Ну, поехали. Мужик-то жабры расщеперил, аж дым из ноздрей, как у конька-горбунка. Короче, выставил он замарашку, и стал с новой бабой любовь крутить. Крутил, крутил и устал.
Вот проснулся мужик с бодуна и к бару прёт босиком. Очень уж у него трубы горят со вчерашнего. Глядь! А бара-то и нету. И хором евоных нетути. И шлёпает он по своей старой хрущобе. И в углу на тряпках вчерашняя гёрла дрыхнет.
Тут мужик нашёл пару чинариков, перекурил, да и в сумочку к гёрле – интересно ему стало, кто же она такая. А в сумочке паспорт. А в паспорте чёрным по белому прописано: Любовь Ивановна Непруха.
Тут-то всё и началось…
– Никодимыч! – заорал Серёга – ты же эту байку травил уже. Что ж ты… это… халтуру гонишь?
– Это называется вариация, дурила – пояснил Никодимыч, глазом не моргнув – это, если по–научному. Только тебе не понять. Ладно… Есть, что попроще. Спецом для тебя.
Вот говорят атеисты всякие, что молитва не помогает. Оно, может, им как раз и не помогает. Что правильно. Нечего… А простому человеку очень даже помогает. Я вам, робя, вот какую про это историю расскажу.
Никодимыч, сделав такой зачин, хлобыстнул налитый стакашок, занюхал хлебной корочкой, а потом долго жмурился и махал рукой возле лица, как будто мух отгонял. И только проделав все эти телодвижения, крякнул, и сказав: – Ох, мать твою!… – начал закуривать. А закурив, продолжил:
Тут у одного мужика ноги воняли. Я понимаю, конечно, что у нормального человека ноги не вонять не могут. Ну не бывает так, что никакого такого запашка. На то это и ноги, что б подванивать. Особенно когда цельный день в сапогах преют. Но у этого мужика ноги не просто воняли, а как-то по-особому. Прям не запах, а оружие массового поражения. Больше трёх минут никто не выдерживал.
И тут трудно сказать – этот вонизм у него от рождения был или болезнь какая. Мужик и врачей всех обошёл, и знахарок – всё зря. Один въедливый доктор сказал, правда, что может больничный выписать. Но не мужику, а евоному начальнику.
И понятно, что у бедолаги-мужика вся жизнь наперекосяк пошла. Баба ево бросила. Сказала, что не может спать в противогазе. Он, дескать, ей сильно шею натирает. На работе мужики сказали, что прибьют, если он ещё раз появится. И нельзя сказать, что мужик этот не старался запах убрать. Старался. И одеколоном обливал, и дезодорантами всякими, и в соде ноги парил – всё зря. Он даже в баню стал ходить каждую неделю. Тоже напрасно. День, два – ничего, а потом опять воняют. Хоть плачь!
И вот как-то подсказала нашему мужику случайно встреченная старушка: – Ты, говорит, в церкву сходи и Николаю Угоднику помолись. Как рукой снимет.
Вот мужик и пошёл.
Пришёл, свечку купил, икону чудотворную ему бабуськи показали. Вот мужик стал перед Образом, да и говорит. Так и так говорит, нельзя ли мне этот вредный запах убрать, а то совсем житья нету.
Так говорит мужик, и видит, что Никола Угодник на иконе голову повернул и говорит:
– Ладно, мужик, исполнится тебе. Ты только свечку ставь быстрей да уходи, а то из киота выпрыгнуть хочется.
Вот мужик свечку зажёг, и побежал радостный. И так он обрадовался, что себя не помнил. А вспомнил только тогда, когда в больнице очнулся. Смотрит: врачуга к нему подходит весь в белом. Мужик к нему:
– Доктор, – говорит, – скажите честно, ноги у меня воняют или нет?
– Не волнуйтесь, больной, – говорит этот врач, – Вам вредно волноваться, потому что Вы под машину попали и мы всем трудовым коллективом еле-еле Вас к жизни вернули. А ноги… Нет. Не воняют уже Ваши ноги, потому что пришлось их обрезать по самое "не могу".
Так сказал этот доктор и ушёл.
А мужик наш сразу начал радоваться:
– Правду старая кочерга мне сказала, – думает, глянь ты! Простая штука, кажется – свечку поставил. А как помогло!
И что вы подумали? Наладилась после этого у мужика жизнь. Пенсию стал получать. На паперти сидеть пристроился. И ему хорошо подавали, надо сказать. А потом приженился на одной вдовице. И живут да радуются. Правда, злобные соседки сначала всё к этой бабе приставали. Дескать, зачем тебе безногий нужен. А она им отвечала, что ноги у мужика – это не самый главный орган. Вот они и заткнулись.
Вот так бывает, братцы. А вы говорите…
– Это да – подтвердил Фёдор. – уж, что-что, а бывает по-всякому.
– Ну, это и к попу не ходи! – согласился Никодимыч.
Вот один мужик попил после работы пивка, а потом едет себе в трамвае и думает:
– Это зря я последнюю кружку допил. Пожадничал, а теперь припёрло так, что спасу нет.
Вот думал он так себе, думал, да и выскочил на ближайшей остановке. И сразу в подъезд. Облегчил он там себе жизнь, выходит, на ходу ширинку застёгивает, да задумчивый взгляд в небо поднимает. Глядит, а из-за облачка высовывается рука и пальцем ему грозит.
– Ну-ну! – сказал сам себе мужик, а потом спохватился:
– Что же это такое они в пиво добавляют, если блазнится?
Закурил мужик, задумался. Думал он себе, думал, да и решил, что без бутылки тут не разберёшься. Вот стал он в киоске эту бутылку брать, а из – за угла опять рука высунулась, и пальцем грозит. Ну, что ты будешь делать!
Ммужик в соседний двор заглянул, а там, как положено быть, чужие мужики сидят, и вроде как козла забивают. Наш мужик и подходит. Здравия желает.
– Здоров будь и ты, – говорят чужие мужики, – садись, гостем будешь. А бутылку поставишь, хозяином будешь.
Мужик и поставил. Посидели. Поговорили о том, о сём. Что, дескать, опять Америка своё макало суёт, что олигархи оборзели, и что ваще беспредел. Потом наш мужик и спрашивает:
– А что, братцы, тут в вашем районе может что ненормальное твориться?
Чужие мужики только ржут:
– Есть тут у нас, – говорят, – рука, что пальцем грозится. Дык, это она только тогда грозит, когда лишку взял. А кто норму блюдёт, тому ничего.
Тут наш мужик воспрял духом и решил домой пойти. Только на улицу со двора вышел, слышит, что телефон-автомат звонит. Обычный такой телефон. В будке. Трубка разбита, потроха наружу, а звонит. Мужик сдуру-то трубку и взял. А в трубке ему человечьим голосом:
– Ну, всё, мужик! Достал. Как на угол выйдешь, так тебе кирпичом по башке будет.
Мужик трубку бросил. Не то, чтобы испугался, а просто не захотел, чтобы кирпичом. Вот встал он под дерево и думает:
– Постою тут чуток. С дерева кирпич не упадёт.
Вот он стоял, стоял, да и притомился. Сел на землю и пережидает. А тут, как на грех, менты. Взяли нашего мужика под ручки белые, и в машину волокут. Наш мужик возьми, да и обернись на прощанье. Смотрит, а на углу чужому мужику кирпич на голову свалился.
И так радостно стало нашему мужику, так хорошо, что и не рассказать. Смеялся всю дорогу, даже связывать пришлось, а то он на радостях обниматься лез.
И что интересно, даже с утра, когда отпустили, хорошее настроение у мужика не прошло. Пошёл он поправиться малость, и домой поехал. Там со своими мужиками посидел, и всё смеялся, да радовался. И что интересно, когда домой пришёл, его баба даже ругаться не стала, только пожелала сдохнуть. И всё хорошо. Живёт мужик, да радуется себе. Правда в тот район, где ему блазнилось, больше ни ногой. Мало ли что.
– А то ещё вот как вышло – сообщил Никодимыч, и закурил – Так вышло, что и не поверите.
Вот один мужик как-то проснулся и вспомнил, что бутылку с собой принёс и в сапог спрятал, чтобы баба не нашла. Он в один сапог руку засунул – пусто, в другой – тоже нету. Вот он тогда попил водички из-под крана, закурил и думает себе:
– Прятал я эту бутылку, или мне приблазнилось?
А тут евоная баба приходит.
– Что, куришь, паразит? – говорит ласково, – что ты куришь, как не в свои нутри? Всю хату провонял. Иди на улицу проветрись.
Тут мужика-то и осенило.
– Мария! – говорит ласковым голосом, – Христом Богом тебя прошу, отдай бутылку, если нашла. На что она тебе?
– А она мне, – говорит эта злющая баба, – чтобы тебе, паразиту, меньше вышло.
Тут мужик решил пригрозить.
– Ох, Мария! – говорит, – ох! Не доводи до греха…
Только зря это он угрозы угрожать придумал. Потому что баба его – она шуток не понимала. Известно, какой ум у бабы. Хоть у любого спроси. Вот останови на улице первого попавшего мужика и спроси. Тебе каждый пальцем возле виска покрутит. Дескать какой-то умишко, конечно есть, но гайки надо крепче закручивать. А наш мужик это дело на самотёк пустил. Вот она и взяла волю.
Вот поэтому, как только наш мужик свои угрозы произнёс, – в шутку, конечно, – да разве бабе юмор настоящий понять? – так она его окрестила по горбу кипящим чайником. И вид сделала такой, чтобы ясно было, что шутки шутковать она не намерена. Ну что? Наш мужик только горбину почесал, да и подался во двор. Думал там мужики соседские ещё сидят, так нальют по доброте сердечной. Какое там! Как вышел, так и увидел, что уже вечер, и что всех мужиков бабы давно по домам разобрали. Вот мужик сел на лавку, закурил и соображать начал. Соображал себе, да соображал, а к утру, наверно, умом тронулся, потому что нашёл огрызок карандаша и написал на куске газеты:
А я свою мечту мечтаю,
Но, видно, счастья не достать.
Я понапрасну погибаю
И мне "прости" уж некому сказать.
А на работе, когда все начали складываться, чтоб к обеду было, он свою долю давать не стал и заявил, что всё от пьянки, и что он завязывает по этому поводу. И, что его этой ночью муза посетила. И обещала ещё придти.
Ну, посетила, так посетила. Мужикам – то по фигу. Только посоветовали предохраняться. Потому что в газетах пишут – СПИД свирепствует со страшной силой. Наш мужик сказал, что на все эти предостережения он положил с прибором и пошёл к своему станку работу работать. И хорошо работал, что интересно. Только был всё какой-то задумчивый. А после работы пошёл прямым ходом в редакцию заводской газеты "Станочник". Там и говорит редактору:
– Вот я стихи написал. Нельзя ли как-нибудь пропечатать.
А редактор даже обрадовался. Там у него даже специальная рубрика была заведена – "Творчество наших читателей". Правда, читатели творить особого желания не выражали, и поэтому редактор этот писал за них сам. А тут такой случай! Простой станочник стихи принёс!
Но редактор хоть и обрадовался, да виду не показал, а наоборот морду скорчил серьёзную и с этой серьёзной мордой начал стихи нашего мужика читать. Читал, читал, да и говорит:
– Ну что ж… Эти ваши стихи мы напечатаем на следующей неделе. А Вы пока повышайте свой культурный уровень, может, ещё какой стих, или даже, не побоюсь сказать, поэма выйдет.
Вот мужик обрадовался, да по дороге домой купил в киоске тетрадку за 2 копейки и четыре карандаша, чтоб не так быстро исписались. Дома к соседским мужикам не пошёл, а заточил свои карандаши, да сел на кухне, чтобы ещё чего сочинить. Как сел, так и не вставал. Только на работу, да в туалет. Его баба даже испугалась – чисто тронулся умом человек. Поласковела. Всё спрашивала:
– Петенька, голубчик. Не нужно ли тебе чего?
– Уймись! – так её мужик урезонивал, – уймись, а то как врежу, больше не запросишь. Видишь, у меня процесс идёт.
Баба испугалась таких слов, и донимать не стала.
А у мужика процесс хотя и шёл, да, видно, не в том направлении, потому что за неделю он так и ничего не высидел. И неизвестно, чем бы это всё закончилось, да пришёл мужик на работу, а там другие мужики газетку в руках вертят и нашего мужика поздравлениями поздравляют. Вот, говорят, и дожили: в цехе свой классик завёлся. Это дело, Петро, следует обмыть как следует, а то пути не будет.
Ну, понятное дело, после работы сели в рощице как люди. И даже мужика нашего домой принесли и бабе сдали. Баба сразу зарадовалась, что ум к её мужику вернулся. Даже соседкам сходила похвастаться.
А мужик проснулся утром, как с молоточка. И начал жить нормальной человеческой жизнью. И доволен. И не только стихов больше не пишет, но и газеты читать бросил. Один вред, говорит, от них русскому человеку.
А вот, что у другого мужика вышло. У него отпуск случился. Ну, раз так, значит надо отдохнуть правильно. Вот этот мужик долго голову ломать не стал, а набрал на все отпускные горючего, и дома засел.
– Лучший отдых, – говорит, – это когда стены помогают.
А нужно сказать, что мужик этот был бобыль. И хоть все мужицкие прибамбасы у него были на месте и в полном порядке, холостой он был, как учебный патрон. То ли ни одна баба за него выйти не отважилась, то ли сам мордой водил от переборчивости, не знаю. Только жил он сам один.
Ну и вот. Сидит наш мужик в своём отпуске на кухне, и килькой в томате закусывает.
– Хорошая, – думает, – жизнь, если отдыхать.
Только он так подумал, как вилка со стола упала. Упала, и лежит на полу.
Мужик наклонился было эту вилку поднять, да вспомнил вдруг, что бабушка евоная говорила, примета, дескать, такая есть. Если ножик упал, так мужик в дом спешит, а если вилка – это уж точно баба торопится.
А бабушка, она врать понапрасну не стала бы. Зачем это бабушке – врать?
Вот мужик вилку поднимать не стал. Мало ли что? Подними – оно и не сбудется. Не стал, значит, наш мужик поднимать эту вилку, а доел свою кильку ложкой. И даже удобнее получилось.
И начал наш мужик эту бабу, которая по примете придти должна, ждать.
Ждёт и сам себе соображает, что не может такого быть, чтобы бабушка ошиблась. Опять же, примета народная. А народ пустое примечать не станет.
Вот ждёт мужик день. Ждёт другой. Никого. Раньше, бывало, хотя соседка за луковицей забежит. А тут никого. Как нарочно.
Пождал наш мужик, пождал и во двор вышел. Спрашивает у других мужиков:
– Баба тут какая-нибудь не пробегала? Может адрес не правильный, или приблудилась, или ещё что?
– Нет, – говорят мужики, Не бывало тут ничего такого подобного.
– Ладно. – говорит наш мужик. – Значит будем ждать. Не может такого быть, чтобы бабушка ошиблась.
Пришёл домой и заново ждать стал.
Вот, прождал наш мужик год, может два, а неделю – это уж точно. За неделю я отвечаю. Он неделю, значит, прождал – никого. Тут наш он даже серчать начал.
А как только осерчал, так все запасы у него и вышли. Хоть шаром покати! Прям горло промочить нечем.
Тут мужик на календарь глянул. Смотрит, а через три дня ему уже на работу выходить. Чистое горе. Ещё целых три дня. Горло промочить нечем. И баба не пришла.
Вот мужик наш решил действовать. Забежал к соседу, занял до получки – и в магазин. Набрал там того-сего, чтоб хватило и нервы не мотать.
Возвращается назад домой, а к двери его записочка приколота: "Приходила, а дома не застала. Больше не жди. Мила". Мужик как стоял, так и сел. Вот и не верь приметам.
– Вот оно как получается у тебя, Никодимыч! – сказал Николай. – получается у тебя, что только мужики, как бы это сказать… а бабы, значит того, значит…
– Нет, Коля. – огорчился Никодимыч – бабы, Коля и ни того и ни этого. Вот сам подумай.
И вовсе не в царстве-государстве, а вот тут, прямо у нас, жила была одна девица. И не сказать, чтобы она красавица-раскрасавица была. Или урода. Нет. Так себе. Девка и девка. Обычная. Ноги на месте, грудь тоже. То да сё тоже в наличности. Всё на месте вроде бы, а вот в девках ходила. Ей уже за тридцатник перевалило небось, а она всё в девках.
И не сказать, чтобы не брал никто. Брали. Да всё какие-то не такие, как надо. Один, особо замухрышистый, так до сих пор по телефону звонит:
– Любовь у меня до гроба, – говорит, – Прямо, не могу, какое чувство!
Нет, чтобы к человеку сочувствие проявить, так она кочевряжится:
– Ах, оставьте меня, – говорит, – Ах, оставьте!..
Вот так все и оставили свои, как достойные, так и недостойные попытки. А ведь среди претендентов на её хилую ручку и каменное сердце были и порядочные люди. Был даже один инженер, пока не спился окончательно. Ну, это он от неразделённой любви, я думаю. Вот какая это была жестокосердная девка.
Были у неё когда-то подружки, да и те, наслушавшись девкиных фантазий про то, что она, дескать, непременно за принца иностранной масти выйдет, разошлись по домам и телефона не оставили.
Так вот и жила сама одна.
И никого у неё не было, кроме чёрного пуделька. Купила она как-то этого пуделька на толкучем рынке и всё с ним цацкалась. То ему кофточку свяжет, то пострижёт как-нибудь не по-человечески. А пуделёк все эти издевательства терпел, как и положено собаке.
Вот как-то поутру выгуливала эта девка своего пуделька.
Нет! Не поутру! Утром настроение не такое романтичное.
Пусть это будет вечер. Летний такой, тёплый, когда фантазии, как комары, вокруг головы витают.
Да! Это вечер был! Это я только сейчас вспомнил.
Значит – вечер…
Сидит эта девка на лавочке. Пуделёк еёный неподалёку газон паскудит. Одним словом, красота.
Вот сидит она и мечту мечтает, как подкатит в один прекрасный день к ней иностранный принц на белом лимузине. Как выйдет он весь в белом костюме. Как опустится он перед нею на левое колено. А в руках будет букет красных роз держать. И как сделает он ей предложение руки и сердца и колечко серебряное подарит.
Почему уж непременно серебряное? Этого я не знаю. Думаю, потому что дура девка. Могла бы себе и золотое намечтать. Вот сидит она вся не своя, и вдруг замечает, что еёный пудель Арчибальд – так этого кобелька кличка была – своим мокрым носом ей настойчиво в колени тычется.
– Гуляй, Арчи, не приставай! – говорит девица своему пудельку. И тут видит, что в зубах пуделёк этот серебряное колечко держит. Нашёл, наверно, потеряное.
Вот дева это колечко в руки взяла. Покрутила, повертела, да и примерила на правую ручку. В самый раз колечко оказалось.
И только она это колечко надела, как вдруг откуда ни возьмись, подкатывает прямо к её скамеечке белый лимузин. И вываливается из этого лимузина мужик весь в белом костюме с букетом красных роз в левой руке. И грохается перед нашей девкой на левое колено. И лопочет что-то не по-нашему.
А тут ещё пара человек из машины выскочили. Одна такая бойкая девица и говорит на чистом русском языке, но с акцентом:
– Уважаемая, – говорит, – я, как переводчица принца Мумбо-Юмбинского королевства Арчи Бальда, русским языком Вам говорю, что принц Арчи Бальд делает Вам предложение и готов жениться хоть немедленно.
Тут сердечко у нашей девушки начало работать с перебоями и рот пересох. До сих пор сидела она, как скромная, потупив глаза в коленки. И ручки на коленочках тоже сложила. И в левой ручке платочек носовой. Ну, словом, всё, как положено быть. А тут подняла наша дева свой скромный взор на жениха. И обомлела. Всё, вроде, как заказывали. И костюмчик белый. И розы красные. Только сам принц – чёрный, как головешка. Вот сколько лет воспитывали эту дуру – девку семья и школа в духе интернационализма – всё зря. Не привились к ней прогрессивные взгляды. Ну, это ей и простительно. Нужно сказать, она в своём городишке не только чёрных ни разу не видала. Она тверёзого мужика-то никогда не видела. Был, говорят, один непьющий, да и тот помер много лет тому назад от несварения желудка.