Красиво, слов нет, но все-таки жутковато. Что, если этот спящий гигант вдруг проснется и встанет во весь рост? Куда зашвырнет он их крохотную деревянную скорлупку?
Когда они поравнялись с Анхиало, над морем уже опустились сумерки и маяк бросал время от времени на водную гладь желтые дорожки света. Город был совсем близко; виднелись его пока еще бледные огни, доносился шум - гудки паровоза на станции, отчетливый перестук буферов, сигналы автомобилей.
"Как мирно и спокойно живут там, на берегу, - думал Вацлав. - Как уютно поблескивают огоньки в домах. И люди за теми окнами не знают тревоги - простые люди, которые только что поужинали и собираются спать. Они спокойны, по-настоящему спокойны за себя. Их не давит ни страх, ни кошмар неизвестности. И в эту ночь они заснут спокойно, ровно дыша, беспечные, свободные. А утром проснутся в своем доме, под родным кровом, и для них начнется новый день, скучный, знойный и пыльный, но зато мирный, без опасных неожиданностей".
А они? Что им готовит завтрашний день?
Лодка обогнула маяк и отклонилась еще немного к западу. Уже совсем стемнело. Теперь Вацлав не видел моря, но слышал его, чувствовал его дыхание. Вода билась о нос лодки, а винт выталкивал ее из водоворота клубящейся пены. Еще на пристани Вацлав вдохнул запах моря. Ни с чем не сравнимый, он сразу овладел всем его существом, этот запах соленой воды, гниющих водорослей, йода, свежей рыбы, мокрого песка, жаркого солнца. Сильный, всепроникающий, он кружил голову, как крепкий напиток. Каждой клеточкой тела Вацлав жадно впитывал запах воды, в которой некогда зародилась жизнь на планете, воды, от которой судьба насильно оторвала Вацлава.
Когда они вышли в открытое море, воздух стал чище и мягче: так, наверное, пахло первобытное море на заре жизни. Теперь Вацлав мог бы безошибочно, с закрытыми глазами угадать приближение берега. Теперь…
Кто-то в лодке тихо засвистал. Вацлав вздрогнул. Нет, это не то: рано еще. На всякий случай он нащупал в кармане электрический фонарик, коснулся пальцами гладкой металлической кнопки, такой приятно прохладной по сравнению с теплой подкладкой кармана. Нет, еще рано: не видно далеких огней города, и неразличимый во тьме берег еще близок.
Вацлав напряженно всматривался во мрак, но ничего не видел, кроме мутно-желтого отражения неба с неподвижным куполом зарева. Самих огней нельзя было разглядеть: что-то закрывало их. Кто знает, может быть, они вот-вот появятся над морем? Что ж, он готов. И товарищи готовы. Но зачем спешить, все будет так, как задумано, и никто не сможет помешать им.
Минут через десять Вацлав услышал голос Милутина:
- Там, в глубине, Бургас светится?
- Бургас, - спокойно подтвердил капитан.
Вацлав почувствовал, как мурашки пробежали по его спине. Наступила тишина. Только вода ударялась о деревянные борта, а за кормой кипела пенистая борозда, таявшая во мраке.
Снова тихий свист - знакомая мелодия, которую Вацлав повторял про себя сотни раз.
Не спеша он сунул руку в карман и вынул фонарик. Палец легко нажал на прохладную кнопку. В глубине лодки вспыхнул белый круг, сразу же переместившийся к корме. В кругу возникли знакомые фигуры капитана за рулем, Ставроса, сидевшего у мотора, и прислонившегося к борту шурина капитана.
Милутин встал с места, и Вацлав увидел, как в руке его холодно блеснул пистолет.
- Руки вверх!
Голос был громкий, но не крикливый.
Люди в белом круглом пятне, видимо, растерялись. Они таращили глаза, но никто не поднял рук. Никогда в жизни никто из них не был под дулом пистолета.
- Руки вверх! - еще тверже, с ноткой нетерпения в голосе повторил Милутин.
На этот раз все трое подняли руки. Ставрос казался просто изумленным, Дафин испуганным, и только лицо капитана оставалось мрачным и непроницаемым.
- Ваша жизнь в безопасности, - сказал Милутин. - Вы понимаете, что вам говорят?.. Если подчинитесь, ничего с вами не случится.
- Это пиратство! - глухо промолвил капитан. - Вы ответите за это.
Вацлав улыбнулся - слова ему понравились. Именно так и должен был сказать настоящий капитан! Вацлав считал капитана слишком неотесанным, неспособным на такой ответ, но, видно, ошибся.
- Слушай, что я тебе скажу, приятель! - продолжал Милутин. - Прежде всего, ты должен запомнить, что я шесть лет плавал боцманом на корабле… Не на вашем море, а на Адриатике… Если я продырявлю тебе голову пулей, ничего не изменится. Я сам доведу лодку куда надо. Ясно?
Капитан молчал.
- Ясно? - повторил Милутин.
- Чего ты с ним церемонишься? - грубо вмешался коренастый. - Слушай, скотина, с тобой разговаривают! Воды в рот набрал?
- Чего вам надо? - мрачно, с ненавистью отозвался капитан.
- Об этом я и хочу сказать тебе, - ответил Милутин. - Сейчас же поверни лодку прямо на Созополь, и как можно дальше от берега… При любой попытке звать на помощь или отклониться от курса - первым получишь ты… - Милутин взмахнул пистолетом и снова прицелился в капитана.
- Теперь ясно?
- Ясно, - глухо пробормотал капитан и взялся за руль.
- Руки вверх! - громовым голосом потребовал Милутин. - Сначала обыщем вас, а потом за дело!
Печатник и коренастый вышли вперед. После тщательного обыска у всей команды был найден лишь перочинный нож.
- А теперь - за руль! - скомандовал Милутин. - Курс на Созополь!
Капитан повернул лодку.
- Слушай, Стефан, - снова раздался голос Милутина. - Перенеси все твердые предметы на нос.
- Сейчас, - кивнув, ответил коренастый.
- Капитан, у вас нет спрятанного оружия?
- Нет, - мрачно буркнул капитан.
- А не врешь?
- Не вру…
- Обыщем лодку, - предупредил Милутин. - Плохо тебе будет, если найдем…
- Довольно пугать, я не ребенок, - сказал капитан.
- Я не пугаю, а предупреждаю…
- Я не ребенок, - повторил капитан.
В резком свете фонарика Вацлав ясно видел мелкие капельки пота, выступившие на лбу капитана.
Стефан с печатником тщательно обыскали всю лодку, но ничего не нашли.
- Отдерите доски дна! - распорядился Милутин.
Задача оказалась не из легких, потому что под рукой не было никаких инструментов. Наконец с помощью якоря удалось оторвать среднюю доску, обнажив киль. Там тоже ничего не было, кроме пятилевовой монеты, оброненной кем-нибудь из пассажиров, и большой, обтянутой материей дамской пуговицы.
Криво усмехаясь, коренастый швырнул пуговицу в море, а монету бросил Ставросу.
- Забей доску! - приказал Милутин.
Когда и это было сделано, он медленно опустился на скамейку и провел рукою по лицу.
- Принимай дежурство, Стефан! - сказал он спокойно, но властно.
- Слушаю! - откликнулся коренастый.
- Вацлав, можешь погасить фонарь!
Свет погас. В лодке сразу стало темно, но мрак уже не казался таким непроглядным, как полчаса назад.
Стефан перебрался на нос и уселся в ногах у Вацлава. Словаку хорошо был виден его пистолет, направленный на капитана.
- Должен вам еще сказать, - снова заговорил Милутин, - чтобы никто не смел двигаться с кормы… Запрещается переходить на середину лодки. Запомните это хорошенько! Кто осмелится - тому пуля… Ясно?
- Ясно! - отозвался Дафин.
Наступило молчание. Лодка стояла боком к волнам, и море шумно плескалось о борта.
- Можно попить воды? - спросил капитан.
- Можно! - коротко ответил Милутин.
Печатник передал пленникам бутыль. Некоторое время в темноте слышалось тихое бульканье воды в узком горлышке бутыли. Только сейчас Милутин почувствовал, что и у него горло пересохло и, наверное, поэтому в голосе появилась хрипота. Не выпить ли и ему пару глотков? Нет, к чертям такое дело! Вода их, пусть они и держат ее у себя.
- Убери бутыль! - сказал он. - Еще осталась вода?
- Есть…
- Прибереги ее для своих.
Милутин немного помолчал, потом продолжал:
- Хочу договориться с вами, как с людьми… По-человечески… А то, что сейчас было… лучше позабыть…
Он умолк, стараясь подобрать самые нужные слова. Да, сейчас надо говорить очень просто и только правду. Нет ничего лучше, чем высказаться начистоту. После этого все понемногу наладится и пойдет по-хорошему.
- Мы не пираты и не разбойники, - продолжал далматинец. - Вы сами поймете, что мы не плохие люди… Хотя капитану, наверно, не понять - он, пожалуй, дальше своей кокарды ничего не видит.
- Каждому свое, - мрачно заметил капитан.
- Не совсем так! - нахмурился Милутин. - Но ближе к делу… Мы едем в Советский Союз и приедем туда… На этой лодке приедем, имейте в виду… Одни сидят здесь по своей воле, другие - поневоле, - делать нечего! Раз вместе поехали, вместе и приедем…
- Как так?! - обомлел капитан.
- Вот так: все по морю, да по морю, - глядь, и там! - с усмешкой ответил Милутин.
- С ума сошли вы, что ли?! - воскликнул вне себя капитан. - Куда же без бензина?.. Без продуктов?..
- Вот это я и хочу вам пояснить. Мы не пойдем в Созополь. На острове Святого Ивана нас ждут шестеро наших товарищей… Как видите, в лодке будет тесновато… Но что делать? Они подъедут из Созополя на обыкновенной весельной лодке и привезут с собой все нужное для дороги - бензин, продукты, воду и так далее… Примем их на борт и тронемся… Какой курс возьмем и где высадимся - об этом потом. А пока вам ясно?
Мертвая тишина была ему ответом.
- Ясно? - повторил Милутин.
- Грех берешь на себя, друг! - пробормотал капитан глухим, надтреснутым голосом.
- Почему грех? - спокойно и тихо спросил Милутин.
- Ведь мы семейные люди… Куда вы нас потащите по чужим странам? Меня жена ждет… она беременная. Хотите меня угробить, жену угробить, а сами о человечности толкуете… Да разве это по-человечески?
- Что значит угробить? - сухо спросил Милутин.
- А как же! Оттуда разве вернешься? Ведь не Турция и не Румыния. Заживо в гроб вгоняете!
- Ах ты, дрянь! - с глубоким презрением выкрикнул Стефан. - Люмпен поганый, будь ты проклят!
Его и самого покоробило от своих слов. Никогда еще в жизни он никого не проклинал.
- Ты подожди… - хрипло пробормотал капитан.
- Чего мне ждать? - яростно зашипел Стефан, размахивая пистолетом. - Чего мне ждать, свинья ты эдакая! Ты чего оскорбляешь? А? Чего оскорбляешь? Люмпен отпетый!
Он задыхался от клокотавшей в горле ненависти. Озадаченный капитан тщетно старался разглядеть говорившего.
- Кто оскорбляет? - промямлил он. - Никого я не оскорблял! Смотри ты, что за человек!..
- Оскорбляешь! - еще громче прокричал Стефан. - Мы его, видите ли, угробим… Ты руки нам должен целовать за то, что увидишь ту землю! Шапку снимай, когда говоришь о ней!
- Стефан! - резко осадил его Милутин.
У коренастого разом иссяк гнев. Чего в конце концов можно требовать от ничтожного люмпена? Пора привыкнуть к тому, что люмпены - такое же неизбежное зло, как мухи.
- Давайте разберемся, - прервал его мысли Милутин. - Никто из вас там не останется. Силой никто удерживать не будет. Ясное дело - вас тут же вернут по домам…
- Не говори так, приятель, - взмолился капитан. - А если не отпустят? Одному-то бы мне все равно, где жить, но ведь я человек семейный, вы мой очаг разоряете!
- Разоряем! - с отвращением - пробурчал Стефан.
- Не станем торговаться, - сказал со вздохом Милутин. - Другого выхода у нас нет. Конечно, в дороге мы обошлись бы и без вас… Но как вас оставить? Ничего не придумаешь! Были бы вы люди как люди - тогда другое дело. Но только высади вас, сразу побежите в участок, и тут же нам вдогонку пустятся полицейские моторки, военные катера… Нет, так не пойдет… Ясно, вы будете с нами до конца… А как приедем туда…
- Довольно уговаривать! - перебил его Стефан.
- Вот именно! - согласился Милутин. - Поймите, что мы не хотим вам зла… Сделаем так, как будет лучше для вас… Но если попытаетесь бежать или поднимете шум, чтоб выдать нас, - пощады не будет… Живыми мы не дадимся, но и вас не оставим!.. Хорошенько запомните это!
Милутин умолк. Сказано было все. И даже больше, чем нужно. Пленники сразу притихли, лишь с носа лодки доносился взволнованный шепот. Милутин вгляделся в темноту: так и есть, снова схватились Стефан со студентом. Они говорили тихо, и слов почти не было слышно.
- Ты рехнулся! - горячо говорил студент. - Почему ты ругаешь человека! Как не понимаешь, что он по-своему прав?
- Что значит "по-своему прав"? - мрачно спросил Стефан. - Когда это люмпен был прав?
- Во-первых, он не люмпен! Он такой же простой человек, как и все… Все, что мы делаем, мы делаем не для себя, а ради таких вот людей, как он…
- Для таких, как он, я ничего не делаю, - сердито сказал Стефан.
- А для кого же?
- Для рабочих… для настоящих людей…
- И он человек! - нетерпеливо возразил студент. - И у него есть своя правда, которой ты просто не понимаешь.
- Правда только одна! - отрезал Стефан. - И она обязательна для всех…
Наступила непродолжительная тишина, нарушаемая лишь шумом моря. Милутин незаметно придвинулся поближе, чтобы лучше слышать.
- А все оттого, что ты не читаешь, - с досадой сказал студент. - Почитай хотя бы Ленина! Ты поклоняешься ему, а совсем не знаешь. Как святому угоднику поклоняешься…
- Другие поклоняются, и я буду! - возразил Стефан. - У меня ума маловато самому до всего доходить.
- Это и видно! - ехидно подтвердил студент.
- А твоего ума мне и даром не надо… Зато я наверняка знаю то, чего ты не знаешь… Мы все должны делать одно и то же. Если будем делать одно и то же, значит придем к одной и той же цели.
- Мы с тобой не делаем одно и то же, - сухо сказал студент.
Милутин превратился в слух.
- Как так? - спросил Стефан.
- Да так! - запальчиво ответил студент. - Я не могу ругать людей, как ты… Не могу орать на них за то, что они не похожи на меня. Если мы не научимся по-человечески говорить с людьми, никто не пойдет за нами. И мы никуда не придем, ни к какой цели…
- Ничего, и без люмпенов придем! - возразил Стефан.
Милутин усмехнулся в темноте и швырнул за борт окурок. Он угас мгновенно, едва коснулся воды.
Не впервые спорили и ссорились Стефан со студентом, и Милутин всегда слушал их с большим интересом. "Кто из них прав? Пожалуй, оба, - думал он. - О нашей цели правильно сказано, и о людях тоже. Но могут ли обе истины соединиться в одну? Истины, наверное, могут, но люди?.."
Стефан и студент никогда не находили общих решений. Их споры ничем не кончались. "Но как же тогда они придут к одной и той же цели?"
Усмешка сошла с лица Милутина, он вздохнул и закурил новую сигарету.
Море вокруг стало совсем темным, только вдали, на берегу, мерцали огни. Было тихо, все умолкли. Прямо перед носом лодки мигал созопольский маяк - капитан вел лодку точно по курсу.
Студент тоже закурил, хотя курил очень редко. Он был зол, даже взбешен. Почему Стефан так самоуверен, почему не признает ничего, кроме своих убеждений? Почему считает свою правду самой верной, абсолютной и окончательной? Он не только сам не сомневается в правоте своих убеждений, но никому не позволяет усомниться! Он считает свои взгляды столь совершенными, что и мысли не допускает о их развитии. Зачем совершенствовать то, что и так является верхом совершенства? Как же примитивен его мир, как просты его мысли! И, пожалуй, Стефан не одинок. Быть может, таков и Милутин, сильный и умный человек? Или, может быть, именно таким и должен быть тот, кто сквозь все преграды идет к своей цели? Нет, далматинец все-таки пришелся по душе студенту; ему он был готов простить и ошибки и слабости.
Сейчас Милутин сидел к ним вполоборота, не спуская глаз с кормы. Он думал о пленниках. Он знал, что все трое еще находятся в оцепенении от страха и неожиданности. Но скоро они придут в себя и, как пойманные звери, набросятся на решетки своей клетки. Этого момента нужно ждать, и тогда придется действовать круто и решительно. Почувствовав отпор, они станут придумывать новые, более тонкие и хитроумные способы вырваться из клетки. И к этому надо быть готовым, чтобы вовремя разгадать их уловки.
"Кто же из них самый опасный? - размышлял Милутин. - Скорее всего, капитан".
Он хорошо понимал этого капитана, хотя и приехал с далеких берегов Далмации. Моряк моряку всегда близок по душе. Капитан - человек сдержанный, видавший виды, и это опасно. Он сильный, очень сильный человек, и это тем более опасно. Но все же, несмотря на свою силу, он не отважится на поединок с оружием. На это способен либо вовсе безрассудный, либо же свободный духом, гордый человек. Нет, капитан не из таких! Его сила подобна тяжести скалы, которую не пошатнешь и не сдвинешь. Но зато скала и подняться не может, - она раб собственной тяжести.
Это уже неплохо, хотя бы для начала. Конечно, люди, подобные капитану, часто оказываются хитрыми и изобретательными. Но еще чаще в них говорит совесть и добродушие. Смущает привязанность капитана к жене. Разлука с нею - для него самое тяжелое испытание. И только тоска по жене может вывести его из себя, заставить очертя голову броситься на решетки. Да, надо быть начеку, из всех троих капитан - самый опасный.
Размышления далматинца оборвались вдруг. Что-то случилось. Он не сразу понял, что именно, но в лодке стало странно тихо, и только сильнее шумело море.
- Не двигаться! - резко и громко скомандовал далматинец.
Теперь он понял: заглох мотор.
- Кто это сделал? - спросил далматинец. - Завести мотор!
- Что-то испортилось, - раздался во мраке голос Ставроса. - Я даже и не трогал его.
- Вацлав, фонарь!
Белый сноп лучей осветил людей на корме. Капитан сидел мрачный и насупленный, Ставрос будто прирос к месту, телеграфист побледнел.
"Если кто и виноват, так только этот грек, - решил Милутин. - Вот кто оказался самым опасным. Если он серьезно повредил мотор, - все кончено! Да, все кончено!.."
- Ты испортил мотор? - холодным металлическим голосом спросил Милутин.
- Честное слово, не я… Сами видите, что я и не трогал его.
- Ты испортил! - сказал далматинец.
- Чтоб мне лопнуть, если я тронул его… Он у меня и утром барахлил, честное слово! Спроси хоть своего приятеля, который сторговался с нами… После обеда я весь день возился…
- Что было испорчено?
- Жиклер засорился…
- Так вот, слушай, - сказал далматинец. - Даю десять минут. Если мотор не заработает, разнесу тебе башку пулей… Все ясно?
Да, Ставрос все понял. Не по словам, а по тону Милутина он понял, что тот не шутит. Видно, придется браться за дело. Если, не медля, подключить свечи, мотор, конечно, заведется, но тогда все поймут, что авария была подстроена.
Ставрос начал быстро снимать кожух и только тут сообразил, что в десять минут ему никак не управиться.
- Десяти минут мало! - пропыхтел он. - Понадобится полчаса, не меньше.
- Десять минут! - бесстрастно повторил далматинец. - На одиннадцатой я выброшу тебя рыбам!
Ставрос почувствовал, как его обдало холодным потом. Какой черт дернул его забраться в мотор и накликать такую беду на свою голову?! Руки его двигались лихорадочно, но точно и умело. И все же дело подвигалось не так быстро, как он рассчитывал.