Ипполит пошел в Ист-Вилледж. С предвоенного еще времени, когда он там жил, у него осталось несколько знакомств, достаточно незначительных для того, чтобы они фигурировали в его досье, но могущих оказаться полезными в его теперешнем положении. Мимо пронеслись, держа путь в даунтаун, несколько черных закрытых автомобилей "Крайслер-13", сопровождаемых впереди и сзади черными (бронированными, знал Лукьянов) фургонами и десятком мотоциклистов в черной форме федеральной охраны. Вряд ли Президент, но кто-то вроде секретаря министра, подумал с уважением Лукьянов. Если бы он был экс-министром, ему дали бы умереть своей смертью. Он мог бы дожить и до ста лет. В конце концов, дед Лукьянова дожил до ста четырех лет. Несмотря на радиоактивный дождь, отшлифованная за сотни лет машина американской демократии функционировала нормально, утренние рабочие уже заняли свои места и приступили к производству материальных благ. Безработные, а их в стране насчитывалось несколько десятков миллионов, уже выходили из клубов безработных - каждое утро безработные обязаны были являться в клубы, где в течение двух часов им читали лекции по экономике и демографии. Именно сейчас толпы их, возвращающихся из клубов, покрыли улицы. В Русском Союзе, говорят, нельзя болтаться по улицам без дела. В Соединенных Штатах днем ты можешь при наличии значка и айдентити-кард болтаться с шести утра до десяти вечера на улицах. Позже, когда город мгновенно темнеет, рабочие третьей смены сменяются рабочими четвертой смены, и темные улицы все равно полны людей. Но ночью вероятность того, что тебя остановит какая-нибудь из полиций, куда более велика, чем днем. Русские - непрактичная нация, подумал Лукьянов. Хотя в жилах его текла и русская кровь, он не мог понять, почему нужно затрачивать столько средств на дневной контроль и проверку документов, в то время как наличие активаторов и компьютерной системы досье и без этого обеспечивает государству тотальный контроль над личностью. Да, подумал Лукьянов, шагая в блеклом дожде и вспоминая газетные бури своей юности и зрелости, государства добились тотального контроля над людьми. Годы рассеяли и разрушили идеологии, только основные лозунги выжили и украшают теперь фасады государств. Шаблонные определения "демократия" и "коммунистическое общество" остались, но главными оказались система, структура, государство.
Через час с небольшим он пришел в Ист-Вилледж. Дождь так и не перестал, он только ослаб и поредел. Вначале Ипполит прошел мимо нужного ему тсриф-шопа, не останавливаясь. Уже одно то, что тсриф-шоп оказался на месте, сообщило Ипполиту некоторую энергию. Он прошел по Первой авеню, до самой Хьюстон-стрит и затем повернул обратно. Тсриф-шоп помещался между 6й и 7й улицами и назывался "International food thrift shop". Ипполит нажал на кнопку звонка. Рыжая от времени штора, по всей вероятности бывшая когда-то белой шторой, отодвинулась, в стекле, между ржавых решеток, показалось бледное лицо блондинки средних лет, и внимательные недоверчивые глаза осмотрели Лукьянова. Потом дверь открылась сама. Ипполит вошел внутрь.
Внутри царила полутьма, единственная электрическая лампочка находилась в дальнем углу зала. В полутьме, в запахе еды, расхаживали несколько посетителей. Половина зала была отведена под продукты, самым пахучим продуктом была копченая сельдь, и этот запах сельди наполнял помещение, глубина же зала была занята разнообразной, самой неожиданной одеждой, даже несколько шуб висели под самым потолком, прикрытые пластиком, заметил Ипполит. Цветные польские платки соседствовали с горками вываленных прямо на открытые прилавки конфет, и запах сельди время от времени перебивался встречными потоками воздуха, содержащего ветерок нафталина.
- Казимир Карлович у себя? - спросил Ипполит по-польски блондинку, в молчании ожидающую его инициативы.
Казимир Карлович, - церемонное славянское обращение Лукьянов употребил для того, чтобы пробудить в блондинке доверие к своей персоне.
- Нету, - сказала блондинка и покачала головой, повторив "нету". - Зачем вам Казимир Карлович?
- Я вас очень прошу, скажите ему, что его спрашивает Лукьянов.
Ипполит улыбнулся, и не только для того, чтобы смягчить блондинку и заставить ее пойти далеко, за шубы в пластике, где, как знал Ипполит, существует дверь, ведущая в глубину, в подсобное помещение, где и находится, если он еще жив, Казимир Карлович Пуришкевич, единственный владелец и глава "International food thrift shop incorporation". Ипполит улыбнулся и странной логике разговора, вопросов и ответов.
Блондинка, которую Ипполит про себя назвал "коровой", посмотрела на него тем же недоверчивым взглядом, каким глядела на него, отодвинув штору, пожала плечами и пошла за шубы. Посетители - толстая женщина среднего возраста с девочкой лет восьми и пожилой человек, может быть, возраста Ипполита копались в провизии. Женщина сняла с полки консервную банку с крабами и читала этикетку, может быть, выясняя дату выпуска крабов, а может быть, точный состав соленой водички, в которой покоились крабы. Пожилой мужчина в джинсовой рубашке, широко расстегнутой на волосатой груди, открыл единственный в помещении холодильный шкаф и внимательно вглядывался внутрь.
- Пройдите, - сказала блондинка уже более приветливо, показавшись из-за груд одежды, и кивком пригласила Ипполита приблизиться.
Скинув с головы на плечи желтый капюшон, Ипполит провел по лицу ладонью и пошел, задевая одежду, к блондинке. Отступив в сторону, блондинка пропустила его, на Ипполита пахнуло горячим большим телом, и он, пригнувшись, вошел в неожиданно светлую комнату, резко контрастирующую с хаосом и запущенностью "International food thrift shop". Казимир Пуришкевич уже встал из-за стола и выгибался во весь свой небольшой рост, приветствуя его улыбкой, как бы летевшей навстречу Ипполиту с розового лица, все тот же Казимир, комбинатор и делец, нисколько не постаревший хитрый толстяк Казимир. Гангстер.
- Мистер Лукьянов собственной персоной! Чем обязан? Дорогой гость. Редкий гость. Последний раз, если не ошибаюсь, вы были у меня осенью две тысячи шестого года. Подождите, дайте вспомнить… Да-да, двадцать пятого октября две тысячи шестого года.
Казимир Пуришкевич обладал необыкновенной памятью и был не прочь демонстрировать ее вновь и вновь при всяком удобном случае.
- А мистер Пуришкевич никак не изменился и по-прежнему блистательно лучезарен.
Они подошли друг к другу и, обменявшись вначале рукопожатиями, вдруг неожиданно для самих себя коротко и стеснительно обнялись. Бывшие соседи.
- Как поживаете, дорогой?.. - спросил Пуришкевич, указав Ипполиту на кожаное кресло, стоящее перед его массивным письменным столом. - Сам я, с вашего разрешения, вернусь в свою излюбленную позицию - И Пуришкевич протиснулся за свой стол в высокое кресло, напоминающее кресло дантиста, кожаное сиденье покоилось на никелированном стебле, и лепестки никеля несли на себе там и тут кожаные цветы, в середину с ласковым вздохом опустился Казимир.
- Поживаю плохо, - сказал Ипполит.
- Ну-ну, расскажите, - ласково попросил Пуришкевич, ничуть не смутившись тем, что Ипполит плохо поживает.
- Здесь можно говорить свободно? - Ипполит обвел взглядом светлый кабинет Пуришкевича.
- Если бы было нельзя, я бы уже давно тут не сидел. - Пуришкевич нахально усмехнулся.
- Вы, конечно, знаете о существовании закона 316, пункт "B", ограничивающего продолжительность жизни, Казимир Карлович?
- Разумеется, - пожал плечами Пуришкевич, - но мне только пятьдесят шесть, меня закон пока не беспокоит.
- Мне шестьдесят пять, - сказал Ипполит.
- Уже? - изумился Казимир, впрочем, так и не придав своему лицу сочувствующего выражения. - Я бы никогда не дал вам больше пятидесяти пяти. Я всегда думал, что вы мой ровесник.
- Если бы, - вздохнул Ипполит.
- Это вас и заботит, мистер Лукьянов, как я понимаю? Что думаете делать?
- Прожить как можно дольше, - ответил Лукьянов улыбнувшись, стараясь "сложить" лицо таким образом, чтобы гримаса поместилась ровно посередине между геройским и безразличным выражениями.
- И вы хотите, чтобы я помог вам жить как можно дольше? - Пуришкевич ухмыльнулся. - Чего ради? Я даже не ваш лучший друг.
Ипполит хотел сказать, что годы не оказали никакого воздействия на психологическую структуру Казимира Пуришкевича, что он с таким же удовольствием продолжает играть дешевого гангстера, "ужасно циничного и хладнокровно жестокого", но удержался, резонно рассудив, что Казимир и есть дешевый гангстер с Лоуэр Ист-Сайд.
- Казимир Карлович, мне нужна новая айдентити-кард и оружие. У вас есть связи. Помогите.
- Слушайте, Ипполит. - Казимир Карлович отодвинулся, упершись пухлыми руками в стол, далеко назад вместе со своим зубоврачебным креслом. - Вы появляетесь из ниоткуда через восемь лет после вашего последнего визита и просите у меня айдентити-кард и оружие. Раздобыв вам только первое или только второе, Казимир Пуришкевич рискует влететь в тюрьму на необыкновенно долгий срок до самого того времени, когда уже и к Казимиру Пуришкевичу станет применим закон 316, пункт "B"…
- Демографический закон 316, пункт "C", гласит, что все преступники, содержащиеся под стражей к моменту их шестидесятилетия, подлежат уничтожению, дорогой Казимир, - прервал его Ипполит.
- В самом деле? - Пуришкевич выглядел удивленным. - Я не знал.
- Такому умному человеку, как вы, срок не грозит, Казимир Карлович. Насколько я знаю, вы никогда не отбывали наказания, не так ли?..
- Сидел, сидел, - ухмыльнулся Казимир, - в ранней молодости. По неопытности. Но сидел под другой фамилией, так что в компьютеры информация не попала.
- Вы правда не знали о существовании закона 316, пункт "C", Казимир Карлович?
- Какая разница, знал, не знал, - засуетился Пуришкевич в кресле. - Главное не это. Могу ли я вам доверять, вот в чем дело.
- Можете. Я же вам доверился. Вам никакого труда не составит сделать несколько телефонных звонков и выяснить, что Ипполиту Лукьянову действительно шестьдесят пять лет, а следовательно, я автоматически вне закона и, придя к вам, подвергаю себя смертельной опасности. У вас много грехов перед ними, пусть и не доказуемых в суде, но грехов. А вдруг вы решите замолить один из них, выдав им Ипполита Лукьянова, литератора? А я все же вам доверился.
- Если бы вы им были так нужны, они бы убрали вас, не дожидаясь, пока вы сентиментально отпразднуете свой день рождения, Лукьянов. Чушь. - Пуришкевич сделал оборот в кресле, оно неожиданно оказалось вертящимся. Сделав оборот, он протер лицо ладонью. - Хорошо, предположим, я вам доверяю. Предположим, я вам достану айдентити и оружие. У вас есть капуста, money, чтобы за них заплатить?
- Нет, - признался Лукьянов.
- Вот. - Пуришкевич торжествующе улыбнулся. - С этого и нужно было начинать. Писатель! Автор полицейских романов. Секс и преступления! И вы имеете нервы приходить к занятому человеку и морочить ему голову вашими проблемами, не имея денег, чтобы заплатить за мою заботу о ваших проблемах… - Пуришкевич встал, оправил свой цвета какао мятый костюм, потом синюю рубашку и закончил туалет, подтянув широкий красный галстук.
- Деньги есть в моем банке. Немного, но есть. Но с изъятием айдентити-кард автоматически закрыт и счет… Я уверен. - Лукьянов помолчал. - Послушайте, Казимир, я могу отработать для вас эти деньги…
- А-а! Бросьте. - Пуришкевич даже зажмурил глаза и махнул рукой. - Что вы можете? Писатель!.. Чушь.
- Вы, надеюсь, понимаете, что мне совсем нечего терять, Казимир Карлович. - Ипполит постарался заглянуть в глаза Пуришкевичу. - Совсем нечего. Дайте мне в обмен на айдентити-кард любую работу, как бы опасна она ни была.
- Я не печатаю айдентити-кардс в типографии, я не произвожу оружие, дорогой мистер Лукьянов. - Пуришкевич вдруг стал приторно вежлив. - Все, что я мог бы сделать для вас, если бы у вас были доллары, попытаться узнать здесь и там, понюхать воздух - не пахнет ли в нем где-то айдентити-кард плюс пушкой, и если бы нашел, связал бы вас с теми, у кого бы их нашел, или взялся бы сам обменять ваши доллары на их товар. Понятно?
- Вот и понюхайте. Но давайте только заменим доллары в этой операции Ипполитом Лукьяновым, человеком, предлагающим свои услуги, готовым на все, "камикадзе". Я уверен, что ваши друзья…
- У меня нет друзей, Лукьянов…
- Хорошо, ваши предполагаемые контакты нуждаются в людях, которым нечего терять.
- Лукьянов, вам шестьдесят пять лет! Я понимаю, что закон 316, пункт "B", разрушит какой угодно разум, но взгляните правде в глаза: кому может быть полезен старик шестидесяти пяти лет?
Рассерженный Лукьянов расстегнул комбинезон. Сорвав его, он стащил с себя куртку и стал снимать тишотку.
- Эй, эй, что вы вздумали раздеваться у меня в офисе? - Пуришкевич вдруг развеселился и, выйдя из-за стола, внимательно обошел вокруг голого по пояс Лукьянова. - А что, и в самом деле неплохо сохранились…
- Неплохо сохранился! Пан Казимир, пощупайте мои бицепсы. - Лукьянов напрягся, и Пуришкевич охотно пощупал вздувшийся бицепс Лукьянова. - Черт, сильны! - уважительно пропел он и вернулся за стол, сел в кресло. Может быть, он поспешил убрать подальше от глаз Лукьянова свой вздувшийся живот и сдобную талию. - Но,- возгласил Пуришкевич из кресла, - вы что собираетесь делать с вашими мышцами - двигать мебель, Ипполит? Перемещением мебели вы и в несколько лет не сможете вернуть моим друзьям долг. Айдентити-кард обойдется вам тысяч в двадцать пять долларов.
- Я не собираюсь двигать мебель, я продемонстрировал вам свое общее физическое состояние. Блестящее, сознайтесь. Я бегаю, прыгаю и делаю все эти движения с тем же успехом, что и индивидуумы, имеющие удовольствие быть на четверть века младше меня. А почему айдентити-кард стоит такую несметную сумму денег? - Ипполит начал натягивать тишот.
- Вы же хотите настоящую айди, из Департамента Здоровья, Труда и Благосостояния, а не липовую, с которой вас задержит первая же полицейская облава, а? Настоящие производят там в Здортрудблаге и продают налево только очень надежным людям за очень большие деньги, так как риск очень велик… Но, - Казимир просиял, - на коррупции держится мир. О могучая коррупция!
- Мир уже ни на чем не держится, - хмуро прокомментировал Ипполит.
- Ну нет… вы думаете, если у вас несчастье, Лукьянов, то человечество вдруг прекратит с сегодняшнего дня есть, пить, делать любовь? О нет, даже если человечество будет знать, что ему остается неделя существования, оно все так же будет предаваться своим мелким грехам, и, представьте себе, у входа на тот свет, в самых даже воротах безумные будут продолжать пытаться друг друга обмануть, пусть на котэр, но обмануть… - Довольный произнесенной им речью Пуришкевич откинулся в кресле.
- Fuck them! Что делать мне, пан Казимир?
- Боюсь, что уже нечего, мистер Лукьянов.
Они помолчали.
- Слушайте, я могу, предположим, спокойно убирать людей. Передайте это вашим… контактам… В свое время меня учили…
- Когда "в свое время" - пятьдесят лет назад? И за кого вы меня принимаете, скажите, Лукьянов, за главу синдиката "Коза Ностра"? Я скромный гангстер с Лоуэр Ист-Сайда, только и всего… Выбросьте из головы романтическую чепуху, автор дешевых полицейских романов…
- Вы что, сомневаетесь в существовании закона 316, пункт "B"? Пуришкевич, вы сомневаетесь? Вы не сомневаетесь. Вы сомневаетесь в том, что мне шестьдесят пять? Тоже нет. Тогда соедините эти два обстоятельства вместе, скромный гангстер с Лоуэр Ист-Сайда, и поймите: перед вами сидит человек, приговоренный государством к смерти. OK? Я не предлагаю вам помочь мне из человеколюбия. Я пришел к вам потому, что кое-что о вас знаю, и вы меня знаете до такой степени, чтобы мне довериться. Я прожил за углом на ебаной 6й улице столько лет… Я вам рассказал свои обстоятельства. Не можете ничего сделать, скажите - не могу. Можете - сделайте…
- OK, OK, Лукьянов! Я вас понял. - Пуришкевич достал из-под стола свои ноги и попытался было водрузить их на стол, но на полпути раздумал, - очевидно, из-за живота ему не так легко было в 2015 году манипулировать ногами. Пуришкевич опустил ноги и, пошебуршав в ящике стола, достал сигару. Закурил. Улыбнулся Ипполиту.
Ипполит улыбнулся Пуришкевичу.
- Знаете, Казимир Карлович, иногда мне кажется, что я вас придумал.
- Вы жулик, мистер Лукьянов. Когда в девятьсот девяносто пятом вышла ваша "Ловушка", весь Лоуэр Ист-Сайд знал, что вы списали вашего гангстера Гарри Горшковича с меня. Вы должны были бы платить мне роялти за эксплуатацию моего имиджа. Я же благородно не востребовал с вас ни единого доллара.
- А почему? Потому что вам, Пуришкевич, ужасно льстило то, что вы послужили прототипом для героя книги. Хотя герой скорее смахивал на антигероя. Вы могли бы мне сейчас помочь, хотя бы в память того, что тогда вы год ходили петухом, задрав голову - Сам Гарри Горшкович, Казимир Пуришкевич, bloody король Лоуэр Ист-Сайда…
Пуришкевич захохотал.
- И, Казимир Карлович, даже этот дурацкий ансамбль на вас - какао-костюмчик, галстучек, рубашечку - вы содрали из моей "Ловушки"… Это вы мне должны платить роялти за то, что я вас изобрел. - Несмотря на вовсе не располагающие к веселью обстоятельства, Лукьянов рассмеялся.
- ОК. Я вам помогу потаскать ваше старое писательское мясо по улицам нашего любимого Лоуэр Ист-Сайда еще некоторое время, Ипполит. Исключительно в память о старой дружбе. - Пуришкевич, все еще улыбаясь и качая головой, как бы чему-то не желая поверить, сунул сигару в массивную пепельницу дикого хрусталя и, шумно дотянувшись до видавшей виды вертушки с адресами и телефонами, порылся в ней некоторое время, и, вынув из какао-костюма толстую авторучку, записал на желтом линованном блокноте несколько строк, и, сорвав лист с блокнота, протянул Лукьянову: - Пойдете к ним после трех часов. Там есть телефон, но звонить не нужно, прямо идите. Мужика зовут Дан - Дункан О'Руркэ. Второй человек у них там - его сын Виктор О'Руркэ. Я их поставлю в известность.
Ипполит прочел адрес: "O'Rurke Demolishing Ltd." - Бруклин, Ошэн-парквэй, 2351", сложил листок вчетверо и спрятал в карман куртки. Встал.
- Если вам негде спать, Лукьянов, а я подозреваю, что так оно и есть, вы можете воспользоваться гостеприимством Марии. Деланси-стрит, номер двести девять. Поднявшись по лестнице к входной двери, постучите в ближнее окно справа от входа. Дом принадлежит мне. Мария имеет в доме апартмент и исполняет обязанности супера. - Пуришкевич пошарил рукой под столом и, что-то там сделав, быстро вынул руку. - Сейчас она войдет.
- Спасибо, Казимир. Да, спальное место будет нелишним. - Лукьянов подумал, что любезность Казимира объясняется, очевидно, нахлынувшими на Казимира воспоминаниями: может быть, образ молодого гангстера Гарри Горшковича, тесно спутавшийся с образом самого, молодого тогда, тридцатисемилетнего Казимира Пуришкевича, размягчил сердце "ужасно циничного и хладнокровно жестокого" - А чем я обязан такой заботе о моем сне, Казимир? Могу я узнать?
- Тем, что Казимиру Пуришкевичу пятьдесят шесть лет. К старости люди добреют, - ухмыльнулся Казимир.
В дверь втиснулась Мария.
- Мария, пожалуйста, если джентльмен вдруг объявится под твоими окнами, распространи на него свое гостеприимство. OK?
Мария равнодушно смерила взглядом Лукьянова.
- Увижу вас позже, да? - сказала она, опять уходя в щель двери.