами".
"Переночую". Какой невинный эвфемизм взяли на вооружение школьники. Умно. Вне сомнения, родители Брэда понимают, что сегодня моя дочь будет спать в постели их сына, причем не "просто спать". С другой стороны, через девять месяцев Салли восемнадцать. Я в ее возрасте спала со своим парнем. Так что, пожалуй, я не вправе упрекать ее за то, что она "ночует" у Брэда. Однако Салли впервые открыто заявила о своей половой активности, и сдается мне, она в конце концов решила - после стычки с отцом сегодня вечером - не скрывать свои подлинные отношения с Брэдом. По крайней мере, от меня, ибо я сомневаюсь, что Дэну она написала то же, что и мне. Как и многие отцы, Дэн болезненно относится к тому, что она больше не папина невинная дочка… хотя с некоторых пор Салли перестала быть папиной дочкой.
Я ответила дочери: "В семь тридцать еду в Бостон. Надеюсь увидеть тебя до отъезда. Люблю. Мама". Я отослала сообщение и, когда текст исчез с дисплея вывела на экран сообщение Бена:
"Вот интересно, существует ли вообще настоящая любовь? Ответы читай на открытке на моем новом сайте: stradaniyayunogoverteravmene.com. Пытаюсь писать картину. Не очень получается. Сегодня не звони. Всю ночь буду в мастерской, попробую заставить себя что-нибудь сотворить. Б ххх."
Я улыбнулась: какой у меня потрясающе образованный сын, знает такое программное произведение немецкого романтизма. Я набила ответ:
"Надеюсь, ты не зря проторчишь в студии всю ночь. Что-нибудь да получится - не сегодня, так завтра. Главное, не будь слишком строг к себе. Легко сказать, я знаю. Но это необходимо. У тебя сейчас трудный период. Не требуй от себя слишком многого".
Я тотчас же стерла последние два предложения, ибо мне сразу вспомнились его слова: "Я знаю, что у меня трудный период, и я всегда требую - и буду требовать - многого от себя… поэтому не говори, чтобы я не переоценивал свои силы". Воспитание детей - дело очень тонкое. Нужно уметь вовремя промолчать или воздержаться от совета, который прозвучит как банальность или окажется бессмысленным, как пластырь, которым пытаются залепить огромную рану. Возможно, со временем свою несчастную первую любовь Бен будет воспринимать как неизбежный этап взросления, но пока еще он не окреп душой. И если сказать ему, что через пять лет он со смехом будет вспоминать свои нынешние переживания, это может привести к противоположному результату. Я перефразировала концовку:
"Главное, не будь слишком строг к себе. Легко сказать, я знаю. Но это необходимо. Знай, что я всегда рядом, если понадоблюсь. Люблю. Мама".
Я хотела добавить, что надеюсь увидеть его дома на следующей неделе, но снова нажала на тормоза, подумав: он, пожалуй, решит, что я давлю на него. Если я не стану звать его домой, больше вероятности, что он приедет.
Я глянула на часы: почти десять. А мне в семь утра выезжать. Я вошла в дом. Дэн убрал со стола, запустил посудомоечную машину, всюду навел порядок. Я погасила свет в холле и стала подниматься наверх, надеясь, что Дэн уже спит и не будет задавать вопросов о местонахождении дочери. Я тоже нуждалась в отдыхе. День выдался трудным. А разве бывают легкие дни? Разве каждый божий день не подбрасывает нам под ноги что-то такое, что меняет ритм жизни или просто напоминает нам, что в жизни не все идет так, как нам хотелось бы?
С другой стороны, а что мы хотим от жизни? На этот важный, зачастую волнующий вопрос многие отвечают лозунгами: счастья, чтобы было кого любить, жить без страха, денег, секса, свободы, чтобы ничего ужасного не случилось с моей семьей, признания… Все это правильно. Но покажите мне человека, который получил бы от жизни именно то, чего он хотел. Я наблюдаю это постоянно на примере своих пациентов, ожидающих результатов обследования. Их глаза наполнены ужасом и надеждой. Чувством, что судьба, возможно, только что обманула их. Потребностью верить в то, что есть спасение от смерти…
Довольно.
Открыв дверь спальни, я увидела, что мой муж спит, крепко обнимая подушку, и мне невольно подумалось, что для него это своего рода ночной спасательный круг, удерживающий его на плаву. Дэн неожиданно застонал, потом резко вскрикнул, будто его что-то напугало. Я бросилась к нему, чтобы успокоить. Но пока я бежала к кровати, он уже повернулся на другой бок и снова погрузился в глубокое забытье. Я села и, поглаживая его по голове, подумала: в самом лучшем из миров он сядет, обнимет меня и скажет, что мы счастливы. Неудивительно, что мы все любим сказки со счастливым концом, в которых принцессу не съедает дракон… или (что было бы еще хуже) она не доживает свои дни в печали и одиночестве.
Завтра я отправляюсь в путешествие. На несколько дней сбегу от действительности. Заведу короткую интрижку с эскапизмом.
Но я не хочу убегать. Я хочу…
Еще один вопрос, на который у меня нет ответа.
Дэн снова застонал во сне, крепче стиснул подушку. И меня вдруг придавила усталость.
Все, гаси свет. Закрывай дверь в минувший день. И поплотнее.
ПЯТНИЦА
Глава 1
Дорога. Как же я люблю дорогу! По крайней мере, меня вдохновляет сама мысль о дороге. Летом того года, когда мы с Дэном переходили на последний курс Университета штата Мэн, мы с ним сели в его древний (но все еще прекрасно бегающий) "шевроле" и покатили на запад. Предельная скорость автомобиля не превышала семидесяти пяти миль в час. Кондиционера в салоне не было, а температура везде не опускалась ниже тридцати трех градусов. Мы не роптали. У нас с собой были две тысячи долларов и впереди - три месяца до возвращения на восток к началу нового учебного года. Мы ночевали в дешевых мотелях. Питались главным образом в дешевых закусочных. Мы постоянно съезжали с автострад на двухполосные дороги с щебеночно-асфальтовым покрытием. Четыре дня провели в Рапид-Сити (Южная Дакота), просто потому что нам понравился этот удивительный город Дикого Запада. На одной из дорог местного значения в дебрях Вайоминга, на Rt 111, наш автомобиль сломался, и (поскольку мобильных телефонов в то время еще не было) нам пришлось три часа ждать, пока кто-нибудь не проедет мимо. Этим кем-нибудь оказался парень на пикапе с пирамидой для винтовок. Мы остановили его, и он сорок миль тащил нас на буксире до ближайшего пункта цивилизации. Механиком там был семидесятилетний старик, не выпускавший изо рта сигарету "Лаки страйк". Он настоял, чтобы мы поселились в одной из комнат над его мастерской, где мы пробыли два дня - именно столько времени ему понадобилось на то, чтобы починить распределительный вал в двигателе - сложная работа, которая в любом другом месте обошлась бы нам в тысячу долларов, а он с нас взял всего пятьсот. Экономя на всем, чем только можно, - к тому же бензин в то время стоил чуть больше доллара за галлон, - мы сумели добраться аж до Сан-Франциско, потом назад, на восток, поехали через пустыню и Санта-Фе. В этот город мы оба влюбились.
- Давай поселимся здесь, когда я окончу свой мединститут, - предложила я, представляя, как мы живем в глинобитном домике (с бассейном) на плато в окрестностях города, я - преуспевающий врач-педиатр, мои пациенты - дети художников и последователей религий "нового века", которые сидят на макробиотической диете, пишут музыку для гамеланов, пьют зеленый чай с Джорджией О'Киф и…
- Если только ты не будешь поить меня зеленым чаем и кормить одной лишь чечевицей, - сказал Дэн.
- Нет, мы там поразим всех своей экстравагантностью. Будем есть мясо, курить (Дэн в то время выкуривал по две пачки в день). Не будем увлекаться магическими кристаллами и астрологией. Хотя, я уверена, мы там встретим много молодых типчиков вроде нас. Санта-Фе, как мне представляется, одно из тех мест, что привлекают беглецов со всей страны - людей, которые хотят убежать от пресса и возможностей больших городов. Здесь мы могли бы жить по-настоящему хорошо. Эй, это же Запад. Бескрайняя ширь. Бескрайнее небо. Никакого тебе дорожного движения.
Конечно, Дэн со мной согласился. Конечно, не прошло и года, как все эти несбыточные мечты рассеялись. И то наше чудесное путешествие на колесах от побережья до побережья, за время которого я по-настоящему оценила размах, перспективы и просто-таки сумасшедшие просторы своей страны, был нашим единственным дорожным романом.
Дорога.
У каждого из нас есть свой клочок земли, верно? Особенно у тех, кто трудится с девяти до пяти и редко отваживается выбраться куда-то дальше своего дома или места работы. И сегодня утром, направляясь на юг, я видела привычную картину.