В тачке по дороге в храм искусств немного пообжимались. Она сперва не хотела - ну, губы намазаны, всё такое - но я ведь чертовски обольстителен, потому увильнуть ей не удалось. Два раза паскудная тачка резко сбрасывала скорость посреди улицы, и я чуть не падал к чёрту с сиденья. Вечно водилы хреновы даже не смотрят, куда едут. Вот вам крест, не смотрят! Потом - просто хочу показать, насколько у меня скворечник набок, - едва мы отпустили друг дружку после одного ну очень уж крутого объятья, я говорю, мол её люблю, всё такое. Враньё, конечно, но думал-то, якобы говорю правду. Ну чокнутый. Боженькой клянусь, во крыша поехала!
- Миленький, я тебя тоже люблю, - и тут же, на одном чёртовом дыханьи, - обещай отпустить волосы. Короткая стрижка становится пошлой. А у тебя столь восхитительные волосы!
Восхитительные, ядрёна вошь!
Постановка оказалась не из самых паршивых. Но всё равно изрядное дерьмо. Как бы пятьсот тыщ лет из жизни пожилых супругов. В начале, пока они ещё молодые, всё такое, девицыны родители против, дабы шла за парня замуж, а та один хрен выходит. Потом становятся старше, старше. Муж уходит на войну, а у жены брат - забулдыга. В общем, не особо занимательно. В смысле, не волновало, как кто-то в семье умирает, иль ещё чего. Ведь всего лишь кучка лицедеев. Муж с женой выглядели довольно неплохой старой четой - очень остроумной, и вообще - но никак не получалось в них въехать. Ну вот хотя бы: целое представление пьют чай, иль ещё какую-то чёртову хренотень. Чуть появятся, слуга тут же суёт им чай, или жена сама кому-нибудь наливает чашечку. Всю дорогу входят да выходят некие люди - аж голова кругом от садящихся-встающих. Алфред и Линн Ланты представляли супругов в старости, очень неплохо всё отыгрывали, но не особо меня зацепили. Правда, я бы сказал, выделялись. Вели себя и не как люди, и не как исполнители. Трудно объяснить. Словно осознавая собственную известность, всё такое. В смысле, играли хорошо, даже слишком хорошо. Не успеет кто-то из них закончить говорить, другой сразу подхватывает. Как бы беседа всамделишных людей: друг друга перебивают, и вообще. Беда в чём: слишком похоже на то, как разговаривают, перебивая. Короче, вели себя вроде наподобье старины Эрни из Гринич-Виллидж, пока тот играет на фоно. Выполняя дело слишком клёво да за собой не следя, через определённое время начинаешь выпендриваться. И сразу ты уже не столь хорош. Но всё ж из исполнителей в представленьи только у них - в смысле, у Лантов - вроде как башка по-настоящему работает. Тут уж ничё не попишешь.
После первого действия мы вместе со всеми другими козлами вышли покурить. Какие страсти-мордасти! Вы в жизни не видали столько балаболов. Курят - аж дым из ушей - и громко рассуждают о постановке, дабы все вокруг знали, сколь тонко они чувствуют. Около нас стоял смолил какой-то пришибленный кинолицедей. Имени не знаю, но в военных лентах вечно играет чуваков, которые перед наступленьем накладывают в штаны. При нём торчала охренительная белокурая тёлка, оба усердно томились, всё такое; тот притворялся, якобы даже не замечает, мол народ на него глазеет. Адская скромность. Я от него прям заторчал. Старушка Салли только повосхищалась Лантами, а так больше помалкивала, поскольку нашла дела поважней: вертеть тыквой да разыгрывать из себя очаровашку. И вдруг в противоположном конце прихожей углядела знакомого мудака. В тёмно-сером прикиде и клетчатой безрукавке. Словно спустился с объявленья о каком-нибудь уважаемом вузе. Аж противно. Стоял, прислонясь к стене, укуривался до смерти, всем видом показывая, сколь ему черто-овски ску-ушно. Старушка Салли заладила:
- Откуда ж я знаю того мальчика?
Куда с ней ни придёшь, вечно кого-то знает. Или ей кажется, мол знает. Вот и тут завела одно и то ж, пока мне к чёрту не надоело:
- Почему б не пойти да душевно с ним расцеловаться, раз знакомый? Доставь ему такое удовольствие.
Обиделась. В конце концов пентюх её заметил, подваливает поприветствовать. Глянули б вы на их радость. В пору подумать, целых двадцать лет друг дружку не встречали. А в детстве купались в одной ванночке, иль ещё где. Старинные приятели! Я чуть не блеванул. Самое смешное, жизнь-то, небось, свела всего единожды, на какой-нибудь выпендрёжной вечеринке. Наконец утёрли слюни-сопли, и старушка Салли нас познакомила. Зовут Джордж, дальше не помню, учится в Андовере. Круто, очень круто. Жаль, вы его не наблюдали, после того как старушенция Салли спросила, по вкусу ль ему представленье. Ведь подобным балаболам для ответа нужен простор. Он шагнул назад и наступил на ногу даме. Все пальцы ей, небось, переломал. Само действо, говорит, не Бог весть какое, но Ланты, безусловно, сущие душки. Душки. Бог мой! Душки. Я прям отпал. Тут они со старушкой Салли заговорили про кучу общих знакомых. Более тарабарский разговор трудно представить. Наперебой сыпали хатами, именами, кабаками. Ко времени возвращенья в зал меня уже мутило. Честно. А в следующем перерыве продолжили чёртову занудную беседу. Припомнили ещё тьму имён и явок. Хуже всего, что придурок вещал наигранным великосветским голосом, обалденно утомлённо, высокомерно. Ну прям точно баба. Ублюдок без зазренья совести влез в чужое свидание. После представленья на миг показалось, даже в тачку к нам залезет - шёл рядом чуть не две улицы - но его, говорит, ждут на какой-то выпендрёжной тусовке. Прям вижу: сидят в кабаке чуваки в клетчатых безрукавках и разбирают по косточкам постановки, книги, женщин - да такими томными-чванливыми голосами. Просто мухи дохнут.
Мы сели в тачку; я уже почти ненавидел старушку Салли из-за показушного Андоверского выродка, коего пришлось слушать чуть не десять часов подряд. Даже собирался отвезти её домой, всё такое - честное слово, собирался - но тут она говорит:
- У меня замечательная мысль! - ей вечно приходят замечательные мысли. - Слушай. Тебе домой во сколько надо на ужин? В смысле, очень спешишь, или как? Тебе домой к какому-то определённому времени?
- Мне? Нет. Ни к какому не ко времени, - говорю. Ё-моё, более честных слов никто ещё отродясь не произносил. - А чё?
- Поехали кататься на коньках в Радио-городок!
Вот эдакие у неё завсегда замечательные мысли.
- Кататься на коньках в Радио-городок? В смысле, прямо сейчас?
- На часик самое большое. Не хочешь? Если нехочешь…
- Я не сказал не хочу. Поехали. Раз тебе охота.
- Дык ты за? Ты-то хочешь? В смысле, мне по фигу, поедем или нет.
Как же, по фигу ей.
- Там дают напрокат миленькие юбочки для узорного катанья, - сказала старушка Салли. - Дженнетт Калц брала на прошлой неделе.
Вот почему столь приспичило. Хочет полюбоваться на себя в юбочке, только-только попку прикрывающей, и всё такое.
Короче, поехали. Взяли коньки, а Салли выдали ещё голубенькую шмотку, чтоб удобней задом вертеть. Ей впрямь адски шло, тут уж никуда не денешься. И не подумайте, якобы она о том не догадывалась. Всё время шла впереди, дабы я оценил её кругленькую попочку. Оценил. Признаю.
Но самое смешное - катались мы хуже всех на проклятом пятачке. В прямом смысле: хуже всех. А уж там присутствовали такие коряги! Старушка Салли всю дорогу подворачивала ноги внутрь, чуть не до самого льда. Ладно б только выглядела по-дурацки, но ей ведь, небось, жутко больно. По себе знаю. Ноги - хоть отстёгивай. Да, выглядели мы, чувствую, великолепно. А противней всего - вокруг толпились сотни две зевак, от нефига делать наблюдавших, кто как колупается-кувыркается.
Салли упиралась из последних сил. Прям самоистязанье какое-то. Даже жаль её стало. В конце концов я предложил:
- Давай посидим внутри, выпьем чего-нибудь.
- Самая, - говорит, - твоя замечательная мысль за весь день.
В общем, сняв чёртовы коньки, входим в закусочную. Там пожалуйста сиди в носках, заказывай питьё, глазей на катающихся. Приземлились за столик, Салли стащила перчатки, я дал ей сигаретку. Смотрит не больно-то весело. Подошёл халдей, заказываю кока-колу для неё - выпивку она не хотела - и виски с содовой для себя, но сукин сын не пожелал нести горячительное, посему пришлось тоже взять коку. Потом я вроде как стал жечь спички. Часто эдак делаю, чуть только на меня находит. Вроде б даю им гореть, пока ухитряюсь держать, а после бросаю в пепельницу. Дёрганый всё же.
Вдруг ни с того ни с сего старушка Салли говорит:
- Слушай. Мне надо знать. Дык придёшь помогать ёлку наряжать в сочельник или нет? Мне надо точно.
Всё ещё дуется из-за своего телепанья на коньках.
- Я ведь писал: приду. Ты уже раз двадцать спрашивала. Конечно, приду.
- Мне надо знать наверняка. - И стала озирать весь проклятый кабачок.
Тут я, неожиданно бросив жечь спички, вроде как наклонился к ней через стол. В голове снуют всякие мысли.
- Эй, Салли!
- Чего? - а сама разглядывает девицу в другом конце забегаловки.
- Тебе хоть раз становилось всё поперёк горла? В смысле, не боишься, мол всё пойдёт вкривь да вкось, коль чего-нибудь не придумать? В смысле, по вкусу учёба, всяческая подобная хренота?
- Обалденная тоскища.
- В смысле - ты её ненавидишь? Понятное дело, обалденная тоскища, но ты её ненавидишь? Вот я о чём.
- Ну, не сказать ненавижу. Вечно тебе надо…
- Дык вот: я - ненавижу. Ё-моё, не перевариваю. Да разве только учёба! А всё остальное? В Новом Йорке жить ненавижу, и вообще. Наёмные тачки. Водителей автобусов, орущих про выход через заднюю дверь. Ненавижу знакомиться с балаболами, называющими Лантов душками. Ездить вверх-вниз на подъёмниках, а ведь из дома просто хочется выйти. Чуваков, вечно подгоняющих всем штаны в мастерских. Людей, кто всю дорогу…
- Не кричи, пожалуйста, - сказала старушка Салли. Вот чуднó, я ведь даже голоса не повысил.
- Взять хоть легковушки, - говорю очень спокойно. - Многие прям на них помешаны. Волнуются, заметив царапинку, вечно обсуждают, сколько проедешь на литре горючего, а покупая новую тачку, сразу начинают кумекать, как бы пристроить её в счёт покупки ещё более новой. А мне не нравятся даже старые драндулеты. В смысле, вовсе не занимают. Я бы лучше завёл чёртову клячу. Господи, лошадь по крайней мере живая. Её хоть по крайней…
- Даже не понимаю, о чём ты. Перескакиваешь с одного…
- Знаешь, чего? - говорю. - Я, наверно, в Новом Йорке-то щас лишь из-за тебя, и вообще. Кабы не ты - наверно, свалил бы отсюда к чёртовой матери. В леса, или к чёрту на кулички. В общем, я здесь исключительно из-за тебя.
- Ты прелесть, - просто хотела, дабы я сменил чёртову пластинку.
- Тебе надо разок сходить в мужскую приготовиловку. Попытайся как-нибудь. Вокруг сплошной выпендрёж; единственная задача - учить, хорошенько выучить, стать достаточно толковым, а в один прекрасный день, изловчившись, купить проклятый "Кадиллак"; нужно всю дорогу делать вид, якобы тебе не по фигу проигрыш футбольной сборной, целыми днями только и болтать о девчонках-выпивке-половухе; все кучкуются в какие-то гнусненькие-поганенькие стайки. Чуваки из баскетбольной обоймы - сами по себе, католики - отдельно, умники проклятые держатся друг за дружку, игроков в бридж вообще водой не разольёшь. Даже чуваки из грёбаного кружка "Лучшая книга месяца" - и у тех совместная тусовка. А норовишь завести с кем-то человечес…
- Знаешь, чего, - сказала старушка Салли. - Многим мальчикам учёба даёт гораздо больше.
- Да знаю! Конечно, даёт - некоторым! А мне - только это. Понимаешь? Вот я такой. Эдаким, чёрт побери, уродился. Мне вообще почти ничего ни хрена не даёт. Плохи мои дела. Делишки просто паршивые.
- Точно.
Внезапно в голову пришла задумка.
- Слушай, - говорю. - Имеется мысля. Как насчёт уехать отсюда к чёртовой матери? Я тут подумал. У меня в Гринич-Виллидж знакомый парень, недели на две позаимствуем у него тачку. Посещали вместе учебное заведенье, ещё остался должен мне десятку. Мы бы знаешь чего - завтра утром сорвались бы в Массачусетс, в Вермонт - в общем, в ту сторону, смекаешь? Там адская красотища! Честно.
А сам от мыслей уже охренительно завёлся, даже вроде как, протянув руку, ухватил старушку Салли за чёртову ладонь. Вот дурачина проклятый.
- Кроме шуток, - говорю. - У меня на счёте около ста восьмидесяти зелёных. Утром откроют - сниму, после поеду к чуваку, возьму тачку. Честно. Ночевать станем в маленьких домиках, всё такое, пока бабки не кончатся. А потратим - устроюсь работать, наймём домик у ручья, всё такое, потом женимся, и вообще. Зимой запросто наколю дров, всё такое. Боженькой Иисусом клянусь - жизнь просто чумовая! Чё скажешь? Ну! Как тебе? Поедешь? Ну пожалуйста!
- Нельзя же просто взять - да уехать, - сказала старушка Салли адски раздражённо.
- А почему б нет? Почему нельзя-то, чёрт побери?
- Не кричи на меня, пожалуйста, - говорит. Самое настоящее враньё, даже не думал на неё орать.
- Почему нельзя? Ну почему?
- Нельзя - и всё. Во-первых, мы оба по существу дети. Подумал хорошенько, чего выйдет, коли деньги кончатся, а работу не найдёшь? Умрём с голода. Вообще вся затея - сплошные причуды, аж…
- Никакие не причуды. Работу найду. Не переживай. Нечего даже беспокоиться. Короче? Не хочешь со мной ехать? Так и скажи.
- Да не втом дело. Совершенно не в том, - тут я вроде как начал старушку Салли презирать. - У нас впереди бездна времени для всего эдакого - всего, всего эдакого. В смысле, вот получишь высшее образованье, и тэдэ; положим, взаправду женимся, и вообще. Съездим в уйму замечательных мест. Ты просто…
- Нет, не съездим… Ни в какую уйму мест… Всё покатит совсем по-другому… - на меня снова стала наезжать адская тоска.
- Чего? Не слышу. То кричишь, то…
- Нет, говорю, не съездим ни в какие замечательные места, ну после того как получу высшее образованье, и тэдэ. Раскрой уши. Всё покатит совсем по-другому. Нам придётся съехать на подъёмнике с чемоданами да остальным хреньём. Обзвонив всех на прощанье, а потом посылать открытки из гостиниц, и вообще. А я буду работать в какой-нибудь конторе, зарабатывать кучу бабок, ездить на службу в наёмной тачке или городском скотовозе, читать газеты, всё время играть в бридж, смотреть в кино фигову тучу козлиных короткометражек, сообщений о текущих событьях да предстоящих показах. Текущие событья! Всемогущий Боже! Вечно какие-то дурацкие лошадиные бега, после дамочка разбивает о бок судна бутылку, шимпанзе в штанишках правит великом. Всё покатит совсем по-другому. Просто ты не въезжаешь, о чём толкую.
- Видимо, не въезжаю! Похоже, ты сам не въезжаешь, - прошипела старушка Салли. Мы уже люто друг дружку ненавидели. Стало ясно: с заумным разговором пора завязывать. Я чертовски жалел, что вообще его затеял.
- Давай-ка отсюда двигать потихоньку, - говорю. - По правде сказать, надоела ты мне до сраной жопы.
Ё-моё, во подруга взвилась. Понятное дело, не стоило так говорить, да в обычном состояньи, наверно, и не сказал бы, но столь адскую тоску на меня нагнала. Я вообще сроду метёлкам не грублю. Ё-моё, во взбрыкнула! Короче, стал просить прощенья, точно сумасшедший, - куда там, даже слушать не хочет. Аж слезу пустила. Я чуток трухнул - ведь с неё станется прийти домой да рассказать отцу, мол обозвали жопой. А папаша у ней эдакий здоровенный молчаливый ублюдок, к тому ж отнюдь от меня не без ума. Однажды сказал старушке Салли, дескать вон тот чувачок обалденно шумный.
- Кроме шуток. Извини, - всё твержу.
- Извини, извини. Умник нашёлся, - а сама всё ещё как бы всхлипывает, и вдруг я впрямь, в общем-то, почувствовал вину за сказанное.
- Пойдём, провожу домой. Кроме шуток.
- Нет уж спасибо. Сама доеду. Неужели думаешь, позволю провожать, да ты просто чокнутый. Мне в жизни ни один мальчик сроду такого не говорил.
Коли вдуматься, вся хренотень выглядела даже вроде забавной, посему я внезапно учудил непростительную дурь. Захохотал. А гогот у меня весьма громкий, придурковатый. В смысле, сиди я сам позади себя в кино иль ещё где, то, наверно, наклонившись, сказал бы себе "будьте-добры-заткнуться". Старушку Салли ещё больше напрягло.
В общем, ещё чуток посидел. Всё извинялся, просил прощенья, но она упёрлась. Уходи, мол, не лезь. Ну, я и отвалил. Взял в раздевалке башмаки, остальную муру - да ушёл. Один. Зря, конечно, но просто уже обрыдло.
Честно говоря, сам не понимаю: чего затеял с ней всю бодягу? В смысле, куда-то уехать, Массачусетс, Вермонт и т. д. Скорей всего, не взял бы, даже набивайся в попутчицы она сама. С девицами вроде Салли далеко не уедешь. Но самое ужасное - просил-то безо всяких приколов. Дикость какая-то. Боженькой Иисусом клянусь, чердачок у меня всё же подтекает.