В тот день, в который он встретился под крылатыми золотыми богами гипподрома с Пилатом, он, как и наместник Империи, на мостовую древнего Иерусалима вступил впервые - вот такое стечение обстоятельств… Случайное ли? Ведь случай царит над жизнью только тех, которые сами в этой жизни случайны…
- Сначала расскажу всё в целом, - тяжело вздохнув, начал Пилат, - а разбираться в главном - в деталях - начнём потом.
- Я слушаю, - закрыл глаза Киник, тем облегчая Пилату признание в постыдном.
- Понимаешь… Иногда хочется… встряхнуться, - заговорил оправдывающимся тоном Пилат. - Да и здоровому мужчине только одной жены, понятное дело, недостаточно… Так что я… И дело не только в законе против прелюбодеяний… Нам, наместникам, вообще всегда было это запрещено… Так что… вынуждают, чтобы ночью, тайно… Словом, приходится ходить к… публичным женщинам. Любовницу-то не заведёшь, сам знаешь, они все обязательно предают… А я - наместник… Короче! - голос Пилата стал жёстким и принял бесстрастные нотки армейского посыльного, которому предстояло доложить легату неприятное известие. - Как всегда, я с наступлением темноты переоделся под торговца, тайным ходом вышел из дворца и кратчайшей дорогой пошёл к публичным девкам. По дороге обстоятельства сложились так, что с обычного пути я свернул, ненароком оказался среди развалин, где из темноты ко мне - не удивляйся! - приник и даже обнял агонизирующий труп свежезарезанного человека. Этот труп - любовник моей жены. Понятно, уже бывший. Место пустынное и более того - ограждено суеверием насчёт обитающих в нём неотмщённых духов… мстящих вообще - за всякую несправедливость. Так что предположить, что встреча с любовником именно моей жены случайна, невозможно. А уж тем более с его трупом. Более того, ещё агонизирующим и лезущим обниматься. Я это понял сразу и подумал, что сейчас меня и накроют. Однако то ли не успели, то ли что сорвалось, то ли у них некие другие планы. Словом, я ушёл незамеченным. Труп же я обработал таким образом, что опознать его почти невозможно - чего там, голову размозжил камнем, - и вернулся во дворец. Незамеченным.
Пилат на мгновение замолчал, а потом, глубоко вздохнув, закончил:
- Меня хотят сместить с должности!
Киник, обычно бесстрастный, покрутил головой.
- Круто, - наконец сказал он.
И задумался.
А задуматься было над чем. Взять хотя бы место, всегда безлюдное, в которое могли не побояться войти только, наверно, не боявшиеся возмездия от мстящих духов безгрешные небожители. Но главное - эти объятия.
"Ночью - в кварталах любви?.. Ясно: со своей прекрасной женой, - размышлял Киник, - живёт явно плохо. Скорее всего, к тому же ещё и редко. Если вообще это у них происходит. Она его изводит - иначе бы о существовании любовника он так бы и не узнал. Стерва, одним словом. Изводит и получает от этого удовольствие. А он что, отплачивает ей той же монетой?"
- Ты бы удивился, игемон, если бы оказалось, что жена о твоих ночных увеселениях осведомлена?
- Мне это была бы смерть, - просто сказал Понтий Пилат. И на удивление легко признался - Прощай, карьера. Конечно, сместить может не она одна, но и она в том числе. И даже прежде всего.
"Понятно, - подумал Киник, - уже считает, что потеря должности - смерти подобна. А ведь всего неделю назад он в ценности власти сомневался… Что ж, людям присуще… сопротивляться".
- А удивился бы?
- Говорят, женщины узнают, что мужья им изменяют, по запаху. Или ещё как-то… Словом, чувствуют. Супруга, возможно, и догадывается. Но молчит. Насколько мне известно, многих женщин любовный треугольник вполне устраивает. - Пилат вспомнил пристрастия любовника жены и добавил - Тем более, что у нас - стыдно сказать - многоугольник.
Пилат говорил с трудом. Вопрос Киника был прям и неудобен - понятно, почему толпа ненавидит киников: пока наместник не назвал происходящее в его семье своими именами, тайны дворца не казались столь омерзительными. А вместе с ними не казались омерзительными участники. То есть и он сам.
- Их, таких женщин, всё это устраивает, - оправдывающимся тоном закончил мысль Пилат.
- Устраивает. Но, с другой стороны, женщины любопытны. Даже каменных часто интересует: с кем муж, а главное, как?
- Насчёт как она не понимает, - едко и непонятно ответил Пилат.
"Ясно, - подумал Киник. - Она ему не совсем безразлична. И очень может быть, даже как женщина. Впрочем, и это естественно - она его намного моложе и красива… Хочет её перевоспитать? Думает, что перевоспитывает, а на деле проявляет свою зависимость… Словом, уличающие его сведения он ей предоставил сам… Мстительный… Сам по себе или под стать жене?.."
- Значит, насчёт публичных женщин сам и намекнул? Обсудил их… ну скажем, покорность? - строго спросил Киник.
Пилат опустил глаза. А как не опустить, когда уличают в мелочных, недостойных мужчины играх?
- Ясно, - сказал Киник. - Можешь не отвечать. А к чему привело официальное расследование убийства?
- А ни к чему, - криво усмехнулся Пилат. - Никогда бы не подумал, что начальник иерусалимской полиции такой осёл! Переврал всё, что там произошло. Ну, всё, всё наоборот! Даже удивительно. Его послушать, так некий ревнивый муж, связанный с Римом, собственноручно затащил это полубожество в развалины, - заметь, он ничто, всего лишь незаконнорождённый сын, хотя и одного из римских патрициев! - там его долго и упорно избивал, гонял по всем развалинам, а напоследок - уже после попытки побега - зарезал! Голову же размозжил - исключительно из мстительного удовольствия. На прощание. Чтобы помнил.
- Красиво, - сказал Киник. - Ему что, жена тоже изменяет?
Пилат хохотнул - деланно и коротко. Когда не тебе одному плохо - легче.
- Я тоже об этом подумал. Конечно! Все они одинаковы… Одному тебе жена не изменяет. Но только по той единственной причине, что её у тебя нет.
Киник не опустил глаз. Вообще в Империи принуждают стыдиться отсутствия жены, пусть даже сколь угодно случайной. А ещё больше стыдиться отсутствия от неё потомства. Даже законы, ограничивающие бездетных в правах, время от времени ужесточают.
- А с чего начальник полиции решил, что был побег?
- Перетолковал расположение пятен крови. - Пилат взял кусок пергамента и стал рисовать место убийства, в точности так же, как его изобразил начальник полиции. Сначала Пилат показал свой путь, а потом пересказал версию начальника полиции. - Всё понял? - закончив, спросил Пилат.
- А почему пятно крови на земле в стороне?
- Я его отшвырнул. Узнал - и отшвырнул. Противно же. Омерзителен, как жаба. Представляешь, как выяснил начальник полиции, он, оказывается, ещё и… пидор!
- Ничего удивительного, - спокойно воспринял эту подробность Киник. - Власть не меняется. Типично вплоть до мельчайших подробностей.
Киник не стал уточнять, что живущие за счёт продажных женщин "милашки" такие же, как и любовник жены наместника. Проституток хлебом не корми, только подай такого для обожания.
Пилат отвернулся. Он от стыда был готов сбежать. И больше в Хранилище не показываться. Однако он чувствовал, что без такого собеседника, как Киник, докопаться до смысла приключившегося с ним среди мстящих духов он не смог бы. И потому Пилат остался, согласившись на муку стыда.
- Жалко, - сказал Киник.
- Кого? - не понял Пилат. - Меня?
- Жалко, что нельзя вот так же - начистоту! - поговорить с начальником полиции. Мне кажется, что он догадался, что и как.
- Догадался? - удивился Пилат.
- Не в прямом смысле. Посредством слов человек выразить может далеко не всё. Более того, многое понять он не может себе позволить. А тем более выразить. Люди по-разному оправдывают свои преступления. Один из способов - не понимать. Якобы.
- Не понял, - сосредоточенно переспросил Пилат.
- Слова - это не более чем пыль на листьях горчичного дерева знания. Листья его целебны - хотя без привычки к ним и горчат. Вот люди и пытаются поднять прах из-под ног, чтобы пыль, осев, скрыла благую сущность листьев. Немудрые с удовольствием веруют, что, притворившись незнающими, они становятся безвинны за попрание истины.
Киник замолчал, давая Пилату время осмыслить услышанное. Удостоверившись, что сказанное тот понять себе позволил, продолжил:
- Начальник полиции не исключение. Расспросив его, можно было бы разобраться, в котором из видов преступлений он себя оправдывает. И, как следствие, искажает случившееся среди развалин. Искажает ради самооправдания себя. Именно этот тип преступлений, скорее всего, - ключ к смыслу подстроенной тебе западни. Люди лгут не случайно. В особенности, когда обманываются искренно.
- Сколько тебе лет? - не удержался Понтий Пилат.
- Тридцать два.
Пилат покачал головой. Практически ровесники.
- Смелое суждение… даже для старца. Получается, и я тоже знаю что и как, но не хочу понимать, чтобы тем самым себя оправдать?
- Приятно разговаривать с умным человеком. Именно надеясь на твою догадку, я и вспомнил о начальнике полиции. Он мне - сам по себе - не интересен.
- Почему?
- Конечно, не потому, что ему не интересен я. Мы с ним разные. Он истину не ищет. Хотя по должности, казалось бы, и должен…
- В таком случае, получается, что ты, Киник, сам не без греха. Будь ты чист, то, побывав на месте или даже просто поняв меня, тут же бы сказал: что, как и почему. И кто.
- Ты прав, - усмехнулся Киник. - Я бы хотел быть настолько раскован в мысли. Человеку, свободному от самооправданий, для раскрытия смысла всякого события, в том числе преступления, достаточно одной детали. Сдаётся мне, самой необыкновенной. То, что возлюбленный твоей жены-"милашка", скандально только для несведущего, а для знающего киника - банально и типично. И хорошо, что начальник полиции выявил эту деталь - знание об этом может помочь. Деталью же самой необыкновенной, ключом ко всему, мне кажется не столько труп и его к тебе близость… родственная, сколько его объятия. Вот в этой-то картинке, похоже, ответ на всё: что, как и почему. И кто. В ней - сокровенный портрет заказчика! Кто как не он мог придумать такое? Всё было нацелено именно на объятия, именно трупа и именно агонизирующего. А вовсе не выдача тебя стражникам с поличным - для этого достаточно было перемазать тебя его кровью.
- Как? Уж не пифос ли с кровью на меня вылить? Представляешь, я падаю ничком, а на меня потоком - кровь…
- Падаешь? Ничком? Поток?.. - удивлённо поднял брови Киник. - Почему ничком? Почему не брызги, а поток?.. Интересный образ… Откуда он?.. - Киник было задумался, но быстро вернулся к разговору. - Хотя бы и так. Пусть на тебя-"поток".
- Я бы догнал и перерезал их всех.
- Чем? У тебя разве было с собой оружие?
- Какое у полуразорённого торговца может быть оружие? Что защищать? Денег хватит разве что на проститутку.
- Чего ж говоришь, что перерезал бы?
- Ну так руками бы забил. Задушил. Шею бы свернул. Догнал бы и…
- Против этого приёмов много. В конце концов, в проулке можно было верёвочку натянуть - знающий перешагнул бы, а догоняющий в темноте бы грохнулся. Головой о камни. Но ведь не вылили. И не перемазали. А вообще должен ли был ты быть в крови? Предположим, ты бы сам решил убить вашего… э-э-э… возлюбленного.
- Я солдат, - с деланной усталостью в голосе сказал Пилат. - А солдат даже в бою умеет лишний раз не пачкаться - не всегда есть время и возможность сразу кровь замыть. А не отмоешься сразу - одежду легионеру приходится менять. За свой счёт. Так что, если бы дело делал я, следов на мне не осталось бы.
- Интересная деталь… - задумался Киник.
Но размышлял он всё-таки о странном образе:
- Ведь можно было заколоть этого "милашку" и в грудь - затем с тобой объятия, тогда бы на тебе точно была метка. Знак смерти. Но убивали со спины… А ты бы стал убивать в спину? В твоём легионе такое было принято?
- Нет, конечно, - возмущённо возразил Пилат. - Даже если враг бежит, всегда есть возможность заставить его обернуться. Пусть в последний миг. Его последний миг.
- Отлично! - сказал Киник. - Очень может быть, что тот, кто организовывал тебе объятия, - не военный. Удар в спину?.. Точно, он не военный.
- А вот начальник полиции, - усмехнулся наместник, - пришёл к мнению противоположному. Он считает, что убийца - именно военный.
- А ещё что он считает? Убийца - кто?
- Военный. Ныне чиновник. Женат больше месяца. Не местный. Связан с Римом. Физически силён.
Киник внимательно смотрел на Пилата, не решаясь произнести напрашивающийся вывод.
- Да, - усмехнулся Пилат. - Мой портрет. В точности.
- Что подозрительно. И вдвойне интересно, - нахмурившись, произнёс Киник. Помолчав, он продолжил - И всё-таки убийца - не военный.
- Хочешь место начальника полиции? - предложил наместник. - А? Предложение делаю официально.
- Нет, - покачал головой Киник. - Служебная зависимость - это, конечно, удовольствие сильное, но не для таких, как я.
- Жаль, - вздохнул Пилат. - Город мог бы стать образцовым по раскрываемости преступлений… Только нужна ли эта раскрываемость - вот вопрос?.. Ну да другого ответа я от тебя и не ждал.
Пилат поднялся с кресла и стал расхаживать по Хранилищу.
- Но продолжим. Что организатор не военный - установили. Также понятно, что это кто-то из тех, кто может занять моё место. Тех, которые не могут, - много. Не может начальник полиции - всадник, но местный, без связей в Риме. Не может начальник охраны - римлянин, но не всадник. Не могут также и те, кто не прослужил офицером в легионе хотя бы десяти лет. Следовательно, претендент - непременно военный. А ты говоришь - не военный. Итак, кто же? Получается, военный, который не военный.
- Возможно, что замысел - его жены.
- Ясно, - криво усмехнулся Пилат. - Осталось только выяснить, не женился ли ещё какой-нибудь всадник на дочери патриция. Невест-патрицианок не так уж и много… А почему не муж?
- Мужчины - за редчайшим исключением - прямолинейны, а сложные комбинации - дело женское, - сказал Киник. - А в твоём случае как раз и угадывается непрямая стратегия.
- Надо бы узнать у жены, кто там в Риме недоволен должностью. Она знает. Откуда-то она знает всё.
Киник молчал - думал. А потом спросил:
- Приезжих из Рима начальник полиции, наверно, разыскал?
- Разыскал. И выявил соглядатая, который приехал меня проверять. Не жесток ли я. Чтобы потом снять.
- За жестокость не снимают, - внятно сказал Киник. - Во всякой Империи во все времена снимали только за недостаток жестокости.
Наместник Империи, выпускник философской схолы по тем временам модной, возмутился.
- Разве? А говорят…
- Вот именно, что говорят … Очень может быть, что тебя приехали проверять, действительно, на предмет жестокости - но подозревают не в избытке, а в её недостатке.
- Но ведь учат…
- Да, учат. Помнишь, как ты раздваивался у гипподрома?
Пилат опустил глаза.
- То - я, а то - принцип, - возразил было наместник, но осёкся. - Хорошо, я подумаю, - перебил наместника Пилат. - Но этот соглядатай, мне кажется, к убийству никакого отношения не имеет. И не может иметь. Только с дороги, устал - да и времени приготовиться у него не было. Его раб - предатель, как и все эти верные рабы, - утверждает, что его хозяин из комнаты не выходил. Всё ясно. Хотя не сомневаюсь, что осёл наш теперь пытается доказать себе, что раб соврал. И что именно соглядатай виноват во всём.
- И ему это удастся, - предрёк Киник. - Хотя тайный соглядатай, вполне возможно, ни при чём… Что до начальника полиции, то, согласись, странно, что он догадался о том же, что и ты.
- О чём?
- Что убийство из ревности. Ты тоже подумал, что тебя подставляют под убийство из ревности. Двое рисуют одну и ту же картинку… Интересно… Хорошо! Пойдём дальше. Рим предоставим твоей жене, а вот Иерусалимом придётся заняться тебе самому… Кстати, а каким образом тебя занесло в квартал этих… мстящих духов? Заблудился?
- Не в первый раз… как-никак, - даже обиделся Понтиец, - чтобы… заблудиться. Шёл обычной дорогой. В первом проулке, куда нужно было свернуть, дрались, к чему было ввязываться? А во втором - дорогу перегородила гетера.
- Гетера? - заинтересовался Киник. - Ну да, ты же за этим и шёл. И что же ты? Воспользовался?
- Нет. Не та.
- Как это?
Пилат в детали погружаться не хотел. Но… Да, обещал, но…
- Надо было бы её отстранить и пройти мимо, но я… Словом, почему-то я пошёл в обход - путём мне уже незнакомым. И угодил прямиком в развалины. К мстителям. И за что такое наказание?
- Интересно… Надо понимать, гетера там тоже оказалась не случайно. И цель её была тебя именно не пропустить. Перегородила дорогу? Как же ей это удалось?
- Сам не знаю, - уклонился от ответа Пилат. - Как-то удалось.
- И всё-таки - как? Чем? Вспомни. Важна каждая деталь.
Пилат вздохнул, сел обратно в кресло, закрыл глаза и попытался вспомнить.
…Стена еле различима… И только ореол лунного света вокруг головы гетеры… Одно сияние, а лица нет. Женщина без лица?.. Очерченные лунным светом текучие страстью линии её тела… Она изгибается… Поворачивается к нему…
Пилат, как и тогда ночью, отпрянул и если бы не кресло, то непременно сделал бы шаг назад.
- Вспомнил! - с мукой признания в постыдном произнёс Пилат. - Она сделала… неприличное движение. Мне неприятное.
- Интересно, какое?
Пилат не решался сказать.
- Мы же договорились - без недосказанностей, - напомнил Киник.
- Конечно, - согласился Пилат. - Она предлагала мне купить её любовь… И, собственно, уже начала… продавать…
- Начала разоблачаться? Совсем? Или только приподняла край одежды? Важна каждая подробность.
- Нет… Она только изогнулась и повернулась ко мне… спиной. Словом, сам понимаешь чем… И стала ещё больше изгибаться. И нагибаться.
- И что?
- А я так не люблю. Когда-то да, любил. А теперь… ненавижу. Она - явная "солдатская", не один легион через себя пропустила. Мне стало противно, и я, чтобы к ней не прикасаться, предпочёл более длинную дорогу - дальше, в развалины. Не возвращаться же было назад?
"А как ты любишь?" - решил уточнить Киник.
- И всё-таки… - начал было он, но тут догадался. Ну, конечно же, Пилат переодевался торговцем - восточным! А восточные вкусы… да, римским явно… противоположны. Что ж, эти переодевания наместника в торговца нечто большее, чем только желание остаться неузнанным. Нечто большее… Может, даже нечто большее, чем выбор женщины…
- Откуда ты родом? - спросил Киник.
Пилат замялся, но тайну неримского рождения открыл:
- Из… Понта. Земляк твоего Диогена. Он же родом из Синопа. Наш главный город, о котором, стыдно признаться, и вспомнить-то нечего, кроме Диогена.
- Ясно… Пилат Понтийский, Понтий Пилат… А гетера?.. - спросил Киник. - Как ты думаешь, какую она играет роль в заговоре?
- Считаешь, надо её разыскать? - спросил Пилат.