Сейчас миссис Карлтон лежала, откинувшись на подушки, с термометром во рту, и взгляд ее был устремлен в распахнутое окно. Рассвет уже обагрил горные отроги, и зажатая между ними долина, покрытая густой и мягкой пеленой тумана, походила на заснеженное поле. На востоке солнце осветило рваную гряду пушистых облаков, чуть позолотив их края - округлые и легкие, словно лепестки. Миссис Карлтон протянула тоненькую хрупкую руку и выключила свет. Ее широко расставленные серые глаза блестели. Джэн подумала, что даже теперь, исхудавшая, изможденная, с запавшими щеками, худобу которых еще больше подчеркивают выступающие скулы, она была красива. И была в ней какая-то светлая и ясная безмятежность, которой Джэн никогда еще не встречала в людях.
Будто читая мысли Джэн, миссис Карлтон повернула голову, и взгляды их встретились. Когда миссис Карлтон взглянет на тебя, так это лучше поцелуя: столько в ее взгляде теплоты и понимания, что слова становятся ненужными.
Миссис Карлтон вынула термометр изо рта и взглянула на ртутный столбик. Ровные дуги ее бровей насмешливо дрогнули. Вложив термометр в чехол, она юркнула под одеяло и, устроившись поудобнее, повернулась лицом к Джэн.
Снаружи солнечный луч пробился через просвет в облаках, и теперь оттуда, как из проекционной камеры, струился вниз яркий золотой поток света. Он заставил переливаться перламутром туман, заполнявший долину, и до блеска высветил гряды песчаника. Влажный туман заплыл в комнату и, словно благословение утра, коснулся их лиц.
- Вы сегодня выглядите лучше.
Миссис Карлтон произнесла это медленно и спокойно.
- Да я и чувствую себя лучше. Хотя когда вы меня разбудили, за мной какое-то чудовище гналось по темным коридорам. А что за чудовище, я так и не разглядела.
Миссис Карлтон улыбнулась. Когда она улыбалась, казалось, будто солнце проглядывает сквозь утренний туман.
- Уверена, что Фрейд нашел бы этому какое-нибудь ужасное объяснение. А по-моему, все это из-за тех сосисок, что вы вчера ели за ужином.
- Сосиски, - Джэн с отвращением наморщила носик. - Когда я отсюда выберусь, я больше ни за что на свете к сосискам не притронусь.
- Мне бы хотелось записать на пластинку голос хозяйки, когда она щупает мой пульс во время обхода и при этом трещит, как пулемет: "сосиски, яичница, шкварки", и потом, если бы у меня появилось желание на что-нибудь жаловаться, мне бы только стоило поставить эту пластинку и услышать ее голос: "шкварки, сосиски, яичница", как у меня бы раз и навсегда пропало желание ворчать.
- И как это она может сразу и считать пульс и меню заказывать? - усомнилась Джэн.
- Мне это тоже приходило в голову, но в конце концов какое это все имеет значение? Ведь ее не особенно интересует, какой там у нас пульс и сколько она насчитает, зато ее очень интересует, что заказать на обед, потому что это отразится на ее счете в банке.
- Неужели она и впрямь такая корыстная?
Миссис Карлтон вскинула брови и задумчиво прищелкнула языком.
- Не знаю, насколько это подходящее слово - корыстная? Вся беда в том, что обычно в нашем представлении такие санатории связаны с принципами гуманности, тогда как на самом деле они основаны лишь на принципах частной прибыли. В конце концов частный санаторий подобного типа - это нечто вроде пансиона, с той только разницей, что отсюда ты не можешь уехать, когда тебе захочется, потому что если ты отсюда уедешь, то куда ты денешься потом? Когда я захотела приехать сюда во второй раз, мне пришлось ждать несколько месяцев, пока освободится место.
- А я бы лучше домой уехала.
За окном светало, и Джэн сидела на постели, ожесточенно расчесывая волосы.
- А если нет дома, куда можно было бы поехать? - миссис Карлтон произнесла это так спокойно, будто разговор шел о сегодняшнем меню, но у Джэн холодок пробежал по спине от этих слов: ведь если бы не было Дорин и Барта, она тоже могла стать бездомной. Сердце захолонуло у нее при мысли о собственной беззащитности. А что, если Дорин выйдет замуж и уедет? А что, если Барт разлюбит ее, устав от ожидания, от волнений, от бесконечных расходов? А что, если бремя обязательств, которое он с такой готовностью взвалил на себя, покажется ему слишком тяжким? И что, если в один прекрасный день она перестанет быть для него той Джэн, которую он полюбил когда-то, и превратится в больную Джэнет Блейкли, для которой теперь только и существует в жизни, что красная кривая температуры в графике над кроватью да темное пятно на рентгеновском снимке?
II
Прикованные к постели, они узнавали о жизни Пайн Риджа через ходячих больных. Все утро, после первого тихого часа, ходячие бродили взад и вперед по веранде своим медленным, размеренным шагом и весело окликали тех, кто не вставал с постели. То один из них, то другой заглядывал в комнаты лежачих, посвящая их в новые санаторские сплетни. Постепенно в санатории выработался свой собственный специфический образ жизни. Отрезанные от внешнего мира, оторванные от своих прежних занятий, скованные распорядком лечения, больные постепенно приходили к признанию новых ценностей, новых интересов в жизни. Джэн наблюдала за ними и поначалу старалась держаться особняком: прислушивалась к их разговорам, но не принимала в них участия - она не хотела становиться такой, как они.
После завтрака у них в комнате собралось несколько больных. Леонард Мэкстон говорил о музыке. Накануне вечером он и миссис Карлтон слушали скрипичный концерт по ее приемнику.
Рода, флегматичная блондинка с ослепительно красивым лицом и тяжелыми золотыми косами, лениво растянувшись в шезлонге, мечтательно тянула сигарету под их разговор. Леонард был темноволосый, невысокий и коренастый мужчина с могучими плечами. Лицо у него было рябое, а темная борода казалась синей на бледном лице. Иногда Джэн казалось, что она в жизни не видела мужчины некрасивее его. Больше всего он был похож на боксера, и у Джэн почему-то никак не укладывалась в сознании мысль, что он был музыкантом и играл в оркестре первую скрипку до того, как чахотка скрутила его и заставила бросить оркестр. В последние восемь лет жизнь его походила на цепь, звенья которой разрывались одно за другим. Некоторое время эта цепь выдерживала натиск жизни, потом обрывалась, и он возвращался на очередные "шесть месяцев", пока каверна в легких не затягивалась и он не получал возможности снова вернуться в жизнь.
В конце войны, как рассказывала миссис Карлтон, он подорвал здоровье во время долгого гастрольного турне на островах, где он выступал с концертной бригадой перед войсками. Он вернулся в Пайн Ридж, и в тот год, что он был в санатории, жена его убежала с капитаном американской армии. Когда Джэн услышала эту историю, ей стало понятным многое в Леонарде. Вот почему, наверное, он пускается время от времени в запой и пропадает на несколько дней.
Каждый раз, когда Джэн и миссис Карлтон включали передачу "Для любителей музыки", в комнате незаметно появлялся Леонард, и все трое в молчании внимательно слушали музыку.
Сегодня, после того как смолкли последние звуки симфонии, Леонард вдруг заговорил о знаменитых дирижерах. Когда он рассказывал, с лица его на мгновение спадала маска напускного цинизма, и перед Джэн представал мягкий, тонкий и добрый человек, когда-то мечтавший стать великим скрипачом. Он перешел к дням своей учебы в Лейпциге, потом вдруг замолчал. "Нет, я бы не сдалась так легко", - подумала про себя Джэн.
- А по-моему, это глупо - не делать того, что тебе хочется, - вдруг выпалила она и замолчала, потому что слова ее прозвучали осуждающе, а она вовсе не хотела этого.
Он поднял на нее взгляд и улыбнулся. Его неровные зубы крепко сжимали мундштук трубки. Он неторопливо вынул трубку изо рта и полушутливо, полусерьезно погрозил ею Джэн.
- Беда ваша в том, - сказал он с деланной веселостью, - что вы до сих пор не осознали еще необходимости соразмерять свои желания со своими возможностями.
- Вовсе нет, - запротестовала Джэн, гоня от себя эту мысль.
- Вы злюка, Леонард, - ласково улыбнулась ему миссис Карлтон, - настоящий ворчливый старикашка профессор. На меня ваше брюзжание не производит никакого впечатления, и я не позволю вам отыгрываться на Джэн. А что до меня, то мне бы только хотелось стать преуспевающим хроником, вот и все.
Ее блестящие глаза задумчиво глядели из-под ровных бровей. Для Джэн эти слова как будто приподняли завесу и открыли перед ней будущее, от которого она в ужасе отшатнулась. Как можно мечтать о том, чтобы стать хроником!
- Вы романтичны, - сказал Леонард, и оба они улыбнулись. - Прямо как Кэтрин Мэнсфилд!
- Нет, нет! - миссис Карлтон протестующе покачала головой и заговорила с необычайной для нее горячностью:
- Нет, нет, вовсе не как Кэтрин Мэнсфилд! Она умерла в тридцать четыре. А я хочу быть хроником, как Вольтер, и дожить до девяноста.
И за этими словами, произнесенными с такой легкостью, угадывалась твердая убежденность. Рода закурила новую сигарету.
- Боже, до чего же вы оба веселая компания! - протянула она лениво. - А я вот собираюсь поправиться, отряхнуть санаторную пыль со своих туфелек тридцать седьмого размера, потом найти себе мужика поздоровее, остепениться и завести шестерых детей.
- Я буду крестной матерью у первого, - сказала миссис Карлтон.
- А я у остальных пяти, - подхватил Леонард.
Рода подняла руки над головой и, откинувшись в шезлонге, мечтательно устремила взгляд в потолок.
"Она как прекрасная статуя, - подумала Джэн, - и она выглядит такой сильной. Никогда б не поверила, что она больна".
Послышался стук в дверь, выходившую в коридор.
- Войдите, - отозвалась миссис Карлтон.
В дверях показалось загорелое лицо, увенчанное шапкой непричесанных светлых волос.
- Входите, Макс, - миссис Карлтон протянула ему руку.
Леонард помахал ему трубкой.
- А, привет, Макс! Мы ожидали вас еще в понедельник.
Макс Ковентри осклабился.
- Об этом вполне недвусмысленно заявила и хозяйка. А я-то думал, что она будет рада поэкономить пару дней на моем рационе.
Миссис Карлтон покачала головой.
- Ну, какой вы нехороший, Макс! А что вы делали все это время?
Макс приложил палец к губам. Рода открыла глаза.
- Скажите, ваше опоздание случайно не связано с тем, что у сестры Воон был вчера выходной?
Макс закрыл ей рот ладонью.
- Тсс, - прошептал он, - ну просто шпионка!
Рода дружелюбно отвела его руку.
- Что ж, не виню вас - она милая.
- Она чудесная, - глаза его засияли.
Он положил чемодан на постель.
- А теперь перейдем к поручениям. Кажется, привез все, о чем просили.
И он принялся раскладывать свертки.
Глава 16
I
Сестра Воон просунула голову в их палату.
- Доктор Мёрчисон Лейд уже здесь, Джэн. Тебе лучше приготовиться.
Джэн встала с постели, почувствовав, что теперь, как и в первый раз, у нее сдавило горло, а внутри будто что-то cтало царапаться от страха - "бабочки в животе". Сестра Воон принесла ей халат и помогла одеться.
- Время еще есть, не спеши, - успокаивала она, - и не надо волноваться.
Но руки у нее дрожали, когда она застегивала халат, и она никак не могла успокоиться.
Сестра Воон сжала ее руку.
- А теперь иди в столовую. Доктор Мёрчисон Лейд еще пьет чай. Так что можешь не спешить.
Ежемесячное посещение доктора Мёрчисона Лейда всегда действовало на Пайн Ридж, как разряд электрического тока. Подъехав на "роллс-ройсе", он проходил через вестибюль, и шаги его гулко отдавались в здании. Потом в гостиной он, казалось, едва успевал проглотить приготовленную для него хозяйкой чашку чаю.
Джэн медленно шла через вестибюль. Сестра Воон - милочка, ее улыбка делает предстоящую процедуру хоть чуточку менее страшной.
- Не заставляйте доктора ждать, - говорила хозяйка, торопя больных и сзывая их с веранды в комнаты. - Помните, что вы не одни у доктора. Отсюда до Спрингвуда у него по меньшей мере еще тридцать больных, которых надо навестить, так что не заставляйте его тратить время понапрасну.
Доктор Лейд быстро вошел в комнату, поспешно и деловито пожал Джэн руку, похвалил ее за то, что она прибавила в весе, обменялся несколькими словами с хозяйкой по поводу того, что температура у Джэн падает, и приготовился к поддуванию.
- Хозяйка жалуется, что вы не отдыхаете как следует, дорогая, - сказал он, глядя на нее сверху вниз с тем же недовольным выражением, с каким обычно смотрел на нее хозяин в конторе, когда ругал за ошибки при перепечатке. - Отдых, дорогая моя, и еще раз отдых. Это один из важнейших факторов. При такой болезни, как ваша, лечат три доктора, - он улыбнулся, предваряя собственную шутку, - я имею в виду не себя, своего помощника и рентгенолога, который делает снимок, нет, я имею в виду трех других докторов: доктора Отдыха, доктора Диету и доктора Свежий Воздух.
Джэн пыталась вслушиваться в его слова, но ей с трудом удавалось подавлять нервный смешок, который грозил вот-вот сорваться у нее с губ, когда она вспоминала, что лежит на покрытом простыней лежаке, который обычно служил ложем растрепе Рэфлзу, и что собачий запах заглушает даже запах антисептиков, и что сегодня на ужин у них снова будут копченые сосиски.
Доктор склонился над нею с иглой в руке. Она напряглась, приготовившись к мгновению, когда игла пройдет через плевру. Она старалась думать только о том, что это поможет ей поправиться, хотя сама она не замечала никаких перемен. Да, это должно помочь ей, все уверяли ее в этом.
Доктор Мёрчисон Лейд улыбнулся своей профессиональной улыбкой и потрепал ее по руке.
- В конце месяца мы отправим вас на рентген, и тогда увидим, как продвигается дело. Хозяйка говорит, что вы послушная девочка и выполняете почти все, что требуется, только вот надо больше считаться с доктором Отдыхом.
Она улыбнулась вымученной улыбкой. Лучше бы он не обращался с ней, как со слабоумным ребенком. Ей отчаянно хотелось расспросить его о многом, но у доктора Мёрчисона Лейда никогда нет времени на разговоры.
- Он очень занятой человек, мисс Блейкли. Когда человек так занят, как доктор Мёрчисон Лейд, нечего ожидать, что он будет часами беседовать с каждым больным, - строго выговаривала ей хозяйка, когда Джэн вздумала пожаловаться ей после ухода доктора Лейда.
Когда Джэн вернулась к себе в комнату после поддувания, в ней бушевало возмущение. Интересно, с другими больными он так же мало разговаривает, как с ней? "Нет, он должен был найти время, чтобы поговорить со мной, - твердила она про себя. - Я должна знать, что со мной происходит. Я не дурочка. Он должен был прямо сказать, что происходит со мной, и я постаралась бы поправиться. Я хочу поправиться. Я должна поправиться. Слишком дорого все это стоит Барту".
Раз в месяц она проходила осмотр. В самой процедуре не было ничего страшного, неприятно было лишь состояние напряженного ожидания и неуверенности. Она снова и снова терялась в догадках, что же там слышит доктор, когда, зажав трубки в ушах, он постукивает чашечкой фонендоскопа по ее спине, как будто прикладывая к ней еще одно волшебное ухо, которому открыто то, чего не увидеть простым глазом.
Со всякими "осмотрами" и "терапией" доктор Мёрчисон Лейд справлялся так же проворно, как и со всем прочим. Стоя посреди столовой, Джэн чувствовала себя словно преступница перед судом. Опустив плечи и свесив на грудь голову, она стояла обнаженная до пояса и повиновалась его властным приказаниям.
- Нагните голову, откашляйтесь, дышите. - Стетоскоп ползал по ее спине. - Откашляйтесь… дышите… - Стук-стук…
Что он там слышит? Какие изменения происходят у нее внутри? Что открывают ему ее легкие через непроницаемую оболочку плоти, через перегородку ребер и плеч?
- Скажите "тридцать три".
- Тридцать три! Тридцать три!
Почему эти слова "тридцать три" отзывались в ее сознании как зловещий приговор? Иногда ей хотелось спросить его, что это значит. Пока он выслушивал и выстукивал ей спину, она принимала решение спросить его об этом, но когда стетоскоп передвигался по груди, мужество ее улетучивалось. Она смотрела на грубое, пышущее здоровьем лицо доктора, и вопрос замирал у нее на языке. Он обращался с ней, как с ребенком, и в его присутствии она чувствовала себя настоящим ребенком, и боялась его рассердить.
- Кашлять, дышать… Хватит!.. Кашлять, дышать… Хватит!..
Это было похоже на какую-то причудливую гимнастику. Доктор отрывисто выкрикивал приказы, она выполняла их, и только фонендоскоп знал, что же там происходит у нее внутри. Иногда ей казалось, что костяная чашечка фонендоскопа была такой же скрытной, как лицо доктора. А может, она и ему ничего не раскрывает, так же как и ей. Эта мысль доставляла ей какое-то злорадное удовольствие. Когда-нибудь фонендоскоп обманет его, как обмануло Джэн ее собственное тело. Можно видеть только оболочку своего тела. Внутри же происходят какие-то изменения, возникают и разрушаются ткани, может быть, неожиданно появляются поражения, может быть, поражено уже и второе легкое… может быть… может быть…
Глава 17
I
Леонард расположился в шезлонге у окна и читал им вслух. Голос у него был тихий и низкий. Джэн вязала, а миссис Карлтон смотрела на Леонарда.
Он часто читал вслух для миссис Карлтон, а Джэн слушала, но обычно, когда он, как сегодня, читал стихи, она прислушивалась только к звучанию его голоса, к музыкальному ритму строк, не вникая в их смысл. Сегодня же слова вдруг поразили ее своей мучительной горечью:
Я пришелец, я чужой
В мире, созданном не мной…
У нее даже дыхание перехватило от внезапно открывшегося ей страшного смысла этих строк. Как будто о ней написано. Как можно было так точно угадать ее чувства? Пальцы ее лихорадочно сжали спицы. "Я не вынесу этого. - Она даже съежилась в своей постели. - О, скорей бы он закончил!"
И, словно угадав ее мысли, Леонард поднял голову.
- Ну, я думаю, хватит с нас Хаусмана на сегодня, - сказал он, закрывая книгу.
Миссис Карлтон взглянула на Джэн, потом снова на Леонарда:
- Я тоже так думаю.
Леонард откинулся в шезлонге, наблюдая за Джэн, которая, с ожесточением уйдя в работу, вязала пуловер для Барта. В глубоко посаженных глазах Леонарда была легкая усмешка.
- Посмотрите на мисс Блейкли. Она еще не постигла искусства ничего не делать.
Миссис Карлтон с нежностью взглянула на Джэн.
- Боюсь, что никогда и не постигнет. Что-то не верится, что она впадет когда-нибудь в такую же праздную апатию, как мы, здешние завсегдатаи.
Джэн покраснела. Она всегда краснела, когда говорили о ней.
- Да нет, право же, миссис Карлтон, не в этом дело. Просто мне хочется… хочется чем-нибудь заняться.