- Тебе очень хочется курить? - тихо спросил печатник.
В голосе его звучало раскаяние и сочувствие, и это еще больше взбесило Стефана.
- И не думаю! - сердито ответил он, по-прежнему глядя в сторону.
Наступило короткое молчание.
- Попросить у него сигарету? Подумаешь, дело какое!
- Не надо! - через силу проговорил Стефан.
Но скоро у него отлегло от сердца, он обернулся и, взглянув на доброе, озабоченное лицо печатника, сказал уже более мягко:
- Не надо, спасибо… Не умру и без ихних сигарет!
Высоко над головами мелькнула белая, как облачко, чайка и с пронзительным криком понеслась к далекому берегу.
3
Наступил полдень, а ветра все не было. Ни разу не колыхнулся безжизненно повисший на мачте парус. Море совсем затихло, и лишь изредка отлогая волна плавно и бережно приподнимала и опускала лодку. Это еле заметное покачивание было единственным движением, нарушавшим гнетущую монотонность тягостного покоя и неподвижности.
День начался без происшествий. Горизонт оставался пустынным, без малейших признаков жизни. Только раз вдалеке появились над водой черные плавники двух дельфинов, оставивших за собою на спокойной воде длинный след. И только раз на ясном небе возникло крохотное облачко, медленно проплывшее с суши к востоку. Тень его пронеслась по воде темным пятном с размытыми краями, и какое-то мгновение море было похоже на густо заросшее водорослями мелководье с подводными камнями. Пройдя рядом с лодкой, тень поредела и растаяла.
- Как мы не догадались захватить с собой хоть немного бензина! - с горестным вздохом заметил Стефан. - Хоть бы бутылку сунуть в карман!
Крыстан, лежавший полураздетым на дне лодки, с иронией посмотрел на Стефана.
- Если б мы начали все сначала, ты все равно не взял бы! - сказал он. - Никогда б не догадался! - И, отерев тыльной стороной руки вспотевшее лицо, с каким-то ожесточением добавил: - Никто из нас не взял бы!
Милутин приподнялся с места, внимательно посмотрел на студента, но ничего не сказал.
Стефан сразу взъершился.
- Никто, кроме тебя, конечно! - ехидно заметил он.
- Нет, я бы тоже не взял! - вздохнул студент. - Хотя бы и сто раз пришло в голову!
- Сам не понимаешь, что говоришь! - недовольно проворчал Милутин.
- Прекрасно понимаю! - вполголоса, лениво возразил студент.
Наступило непродолжительное молчание. Милутин вздохнул и снова посмотрел на студента.
- По-твоему. Крыстан, мы безнадежно глупы? Так, что ли?
- Дело не в глупости! - возбужденно возразил студент. - Но вы не любите сомневаться…
- Вы привыкли слепо верить в любое дело, которое начинаете… По-вашему, тот, кто сомневается в успехе, сомневается и в правоте дела… Спрашивается: почему? Где тут логика?
- Не так я глуп, как ты думаешь! - возразил, насупившись, Стефан. - Лучше выехать без бензина, чем вовсе не ехать!
- Но еще лучше было бы поехать с бензином, - сказал студент, порывисто приподнявшись на локте. - Разве не так?
- Если не веришь в дело, то никогда и не начнешь его! - презрительно отрезал Стефан.
У студента вдруг пропало всякое желание спорить, взгляд его угас. "Вся беда в том, что я голоден! - с досадой подумал он. - Не хочется спорить с ним, да и не о чем…"
- Ответь ему! - строго сказал студенту Милутин.
Крыстан взглянул на него и неожиданно улыбнулся.
- Тебе я отвечу! - сказал он. - По-моему, Милутин, только тот, кто сомневается, верит по-настоящему! Слепая вера - в сущности, глубоко упрятанное неверие. Почему так боятся копаться в вере? Потому, что страшно наткнуться на что-нибудь такое, что ее убьет. Только слабый и неубежденный боится сомнения…
Милутин глубоко задумался. Весь лоб его покрылся мелкими морщинками.
- Постой-ка, давай начнем сначала! - сказал он. - Когда ты в первый раз подумал о бензине?
- Еще в Созополе! Уже тогда мне было ясно, что вторая лодка может Попасться… Почему именно они должны были везти бензин?.. Мы сами могли захватить его в паре плетеных бутылей, и никому бы даже в голову не пришло… Разве менее опасно, если бензин нашли бы у них? Они выдали бы себя, выдали бы и нас… Не будь у них бензина, они могли бы до конца твердить, что поехали прогуляться, например, до Ропотамо или еще куда-нибудь.
- Они сбросили бензин! - сказал Стефан. - Иначе сидели бы мы сейчас в клоповнике!
- Ну, а если не успели? - с иронией спросил Крыстан.
- Ладно! - резко оборвал его далматинец. - Но почему же ты молчал? Почему не сказал прямо?
- Попробуй, скажи! - с горечью возразил Крыстан. - Куда уж мне с вами тягаться! Сказать прямо - это значило бы выдать свои сомнения!..
- Браво! - сердито заметил Милутин. - Яркий пример товарищеской правдивости!
- А что делать? Логика Стефана очень проста: верит глубоко - значит хорош; сомневается - значит неустойчивый интеллигент! Мне вовсе неприятно вызывать к себе недоверие…
- А почему ты всегда думаешь только о себе? - спросил, нахмурив брови, Милутин. - Почему ты не исходишь из интересов дела?
- Ладно, хватит! - мрачно заметил печатник. - Оставьте его в покое!
- Это он нас обвиняет, а не мы его! - сказал Милутин.
- И правильно! Факт, что мы проявили недальновидность? Факт! Значит, он прав…
- Был бы прав, если б вовремя сказал! - возразил Милутин.
В глазах печатника на мгновение вспыхнул огонек, но он быстро овладел собой и спокойно сказал:
- Не так-то все просто! Умеешь требовать от людей - умей заслужить это право!..
Во время этого разговора Милутина не покидало тягостное чувство, что их кто-то подслушивает. Быстро оглянувшись, он встретился взглядом с Дафином.
- Другого дела у тебя нет, тихоня? - в сердцах крикнул далматинец. - Только и осталось, что подслушивать?
Дафин вздрогнул и, покраснев до корней волос, сконфуженно опустил голову.
Крыстан посмотрел на далматинца и нахмурился.
- Спокойней, Милутин, спокойней! - недовольно сказал он.
К двум часам жара стала невыносимой. Раскаленное солнце стояло над самой головой, выжигая из обессиленных тел последнюю влагу и увеличивая мучительную жажду.
Далматинец придумал устроить из паруса небольшой навес. Под ним тоже было и душно и жарко, но зато не так пекло и дышалось легче.
- А кто ляжет под парусом? - в раздумье спросил печатник.
Стефан с насмешкой посмотрел на него.
- Я-то знаю! - сказал он. - Те разлягутся, а мы будем обмахивать их пиджаками…
- Брось шутить! - вполголоса сказал печатник.
- Я и не шучу! Просто заранее знаю, что ты предложишь.
- Тень для всех! - с расстановкой сказал печатник.
Стефан взглянул на него и поморщился.
- Если так распустим вожжи, повиснут наши шкуры на гвозде! - недовольно пробурчал он. - Вы как знаете, а я под навес не лягу…
- А что страшного? - сказал, не поднимая головы Крыстан. - Нас больше, и мы сильнее…
Далматинец молча прислушивался к спору. Его тоже одолевали сомнения. Конечно, если поступать по совести, надо всех пустить под навес, но это может оказаться непоправимой оплошностью. Усталые люди заснут, но тот, кто замыслил недоброе, спать не будет…
- Спящего и муха кусает! - строго предупредил он. - Помните это!
- Но ведь мы оставим часового, - сказал Крыстан. - Он будет смотреть.
- Ладно, пусть Стефан дежурит. А капитан останется у руля.
- Что ему там делать? - с недоумением спросил печатник.
- Лодка слегка движется, море несет ее… Если она повернется, солнце будет светить под навес… Кто-нибудь должен следить за тем, чтобы под парусом все время была тень…
Крыстан сдержанно улыбнулся.
- Додумался! - пробормотал он.
- Да, додумался! - твердо сказал Милутин. - А теперь слушай и исполняй!
Все укрылись в тени. Друзья и враги улеглись рядом, каждый пристроился как мог поудобней.
Под полотнищем было душно, доски палубы жестки и корявы.
Первым заснул далматинец. За ним - Крыстан.
Стефан с пистолетом в кармане сидел на носу и зорко наблюдал за всеми, особенно за капитаном, которого он считал самым опасным.
Пристальный взгляд Стефана сковывал капитана, мешал ему собраться с мыслями. А они роились в воспаленном мозгу, и трудно было в них разобраться. Капитан не привык думать на виду у людей, когда вокруг него шумели или разговаривали. Ему казалось, что мысли - это те же слова, их можно услышать. Иногда он сам ловил себя на том, что думает вслух. А сейчас его мысли были нехорошими, злыми, таким можно предаваться в темноте или уж, во всяком случае, когда никто на тебя не смотрит. А парень на другом конце лодки так и сверлит тебя глазами.
Капитану было не по себе под этим взглядом. Он никак не мог сосредоточиться и, судорожно стискивая рукоятку руля, старался смотреть в сторону.
"Самое главное, - думал он, - все время быть настороже, ничего не упускать из виду. Надо меньше спать и глядеть в оба". Если удастся обезвредить их, связать и свалить, как снопы, на дно лодки, спасение близко. Пусть даже целую неделю не будет ветра, добраться до берега можно на веслах. Он один, забыв про голод и жажду, будет грести без устали и приведет лодку домой.
А может быть, главное в том и состоит, чтобы подольше держался штиль? Ведь если подует ветер и лодка снова двинется вперед, они сразу воспрянут духом, соберутся с силами. Нет, сейчас самые преданные друзья и союзники, более верные и надежные, чем родные братья, это - голод, жажда и штиль. Чем сильнее жажда, тем скорее иссякнут их силы. Чем злее зной, тем лучше. Пусть не будет ни крошки пищи - ни рыбьей чешуйки, ни клочка водорослей. Через пару дней они не смогут и ноги волочить. Как бы сильны и решительны они ни были, голод и жажда доконают их, и тогда они сами пристанут к берегу, стараясь спасти свои шкуры. Кому не мила жизнь? Кому хочется умереть ни за грош? Берег недалеко, и они сами скажут: "Греби туда!" Неважно, где придется высадиться, на болгарском или на румынском берегу, - он отовсюду найдет дорогу к дому. Лишь бы не попасть туда, куда они хотят.
Правда, все может обернуться иначе. Вот они уже размякли, немного ослабили режим. Ставрос лежит рядом с усачом, а шурин возле парня со злыми глазами. А ведь еще утром они не подпускали пленников к середине лодки. Значит, завтра возможны и другие поблажки. Глядишь, и часового не выставят. Когда все заснут, не так уж трудно будет вытащить у кого-нибудь револьвер. А стоит только заполучить оружие - и все в порядке! Одной обоймы хватит на всех…
Капитан почувствовал, что ему стало не по себе от этой страшной мысли. Никогда в жизни он не убивал - ни дельфина, ни даже зайца, - ни единого живого существа. Он и представить себе не мог, как это делается. Однажды он задумал утопить кошку, которая душила цыплят. Поймав злодейку, он сунул ее в мешок и понес к морю. На берегу привязал к мешку большой камень, сел в лодку и поплыл. Весла дрожали в его руках. Во рту стало скверно… Наконец он остановился, поднял мешок. Сквозь грубую парусину кошка вцепилась когтями ему в руку. Но он не разозлился, не вспылил и не бросил мешок за борт. Он положил его на дно лодки и дрожащими руками стал грести к берегу.
"Каково же убить человека?! - думал он в смятении. - Можно ли после этого спокойно есть свой хлеб, смотреть жене в глаза?" Были бы они бандитами или убийцами, издевались бы над ним, били по лицу, оскорбляли - ну, тогда другое дело. Но нет, это не такие люди…
Люто ненавидя их в эту минуту, капитан в глубине души не мог не признать, что они не злые люди. Кто поделится последним куском хлеба, последним глотком воды? Пожалуй, на всем побережье не найдется такого рыбака или моряка. Кто отдаст свои последние сигареты, купленные на собственные деньги? Кто станет заботливо перевязывать раны тому, кто затаил на него звериную злобу? Кто другой в подобном положении пустил бы их всех в тень, под парус? Только добрый, отзывчивый человек способен на это.
Капитан вздохнул и уселся поудобней. Нет, не следует так думать! От таких мыслей хорошего не жди, в них нет проку. Эти люди оторвали его от дома, отняли у него свободу, сломили его волю. За всю жизнь никто не причинил ему столько зла, как те, которые сейчас спокойно спали под навесом. Тогда зачем же вспоминать хорошее? Заслуживают ли они хоть малейшего снисхождения? Никакого! Абсолютно никакого!
"Нужно быть настороже, - твердил он себе. - И, самое главное, не распускаться. Если размякнешь - начнешь жалеть их, а там кое-чем и помогать. А им не помогать надо. Им надо вредить при каждом удобном случае".
Чем тяжелее положение, тем больше надежды на спасение. Только не позволяй себе размякнуть, держи сердце на замке, ни в чем не сочувствуй им!
Но как помешать? Разве остановишь ветер, надувший парус? Нет! Отведешь дождь? А если им посчастливится раздобыть пищу, разве сумеет он отнять ее? Тоже нет! Значит, единственно, что в его силах - это держать язык за зубами. Он знает многое, чего не знают они. Как, например, облегчить жажду? Нужно время от времени ополаскивать рот морской водой. Только ополаскивать, даже не облизываясь, и чем чаще, тем лучше. Он сам бы так сделал сейчас, если бы не глаза этого парня. Но ночью, в темноте, никто, возможно, не заметит. Они и понятия не имеют, как бороться с жаждой.
Не знают они и того, что лодка вовсе не стоит на месте. Медленно, но верно, ее относит на юг. Они не знают, какие здесь течения. Это очень хорошо и очень важно. Если безветренная погода простоит еще несколько дней, лодку отнесет так далеко на юг, что все их планы рухнут.
"Лишь бы не догадались, - думал он. - Если спросят, надо увильнуть от ответа". Из них только усатый знает море, и только он может догадаться. Но он плавал по другим морям, а на Черном не бывал. Это тоже хорошо. При случае можно будет сказать ему, что здесь - северное течение. У берега оно и в самом деле северное, но дальнее течение ведет к югу, к синей воде… Если вода станет синей, только он, капитан, поймет, что лодку отнесло к берегам Турции… Но ни слова не скажет об этом…
- Капитан, - тихо окликнул его сидящий на носу.
Капитан вздрогнул. Слабый румянец залил его лицо.
- Капитан, ты видишь что-нибудь на горизонте?
- Где?
- Вон там, правее… В открытом море…
Капитан всмотрелся вдаль.
- Нет ничего, - сказал он, хотя ясно увидел на горизонте еле заметный дымок и сразу догадался, что это пароход.
Сердце его радостно забилось. Чей бы ни был пароход, но он сулит надежду. Может быть, это румынский военный корабль, возвращающийся в Констанцу? Он сразу же возьмет их на борт. А может, грузовой, направляющийся в ближайший порт? Если он подойдет ближе, то лодку заметят. Конечно, им и пикнуть не дадут, но у людей на пароходе сразу возникнет подозрение: что ищет в открытом море эта одинокая лодка.
Как знать, что произойдет, но по прибытии в Варну или Бургас кто-нибудь из команды или пассажиров наверняка сообщит о лодке. Только бы пароход не прошел стороной, на север или на юг. Догадаются ли в Варне о случившемся, если узнают, что в открытом море обнаружена лодка? Пожалуй: ведь Адамаки небось с утра волнуется за свою пропавшую моторку. И как не волноваться! Курортники собрались, ждут на пристани, а лодки нет и нет.
Прежде всего хозяин отправится к жене, чтобы узнать, в чем дело. Пристав тоже может сказать Адамаки, что лодка ушла в Созополь. Когда тому надоест ждать, он запросит Созополь по телефону. И что ему ответят? Не было никакой лодки - больше сказать нечего! Адамаки не на шутку встревожится и побежит в погранохрану. Поднимется тревога по всему побережью, - и, глядь, вышли в море на поиски патрульные корабли.
Сердце капитана затрепетало от радости. И как это он сразу не догадался? Может быть, это и есть дымок патрульного корабля? И люди с мостика смотрят в сильные бинокли и уже заметили лодку! Все возможно! У капитана даже дух захватило от нетерпеливого желания оглянуться и еще раз взглянуть на дымок. Но нельзя! Сейчас нельзя! Парень на носу заметит и снова начнет расспрашивать: "Видишь что-нибудь?"
Капитан старался отгадать по лицу дозорного, не начинает ли тот волноваться? Но слегка сморщенное лицо парня ничего не выражало. Он спокойно смотрел туда же, куда только что показывал пальцем. "Наверное, дымок исчез, - с отчаянием подумал капитан. - А если не исчез, то и не приблизился. Иначе парень сразу бы поднял тревогу".
- Милутин! - вдруг позвал дозорный.
Милутин вскочил как ужаленный и зорким взглядом огляделся вокруг. Очевидно, он только дремал, оставаясь начеку.
- Посмотри-ка туда! Видишь что-нибудь?
Далматинец встал во весь рост и пристально посмотрел вдаль. Рослый, загорелый, с резко очерченным мужественным профилем, он выглядел сейчас настоящим моряком, способным поспорить с любой стихией.
- Пароход! - уверенно произнес он.
Теперь и капитан обернулся. В первый момент он ничего не заметил, потому что дымок совсем поредел. Но когда присмотрелся внимательнее, то тоже разглядел в синеве крошечное черное пятнышко.
Далматинец приложил ладонь ко лбу и еще пристальнее вгляделся в пароход.
- Грузовой! - сказал он. - Идет с севера на юг…
У капитана сжалось сердце. Он понял, что далматинец прав.
Еле заметная полоска дыма осталась слева от чернеющей точки. При полном безветрии дымок не расстилался бы лентой, если бы пароход держал курс на лодку. Но как это Милутин догадался, что пароход грузовой? Капитан пока еще не мог этого определить.
Вскоре далматинец снова встал, вгляделся в горизонт и удовлетворенно заметил:
- Танкер…
- Как сказать! - возразил капитан.
- Посмотри на трубу! - усмехнулся далматинец. - Уже видна!
Лишь минут через десять капитан тоже убедился, что далекий пароход - танкер. Угасла последняя надежда. Танкер целиком показался из-за горизонта. Дымок темной лентой протянулся за кормой. "Из такой дали, - думал капитан, - они если и заметят лодку, то не обратят на нее внимания".
Через полчаса пароход скрылся из виду. Горизонт снова, куда ни глянь, стал чист - ни пятнышка, ни облачка. Только море уже не синело, как раньше: по нему начали стелиться бледно-розовые и зеленоватые отсветы предзакатного неба.
Скоро все проснулись, - вялые, разбитые, удрученные, с помятыми лицами. Никого не освежил этот сон в знойной духоте.
Парус снова подняли на рею, но он так беспомощно повис, что у Вацлава невольно сжалось сердце.
- Почему не гребем? - тихо спросил он. - До каких же пор мы будем ждать ветра?
- Нет смысла, Вацлав, - со вздохом ответил далматинец. - Грести - все равно, что на одной ножке скакать из Братиславы в Брно…
- Если другого выхода нет, надо скакать, - сказал Вацлав. - Разве лучше стоять на месте? Десять, двадцать километров - и то больше, чем ничего.
Далматинец медленно покачал головой.
- За первый день, может, и пройдем столько, - невесело сказал он. - А дальше? Выдохнемся, и жажда совсем замучит…