Тема романа "На лесном озере" – психологическое эхо вьетнамской войны. Как действует на человека скрываемое много лет соучастие в военном преступлении? В какой мере мы можем его судить и осуждать? Обо всем этом автор говорит языком поэтическим, жестким и человечным – в лучших традициях американской литературы.
Содержание:
1 - Как несчастливы они были 1
2 - Материалы 2
3 - О природе потери 3
4 - Что он помнил 3
5 - Предположение 4
6 - Материалы 4
7 - О природе брака 5
8 - Как прошла ночь 8
9 - Предположение 9
10 - О природе любви. 10
11 - Что он делал дальше 13
12 - Материалы 15
13 - О природе зверя 17
14 - Предположение 18
15 - О чем спрашивали 19
16 - Материалы 22
17 - О природе политики 23
18 - Предположение 26
19 - Что обнаружили 28
20 - Материалы 30
21 - О природе потустороннего 32
22 - Предположение 34
23 - Где искали 36
24 - Предположение 40
25 - Материалы 40
26 - О природе тьмы 42
27 - Предположение 42
28 - Как он ушел 43
29 - О природе угла 45
30 - Материалы 45
31 - Предположение 47
Примечания 47
Тим О`Брайен
На Лесном озере
Посвящается Кейт
Джона Стерлинга, Ларри Купера, Майкла Кертиса,
Леса Рамиреса, Кэрол Анхальт
и мою любящую семью.
Сэм Лоуренс, умерший в январе 1994 года,
более двух десятилетий был моим издателем,
заступником и другом.
Я навсегда сохраню светлую память
о его вере в меня.
Хотя эта книга содержит подлинный материал из мира, в котором мы живем, включая сведения о реальных местах, лицах и делах, ее следует читать как художественную, а не документальную прозу. Все диалоги вымышлены. Некоторые печально известные и весьма реальные события даны в измененном виде или воображены заново. Джон и Кэти Уэйды – фигуры целиком вымышленные, как и все персонажи романа из числа жителей штата Миннесота и поселка Энгл-Инлет.
1
Как несчастливы они были
В сентябре, после первичных выборов, они сняли старый желтый коттедж на берегу Лесного озера. Там было много деревьев, большей частью сосна и береза, да еще причал с лодочным сараем, и через лес шла узкая грунтовая дорога, которая поблизости от коттеджа упиралась в отполированные водой серые прибрежные камни. Дальше никаких дорог не было. Ни единого поселка, ни одной живой души. Причал – а за ним на север, в сторону Канады, протянулось большое озеро, там вода была началом и концом всего, бесконечная и очень холодная, с потайными проливами, отмелями, бухтами, безымянными островами и дремучими лесами по берегам. Там повсюду, на множестве квадратных миль, дикая ширь составляла одно целое, подобно гигантскому изогнутому зеркалу, ослепительно голубому и прекрасному, всегда неизменному. Этого-то они и хотели. Им нужно было одиночество. Нужна была эта многократность, густой дурманящий шорох леса и плеск воды, но главное – им нужно было чувствовать, что они вместе.
Поздно вечером они расстилали на веранде одеяло и лежа смотрели, как над озером в их сторону движется туман. К полной близости они пока не были готовы. Раз попробовали, но ничего хорошего не вышло, так что потом они всегда только лежали обнявшись и тихо разговаривали о том, как народят детей и будут жить в собственном доме. Они делали вид, что не так все плохо. Выборы были проиграны, но они пытались убедить себя, вопреки очевидности, что это не было бесповоротное, сокрушительное поражение. Друг с другом они были осторожны; не жаловались на тоску и на это внезапное чувство под ложечкой, словно ты проваливаешься в люк. Неподвижно лежа под одеялом, они по очереди называли имена детей, которые у них родятся, – порой уморительные имена, специально чтоб посмеяться, – а потом обсуждали обстановку будущего дома, роскошные ковры и старинные медные светильники, выбирали цвет для обоев, входили во все подробности, соглашались, что у них непременно будут огромная застекленная терраса, камин и библиотека с высоченными ореховыми шкафами и передвижной лестницей.
В темноте можно было забыть о том, что все это безумно дорого и совершенно недоступно. Их жизнь вошла в тяжкую полосу, и они отчаянно хотели быть счастливыми. Они желали счастья, не зная ни что это такое, ни где его искать, и от этого их желание становилось еще сильнее.
У них была такая игра: выдумывать маршруты романтических путешествий.
– Верона, – говорила Кэти. – Я провела бы несколько дней в Вероне. – После чего они подолгу разговаривали о Вероне, куда там пойти и что посмотреть, им хотелось сделать этот город в воображении как можно реальнее. С озера, стелясь низом и обволакивая их, наползал густой, плотный туман, и их слова вдруг как будто относило куда-то вдаль, а потом они возвращались из стоявшего вокруг леса. Отчасти это было просто эхо. Но внутри эха им чудился звук словно бы и вовсе не от их голосов – то ли шепот, то ли дыхание, что-то пернатое и живое. Они замолкали, вслушиваясь, но звук тут же исчезал, смешивался с ночью. В лесу раздавались шорохи, что-то потихоньку гнило, что-то росло. Подавали голос ночные птицы. Волны с тихим плеском накатывали на берег.
И вот тогда-то, вслушиваясь, они вдруг чувствовали, как открывается люк, и падали в ту пустоту, откуда являлись к ним все сновидения.
Они, конечно, скрывали это как могли. Опять пускались в разговоры о чудесных веронских старинных церквах, о музеях, о кафе под открытым небом, где они будут пить крепкий кофе с пирожными. Изобретали всякие веселые приключения. Ночной бросок поездом во Флоренцию, а может, на север, в горы, а может, в Венецию; потом обратно в Верону, где нет никакого поражения, где все, что в жизни бывает, кончается хорошо. Для них обоих это была игра в желания. Счастье рисовалось им как реальное место на земле, как неизведанная страна или экзотическая чужая столица с диковинными обычаями и малопонятным языком. Чтобы там освоиться, нужно приложить много усилий и многое в себе изменить, но они будут прилежными учениками.
А порой им нечего было друг другу сказать. Или они принимались храбриться.
– Ничего такого ужасного не произошло, – сказала Кэти однажды вечером. – То есть плохо, конечно, но поправимо.
Это был их шестой вечер на Лесном озере. До ее исчезновения оставалось меньше полутора суток, но сейчас она лежала рядом с ним на веранде и размышляла вслух о том, как все поправить. Больше практицизма, сказала она. Идти шаг за шагом. Он мог бы найти работу в какой-нибудь приличной юридической фирме в Миннеаполисе. Они бы подыскали недорогой дом или просто сняли что-нибудь на время; конечно, надо во всем ужаться, составить семейный бюджет, начать потихоньку выплачивать долги, а там, глядишь, через годик-другой на самолет и – в Верону или еще куда-нибудь, где они будут счастливы и совершат все то чудесное, чего не успели пока совершить.
– Уж мы найдем чего захотеть, – сказала Кэти. – Новенькие мечты, с иголочки. Ну, не права я разве? – Помолчала, глядя на него. – Не права?
Джон Уэйд заставил себя кивнуть.
Через два дня, когда ее уже с ним не будет, он вспомнит, как возились под полом веранды мыши. Вспомнит сложный, насыщенный запах леса, и туман, и озеро, и странное движение, которое Кэти иногда делала пальцами; легкий взмах, словно она желала разогнать все зло, скопившееся в их жизни.
Справимся. – Она прильнула к нему теснее. – Начнем и всего добьемся.
Конечно, – сказал Уэйд. – У нас все будет хорошо.
– Даже отлично.
– Вот-вот. Даже отлично.
Он закрыл глаза. И увидел, как гигантская белая гора взрывается и опрокидывается прямо на него.
Опять сдавило живот. И все равно он через силу ей улыбался. Говорил ободряющие слова, решительным тоном говорил, словно верил в них сам, и это он тоже потом вспомнит – как притворялся. В темноте он чувствовал, как бьется ее сердце, как она дышит ему в щеку. Она пошевелилась под одеялом, поцеловала мужа, слегка заигрывая, пощекотала ему ухо кончиком языка, и это, хоть и не было ему очень приятно, было знаком близости, просьбой сосредоточиться на том, что у них еще оставалось или когда-нибудь могло появиться.
– Слушай, – сказала она. – Давай будем счастливы, сейчас прямо.
– Примани счастье, – отозвался он.
Это был вопрос веры. Будущее казалось невыносимым. Усталость тоже, конечно, была, и гнев, но главное – пустота безверия.
Лежа молча и неподвижно, Джон Уэйд смотрел, как туман сгустками расползается над причалом и лодочным сараем, медлит, словно хочет их переварить, потом, клубясь и меняя очертания, тяжело поднимается вдоль берегового склона к веранде.
Оползень, думал он.
Эта мысль приняла у него в голове форму огромной белой горы – он карабкался на нее всю жизнь, а теперь она рушится на него, сплющивая грузом бесчестья. Он приказал себе об этом не думать, но не получалось. Цифры были неумолимы. Его разгромили три к одному в его собственной партии; он вытянул несколько университетских городков и округ Итаска – вот, по существу, и все.
В тридцать семь лет – вице-губернатор штата. В сорок – кандидат в сенат США. В сорок один – жертва оползня, резкого сдвига в общественном мнении.
Удачники и жертвы. Такая уж ставка тут.
Но это были не просто проигранные выборы. Нечто физически ощутимое. И унижение, само собой, и это чувство, будто что-то надломилось, испортилось в груди и животе, и гнев, вздымавшийся к самому горлу, когда его так и подмывало выкрикнуть самые ужасные слова, какие он знал, – Христа прикончить! – когда он не мог с собой совладать, не мог вернуть ясность мысли и прекратить этот крик у себя в голове – Христа прикончить! – потому что ничего поделать было нельзя, потому что это было так жестоко, позорно и окончательно. Порой накатывало настоящее безумие. Вселенская злоба. По ночам в крови вскипала электрическая дрожь, его распирало от желания убивать, которое он не мог ни подавить, ни выпустить на волю. Он хотел ломать и крушить. Схватить нож, резать и полосовать, резать и полосовать. Все эти годы. Карабкался, как чертов сукин сын, дюйм за дюймом, вгрызался зубами – и в один миг все полетело в тартарары. Все без исключения. Смысл его жизни. Карьера, профессиональная гордость, честь и достоинство, вера в будущее, которое представлялось ему таким величественным.
Джон Уэйд покачал головой и вслушался в туман. Ветра не было. Позади него в затянутое сеткой окно билась ночная бабочка.
Забудь, сказал он себе. Не думай.
А потом, когда он все-таки опять начал думать, он обнял Кэти, крепко к себе прижал.
– Верона, – проговорил он твердо, – это, считай, решено. Отели – только люкс. От начала до конца.
– Обещаешь, значит?
– Обещаю, – ответил он. – Железно.
Кэти улыбнулась. Он не мог видеть эту улыбку, но она слышалась в ее голосе, когда она спросила:
– А как насчет детей?
– Все у нас будет, – сказал Уэйд. – Дети – в первую очередь.
– Боюсь, я уже старая. Хотя, может, и ничего еще.
– Ты не старая.
– Мне тридцать восемь.
– Вот и прекрасно, у нас будет тридцать восемь детей, – сказал он. – В Вероне автобус придется нанимать.
– Это мысль. И как же мы?
– Откуда я знаю как, просто будем кататься и смотреть разные разности, ты да я. И полный автобус детей.
– Думаешь?
– Уверен. Я же обещал.
Потом они долго неподвижно лежали в темноте, словно ожидая, чтобы все это каким-то внезапным чудом осуществилось. Они хотели одного: чтобы их жизнь снова наладилась.
Позже Кэти откинула одеяло, встала и отошла к перилам, в дальний конец веранды. Она как бы исчезла в отяжелевшей тьме, окутанная туманом, и когда она заговорила, голос раздался откуда-то издали, исходя словно не от нее, отдельный и немного чужой.
– Я не плачу, – сказала она.
– Конечно, с чего плакать.
– Просто полоса такая, вот и все. Пройти надо через эту глупость.
– Глупость, – повторил он.
– Я не то хотела сказать…
– Да нет, ты совершенно права. Сволочная глупость.
Тишина вокруг. Только волны и ветви, легкие вдохи и выдохи. Ночь обволакивала их.
– Джон, послушай, мне трудно иной раз находить точные слова. Я хотела только сказать… понимаешь… я хотела сказать, что есть чудесный человек, которого я люблю, и мне нужно, чтобы он был счастлив, и ничто другое меня не беспокоит. Никакие выборы.
– Ну и прекрасно.
– И никакие газеты.
– Прекрасно.
В темноте послышался звук, который не был плачем.
– Ну, ты любишь меня?
– Больше всего на свете.
– Сильно-сильно?
– Сильно-сильно, – сказал он. – Полный автобус любви. Ну иди же ко мне.
Кэти прошла через веранду назад, опустилась рядом с ним на колени и прижала к его лбу ладонь. От озера и леса шел тихий неумолчный шепот. Позже, когда ее уже с ним не будет, это вспомнится ему с необычайной ясностью, словно повторяясь сызнова. Вспомнится доносившееся из тумана дыхание. Вспомнится ее ладонь у него на лбу, острое, живое тепло ее кожи.
– Счастливыми быть, – сказала она. – И ничего больше.
2
Материалы
Он с самого начала был скрытный мальчик. Можно сказать, помешался на секретах. Уж такая была его природа.
Элеонора К.Уэйд, мать Джона Уэйда
Приобщено к делу под № 1: железный чайник
Вес – 2,3 фунта Емкость – 3 кварты
Приобщено к делу под № 2: фотография лодки
"Уэйкмен", длина – 12 футов
Алюминиевая, темно-синяя
Мотор "эвинруд", мощность – 1,6 лошадиных силы
Он держал язык за зубами. Даже жена его ни хрена, похоже, не знала про… ну, про это. Он просто хотел все похоронить.
Энтони Л. (Тони) Карбо
Имя и фамилия: Кэтлин Тереза Уэйд
Дата составления протокола: 21.09.86г.
Возраст: 38 лет
Рост: 5 футов 6 дюймов
Вес: 118 фунтов
Цвет волос блондинка
Цвет глаз: зеленый
Фотография: прилагается
Должность и место работы: секретарь приемной комиссии, университет штата Миннесота, Миннеаполис, Миннесота
Заболевания и перенесенные операции: пневмония (16 лет), аборт (34 года)
Используемые медикаменты: валиум, ресторил
Ближайший член семьи: Джон Герман Уэйд
Прочие родственники: Патриция С. Гуд (сестра), Миннеаполис, штат Миннесота, Локвуд-авеню, 1625
Из протокола о розыске
После работы мы каждый вечер с ней плескались в бассейне молодежной ассоциации. Она могла плыть без конца, прямо как рыба, так что я не беспокоюсь насчет… Короче, думаю, с ней все в порядке. Рыбы разве тонут?
Бетани Ки, помощница секретаря приемной комиссии, университет штата Миннесота
Он не был толстым ребенком, вовсе нет. Просто плотный такой. Кости у него были большие. Но иногда мне кажется, что отец ему внушил… внушил бедному…, ох… ну, что вроде как у него лишний вес. В шестом классе он подписался на диету из какого-то дурацкого журнала… Отец его дразнил не переставая. Совсем задразнил, можно сказать.
Элеонора К.Уэйд
Знаете, что я запомнил? Мух запомнил. Миллионы мух. Они-то большей частью и помнятся.
Ричард Тинбилл
Приобщено к делу под № 3: фотография погибших комнатных растений
То, что осталось от 6-8 растений (1 герань, 1 бегония, 1 каладиум, 1 филодендрон, остальные не установлены)
Растительные ткани сильно разложились
Джон безумно любил отца. Вот почему, я думаю, он переживал издевки так болезненно… Он старался не подавать виду, как сильно его задевало, но я-то видела… Да, уж как любил этого человека. (Вы спрашиваете, любила ли я? Конечно.) Туго пришлось моему Джону. Он был слишком юн и не понимал, что такое алкоголизм.
Элеонора КУэйд
Приобщено к делу под № 4" результаты опросов общественного мнения 3 июля 1986 г.
Уэйд – 58%
Дерни -31%
Нет определенного мнения – 11%
17 августа 1986г.
Уэйд –21%
Дерки -61%
Нет определенного мнения – 18%
Оползень – не то слово. Цифры видели? Три к одному, четыре к одному – прощай, карьера. Чистить сортиры в сраной индейской резервации и то теперь бы не выбрали… Я миллион раз, наверно, спрашивал, нет ли какой против нас зацепки, ну, грехи молодости или что… Ни слова. Нуль. Так дела не делаются. Скажете, я его предал? Хрена. Все с точностью до наоборот. Я ведь вкалывал как сукин сын, чтобы этого болвана протащить в сенат.
Энтони Л. (Тони) Карбо