Глава 21
имеющая шанс увлечь страстных ценителей Пиндара
Эймери дернул за шнур, висящий у двери; внутри залаял пес. Дверь распахнула няня.
- Здравствуй, Сиу, - сказал Эймери, любивший называть няню этим смешным именем.
- Hi, Sir Amary, - улыбнулась Сиу, - Hi, Sir Versy-Yarn. It's a big pleasure! My eyes are happy!
Эймери кинул удивленный взгляд на Верси-Ярна.
- Так ты уже здесь бывал?
- Да. А ты не знал? - Нет, - признался Эймери.
- Я же тебе намекал в экспрессе перед прибытием в Аррас: тебя ждут сюрпризы. Я имел в виду перекрещение наших судеб: случай связал нас еще раньше, связывает сейчас и будет, связывать всю жизнь. У нас те же самые друзья и приятели, те же самые мысли и те же идеи, нами движет та же самая сила, заставляющая искать разгадку везде и всюду...
- Res similiae rebus similiis curantur, - шутя заключил Эймери.
- Res aduersariae rebus adversariis curantur, - также шутя перезаключил Верси-Ярн.
- Lady Hylga is waiting, - сказала Сиу, приглашая их зайти внутрь.
Приглашенные зашли. Няня ввела их в living, выдержанный в стиле high-tech, - сиреневые синтетические шпалеры, мягкие кресла-шары, диваны с квадратными надувными пуфами, - чей дизайн затмевал знаменитые интерьеры Сусуму Икэгами. Стену украшал витраж, сделанный с эскиза гения графики Еаитнс.
Хыльга дремала в гамаке. Шаги разбудили ее.
Сначала Эймери, а затем Верси-Ярн приникли губами к ее руке.
- Cari amici,- сказала Хыльга. - Мы признательны вам за визит. Август желал вас видеть. Дайте ему знать.
Эймери трижды ударил круглым иридиевым стержнем в круглую алюминиевую пластину, висящую на шнуре: в тишине раздались мягкие глухие звуки.
Через минуту к ним вышел Август Б. Вилхард. Дряхлый старик с седыми прядями, чьи слух и зрение уже начали сдавать, приблизился к Верси-Ярну и прижал англичанина к груди.
- Arthur, ту dear friend! What pleasure!
- Thanks. I am very happy! - сказал Верси-Ярн.
- The trip was quiet?
- Yes, quite.
- Даже весьма приятным, - прибавил Эймери, не зря владевший английским.
Все сели. Хыльга принесла вазы с фруктами: свежими, сушеными, засахаренными. Присутствующие вкушали фрукты и вслушивались в тишину. Эймери кашлянул. Верси-Ярн шевельнулся: скрипнула паркетина.
- Мы встретились здесь, - приступила Хыльга, - дабы вместе разгадать странную загадку, интригующую нас всех. За эти месяцы случились трагические, и я бы сказала, мистические вещи; как если бы фатум, направляя удары, выбирал себе жертвы среди наших друзей. Исключая незначительные факты, у нас нет никаких сведений, касающихся причин исчезания Антея и гибели Хассана. Тем не менее мы знаем или, как нам кажется, знаем следующее: за всем этим существует некий замысел, чью суть мы желали бы раскрыть. Нам следует держаться вместе; сведем же наши усилия, скрепим наши действия!
- Прекрасная мысль! - изрек Август.
- Да, - кивнул Артур Бэллывью Верси-Ярн, - каждый из нас наверняка знает факты, известные лишь ему. Сличение наших сведений, сверка наших впечатлений направит интуицию и укажет путь к разгадке!
- Чудная идея! - крикнул Эймери.
- Уау! - выдала индейский клич Сиу, вкатывая тележку с бутылками, фужерами и рюмками.
Все выпили.
Эймери вызвался вещать первым, так как считал имевшийся материал весьма важным. Присутствующие в удивлении переглянулись и решили ему не перечить.
- Итак, - начал Эймери Шум, - я перечитал чуть ли не весь дневник Антея Гласа. В девяти-десяти местах я нашел намеки на текст, призванный - как уверяет Антей - дать разгадку. Мне кажется, масса существующих в дневнике указаний делается с целью выявить не весь смысл, а лишь часть; ссылки как бы разрешают к нему лишь приблизиться.
- Да, - сказал Верси-Ярн, - Антей высказывал, замалчивая; раскрывал, маскируя.
- Larvati ibant abscuri astra sub tencbns, - вставила Хыльга, чьи знания латыни были весьма приблизительными.
- Местами, - вернулся к литературным реминисценциям Эймери, - текст напичкан ссылками на Германа Мелвила, на "Избранника" Т. Манна, на книгу Исидры Имитади, изданную десять лет назад в Аргентине. А еще Антей цитирует Кафку, передергивает Артюра Рембауда и касается "Хищения в серале". Или вдруг выявляется некий Белый Царь. Все эти фрагменты связывает единая и неизменная тема: явление или утрата Белизны.
- Белизны?! - взревел Август Б.Вилхард, расплескав минералку на белую скатерть.
- Белизны?! - вскричала Хыльга, перевернув вазу с фруктами.
- Белизны?! - захрипел Артур Бэллывью Верси-Ярн, закашлявшись в табачных миазмах.
- Белизны?! - взвизгнула Сиу; в зале треснули сразу три зеркала.
- Белизны, - сказал еще раз Эймери. - Да. Белизны. Все указания упираются в Белизну. Какие же смыслы вкладывал Антей в сей термин?
Август Б. Вилхард раскрыл секретер, выдвинул ящик и вынул тетрадь в переплете из сафьяна.
- Эту тетрадь, - сказал старик, - Антей прислал нам месяц назад, день в день.
- Значит, за три дня перед тем, как исчезнуть, - вычислил Эймери.
- Да. Тетрадь чиста: ни фразы, ни буквы; лишь реклама - как мы считаем, - вырезанная из газеты и вклеенная Антеем.
Эймери принялся листать тетрадь; все замерли, всматриваясь в нее. Все тридцать три страницы были чистые, за исключением страницы шестнадцать: на нее был наклеен рекламный текст без иллюстраций.
Эймери принялся читать вслух:
ДА СГИНЕТ ТЬМА
("Бела" чистит все...)
ВСЁ будет белее, светлее, чище, так как "Бела" чистит, светлит и выбеливает
ВСЁ: ваши трусы, чулки, купальники, рубашки, брюки, платья, юбки, пиджаки, жакеты.
ВСЁ будет белым:
ваше белье, ваши медицинские халаты и ваши кулинарные береты,
ваши белки, ваши бельма, ваши зубы, при стуже и в гневе губы,
ваши вина, ваш хлеб, ваши грибы, ваши цветы, ваши скульптуры,
ваш гагачий пух, ваши березы, ваши зимние заячьи шкуры,
ваша сантехника, ваши скатерти, ваши салфетки,
ваши бинты, ваша вата и пена,
ваша бумага, ваша карта, ваш флаг как измена.
ваши фигуры: пешки, ферзи, ладьи, ваши призраки-селениты,
ваша лейкемия с фатами, вуалями, лентами, чьи кружева нитками шиты,
ваши делириум тременс, ваши каления,
ваши стихи, ваши пятна и выделения,
ваш лен, ваш лед, ваш лунь, ваша луна, ваш мел.
ваша марля, ваша шпаклеванная стена,
ваш снег (на купюре), ваши снежинки, ваш парус в тумане, ваша сперма, ваш кефир, ваши сливки в вашей сметане,
ваш Млечный путь, ваш бледный след, вашей пустыни звезда, среди дня, ваш немилый свет,
всё будет стирать, смывать, вымывать, чистить и вычищать, выбеливать без предела, "Бела", "Бела", "Бела"!
ДА СГИНЕТ ТЬМА
- Да, задачка для лингвиста, - в замешательстве шепнул Эймери.
- Теперь - я, - сказал Верси-Ярн, желая внести личный вклад в дискуссию. - Мне также месяц назад был прислан пакет. Без указания адресанта: ни имени, ни фамилии, ни адреса. Я сразу же решил: Антей; правда, не знаю, зачем наш друг решил скрьггь имя...
- А в пакете...? - прервал англичанина нетерпеливый Эймери.
- Сейчас узнаешь.
Верси-Ярн раскрыл сумку и вытащил из нее черную глиняную шкатулку с белыми письменами на крышке. Некий умелый мастер не выписал, а вырезал их мастихинами, заимствуя у Жержека прием, мультиплицирующий фигурки "Жилей" ("Жиль" - грустный Белый Шут с картины мастера "галантных сцен"). В результате на выцарапанных местах верхний страт (черная индийская тушь) был удален, а нижний (белая глиняная глазурь) выявился, причем филигранью, в мельчайших чертах, имитируя надписи, встречающиеся в нижней части нихандзийских акварелей.
- Письмена самурайские? - прищурилась Хыльга.
- Да. Типичная катакана. Я тут же кинулся к нашему шефу, Гэдсби В. Райту; шеф свез меня в Кембридж, где Парсифаль Ричарде дал нам латинскую транскрипцию надписи. Сейчас я вам ее зачту:
Kuraki kara
Kuraki michi ni sa
Usuzumi ni
Kaku tamazusa ya
Kari miyura kana
- Звучит! - высказался Август.
- Перед нами, - сказал Верси-Ярн, - классическая вака, или танка, правда, написанная не великим Нарихира, а Идзуми Сикибу или менее известным Фудзивара Садаиэ (Тэйка), чей стих был включен в книгу "Хякунин Иссю", изданную к юбилею сёгуна. Эту танку Парсифаль Ричарде перевел на французский термин в термин и удивил нас изысканным стилем; ведь если верить студенту из Нагасаки и приятелю Антея Гласа из Public Library, каждая танка имеет не менее трех, а случается, не менее пяти, шести и даже девяти значений. Всякие нюансы и семантические переклички, дающие жизненную силу искусству танки, кажутся французу или англичанину безвкусными; значения темные, несуразные, приблизительные, нечеткие будут для западных читателей всегда бессмысленны. Нам требуются танки ясные, краткие, резкие, прямые, сжатые, как черта, даже если их переведут или перескажут с изрядными упущениями. Итак, среди девяти-десяти сделанных им версий, Ричарде выбрал следующую:
Из сумрака путь
Нас ведет через сумрак
Штрих нежный пера
Выявляет знак белый:
Так в небе летит буревестник
- Какая прелесть, - заметил Эймери. - Если бы сюда еще и капельку смысла...
- Думаю, сей вклад будет незначительным, - изрекла Хыльга, прервав длинную тяжелую паузу, нависшую над присутствующими и придавшую сцене напряженный характер. - Все ваши материалы - газеты, рекламы, танки - упираются в ту же самую тему: все нити ведут к Белизне, у меня же все кажется перевернутым. И еще: если ваши тексты темны, сумбурны и чреваты намеками, трудными для читателя, вверенный мне манускрипт представляется ясным, утвердительным и четким...
- И значит, - ввернул Эймери, - дает разгадку...
- Да нет же, - вывернула Хыльга, - выслушай меня и вдумайся. В присланных мне материалах нет ни намека, ни ссылки. Сей манускрипт - не личный труд, а дайджест из девяти-десяти вещей, написанных другими и лишь переписанных Антеем. Штуки три-четыре даже весьма известны, и все же не представляют для нас интереса...
- Нам будет легче, если ты все же начнешь с начала, - заметил Август.
- Слушайте, - сказала Хыльга. - За неделю перед тем как написать странную депешу и не менее странную приписку с намеками на приближающуюся гибель Антей Глас прислал мне пакет. Я сразу же распечатала и нашла в нем следующие тексты:
а) книгу аббата Луи де Кура (пиита и академика) "Искусная смесь, или Избранные примеры серьезных и забавных вещиц" (1725), где представлены главные вехи развития игры в шахматы, а также пересказывается случай, касающийся Тацита и вычитанный у античных писателей (кстати, если и шагреневый переплет, и тиснение, и заставки ласкали взгляд, сам же текст был весьма слабенький);
б) десять кантилен (первые девять - русские, десятая - французская), переписанные Антеем, как мне кажется, буква в букву, без маргиналий и мет:
"Дар напрасный, дар случайный..." и "Предсказатель" Александра Пушкина;
"Тучи" и "Есть время - леденеет быстрый ум..." Михаила Юрьева;
"Нам не суметь предугадать..." и "Тени сизые смесились..." Федра Тютчева;
"Немь лукает лучьем немным..." Велимира;
"Звуки на а бескрайни в лесах" Давида Бурлюка;
"Мужчина вышел из избы" Даниила Хармса;
"Гласные" Артюра Римбауда.
Эти тексты так или иначе - тут ямб, там дактиль - затрагивают излюбленные темы Антея: тьма, незапятнанная белизна, исчезание, заклятье. Правда, данный параллелизм - случаен...
- А других у нас нет, - заметил Эймери. - Если Антей считал нужным переписать эти тексты, не следует ли в переписывании усматривать некий план и искать некую зацепку?
- Давайте искать, - призвал Артур Бэллывью Верси-Ярн. - Сами стихи - небезынтересны. А еще, как знать, вдруг мы увидим там знак, не замеченный нашей певицей?
Итак, стали читать:
Александр Пушкин
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем - вердикт чтя тайный
К казни ты присуждена?
Кем я призван был, чьей властью
Быт никчемный упразднил.
Душу передернул страстью,
Ум неверием смутил?..Цели нет, стезя прямая:
В сердце пустынь, празден ум,
И гнетет грусть, принимая
Заурядный жизни шум.
Предсказатель
Исканьем духа теребим,
В пустыне мрака я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился;
Перстями легкими как пух
Зениц касаться начал дух:
Разверзлись вещие зеницы.
Как у рванувшей в страхе птицы.
Ушей едва касался дух:
А шум звенящий лился в слух:
И внял я неба трепетанье,
И вышний ангельский призыв,
И гад речных глубинный всплыв.
И ветви сникшей замерзанье.
И дух к устам грешным приник,
И вырвал лживый мне язык,
Лукавый, праздный и напрасный,
И жальце змея-мудреца
В уста замершие лица
Дух вставил, длань запачкав красным.Затем рассек мне саблей грудь,
Трепещущее сердце вынул,
И угль, чье пламя не задуть,
В разверзшуюся грудь задвинул.
Как труп в пустыне я лежал.
Всевидца глас меня призвал:
"Встань, предсказатель, виждь, и внемли.
Завет всевышний сам радей,
И, надзирая сверху земли.
Речами жги сердца людей".
Михаил Юрьев
Тучи
Тучки небесные, вечные странники!
Степь ли лазурная, цепь ли жемчужная,
Мчитесь, как я, и все мы - изгнанники.
Мачеха примет ли чуждая, южная?
Тнев вас несет ли? Судьбы ли решение?
Зависть ли тайная? Месть ли раскрытая?
Или на вас висит груз преступления?
Дружеский яд? Клевета неприкрытая?
Нет, вам наскучили нивы бездельные...
Чужды вам страсти и чужды страдания;
Всюду замерзшие, всюду бесцельные
Нет у вас матери, нет вам изгнания.
* * *
Есть время - леденеет быстрый ум;
Есть сумерки души, причем предмет
Желаний мрачен; усыпленье дум;
Меж счастьем и страданьем тусклый свет;
Душа сама себя теснит, пышна;
Жизнь ненавистна, как и смерть страшна -
причины мук в тебе, ты ищешь нить;
И небеса нельзя ни в чем винить.
Федор Тютчев
Нам не суметь предугадать.
Как буква наша изречется, -
И нам участие дается.
Как нам дается блага гладь...Тени сизые смесились.
Цвет затерся, звук уснул -
Жизнь, движенье разрешились
В сумрак зыбкий, в дальний гул..
И сверчка прилет незримый
Слышен на закате дня...
Грусти час невыразимый!..
Я везде и всё в меня!..Сумрак тихий, сумрак дремный
Лейся в глубь глубин души,
Тихий, пахнущий и темный.
Все залей и утиши.
Чувства тьмы в себе забвенья.
Перелей же через край!..
Дай вкусить уничиженья,
В мире дремлющем смешай!
Велимир (будетлянин и Председатель шара)
Немь Аукает лучьем немным
В эакричалии зари.
Мрак кидает душам темным
Кличи старые: жари!
Закричалия заржала,
В щит безречие взяла.
Тыщелика, тыщежала,
В темень ратную ушла.
Лук упал из рук упавнем.
Предрекает тишина,
И в смятении державнем
Улетая ввысь, видна.
Давид Бурлюк
звуки на а бескрайни в лесах
звуки на и быстры в небесах
звуки на у врут впустую трубя
звуки на ю в лютню льются любя
звуки на ё как счет слез без нуля
звуки на э как без эха земля
звуки на е елейны в шелках
звуки на ы настырны в рывках
звуки на я как я в яме сидел
и гласных семейку смеясь разглядел
Даниил Хармс
Мужчина вышел из избы (песенка)
Мужнина вышел из избы,
Взяв палку и рюкзак,
И в дальний путь,
И в дальний путь
Пустился, меря шаг.Шел, не свернув, шагал вперед
И все вперед глядел.
Ни спал, ни пил.
Ни пил, ни спал.
Ни спал, ни пил, ни ел.И раз в час ранний, на заре
Вступил в дремучий лес
И в сей же миг,
И в сей же миг,
И в сей же миг исчез.И если сей мужчина вдруг
Тут встретится иль там,
Уж вы быстрей.
Уж вы быстрей,
Быстрей скажите нам.
Артюр Рембауд
Гласные
"А" черный, синий "Е", "И" красный, "У" зеленый.
Как - с белым - мне изречь цветенье в чреве гласных?
"А" - черный пух на брюшине у мух ужасных,
Чьи тучи льнут на запах трупный, исступленный;"Е" - трубы в небесах, лазурье глаз прекрасных.
Клич ангела, в мирах и сферах затаенный;
"И" - пурпур вен, слюна плевка, смех губ червленый,
В любви хмелеющих и пьяных, в гневе страстных;"У" - трепет глади, гул прилива, зыбь теченья.
Мир складки, испещряя лбы для изученья
Алхимии, мир весей, где бредут стада;Там, тут - звук, смятый в снежных далях, как в тумане,
Пар, белый царь, ледник, цвет лилии в дурмане.
Предел всему и буква - крайняя - звезда!