– Но никто ничего мне не отдавал! – бушевала я. – И как я должна была узнать об этом? Нет, это уже беспредел.
На лице Леночки отразилось мучительное сомнение. Бумажку с адресами, явками и паролями она все еще держала в руке, а это вполне могло означать, что на нее же было возложено ответственное задание по введению меня в курс дела. О чем она, вполне возможно, благополучно забыла. И теперь ее так редко функционирующий разум метался в поисках ответа на вопрос Чернышевского "Что делать?" или хотя бы в поисках крайнего, на которого можно было все свалить.
– Лена? – нахмурилась я. – Я же туда еле успеваю. А ведь у меня есть и другие дела.
– Васечка! Милая! – перепугалась Леночка. – Но ведь статью-то ждут. И пенсионеры там соберутся.
– Нет, это просто невозможно! – возмутилась я. – А если бы я не заехала? Что бы было тогда?
От мысли о том, что бы было, если бы я не заехала, Леночка побледнела так, что не спас даже густой слой тонального крема с загаром. Лена посмотрела на меня умоляюще. Я прикинула перспективы, сопоставила кое-что и поняла, что "закапывать" Леночку сейчас не в моих интересах. Я нагнулась, протянув руку (практически руку помощи) к ее руке, и забрала бумажку.
– Значит, дворники-наркоторговцы? Посмотрим, – я вчиталась в исходные данные, затем созвонилась с пенсионером-активистом, который, собственно, и был источником информации о дворниках. Договорившись о встрече, я положила трубку и посмотрела на Леночку.
– О, Васюта, спасибо. Слушай, ты меня буквально спасаешь.
– Это да, – подтвердила я. – Но какой ценой? Ведь мои-то дела теперь будут стоять. Я теперь буквально отброшена назад. А ведь между тем я собиралась провести кое-какой ресерч, должна была кое с кем созвониться.
– Давай я им позвоню! – тут же вызвалась Леночка. Я с удовлетворением кивнула (про себя), но виду не подала.
– Ты понимаешь, это дело такое. Мне нужно выудить информацию из людей, которые ни о чем не подозревают. Это – журналистское расследование. Нужно прикинуться кем-то. К примеру, будто ты собираешь данные для какой-нибудь анкеты, какой-нибудь розыгрыш призов проводишь. Социальный опрос.
– Да не проблема, – заверила меня Леночка. – А что нужно узнать?
– Нужно узнать как можно больше о четырех людях. У меня есть их телефоны.
– А имена? – спросила Леночка, приготовив карандаш. Она смотрела на меня, как примерная школьница, готовая записать домашнее задание, а я, признаться, колебалась. В конечном счете решила все-таки не рисковать.
– Всех их зовут Владимирами, но ты вообще не должна знать их имена. Опрос как бы анонимный, чистая статистика. Скажи, что мы боремся за улучшение качества телевизионного контента. Хотим вернуть качественные отечественные научно-популярные программы, анализируем потенциальную целевую аудиторию.
– Ага, – кивнула Леночка, вчитываясь в список моих вопросов. С тревожным сердцем я отбыла к моим дворникам-наркоманам. С легким сердцем я возвращалась оттуда. Леночка исполнила свой долг с виртуозностью Паганини. Он мог играть даже на одной струне. Леночка своим легким, пустым голоском могла одурачить кого угодно.
Один Путин, из Перми, трубку не брал. Во всяком случае, так сказала мне Леночка. Но куда более вероятно, что она не решилась с телефона редакции звонить в Пермь. Зато трое остальных из четверых Путиных согласились ответить на несколько ее вопросов. Двое из них в конечном счете не смогли предоставить мне никаких интересных данных. Первый, который жил в Рязанской области, оказался безработным, телевизор смотреть любил, в основном телеканал "Перец" (любимая программа – "Дорожные войны"). К идее увеличить количество научно-популярных программ отнесся равнодушно. Второй Путин (тот, что жил в Самаре) сказал, что работает, но говорить, где именно, отказался. Сказал только волшебное и ничего не означающее слово "бизнес". Также пояснил, что телевизор он не смотрит, но проявил подозрительную осведомленность в части самых последних сериалов. Что с этим делать – я тоже не представляла. Бизнес? Сериалы? И что?
Зато третий, а именно тот, который из Твери, оказался диспетчером на пульте экстренной помощи. То есть человеком, от работы которого каждый день зависели человеческие жизни. Про Владимира Владимировича удалось узнать, что он любит фильмы про космос, а также не считает современные молодежные программы достойными своего внимания. Что бы он ни сказал – это было как раз то, что мне надо.
Глава 7
Павел сидел на матрасе с ноутбуком на коленках и смотрел на меня в упор. Лицо его передавало одновременно шок, непонимание, ужас и возмущение. Ни одна из представленных эмоций мне не нравилась, и я начала уже жалеть, что поделилась с ним своими планами. Поделиться, однако, было необходимо. Потому что, во-первых, не факт, что мне удастся все провернуть за один день. А Пашка мог отреагировать без понимания, если бы я просто исчезла на два дня. А может, даже и на три. Кто его знает, сколько времени мне понадобится, чтобы осуществить задуманное. Во-вторых, мне нужен был Пашкин фотоаппарат "Nikon".
Всеми подробностями я делиться, конечно, не стала. Не стала говорить о том, как и какими способами я оказалась обладательницей информации о диспетчере Путине из Твери. Я бессовестно соврала, что это, моя поездка и все остальное, – официальное задание редакции, радуясь тому, что проверить мои слова у Пашки все равно не получится.
– Путин? Скажи честно, они что, сошли с ума? – выдавил он в конце концов. – Ты что, не понимаешь, что, если хоть что-то пойдет не так, тебя могут выгнать из газеты? Или вообще закроют всю газету.
– Да что тут такого? Мы же просто берем интервью, и все. Это даже забавно, насколько ты не веришь в свободу печати, Пашка! – воскликнула я, втайне раздумывая над тем, что он сказал. Риск был велик, особенно если учитывать тот факт, что ни о каком интервью в Твери Игорь Борисович реально не знал. Но, с другой стороны, разве можно выгнать из газеты того, кого в нее не взяли? Я вспомнила выражение лица моего несостоявшегося босса, когда он говорил мне о том, как плохо я умею добывать сенсации. Что же, работаю над собой. Я стремлюсь к большему, исправляюсь. И я еду зайцем в Тверь, так как денег у меня почти совсем нет. Жалкие остатки были отданы Пашке для расплаты за нашу крысиную нору.
Дорога до Твери заняла совсем немного времени, выехала я еще затемно, дошла до Ленинградского вокзала пешком. Не успела я расположиться на деревянной скамейке и прикорнуть, как поезд уже прибыл на платформу, заставив мое сердце забиться сильнее. Люди еще только спешили по своим делам, Тверь только начинала свой трудовой день. Неужели я действительно собираюсь сделать это? Может, не стоит? Может, лучше остановиться прямо сейчас, пока не поздно?
Такие мысли появляются в моей голове всегда, когда я собираюсь сделать что-то противозаконное или нехорошее, бессовестное. Когда-то я приторговывала студенческими проездными, чтобы заработать на ноутбук, и тоже нервничала. Я писала рефераты за деньги, тоже переживая за последствия. Да мало ли бывало. Я научилась справляться с приступами паники, умело рассказывала сказки самой себе, своему собственному подсознанию, усыпляя его бдительность фразами типа "будут бить – будем бежать" или "будем решать проблемы по мере их поступления". Потому что, если слушаться внутреннего голоса, можно от страха вообще из дома не выходить. В нашем мире все, что заслуживает внимания, несет в себе и опасность в той или иной степени.
– Добрый день. Я звонила. Журналист из Москвы, – я взмахнула своим удостоверением перед сонным лицом охранника. Тот проводил меня в приемную, где в кабинете с надписью "Администрация" меня встретила дама лет шестидесяти с неестественно широкой и радостной улыбкой на губах. Реальная эмоция на ее лице – опасение. Оно и понятно, ведь в подавляющем числе случаев, когда журналисты, да еще из Москвы, решают что-то написать о диспетчерах, это обычно ругательные критические статьи о том, как до диспетчеров невозможно дозвониться.
– Проходите, проходите. Вот тут мы и обитаем, – дама обвела рукой небольшой кабинет, обустроенный в советском стиле и наполненный уже совсем устаревшей мебелью. Из "новизны" тут был только огромный гроб – компьютерный монитор, я такие в последний раз видела на свалке около нашего института. Ага, значит, с финансированием не очень. Надо этим воспользоваться.
– Я – Василиса Ветрякова, – я снова блеснула удостоверением, что произвело должный эффект на даму. Она перестала улыбаться и сглотнула слюну.
– А я тут просто… Директора нет. Но он велел мне все вам показать.
– Отлично! – я покровительственно кивнула ей и подошла к окну. – Я бы хотела обрисовать быт и условия работы, показать социальную значимость того, что вы делаете. Выявить проблемы, с которыми вы сталкиваетесь.
– Ой, да конечно, давным-давно пора уже о нас написать. У нас этих историй сколько. А сколько людей!
– И главное для меня, – тут же вставила я, – показать диспетчера вот такой важной службы, так сказать, с человеческим лицом. Показать его трудовые будни, его личность. Дать профессиональный портрет.
– Очень, очень правильный вектор, – закивала администраторша и тут же принялась засыпать меня рублеными фразами о нормативах, о невыносимо низких зарплатах, о сущих копейках, о текучке и о необходимости выделения дополнительных помещений. Я подождала, пока она выговорится и фонтан ее красноречия потихонечку иссякнет.
– Ну что ж… – наконец замолчала она.
– А давайте пройдемся, осмотримся тут у вас. Покажете, как тут все устроено. Можно, я немного поснимаю? – Я аккуратно прорубала свое окно в Европу. Через несколько минут мы ходили по рядам операторов в огромных профессиональных наушниках, сосредоточенно уткнувшихся в мониторы и бормочущих что-то в свои микрофоны.
– Каждый оператор может принять до тысячи звонков в день, а если учесть, что одновременно они должны вызывать службы реагирования, общий объем может подниматься до полутора тысяч.
– Что вы говорите! – автоматически восхитилась я, прочесывая взглядом стройные ряды людских голов. Думала я о другом. Кто же ты, где же ты – тот, кого я ищу? На работе ли ты сегодня или мне придется изобретать какой-то еще неведомый повод подобраться к тебе? Где ты, мой милый?
– У нас тут все строго. Диспетчера не имеют права покидать своих мест, кроме специально выделенных перерывов, – продолжала расписывать своих подчиненных дама. Я вручила ей диктофон, а сама принялась щелкать фотоаппаратом и периодически ронять вопросы, занимая ее ум и давая пищу для продолжения рассказа. Сама же я вспоминала. Владимиру Владимировичу из Твери было 58 лет, он не любил современного телевидения и любил фильмы о космосе. Сто процентов, интеллигентный товарищ. В обозримом пространстве имелось несколько условно подходящих по возрасту кандидатов. Один был все же, пожалуй, староват – явно за шестьдесят пять. Может, конечно, он просто выглядит старше своих лет, но это маловероятно. Еще один мужчина явно любил злоупотребить на досуге, что не самым лучшим образом отразилось на цвете его лица, прибавив отеков под глазами. Конечно, нельзя исключать вероятность того, что мой Путин любит смотреть фильмы про космос с рюмкой в руке, но мне почему-то это казалось маловероятным.
Интуиция подсказывала принять за наиболее достоверную кандидатуру мужчину, сидящего ко мне вполоборота недалеко от окна. Возраст совпадал. Лысоват, на носу очки. Вполне интеллигентный вид. И вот, когда я уже почти сделала шаг в его направлении, вдруг заметила, как из двери с надписью "Комната отдыха" выходит высокий, подтянутый мужчина подходящего возраста, в джинсах и клетчатой рубашке.
– А это, между прочим, наша местная достопримечательность! – воскликнула дама, взмахнув моим диктофоном. – Володя, подойди-ка сюда. К нам тут журналистка приехала из самой Москвы.
Я возликовала. Конечно, я постаралась скрыть следы экстаза на моем лице и старательно отыграла изумление, когда администраторша представила мне их собственного, уникального и ни на кого не похожего Владимира Владимировича… барабанная дробь… горящие глаза администраторши и усталые глаза самого Володи… ПУТИНА!
– Что… как… – я старательно имитировала шок и неверие. – Я не понимаю!
– Представляете, однофамилец! – радовалась администраторша, которой моя реакция вполне понравилась. Я принялась причитать и восхищаться таким невероятным, почти невозможным совпадением. Сам виновник шума стоял, неловко переминаясь с ноги на ногу, и только спал и видел, как бы побыстрее избавиться от нас обеих.
– Я пойду? – робко переспросил он.
– Ой, Володя у нас такой скромный, такой трудолюбивый, просто золото. Совсем как настоящий… он, – тут она вдохнула поглубже и закатила глаза.
– Нет, я не могу просто так вас отпустить! – заявила я, делая свое максимально восхищенное лицо. – Я должна взять у вас интервью. Как давно вы работаете тут оператором? Какое у вас образование? Чем увлекаетесь в свободное время?
Я завалила мужчину вопросами, и сделала это с такой скоростью, что ему просто не оставалось ничего, кроме как расслабиться и получать удовольствие. Владимир Владимирович не отличался разговорчивостью, на все мои вопросы он давал короткие, мало что говорящие о нем ответы. Да, работает давно – уже пятнадцать лет. Ждет пенсии. Что любит? Затрудняется ответить. Хобби? Пожалуй, нет. Вдовец.
Через час я уже спешила на обратный поезд в Москву, прижимая к груди фотоаппарат с множеством фотографий моего Путина и вполне пристойным интервью. Пора было приступать к третьему этапу моего плана "Буря в пустыне".
За два с лишним часа в электричке статья была готова. Она получилась небольшой, но вполне оригинальной – с отступлениями в сторону смешных историй из жизни операторов, с описанием будней и трудностей. Имелась также парочка душещипательных историй, которые мне удалось удачно вплести. Я переписывала текст трижды, прежде чем удовлетвориться им. Да, я сделала именно то, что обычно любит и одобряет Игорь Борисович. За исключением одного – в моей статье не было и намека на упоминание о Владимире Владимировиче Путине. Пока что он фигурировал только как "ветеран предприятия", безымянный и безопасный.
– Игорь Борисович? – Я позвонила ему прямо со станции и самым нежным и ласковым голосом, на который только способна, предложила посмотреть на один материальчик, который мне случайно удалось сделать.
– О чем материал?
– О службе спасения. О том, как операторы героически принимают и обрабатывают звонки, – пояснила я, отправляя Игорю Борисовичу на согласование файл.
Игорь Борисович статью одобрил. А почему нет, сказал он. Статья в меру интересная, с живой фактурой. Много личного опыта, хороший язык. Всегда бы так писала!
– Жаль, фотографий нет, – бросил он.
– Фотографии тоже есть, – с готовностью порадовала его я. И пояснила, что у меня есть все, что нужно, только переслать ему я их не смогу. Ноутбук разрядился. Это было неправдой, я сидела в кафе, где в достатке имелись розетки для страждущих. Но таков был план.
– А фотки-то хорошие? Мы могли бы в завтрашний номер статью запустить. У нас есть дырка на пятой странице.
Я даже задержала дыхание, когда услышала это. На такое везение я даже не рассчитывала. Сейчас главное – не испортить ничего от волнения. Я глубоко вдохнула и выдохнула, попытавшись расслабиться и заполнить себя тем самым теплом, которое мы генерировали на семинаре у Страхова. Все будет хорошо. Все получится.
– Я могу сейчас все привезти в офис и передать в верстку, – сказала я ровным, спокойным тоном. Я знала, что мало шансов на то, что Игорь Борисович все еще в офисе в такое время. На часах уже пять вечера.
– Я уже уехал на переговоры, – вздохнул Игорь Борисович.
Тут было главным не спешить, не перехватывать инициативу в свои руки. Мы уже неоднократно практиковали такое, как передача материалов напрямую верстальщикам или вообще прямая выгрузка на сайт. Главное, чтобы Игорь Борисович сам об этом вспомнил. Поэтому я молчала.
– Что ж делать-то, а? – хмыкнул он, и я услышала, как пискнула сигнализация его машины. Значит, он на парковке. Хорошо, вряд ли он захочет возвращаться.
– Я могу привезти все и завтра, – равнодушно бросила я. Игорь Борисович помолчал еще несколько секунд, а потом вздохнул.
– Давай не будем откладывать. Я сейчас предупрежу ребят из верстки, пусть они сами отберут фотографии. Одну-две-то уж найдут, хотя ты снимать не умеешь.
Я сглотнула и никак не стала комментировать это.
– Хорошо, Игорь Борисович, – я подтвердила готовность потратить свой вечер на благо родного и всячески любимого издания. Связь оборвалась. И все, что мне теперь оставалось сделать, – это переписать статью так, как мне нужно. Это заняло у меня не больше десяти минут – добавить имя Владимира Владимировича Путина в нужные, заранее заготовленные места, а также переименовать статью. То, что я отдала верстальщикам в работу вместе с парой особенно удачных фотографий Владимира Владимировича, и, как следствие, то, что на следующий день вышло из типографии и попало во все или хотя бы в большинство киосков города Москвы, называлось совсем по-другому.
Верстальщики, конечно, посмеялись над статьей первыми, но им и в голову не пришло сомневаться в том, что помещение статьи в печать происходит с ведома и полного одобрения главреда. Ведь он сам им звонил и лично просил заполнить дырку на пятой странице моей статьей из Твери. Моя очередь смеяться была следующей.
Когда рано утром я выскочила из дома и, едва сдерживая нетерпение, протянула руку за газетой, я все еще не верила, что все получилось. Однако факт оставался фактом, и на первой странице, слегка сбоку, в правой колонке на небольшой фотографии мой Владимир Владимирович стоял вполоборота и показывал рукой на компьютер, а рядом сиял громкий заголовок, тот самый, ради которого я так билась.
Аплодисменты, занавес, поклоны артистов. Все получилось. На пятой странице под крупной фотографией скромного лица Владимира Владимировича черным по белому было написано, кто сделал это. Кто автор. Корреспондент Василиса Ветрякова. Можно было праздновать победу. Во всяком случае, пока меня не начнут смешивать с грязью, бить ногами и бросать в застенки. Я достала телефон и набрала номер Виталика. Мне хотелось хоть кому-то сказать, что я сделала это, но Виталик спал. Слишком рано для специалистов в области IT. Можно было пойти домой и досыпать в ожидании моего персонального локального конца света, но я совсем не чувствовала себя готовой сейчас отвечать на справедливую критику и стенания Пашки. Я пошла гулять.
Я начала глубоко сожалеть о том, что натворила, еще до того, как пересекла границы Садового кольца. Что я буду делать теперь? На что я буду жить? Больше чем уверена, что Игорь Борисович не просто уберет меня подальше от своей газеты. Уж он позаботится о том, чтобы никто никогда больше не стал со мной работать. Ославит мое и так не самое честное имя, и передо мной закроются все двери.