37
– Ты можешь бежать быстрее?
– Еще быстрее?
– Еще быстрее?
Это я спрашиваю у самой себя.
Легкие наполнены огнем. Сердце взрывается в грудной клетке. Во рту – вязкая соленая слюна.
– Еще быстрее!
Где-то впереди мелькают ботинки Ивана.
Марш-бросок вдоль безлюдного грязного переулка. Лужа. Яма. Снова лужа. Поворот направо, в темную арку. Спринтерский забег мимо песочниц, корабликов, горок и промокших скамеек. Лужа. Лужа. Вам все еще интересно, почему именно я ношу кеды?
Иван на мгновение попадает в полосу света, минуя узкую, заставленную автомобилями улочку, огибает обшарпанный киоск и несется дальше, вдоль длинного дома.
– Давай! – хрипит он, обернувшись. И, мастерски перелетев через какую-то каменную ограду между двумя одинаковыми домами, тут же снова пропадает в темноте.
Скачу следом, ощущая, как за спиной у меня реют крылья. Надо было выкинуть их к чертовой бабушке еще возле клуба и надеть куртку. А теперь куртка у меня в руках, и, сдается мне, она изрядно понижает аэродинамику моего тела.
Миновав улицу и киоск, прыгаю через ограду и неудачно приземляюсь на влажную землю, подвернув ступню. Боль ошпаривает ногу кипятком до самого колена.
– Черт!
– Что? – выныривает из темноты Иван. – Сломала?
– Надеюсь, нет.
Иван поднимает меня с земли и ставит на ноги.
– Как?
– Больно!
Позади слышится топот.
– Твою мать!
Иван оглядывает растерянно крохотный дворик, в котором мы оказались. Двор глухой – ни арки, ни прохода. Два подъезда, засыпанный землей фонтанчик посередине. И – слава богу! – ни одного фонаря. Лишь на третьем этаже сонно светится пара окон.
– Сюда! – тычет он пальцем в сторону пристроившихся у стены мусорных баков.
В два прыжка преодолев отделяющее нас от помойки пространство, мы втискиваемся в узкий проем между последним баком и стеной. В бок мне упирается водосточный желоб, под ногами россыпью поблескивают в темноте бриллианты битого бутылочного стекла. Крышек на баках нет, мусорную шапку крайнего с нашей стороны контейнера венчает сломанный деревянный стул.
Какое-то время в дворике царит тишина – я слышу лишь, как ветер треплет полиэтиленовые пакеты и как рядом прерывисто дышит Иван. Потом, когда я уже решаю, что мы оторвались, из-за угла показывается долговязая тень. Человек, в спину которому светит далекий уличный фонарь, движется крадучись вдоль ограды, останавливается, прислушивается. Мы с Иваном синхронно перестаем дышать.
Как же ноет нога!
Отлепившись от дома, к первой тени присоединяется другая, пониже и пошире в плечах. Думаю, это наш Зайчик. Какое-то время оба преследователя стоят неподвижно, потом о чем-то перешептываются и, развернувшись, уходят туда, откуда пришли.
– Думаешь, они от нас отстали? – шепчу я Ивану во влажный висок.
– Не знаю. Куда нам дальше?
– Придется возвращаться так же, как пришли. Сидеть здесь всю ночь мне неохота. А где мы находимся и где сейчас Каменноостровский проспект – я уже не понимаю.
– Ясно, – шепчет Иван. – Ну и воняет здесь! Блин, я сигареты, кажется, обронил.
– Потом будешь курить. Две минуты ждем и уходим.
Не знаю, сколько именно мы сидим за мусорными баками. Может, две минуты, может, десять. Смотреть на экран мобильного телефона мы оба не решаемся – чтобы не палиться.
– Ну что, уходим? – наконец, спрашивает Иван тихо. – Идти сможешь?
– Куда же я денусь?
Крадучись, мы минуем двор, прислушиваемся к тишине, царящей на улице, потом снова перелезаем через ограду и совершаем быструю перебежку до следующего дома. Вернее, это Иван совершает перебежку, а я просто хромаю позади в быстром темпе. Вот же угораздило меня подвернуть ногу в самый неподходящий момент!
– Давай руку! – Иван возвращается за мной. – Куда теперь? Нам нужно людное место. Где этот твой проспект?
Я беспомощно оглядываюсь по сторонам – далеко впереди светится вывеска круглосуточного продуктового магазина, слева высится небольшая часовня, обнесенная каменным забором. Я вообще не понимаю, где мы и куда дальше двигаться.
– Стой! – слышится далекий окрик за спиной.
– Бежим! – дергает меня Иван, и мы несемся вдоль домов. Клянусь, близость людей с пистолетом действует на мою ступню лучше любой анестезии!
Оторвавшись, Иван ныряет в первую же арку и тут же выскакивает обратно – проход закрыт решеткой. Рвемся дальше. Еще поворот направо. Тупик! Узкий проход между домами заканчивается сетчатым забором выше моего роста.
– Перелезешь? – спрашивает Иван, оглядывая препятствие. – Тут невысоко!
– Альтернативы у меня нет? – интересуюсь я.
– Думаю, нет.
– А наверху как быть?
Сетку-рабицу венчает двойная обмотка колючей проволоки.
– Э… Куртка! Кожа отлично подойдет! – Иван хватает куртку и, подпрыгнув, вешает ее сверху на проволоку. – Все, теперь не поранишься. Ну, давай!
Легко сказать!
– Я не смогу.
– Сможешь!
– Я никогда не лазила через заборы!
– Пора учиться! Хочешь, чтобы тебя пристрелили какие-то укурки?
– По твоей вине, между прочим.
– Потом разберемся. Я подсажу тебя. Лезь!
Сунув пальцы в дыры, я повисаю на заборе. В ту же секунду я чувствую две пятерни на своей заднице, и Иван выталкивает меня наверх – остается только уцепиться за висящую наверху куртку и перевалиться на другую сторону забора.
– Мамочки! – прыгаю я вниз.
Приземлившись на секунду позже меня, Иван ухмыляется:
– Отличная задница.
– Сам ты задница!
– Ты мне когда-то это уже говорила.
– С тех пор ничего не изменилось.
– Стой, сука! – орет сзади мужской голос.
Ну почему эти двое не оставят нас в покое?
Мы с Иваном улепетываем во дворы во все лопатки. Пашина куртка остается висеть на заборе. Хорошо, что телефон, деньги и карту гостя из гостиницы я сунула в карман джинсов.
Миновав длинную череду гаражей и спугнув слившуюся в поцелуе парочку под фонарем, мы оказываемся в большом дворе, засаженном деревьями. Дома выстроены ровным кругом – кажется, подперев друг друга стенами, они водят хоровод.
– Я сейчас сдохну! – выдыхаю я, согнувшись. Бежать дальше просто нет сил.
– Так, давай сюда, в подъезд, – говорит Иван, оглянувшись.
Подхватив меня под руку, он тащит меня к ближайшей двери. Закрыто! На двери кодовый замок. Мы бросаемся к следующему подъезду – такая же история. Дергаем третью дверь – бесполезно!
– Смотри, открыто! – восклицает радостно Иван, дернув темную дверь без номера подъезда над входом. – Давай сюда, только тихо!
Мы проскальзываем в узкий, пахнущий плесенью подъезд и прикрываем дверь. Нас поглощает кромешная темнота. Потом, спустя несколько секунд, я начинаю различать силуэты. Возле лестницы возвышаются кучей какие-то мешки, рядом навалены пластиковые магазинные ящики.
– Кажется, это черный ход, – говорю я.
– Отлично! Поднимайся наверх, глянем из окна во двор, – шепчет Иван.
Добравшись до пыльного узкого окошка, мы пытаемся разглядеть, что происходит внизу. Парочка романтиков уже куда-то испарилась – двор холоден и пуст.
– Я сейчас сдохну! – выдыхает Иван, привалившись к подоконнику. – Надо бросать курить!
– Тихо! Вон они!
Во дворе, с той стороны, откуда вошли мы, появляются наши заклятые друзья. Постояв в нерешительности у низкой ограды, окаймляющей растущие посередине деревья, эта парочка начинается действовать точно так же, как мы, – дергать все двери подряд.
– Наверх! – шепчет Иван, и мы бросаемся вверх по темной лестнице.
Шесть этажей, и вот мы на последней, узкой темной площадке. Сдерживая дыхание, прислушиваемся к тому, что творится внизу. В подъезде стоит гробовая тишина – а потом где-то в темноте едва слышно хлопает дверь.
– Блядь, они нас нашли! – шепчет Иван. – Вот пидоры!
– Тс-с! – зажимаю я ему рот. – Постоят и уйдут!
Те, кто вошел в подъезд, действительно стоят внизу. А потом начинают крадучись подниматься наверх.
Что же они бодрые такие? Обглотались экстази? Любой, даже самый упертый идиот на их месте давно бы поехал домой. Или в другой клуб, догоняться.
– Что будем делать? – шепчет мне в ухо Иван.
Я оглядываю площадку – здесь всего одна дверь, без ручки. Пару раз я лазала с друзьями на крыши в Питере в похожих домах – если я не ошибаюсь, эта дверь ведет на чердак, с которого должен быть выход на крышу. А если нам повезет, дверь не заперта.
Сделав шаг, я протягиваю руку, ощупываю обшарпанную деревянную поверхность, пережившую пару революций, одну блокаду и несчетное количество покрасок, и аккуратно толкаю ее.
Бинго! Нам снова повезло. Едва скрипнув, дверь распахивается.
– Добро пожаловать на крышу! – говорю я Ивану. Затем переношу ногу через порог и ступаю в абсолютную, вселенскую черноту.
38
В общем, вы уже поняли – все-таки крыша. Не мост.
Обычная питерская двускатная крыша старой шестиэтажки, выходящей фасадом на площадь Льва Толстого. Все то время, пока мы носились по темным переулкам и дворам, Каменноостровский проспект был у нас под боком. С высоты его огни кажутся такими уютными! Фонари заливают желтым светом вечно влажный асфальт, редкие парочки бродят исключительно в обнимку, из открытых окон проезжающих авто доносится музыка. Низко нависшее небо, до которого, кажется, с легкостью можно достать рукой, решило повременить с дождем до утра – чтобы народ мог беспрепятственно предаваться пьянству на лавочках, парапетах и всех открытых крышах города.
На длинном, покатом, покрытом скользкой влажной жестью пространстве мы не одни – считай, у каждой трубы сегодня праздничный пикник. Ни одна открытая крыша Питера не остается свободной ни на минуту – здесь вечно кто-то пьет, закусывает, целуется, слушает музыку, предается сексу или медитации. За те несколько минут, что мы с Иваном наслаждаемся свежим воздухом на высоте шестого этажа, я насчитала семь разношерстных компаний. Повсюду свечи, пара ухмыляющихся тыкв, несколько китайских фонариков, развешенных и расставленных тут и там. Крохотные подмигивающие огоньки дрожат на ветру. Пустые обертки и бутылки сметены ветром вниз, к самому краю крыши. Как минимум три компании притащили с собой гитары – в сумраке то тут, то там раздается нестройное бренчание. Совсем рядом, устроившись возле торчащих железных конструкций, оставшихся от снятых давным-давно рекламных щитов, какая-то компания слушает Боба Марли на стареньком бумбоксе.
Переместившись на крышу, наша лихая тарантиновская погоня сдулась в два счета.
– Как у тебя это получается? – спрашивает Иван.
– Что?
– Благополучно разрешать все то говно, в которое я вляпываюсь?
– Не знаю. Работа такая.
Иван хмыкает, смотрит вниз.
– Хорошо тут, – говорит он.
Мы с ним спустились к самому краю и теперь стоим, облокотившись на низкую каменную ограду, опоясывающую крышу по периметру.
– Ага, – киваю я. – Странно, что почти не холодно.
– Все равно, на, возьми! – снимает Иван с себя и набрасывает мне на плечи свою куртку. Странно, но крылья на спине совсем не мешают. Если честно, я почему-то не хочу их снимать.
Кто-то весело хохочет в темноте, секундой позже слышно, как внизу бьется брошенная с крыши бутылка.
– Умники, – качает головой Серебров. Потом поворачивается ко мне. – Так что, вот он, финал?
– Наверное, – говорю я.
Чем сильнее мы старались избежать судьбы, тем точнее вписывались в придуманный ею сценарий. Вот только, если честно, я уже запуталась, где причина, а где следствие.
– Здорово побегали, – смеется Иван.
– Угу.
– Как же курить хочется! Чуваки, сигаретки не найдется?
Иван оборачивается, смотрит наверх, туда, где возле трубы, с трудом держа равновесие, стоят оба наши преследователя.
Думаю, они устали не меньше нашего. Бабочка на шее парня в пиджаке сбилась в сторону, тот, что в костюме зайца, мокрый от пота и все еще тяжело дышит. Усы, нарисованные на его лице, растеклись, превратившись в черные, размазанные по щекам полоски. Он, разумеется, держит нас на мушке – но в контексте окружающей нас расслабленной обстановки, да еще в сопровождении томных ямайских ритмов, пушка в его руке смотрится, ей-богу, смешно и пошло.
– Сигаретой угостите? – переспрашивает Иван.
– Чё? – роняет Зайчик.
– Блин, чего же они такие медленные… Курить хочется. Сигареты есть?
Тот, что в пиджаке, автоматически лезет в карман, достает пачку сигарет, протягивает ее Ивану. Иван, сделав несколько осторожных шагов наверх, останавливается в полуметре от обоих парней, смотрит на них снизу, потом не спеша достает сигарету из предложенной пачки, щелкает своей зажигалкой, затягивается, выпускает дым и произносит:
– Меня Иваном зовут. Это Лиза. Будем знакомы?
– Э… – растерянно тянет парень в пиджаке.
– А можно и мне сигаретку? – слышится женский голос сбоку. От соседней трубы отделяется легкая тень, и какая-то девица в шароварах, смешной дутой куртке и с дредами на голове, ловко лавируя между натянутых проводов, подходит к парням. Зайчик опускает пистолет.
– Можно, – кивает Пиджак.
– Спасибо! Я две возьму? Клевый костюм! – говорит она Зайчику.
Девица выдергивает сигареты из пачки и, хихикнув, убегает обратно к своей компании.
Иван все еще держит на весу протянутую для рукопожатия руку, и парню в пиджаке ничего не остается, как пожать ее.
– Я Виктор. Это Толик.
– Очень приятно! – протягивает Иван руку и Зайчику.
Тот, подумав, перекладывает пистолет из правой руки в левую и дарит ему снисходительное рукопожатие.
– Чуваки, вы что, правда собрались в нас стрелять? – интересуется Иван, продолжая невозмутимо курить.
Повисает пауза.
– Ну да, – говорит Толик с вызовом в голосе.
– А если бы убили?
Толик и Виктор снова молчат.
– Да ну, – произносит Виктор. – Мы вас попугать хотели.
– Ха. Ну да, попугали. Только палить-то зачем?
– Палец сорвался, – обыденно заявляет Толик.
Виктор достает сигареты себе и Толику, хлопает по карманам в поисках зажигалки. Иван протягивает свою, парни прикуривают.
– Спасибо! – отдает зажигалку Витек. – А ты Серебров, да? Из этих, ну… с кем ты пел-то?
– С "ТриТоннами", – уточняет Иван.
– Во-во! Я в прошлом году у вас на концерте был. В "Метро".
– А, помню, мы приезжали, на день студента, – кивает Иван.
– Ага! Там еще тогда драка на входе случилась, – уточняет Толик.
При слове "драка" все трое хихикают.
– Слышь, ты извини, я правда не видел, когда тебя в темноте задел, – начинает объяснять Виктору Иван. – С телкой одной танцевал, Машей зовут. Она мне метра на два в рот язык засунула, думал, задохнусь!
Все трое громко ржут.
– Да ладно, – говорит Витек. – Бывает!
– Слышь, а у тебя что за ствол? "Макаров"? – продолжает светскую болтовню Иван.
– Ага. Купил с рук недавно. Сука, заедает, мы с ребятами на даче по бутылкам стреляли, два раза осечка была.
– Ясно. Дай посмотреть!
Отлично! Еще десять минут назад мы прыгали через заборы и рисковали схлопотать пулю в спину от этих двоих питерских ковбоев, а теперь Иван скорешился с ними за две минуты и как ни в чем не бывало разглядывает злополучный ствол!
Хмыкнув, я принимаюсь разглядывать, чем занята ближайшая к нам компания. Кажется, они разливают дешевый портвейн по пластиковым стаканчикам. Если честно, я бы сейчас и от портвейна не отказалась. Снова начинает ныть нога.
Вечно все шишки достаются мне. Ребра я уже ломала, теперь вот вывих стопы. Или что там у меня? Пора заканчивать заниматься героизмом в самом деле. Гореть в ресторанах, падать в самолетах, скакать по крышам. Можно мне хотя бы месяц нормальной жизни в качестве компенсации?
– А у тебя разрешение на него есть? – спрашивает Иван.
– Ну… В процессе. То есть будет скоро.
– А если менты увидят?
– Ну, я его в машине вожу, под сиденьем. Пока не светил.
– Я тоже подумываю ствол взять, – рассуждает Иван. – Сейчас идиотов полно в Москве, кризис, у всех башню сорвало. Музыкантов знакомых недавно прямо на улице пытались грабануть, прикинь! Какой советуешь взять?
– Не бери "Макарова", я не в восторге, – оживляется Толик. – Он неудобный, из него хрен куда попадешь. Какая-то фигня совковая, блин. Мне пацаны советовали "ТТ" брать, или "Вальтер ППК". Тот вообще можно в карман пиджака сунуть, и никто не заметит. Но "ТТ" не было, а за этот ствол я копейки отдал, по дешевке подвернулся.
– Ясно. Но так с виду он, кажется, неплохо выглядит.
Иван уже вертит в руках пистолет!
– Ну, если честно, можно и муляж купить, – вступает в дискуссию Виктор, швырнув окурок в трубу. – Кто там в темноте разберет, настоящий у тебя ствол или игрушечный? У меня знакомый в Штатах работает, обещал привезти полную копию "Беретты" за смешные деньги!
– Да что копия, что ты с ней сделаешь? – протестует Толик. – Разве что по лбу дашь кому-нибудь, так я и кулаком могу дело уладить.
– Нет, прикольно! – прицеливается куда-то в темноту Иван. – Хорошая игрушка.
Детский сад!
– Ты поаккуратнее, – говорю я. – Тут народу полно!
Иван, не слыша ничего вокруг, строит из себя крутого парня, размахивая стволом. Он прищуривает один глаз, вытягивает руку с пистолетом в сторону стоящего на другой стороне площади дома и пытается прицелиться. Витек и Толик горячо спорят о муляжах и настоящем оружии. А я понимаю, что мне до чертиков надоел этот балаган. Я карабкаюсь вверх по скользкой жестяной поверхности.
– Иван, отдай людям пушку и поехали.
– Да, чувак, давай, от греха, – протягивает руку Толик.
– А ты его на предохранитель поставил? – интересуется Витек.
– Да поставил, что я, дурак, что ли?
– Точно поставил? – спрашивает Иван, вертя пистолет в руках. – Тяжелый, зараза!
Нога моя скользит вниз, я пытаюсь ухватиться за что-нибудь, Иван, обернувшись, протягивает мне руку, и вдруг что-то тяжелое падает на жестяную крышу.
Не просто падает – валится с таким грохотом, что у меня закладывает уши.
А в следующую секунду где-то внутри, в районе солнечного сплетения, вспыхивает сверхновая. Боль протыкает меня, как шампур, и брызжет во все стороны яркими разноцветными искрами. Небо делает кувырок и оказывается у меня под ногами.