Дугин меня не убедил до конца в том, что мы получили наилучшее из возможных предложение. Увы, я оказался прав в своих опасениях: уже через год арендная плата за квадратный метр, даже самая низкая, взлетела в десятки раз. Во всяком случае нам стало невмоготу платить аренду (ведь доходов у политической партии быть не может, а у радикальной газеты тем паче, - какие доходы!), и через некоторое время наши отношения с Москомимуществом осложнились. Мы даже оказались друг против друга в Арбитражном суде в 1997 году. Впрочем, их сторона вскоре отозвала свой иск к нам. Мы выбрали одно из четырёх первых же предложенных нам помещений. Можно было, разумеется, не торопясь выбрать и лучшее, чем полуподвальное помещение на 2-й Фрунзенской, дом 7, но ведь нам срочно нужно было работать, строить партию, делать газету. Пока что газета приезжала из Твери ко мне в квартиру на улице Гримау (за исключением той части, которую брал на распространение "Логос-М"), а уж оттуда я с помощью Тараса развозил её по распространителям. Шесть пачек у нас брал симпатичный украинец Мусиенко из отдела распространения газеты "Правда", их надо было отвозить аккуратно по нашему прежнему адресу - на ул. Правды, рядом с газетой "Советская Россия". Две пачки брали помещающиеся во дворе напротив Елисеевского магазина, в подвале, военные-отставники, они недолго владели небольшим распространительским агентством. Я помню себя, выходящего из метро на Пушкинской площади, в гололёд, несу восемь пачек газет, по четыре в руке, то есть 800 экземпляров! Жилы рвались. Зато какое наслаждение, когда, продолжая путь, я загружался в метро уже только с 600 газетами!
При первом посещении Бункер наш меня напугал. Тёмный, подслеповатый, бегают огромные тараканы, бродят полупьяные слесаря в брезентовых робах. При этом слесаря почему-то назывались "газовщиками" и никак не хотели съезжать. Их впустила в помещение директриса ЖЭКа - вульгарная горластая тётка. Дугин убедил меня, что мы владеем богатством в центре Москвы. Только в конце февраля 1995 года мы оформили нужные документы и получили помещение в аренду на десять лет. С криками, чуть ли не с дракой, я лично выгнал газовщиков. Пришёл Сергей Мелентьев, брат жены Дугина, и поставил на входную дверь наш замок. Так мы и вступили во владение помещением. Долгое время у помещения не было имени. Наконец устоялось два названия: "бункер", предложенное мной, и "штаб" - само собой укоренившееся, неизвестно кем брошенное. Дугин забрался в самую глубь помещения: взял себе две вполне цивилизованные комнаты, повесил там свои правые плакаты, поставил замок.
Пришли новые массовые национал-большевики. Первая волна. Некоторые до сих пор в партии. Художник Кирилл Охапкин и отставной прапорщик Виктор Пестов; студент, он тогда только поступил на первый курс Строительного института, Василий Сафронов. Пришёл, правда долго у нас не удержался - странноватый беженец из ЛДПР - Дима Ларионов (впоследствии сидел в тюрьме… и вновь к нам вернулся), пришёл лысый молодой симпатяга Проваторов. Впоследствии, правда, он от нас ушёл, не сойдясь характером с Карагодиным. Пришёл анархист Цветков вместе с анархистом Димой Костенко, а с ними красивый мелкий анархист Алексей и некрасивая девочка с косами и выпученными глазами. Пришёл Миша Хорс - 17-летний студент МГУ, факультет геологии, задержался в НБП надолго, ездил в азиатский поход, был впоследствии моим охранником после Разукова. Но женился в 1998-м и дезертировал. Пришёл Данила Дубшин - качок и спортсмен. Пришла Лаура Ильина.
Мы решили пробить дверь на боковую улочку, расширить окно. Все вышеперечисленные, к ним даже прибавился Паук - лидер "Коррозии металла" и моя жена Наталия Медведева, собрались и, подняв тучи пыли, заделались строителями. Кто-то срывал со стен фанерит, большинство занялось перестиланием полов в большом зале, руководил нами всеми художник Миша Рошняк. Его привёл Дугин. Рошняк составил первый план перестройки Бункера и первую смету. Решено было сделать ремонт по минимуму. Такой, какой делают бедные художники в своих мастерских. В "Анатомии героя" я описал эти дни свежо и с чувством. На второй заряд свежести у меня сегодня не хватает эмоций, все эмоции отнимает тюрьма. Но в контексте истории партии Бункер на 2-й Фрунзенской очень важен, его обойти нельзя. Потому не поленитесь и прочитайте "Анатомию героя". Надо сказать, что все мои книги продолжают и расширяют друг друга. Некоторые последние, как "Книга воды", увеличивают отдельные ситуации. Такой я писатель. Предъявить ко мне требования как к Льву Толстому, чтобы он больше не возвращался к "Анне Карениной", вам не удастся. Я буду, пока жив, возвращаться к своим книгам. Вступать с ними в спор, комментировать, опровергать персонажей, увеличивать детали. Впрочем, даже Толстой собирался написать продолжение "Карениной" - "Алексей Вронский".
Бункер. Место встреч и место происшествий. Здесь были обыски и налёты. Здесь умер на полу мой охранник Костян. Отсюда мы отправлялись на сотни демонстраций, пикетов, на сотни акций. Люди выходили отсюда, чтобы быть арестованными.
В 1995-м мы сражались с кагэбэшным бетоном (дом изначально был населён пенсионерами КГБ), оказалось, что увеличить проём окна с помощью кирки - это все равно что пытаться перочинным ножом спилить дуб. Пришлось нанимать дорожных рабочих с пневматическим молотком. Но и они, с грохотом, с плевками и матюгами, возились долго и до конца с работой не справились: на месте окна образовалась безобразная круглая дыра. В довершение всего железная дверь, сваренная Мишей Рошняком, оказалась крупнее нашей дыры. Мы до поздней осени возились с этой дверью: наш сварщик Пестов ослеп, правда, временно. Так или иначе к первому снегу дверь стояла на месте, вниз вели ступеньки, которые я сделал сам, ценой изъеденных цементом подушечек пальцев. У нас, таким образом, был теперь свой собственный вход.
Первые истории партийного Бункера скорее комичны. Так, например, огромную деревянную пробку, закупоривающую трубу, срывало раза три. И дерьмо, окурки - короче, всё содержимое фановой трубы плавало по Бункеру. До дугинских помещений дерьмо не добиралось. Всё ограничивалось полсотней лучших квадратных метров нашего штаба, расположенных между двумя входами в помещение. Помню, первый раз дерьмо прорвало ночью. Явившийся рано утром в штаб за газетами Карагодин обнаружил несчастье и забросал дерьмо газетами. Кажется, газетой "Завтра", несколько пачек которой предприимчивый Тарас Рабко украл из типографии "Тверской Печатный Двор", где "Завтра" печатали вместе с "Лимонкой". Рабко надеялся наварить на "Завтра" денег, обычно он отвозил пачки к музею Ленина и за полцены сбывал старушкам. Мы с Дугиным издалека увидели Карагодина, с отвращением выносящего в мусорный бак какие-то гнусного вида газеты. Делать было нечего: философ и председатель партии, жрец и кшатрий, пошли убирать дерьмо. Позднее явился Рабко, проклинал нас за то, что пустили его товар на такую низменную цель. Потом мы дружно все смеялись, рассуждая о том, как будут веселиться последующие поколения, узнав о том, как в действительности всё начиналось, как отцы-основатели Национал-большевистской партии стояли в лужах и сгребали дерьмо!
Так что, последующие поколения, вот вам картинка: стоят отцы-основатели и хохочут в лужах грязной канализационной воды. Это был 1995 год. А всего через шесть лет события совершатся очень трагические. 10 июля, сидя в кабинете полковника Игнатьева, заместителя начальника тюрьмы, узнал от пришедшего меня посетить депутата Алксниса о том, как сидят политзаключённые национал-большевики в Риге. Соловей, Журкин и Гафаров добились статуса политзаключённых. Они сидят все трое вместе, в одной камере. Они мужественно отказались от выдачи в Россию, требуют вначале пересмотра приговора. Срока у Соловья и Журкина огромные, по 15 лет (у 17-летнего Гафарова - пять), потому отказ от перевода в Россию, где почти наверняка их или освободят, или заменят заключение условным наказанием, - акт большого мужества. Эти наши ребята уже профессиональные революционеры.
Из тех людей, кто основал партию, держится НБП только Летов. Хотя он ссорился с нами, отходил в 1996 году, но те, кто основал с Лениным Российскую Социал-демократическую партию, также не остались навеки, не говоря уж о тех, кто в 1895 году основал "Союз за освобождение рабочего класса". Где они, как их звали? Партия - это коллективный труд, тяжесть партии несут на своих плечах попеременно, сменяясь. НБП вначале нёс я, и мне помогали Дугин, Рабко, Летов - все мы тащили партию. Но из небытия приходят другие - подошли Соловей, Журкин, Сергей Аксёнов - он сидит в этом же каменном мешке, что и я. Я нёс партию с ними и с Ниной Силиной - она кроет следователей матом, иногда я слышу её смех на прогулке. "Принцесса прыгает", - обронил загадочно солдат.
Отцы-основатели? Хорошо, что они были. Хорошо, что выпестовали дитя, шептали ему интеллектуальные завывания, - колыбельной служила легенда о людях "длинной воли". Дитя чуть подросло, - ему рассказывали отличные сказки о бароне Унгерне, о Че Геваре, о Гитлере, кормившем мышей в казарме, отличные сказки о похищении Альдо Моро, о подвигах Ленина и Муссолини.
Дитя бегало по Бункеру, свободное и безумное. Его называли Национал-большевистская партия. Однажды интеллектуал и эрудит Саша Дугин взглянул на Дитя и увидел Монстра. Монстр испугал отца-основателя, хотя у ребёнка был лоб господина Дугина. И что-то ещё от него - может быть, уши…
Где-то уже в начале 1996-го Бункер принял свой настоящий вид - белые стены, чёрные рамы окон, чёрные плинтусы и полы. Полы изначально были окрашены в чёрный цвет. После многих кованых башмаков и мойки полов - полы стали серые. Лучшим бункерфюрером и навсегда недосягаемой вершиной был Максим Сурков. Но в 98-м, когда Суркова сманил Дугин, наш Бункер потерял свой блеск.
В Бункере были проведены несколько выставок экстремального искусства, среди них знаменитая "Экстремизм и эротика", где Миша Рошняк упаковывал меня и Елену Бурову как египетскую пару супругов-фараонов в бинты и поджигал всё это под экстремальную музыку: ударял в железные листы композитор Тягин и пели лучшие underground artitsts. Все эти сборища, надо отдать ему должное, организовывал Дугин. Меня больше интересовала революционная работа с людьми.
Саша никогда не давал ни единого рубля на газету "Лимонка" и никогда не помогал с её распространением. Я доставал деньги сам, выпутывался сам. Обиды у меня на него не было. Предполагалось, что он выпускает журнал "Элементы" и даёт статьи в "Лимонку", и это и есть его контрибуция. Но если учесть, что в "Лимонке" он получил возможность регулярно каждые две недели высказываться на любые темы, то есть получил трибуну, то его партнёрство со мной было очень выгодным ему. А когда, сломив моё сопротивление, Дугин наладил ещё и продажу своих (а потом и чужих, якобы рекомендованных им) изданий, то его дружба со мной стала ещё и прямо доходным предприятием. Это было уже время издания "Основ Геополитики". Дежурному вменялось в обязанности ещё и продавать дугинские книги, объявления о продаже его книг давались в каждом номере газеты. Ребята получали определённые проценты с продажи книг, но я заметил, что они стали слишком заинтересованно относиться к продаже. И мне это не понравилось. Считал, что торгующим нет места в храме. У меня самого были далеко не блестящие дела в ту пору, мои книги печатали мало и неохотно. Но мне и в голову не приходило как-то приспособить Бункер для торговых целей. Я считал, что штаб центральной организации партии негоже использовать в целях торговли. Я понимал, что ни одно издательство Дугина печатать не станет, что он обречён издавать себя сам и продавать себя сам. В конце концов эта торговля в храме привела к конфликту, не между мною и Дугиным, а между частью нацболов и Дугиным. Но об этом - ещё не скоро. Пока мы мирно развивались. Сидел в Бункере дежурный. Лежали на столах номера "Лимонки". Каждую вторую среду я сам ездил за газетой. Вначале, за первыми десятью номерами, в Тверь, потом, когда хозяин повысил цену сразу втрое, не предупредив нас, мы перебрались на улицу шпиона Зорге в "Картолитографию" и печатали там газету, если не ошибаюсь, до 37-го номера. (Или 33-го? Подшивки под рукой нет - здесь тюрьма, руку за подшивкой не протянешь.) Именно эти номера с 10-го до 37-го или 33-го - шедевр радикальной политики и полиграфии. Бумага шла на них негазетная, толще - зеленоватая, фактурная с волокнами, или белая, почти глянцевая. На такой бумаге отлично смотрелись работы Лебедева-Фронтова. Машину, возить из типографии газету, нам безотказно давал Валентин Викторович Погожев (умерший в 2000 году, он у меня запёчатлён в "Книге Мёртвых" вместе с Костей Локотковым в главе "Они будут нас ждать под сводами национал-большевистской Валгаллы"), зав. автоколонной МТТ. Он любил нас.
В Бункере ребята царили сами. Лишь иногда я вмешивался и наводил порядок, подправлял традиции. Так, во время периода строительства, возник обычай совместного обеда, во время которого я разрешал немного выпить. Обычай этот плавно перетёк в совместные застолья по случаю больших праздников. Долго этот обычай не продержался в нашей среде, я его вскоре прекратил, так как однажды мне пришлось, отколов от бутылки дно, с "розочкой" выставлять юных придурков и не очень юного психа - фотографа Диму Невелёва.
Постепенно сложились и традиции лекций. Их читали как приходящие со стороны, так и свои. Так просвещал нас некоторое время специалист по левым движениям Алексей Тарасов, бородатый человек в палестинском платке, с палочкой. Единожды или дважды читал лекцию Александр Колпакиди. Его знания о РАФовцах и Красных Бригадах меня тем более удивили, что выяснилось, - он не знает иностранных языков. Впоследствии я даже останавливался у Колпакиди в Питере вместе с охранником Разуковым. У него отличные жена и двое детей. Но основным нашим лектором всё же был Дугин. Хотя он и взялся читать только тогда, когда заметил, что у нас множество партийцев. Его лекции заранее объявлялись в газетах и потому приходили во множестве "не наши". Художники, женщины буржуазного типа, пахнущие духами мужчины.
глава IX. Партстроительство
Я сейчас разъясню раз и навсегда проблему с днём рождения партии. 8 сентября 1993 года - дата регистрации Московского отделения Национал-большевистской партии - не может считаться нашим днём рождения. Почему? По простой причине: тогда не существовало даже московской группы. И хотя я подписал в ночь с 20 на 21 сентября обращение политических партий к Президенту Ельцину от Национал-большевистской партии, это не более чем жест сопротивления. Впоследствии, сразу после путча, подлый "Московский комсомолец" опубликовал на первой странице и Обращение и подписи, где моя подпись стоит рядом с подписью генерала Титова от Фронта национального спасения. Я горжусь тем, что поставил свою подпись в ту роковую ночь на правильной бумаге: Ельцин угробил Россию. Он уничтожил завоевания диссидентов и демократов, он убивал националистов, а в довершение всего поставил над нами человека из прошлого - Путина. Однако днём рождения Национал-большевистской организации должен, думаю, по праву считаться день выхода первого номера газеты "Лимонка". Ведь на самом деле "Лимонка" сделалась "наше всё": наша программа, наш учебник политики, наш сборник легенд, наш устав партийной службы. Потому днём рождения партии я, её первый председатель и единственный живой отец-основатель, объявляю 28 ноября 1994 года.
Выборы 1995 года, когда Дугин был зарегистрирован кандидатом по 210-му округу в Питере, а я - в Москве, на северо-западе столицы, я подробно и красочно описал в "Анатомии героя". Там есть и Лиза в жакете от мух, посетившая со мною два-три предвыборных митинга. У нас было мало шансов выиграть: председатель радикальной партии с неизвестными пенсионерам целями и философ - друг рафинированного, гениального авангардного музыканта Курёхина - на что мы могли надеяться? Но никто не мог помешать нам пытаться. Не следует думать, будто мы, лидеры, отцы-основатели, пользовались привилегией быть выдвинутыми. Я помню, что мы благословляли на подвиг региональных руководителей партии. Другое дело - что немногие смогли. Красивый, высокий, рассудительный Дима Волков из Екатеринбурга не сумел организовать сбор подписей, ещё двое других руководителей сошли с дистанции на стадии сбора подписей. На деле привилегия оборачивалась тяжёлым трудом. Следовало:
1) Организовать людей для сбора подписей, подымать их в атаку в течение месяца или более - ежедневно. Требовалось не менее тридцати или пятидесяти ежедневно стучащихся в двери граждан нацболов, молодцов-убалтывателей.
2) Нужно было в соответствии с требованиями Избиркома оформить подписи и другие документы.
3) Получив регистрационное свидетельство кандидата в депутаты, следовало как проклятому ещё полтора месяца ездить с утра до вечера по заводам, собесам, ЖЭКам, дебильным канальным телестанциям, в клубы пенсионеров, разговаривать с людьми тотально чужими.
4) А в это время команды нацболов должны были оклеивать округ листовками. Их брали в милицию, делали кандидату предупреждения, они мёрзли, были голодны. Следовало давать им деньги, обогревать их спиртным, воодушевлять.