У многих честолюбивых польских юношей появлялась рано или поздно мысль: "Они смогли, смогу и я! Чем я хуже?" Уже в Нью-Йорке, в первый год жизни здесь, тогда еще Оскар живо общался с соотечественниками, он и несколько его приятелей извели немало вечеров, обсуждая стратегию и тактику успеха на примерах суперстар-соотечественников - тех же Полянского и Косинского - и даже заглядывая в успех других выходцев из стран восточноевропейского блока - чеха Милоша Формана, русских Нуриева и Барышникова.
Теперь Оскар понимает, что вечера эти были как бы сеансами оздоровления для польских эмигрантов, днем работающих в кухнях и подвалах нью-йоркских ресторанов, выгуливающих собак, перевозящих ткани на Фэшен-авеню, моющих полы, работающих гардами и гладильщиками.
"Собирались и бесконечно пиздели", - с грустью думает Оскар. Их было шесть человек, объединенных национальностью и возрастом, а более всего желанием успеха. "Успеха! Денег! Девочек!" - кричали их разгоряченные водкой лица, вне зависимости от того, что говорили рты. Водка в Нью-Йорке была дешевой. Кварта водки "Вольфшмит" стоила всего четыре доллара. Прибавив к водке вареной картошки и пару банок огурцов со славянским именем владельца на этикетке ("Власик" назывались огурцы. "Видите, даже здесь "Власик"! - кричал пьяный Людвик Сречински. - Нью-Йорк - славянский город! Мы сделали его Великим городом!"), организовывалось застолье.
Вначале застолья были шумными, буйными и энергичными. К концу первого года, однако, атмосфера застолий стала заметно мрачнеть. Первым из компании выбыл Яцек Анджеевский, получив место супера в многоквартирном доме в Джерси-Сити. Яцек считал себя писателем и был писателем там, сзади, в Польше. Покидая Нью-Йорк для бестолкового и провинциального Джерси-Сити на другом берегу Хадсона и выпивая с друзьями прощальную кварту, Яцек хорохорился и заверял всех, что он очень счастлив переместиться, что его новая работа не только даст ему возможность бесплатно жить в большой квартире с мебелью, но и будет оставлять ему достаточно времени для творчества. "Как раз то, что я искал", - утверждал Яцек.
Оскар знает, что Яцек так и не поднялся из своего Джерси-Сити, все так же работает супером, только теперь у него есть еще жена Анна и двое детей. В каком-то смысле материально он живет куда лучше Оскара, но мечту сделаться писателем он похоронил, очевидно, навсегда.
"Понимаете, ребята, - говорил Яцек тогда в свой последний вечер в Нью-Йорке, когда "ребята" еще существовали и шесть человек сидели вокруг стола, - "они" (подразумевались издатели города Нью-Йорка) говорят, что я слишком рассуждаю, "проповедую" в моих книгах". - И Яцек снисходительно улыбался. Снисходительно по отношению к глупым издателям, не понимающим ценности книг Яцека. И снисходительно улыбались Оскар, Людвик, Кшиштоф, Войтек и другой Яцек - Гутор.
"Мудак! - неприязненно думает Оскар о бывшем товарище по несчастью. - Слабый мудак! Так и будет до конца дней своих подбирать говно за жильцами ебаной каменной коробки". Оскар, однако, выбыл из компании вторым после Яцека, хотя никуда и не переезжал. Просто под различными предлогами перестал приходить на сборища, отказывался видеть старых друзей. Почему? Потому что понял - всем выжить невозможно, нужно остаться одному. Хватит жаловаться друг другу на свои несчастья. И мечтать. Нужно стать американцем. Ему это будет легче, чем другим, решил тогда Оскар, он знает английский язык.
10
Оскар дошел по Лексингтон-авеню до 59-й улицы и повернул на Вест. С нью-йоркского смоляного из-за туч неба (впрочем, в тех местах только, где небо было) начал не капать и не брызгать, но оседать влажный мрак. Не такой липкий, как в августе, но достаточно противный. "Нужно было поехать на автобусе", - подумал Оскар. Хотя пятьдесят центов из пятнадцати долларов и сорока центов не хотелось тратить. "Жалкая арифметика…" - с отвращением осудил себя Оскар и в тот же самый момент увидел перед собой огненные буквы "Макдональдс", горящие впереди на фоне черной дыры 59-й улицы. Дыра обрывалась в невидимой дали в Хадсон. "Фак!" - выругался. Оскар и остановился. Потом перешел на противоположную, южную, сторону 59-й улицы. Но и этого ему показалось мало, и он пошел по противоположной стороне обратно, достиг Парк-авеню, поднялся по Парк вверхдо 60-й и уже по ней вышел на Пятую, авеню у отеля "Пьер".
В оправдание своей трусости Оскар вспомнил все ужасные истории и фильмы о злобных итупых карьеристах-полицейских, об ошибках, допущенных полицией в расследовании преступлений, о невинных жертвах обстоятельств, посланных правосудием на электрический стул. Перед Оскаром даже на мгновение появилась воображаемая первая страница "Нью-Йорк пост" с его, Оскаровой, фотографией и заголовком:
"Философ, 35, подозревается в убийстве садиста!"
От крепости придуманного им самим заголовка Оскар одобрительно хмыкнул. Чуть напрягшись, Оскар "увидел" и текст рипорта:
"Польский эмигрант Оскар Худзински, 35, арестован сегодня утром, по месту жительства в резидент-отеле "Эпикур", 108-я улица и Бродвей, по подозрению в убийстве Марка Хатта, профессионального садиста. (Смотри "Нью-Йорк пост" за 26 сентября.) Называющий себя философом (окончил философский факультет Варшавского университета) мистер Худзински - брюнет, хорошо выглядит, 5 и 9 и, как утверждает полиция, являлся долгое время любовником мистера Хатта. Показания, полученные от обслуживающего персонала ночного ресторана "Адонис", в котором год назад работал мистер Худзински, свидетельствуют, что Марк Хатт был завсегдатаем "Адониса". Ресторан известен среди нью-йоркских гомосексуалистов как очень специальное место свиданий и…"
"Фак!" - ругается вслух Оскар, сочинивший выдуманный рипорт. Всего можно ожидать от этого города и этого мира, думает Оскар. Лучше на всякий случай не ходить больше мимо злосчастного "Макдональдса". Хотя Оскар и видел Марка и "шофера" первый и единственный раз в жизни только в прошлую ночь, чего не бывает. Даже если…
Из отеля "Пьер" выходит пара, и Оскар забывает и о Марке, и о "шофере", и о "Макдональдсе". Наглый тип его возраста, большеносый и лысоватый, с развязными манерами "рок-стар", одетый в легкий белый костюм, как бы только что снятый с плечиков самого дорогого магазина на Мэдисон. И девушка. Девушке лет семнадцать. Она одета с той сдержанной скромной элегантностью, с какой одеваются в "хороших" семьях. Под "хорошими" семьями Оскар подразумевает семьи, давно имеющие деньги, уже несколько поколений владеющие миллионами долларов и выработавшие вкус и манеры. И тела тоже, думает Оскар. Деньги брали в жены, разумеется, красоту, и после нескольких таких комбинаций у двери отеля "Пьер" стояла тонкая высокая темноволосая девушка-леди, мечта Оскара и, может быть, еще нескольких десятков миллионов мужчин. Юная леди с пылающими от выпитого вина, или джин-энд-тоник, или просто от юности, здоровья и благополучия щеками. Девушка стояла, таинственно мерцая глазами.
Оскар почувствовал себя внезапно маленьким. Могущественный Оскар, только что терзавший Наташкино тело, внезапно превратился в Оскара-карлика, пугливо пробегающего среди великанов. Богатых и сытых великанов, Наташка вполне удовлетворяла Оскарову плоть, его секс, но самолюбие Оскара умирало от голода без успеха, без активности.
Оскару внезапно захотелось иметь в кармане револьвер. "Ткнуть этому типу дуло под левую лопатку, выдрать у него из рук пухлый, черной кожи бумажник, из которого он сейчас вытаскивает доллар для швейцара, распахнувшего дверцу лимузина". Юное создание, прекрасная водяная лилия, уже села на такое же, как и бумажник, черное сиденье лимузина и ждет лысоватого. "Ему ли, крысе, сутулому носатику, иметь это нежное чудо, - злился Оскар. - Ударив его рукояткой по голове, вспрыгнуть на сиденье рядом с девушкой и, наставив револьвер на шофера, крикнуть: "Гони, ебаный в рот!..""
- Эх, парень! - сказал швейцар. - Смотри за собой. Не знаешь, как ходят по улицам?
Оскар врезался лицом в плечо швейцару.
- Извини, - сказал Оскар. И пошел дальше.
11
Приехав в Америку, Оскар хотел написать книгу. Он никогда не думал о себе как о писателе, несмотря на то что и родители, и немногочисленные друзья единодушно утверждали, что у писем Оскара очень хороший стиль. Нет, Оскар хотел написать социально-философскую книгу. Речь в ней должна была идти о роли интеллигенции в мировой истории. Суть основной идеи книги заключалась в том, что все исторические события и следующие за ними изменения в обществах - результат междуусобной борьбы (так сказать, "домашних ссор") различных групп интеллигенции. Народ же, утверждал Оскар, обычно призывается интеллигенцией только для исполнения грязной работы, для войн и революций.
Так было всегда, утверждал Оскар в набросках к своей книге, которые до сих пор валялись в одном из чемоданов Оскара вместе с письмом к Збигневу Бжезинскому и фотографиями родителей и Эльжбеты. И Цезарь, вне сомнения, был интеллигентки Гитлер. Собственно, Оскар собирался придумать новый термин взамен неточного "интеллигенция", но так и не выбрал из нескольких имеющихся кандидатов нового фаворита. Оскар также упразднял в своей книге классовую теорию. Только два биологических класса, утверждал Оскар, существуют в мире: 5 процентов - активных, лидеров, именно тех, кого Оскар приблизительно называл "интеллигентами" или иногда "доминантами", и 95 процентов - все остальные, массы. Цифры Оскар взял из новейших исследований биологов.
О книге Оскар мечтал еще в Польше. Более того, именно она, представленная немногими черновыми набросками, но в основном же помещавшаяся в мозгу Оскара, была тем секретным оружием, которое он вывез из Польши. Секретным оружием для его, Оскаровой, борьбы с миром. Множество надежд возлагал Оскар на свою книгу. "Я не верю, что ты не везешь с собой бомбы на Запад, Худзински, - сказал ему, прощаясь, Лешек Брусиловски. - Ты умный человек и не поедешь с пустыми руками".
Однако книгу Оскар так и не написал. Приехав на Запад, он вдруг увидел, как неожиданно угрожающе разрослось море научного материала, который ему предстояло изучить или хотя бы прочитать, и… испугался. Способностей к серьезному мышлению у Оскара было достаточно, но работа, сама каждодневная работа - чтение книг, мышление, синтез и собственно процесс написания - оказалась Оскару не по силам. Он все оттягивал и оттягивал момент создания книги, да так и не уселся писать ее по сей день. Кроме того, одна непреодолимая преграда действительно стояла на пути Оскара к книге. А именно: у него не было денег, чтобы спокойно сесть и писать. Минимум два года, по его расчетам, должен был занять у Оскара его труд, а возможно, и три. Что он будет есть все эти годы, где спать?
Основу книги, ее эмоциональный скелет можно было набросать в несколько недель. Но серьезный научный труд должен был представить не только теорию, но и ее доказательства. Доказательства - основное. В конце концов книга, становящаяся все меньше и меньше, исчезла за горизонтом сознания.
Другого секретного оружия у Оскара не было. Вот уже год или более того Оскар, жил в Нью-Йорке безнадежно тупо - много пил, много курил марихуану и гашиш - другие наркотики были ему не по карману, но зато охотно "пробовал" и кокаин и героин, если оказывался в местах, где упомянутые субстанции водились, Еще Оскар охотно посещал любые. развлекательные мероприятия - обеды, парти, коктейли и открытия выставок - в надежде набрести на случай, встретить свою удачу нос к носу. Он даже начал опять общаться с поляками, в основном с теми из них, кто был поэнергичнее и пообщительнее, в чьих домах собирались, кто приглашал и давал парти. "Никто не может знать, где бродит случай", - оправдывал себя Оскар. Впрочем, почти только соотечественники и приглашали еще Оскара.
12
Только одна часть Оскара была спокойна и удовлетворена. Его секс. Плоть его жила полной жизнью благодаря в основном Наташке, но также и другим, случайным, особам женского пола. После неудачного опыта совместной жизни и потом двухлетнего разрыва Оскар и Наташа "дали друг другу свободу". Оскар, безусловно, предпочел бы сузить Наташкину свободу и расширить свою, но за сужение свободы Наташке следовало заплатить, а у Оскара не было денег. И он это понимал. И потому даже не позволял себе звонить Наташке по телефону позднее определенного времени, не говоря уже о том, чтобы, упаси боже, явиться к ней без звонка.
За шесть лет Оскар много раз убеждался, что Наташка его по-своему любит и он очень любит Наташку, но постепенно их отношения обросли таким количеством правил, табу, условий, что стали похожи на уголовный кодекс дряхлого государства. После главного раздела "Свод законов отношений Натальи и Оскара" следовало еще множество поправок и дополнений к основным законам. Вся эта коллекция бюрократических уложений безусловно оставила Оскару в пользование только одно поле деятельности - постель. В социальной жизни Наташа была самостоятельной единицей.
Но и постель принадлежала Оскару, только когда Наталья этого хотела. Безусловно, он был самым частым гостем в постели русской девушки, но вот и все утешение. Оскар бы жил с Натальей, ему с ней было весело и хорошо, но Наталья хотела жить так, как она живет, была в своей любвеобильной и мужеобильной жизни счастлива и менять ее на жизнь даже, предположим, с вдруг разбогатевшим Оскаром не собиралась. Если раньше у Оскара были какие-то сомнения, то сейчас сомнений уже не осталось. Оскар знал, что он лучший мужчина из всех, которых Наташка когда-либо имела или имеет, но она хотела иметь в постели и худших. "Для сравнения", - смеялась Наташа бесстыдным смехом, который порой пугал Оскара. Как и Натальина откровенность. Откровенности он сам хотел, добился, но, добившись, теперь боялся Наташкиной бесстыдно свободной души. "Может быть, это мое польское воспитание, мои сдержанные католические родители-учителя? - осторожно предполагал Оскар. - А Наташка - русская, в ней больше стихии, чем во мне". Сколько-нибудь связного объяснения тому феномену, что Наташка, устав от Оскарова умелого и изобретательного члена, вдруг отправлялась к членам неумелым и неизобретательным, Оскар так никогда и не получил. Оскар называл Наташку блядью, дырой, дешевым куском мяса, но русская женщина была упряма и таила в себе причину своей распущенности. Своего паскудного поведения. Может, поэтому Наташка так и осталась загадкой для Оскара. Он не мог понять, как от лучшего можно уходить к худшему. Ему, Оскару, тоже нравились случайные связи, они его возбуждали, правда ненадолго, но такого качества, как с Наташкой, половой акт ни с одной женщиной не достигал…
Как бы там ни было, Оскар понял, что их отношения с Наташкой могут продолжаться еще полстолетия, до их смерти, что это тщательно сбалансированные отношения. И в этих отношениях, понимал Оскар, он был страдающей слабой стороной. Инициатива принадлежала Наташке.
Только ненадолго, как сегодня, приковав ее тело к кровати, хлеща плеткой по ее груди и щели, рукою насильно вскрывая Наташкин рот и всовывая туда член, мог Оскар насладиться доминантной позицией, побыть хозяином этой неверной женщины… "Марк Хатт тоже был доминантным, играл "хозяина", - подумал Оскар. - А вне постели настоящим "хозяином", вне всякого сомнения, был "шофер". Мастэр… Профессиональный садист Марк Хатт был садистом только на сцене и на сцене постели…"
Нужно было подумать. Почему-то размышления эти необычайно взволновали Оскара. В этот момент Оскар проходил мимо Линкольн-центра. Перейдя один поток Бродвея, он уселся на скамейку, стоящую посередине каменного возвышения, разделяющего два встречных потока Бродвея, и, не обращая внимания на неумолчный шум и скрежет проносящихся мимо автомобилей, погрузился в размышления…
Когда спустя полчаса он встал со скамейки и направился вверх по Бродвею, по направлению к отелю "Эпикур", Оскар уже знал, что у него есть новое секретное оружие. И куда более могущественное, чем философская книга. Он будет профессиональным садистом в этом мире. И не таким маленьким макдональдсовским садистом, каким был Марк Хатт. В постели Оскар будет хозяином богатых и сытых. Он будет Палачом.
глава вторая
1
Жюльет Мендельсон - пятьдесят пять. "Официально" ей, однако, всегда сорок. Сорок лет ей было, когда она познакомилась с Оскаром в Варшаве, куда Жюльет приезжала семь лет назад, в 1973 году, сорок лет ей и сейчас.
Жюльет Мендельсон - продюсер ТВС, одной из крупнейших американских телевизионных корпораций. Оскар сидит напротив Жюльет в ее офисе на тридцатом этаже небоскреба, выходящего окнами на 42-ю улицу. Если подойти к окну, - , а окном является практически вся стеклянная стена офиса, - то можно увидеть далеко внизу нью-йоркскую Публичную Библиотеку, деревья сквера, расположенного за библиотекой, и маленькие точки, символизирующие человеческие существа, сходящиеся и расходящиеся в странных сочетаниях, мгновенно соприкасаясь и опять расходясь. Оскар знает, что это драг-пушеры общаются с клиентами и между собой. В оживленном месте находится офис ТВС.
- Ты стал настоящим американцем, Оскар! - восторженно восклицает Жюльет. Она всегда восторженна. Пробиться сквозь ее профессиональную восторженность и понять, что происходит в ней, в Жюльет, невозможно. Оскар пробовал когда-то. - Да-да, настоящим американцем. И прическа. Тебе очень идет этот новый стиль. Давно ты переменил прическу? Сколько я тебя помню, у тебя всегда были длинные волосы.
- Три года уже, Жюльет, мы с тобой не виделись три года.
- Ох, как быстро летит время, - радостно подхватывает Жюльет. - Кажется, недавно еще ты приехал в Нью-Йорк, такой, прости, перепуганный. - Жюльет улыбнулась, и бело-розовая кожа на ее подбородке дрогнула в улыбке.