Безусловно, не все, кого я вижу, инвалиды, далеко не все; наоборот, они образуют самую маленькую группу, просто они бросаются в глаза. Есть так же молодчики из ночлежки и бомжи, пьянчужки и психи, они тоже толкутся на этом пятачке и, конечно, тоже привлекают к себе внимание. Но самой интересной можно назвать наиболее многочисленную группу: это люди определенного сорта, которых, наверное, и назвали бы "нормальными", хотя это совсем не так. У них нет настоящих недостатков – ни физических, ни психических, и тем не менее они навсегда исключены из обычных общественных отношений. Их дефекты можно распознать только со второго взгляда. У некоторых они совсем не видны, но зато явно чувствуются. В большинстве случаев речь идет о сниженном, не дотягивающем до среднестатистического интеллекте и полном отсутствии социальной адаптации. Совокупность этих особенностей обеспечивает невозможность задействовать таких особей. В этой группе есть экземпляры, у которых внешне имеются все необходимые задатки, и все-таки они за бортом. Такое впечатление, что им не хватает какого-то гена или секретного свойства, что и делает их ни на что не годными. Кажется, я один из таких экземпляров. Именно поэтому с сегодняшнего дня я стал частью шоу обломков жизни, которое каждое утро проходит на этой площади. Я тоже обломок, шляющийся с видом директора банка в костюме и дорогих ботинках, с загорелым лицом и наманикюренными ногтями, хотя и превратился в личность, получающую социальное пособие. Мои внешность, одежда и поведение выдают человека, принадлежащего к общественной элите. Факты же доказывают, что это совсем не так. Моя мимикрия – это и есть мой физический недостаток, и если вы считаете, что я могу вот так просто взять и переодеться во что попроще, то вы ничего не поняли.
Те, кто сейчас двигается по этой площади, и есть мои новые товарищи, с сегодняшнего дня я принадлежу к их касте. Наверное, все это мне снится. Само собой разумеется, я могу прямо сейчас оказаться в безопасности, стоит только пойти туда, где мое настоящее место, – в свой банковский филиал.
Как только подхожу к сервисному отделу, сразу понимаю, что совершил фатальную ошибку, но уйти не могу. Меня уже увидел сидящий за окошечком молодой человек, который три недели назад побывал в нашем отделе в качестве стажера. Он кивает мне, демонстрируя ту приветливость, которую мы признаем единственной формой корректного обращения наших молодых сотрудников с другими людьми. Он просит клиента, которого как раз обслуживает, подождать несколько секунд и ненавязчиво подает знак, выделив меня из группы ожидающих и приглашая подойти к окошечку. Следую его приглашению.
В голове крутится вопрос, была бы такой же моя реакция, если бы я все еще оставался заместителем руководителя отдела по работе с проблемными клиентами. Может быть, я не стал бы дожидаться приглашения, а подошел бы к окошечку и подозвал парня к себе? На самом деле всё гораздо проще: оставаясь заместителем руководителя отдела по работе с проблемными клиентами, я бы сюда не пришел. Нюансы молодой человек улавливает чисто автоматически:
– Господин Шварц! Вот так сюрприз! Какими судьбами вы здесь?
Ему что-то известно? Не может быть. Он один из тех сотрудников, которые о подобных вещах узнают самыми последними. Отвечаю:
– Хочу снять четыреста марок. Не волнуйтесь. Я пройду к автомату.
– Да что вы, господин Шварц! Я мигом!
Размышляю, не должен ли я попросить его сначала обслужить клиентов. В качестве начальника, которым я больше не являюсь, я был бы просто обязан это сделать, но я не хочу привлекать внимания, не хочу беспокойств и дискуссий. Пусть только сделает всё побыстрее. Вводит в компьютер номер моего счета и проверяет данные. По лицу вижу – что-то привлекло его внимание. Говорю:
– Ну и что?
Склоняется над окошечком и шепчет:
– Я заметил, что в этом месяце вам еще не перевели зарплату. Может быть, выяснить, в чем дело?
Чувствую, как от ужаса в жилах стынет кровь, и говорю:
– Ничего страшного, я уже всё выяснил. Деньги придут на следующей неделе. Ошибка бухгалтерии.
– Ну, тогда другое дело.
Кажется, мое объяснение его устраивает. Делает распечатку на четыреста марок. Отходит от окошечка и разговаривает с другим парнем. Мне не слышно, о чем они говорят. Наверное, спрашивает, получил ли тот зарплату и не знает ли, что за ошибка произошла в бухгалтерии. Парень пожимает плечами и качает головой. Оба смотрят в мою сторону. Наконец мой молодой человек возвращается с четырьмястами марок и пересчитывает их при мне. Говорит:
– Надеюсь, что вопрос с бухгалтерией решится.
Отвечаю несколько раздраженно:
– Я же вам уже сказал. Ошибка устранена!
Прощаемся по форме. Он по-лакейски, как предусматривает полученное им образование, я несколько свысока, как положено заместителю руководителя отдела. Когда на выходе пытаюсь убрать деньги, руки начинают дрожать настолько сильно, что купюры никак не попадают в кошелек. Мну их и сую в карман.
СНАРУЖИ
21
Музыка орет так, что дрожат внутренности. Уве держит в руках связку ключей с ложечкой для кокаина, покручивая ими прямо перед самым лицом барменши. Поймав ее взгляд, он показывает на наши стаканы из-под виски. Все три пусты. В каждом из трех баров в "Функаделике" на полке стоит черный "Джонни Уокер" с именем Уве на бутылке. Он говорил, что лишь немногие из посетителей могут похвастаться такой привилегией.
Барменша, миленькая толстушка с татуировкой в виде бус из колючей проволоки, длинными, гладкими, выкрашенными в черный цвет волосами и бледным кукольным личиком, наполняет стаканы на два пальца. Уве вытаскивает из пачки сложенную в длину десятку, расправляет ее и протягивает девушке, зажав между средним и указательным пальцами. Это чаевые, виски давно оплачено.
Пачка денег у Уве знаменита на весь "Функаделик", да и не только здесь, об этом мне рассказал Анатоль. Ее толщина всегда составляет два сантиметра, а первая купюра – обязательно тысяча. Барменша выуживает десятку и отворачивается, выставив подбородок и не высказав никакой благодарности. Не приходится сомневаться в том, что Уве она терпеть не может. Он прикуривает от пластмассовой зажигалки в виде длинных стройных женских ног под красной мини-юбкой. Ухмыляется, пускает дым, высовывает язык и грязно смеется. Уве устраивает вечеринку, в ней принимает участие Анатоль. Я тоже приглашен, если, конечно, понял правильно.
Когда я был студентом, то иногда заскакивал на дискотеки. Все время в сопровождении своего друга Маркуса, который в ночной жизни считался тогда важной фигурой, "фигурой номер один", как он сам говорил. Я понимал, по каким правилам шла игра, и за спиной Маркуса мог чувствовать себя более раскованным, чем был на самом деле. Но когда я пришел в банк, все это потеряло смысл. Ясное дело, по вечерам я не всегда сидел дома, но ходил туда, куда принято ходить людям нашего круга, скажем, в бар "Гаррис Нью-Йорк", в "Леманс", в дорогие рестораны. Здесь, в "Функаделике", главными клиентами являются дети, не достигшие и тридцати, которые думают, что определенная одежда, определенная музыка, определенные наркотики и определенные деньги имеют значение. Может быть, по-своему они не так уж и не правы. Но для меня это чушь. Я здесь только из-за Уве и Анатоля, которые пытаются дать мне понять, что тут они чувствуют себя в своей тарелке, даже если и не считают, что молодежный стиль для них приемлем. Они ведут себя как старейшины сцены, в руках которых – независимо от моды – находится пальма первенства по той простой причине, что они существуют здесь слишком давно.
Без сомнения, чтобы считать Уве человеком необычным, совсем не требуется его любить. Его кожа, приобретшая золотисто-бронзовый оттенок в принадлежащем ему солярии, его тело титана, накачанное в принадлежащей ему фитнес-студии, коротко подстриженные волосы, доведенные до белизны с помощью перекиси водорода, – все это позволяет ему выглядеть грубым, непобедимым братом-близнецом Ван Дамма; сходство усугубляет и тот факт, что ростом он больше чем метр девяносто.
А вот Анатоль совсем обыкновенный, такой, как все. У него гавайская рубашка, застиранные джинсы и довольно длинные волосы с пробором посередине.
Ну а я, третий участник застолья, все еще люблю надевать свои костюмы, даже если иду куда-нибудь поздно вечером. В этом есть свое преимущество – обслуживают лучше. Дело не в том, что выглядишь знатоком, – просто начинаешь казаться фигурой важной, присутствующей в данном месте не ради удовольствия. Ну а если человек пришел сюда не ради удовольствия, то он из полиции или преступник, обтяпывающий свои делишки. Я ни то и ни другое, но объяснить мое появление в костюме рядом с Уве и Анатолем очень трудно, поэтому я считаюсь фигурой загадочной, что доставляет мне удовольствие.
Дело не в том, что Уве и Анатоль натворили что-то из ряда вон выходящее, но в их жизни появились некоторые проблемы, решить которые помогаю я, выступая в роли консультанта. Поэтому мы и вместе.
Уве кладет свою голую руку мне на плечо. На нем майка с надписью "If good looks don't count – don't count on me". Он рассказывает, что в "Функаделике" постоянно случаются неприятности.
Задаю вопрос:
– Какие еще неприятности?
– Драки, – отвечает он и показывает на четверых парней, стоящих у танцпола.
– Я уже давно за ними наблюдаю.
Мне бы они не бросились в глаза. Обыкновенные коротко стриженные парни в чистых джинсах и глаженых футболках.
– Отморозки, – говорит Уве.
Дверь в "Функаделике" крепкая, в том смысле, что сюда попадает не каждый страждущий. Уве продолжает:
– Они пришли не танцевать.
Как будто он подал условный знак. Вскоре без всякой видимой причины эти четверо хватают стоящие у стойки стулья и начинают ими драться. Все действительно происходит внезапно: они бьют без разбора всех танцующих. Никто не понимает, что случилось. Раненые падают, течет кровь, ломаются кости, визжат женщины, рычат мужчины, музыка замолкает. Гигантского роста вышибала, его помощники и Уве, снявший руку с моего плеча, бросаются на танцпол и ввязываются в драку. Целую минуту длится демонстрация уровня владения Уве искусством таэквондо, с помощью которого он свалил на землю всю четверку. Его техника борьбы и прыжки производят впечатление, пальцы он скрючил так, что они стали похожи на птичьи когти, агрессии на лице не больше, чем обычно, но оно поражает своей сосредоточенностью. Таким можно представить себе киллера за работой. Мне кажется, что картины реальной действительности смешались у него в голове с образами из тысяч виденных им фильмов про кунг-фу. Мы с Анатолем курим одну сигарету за другой, поднося друг другу зажигалку. Мы не разговариваем. Жестокая драка, чрезвычайно брутальная с обеих сторон. Наконец появляются полиция и санитары. Уве, которого ни на секунду не смогли вывести из себя ни сама драка, ни ее окончание, дает показания и оказывает помощь. У меня подгибаются колени, я сажусь на табуретку. Посетители устремились к выходу. Поверженные драчуны арестованы, раненым помогли, свидетели опрошены. Уве возвращается к нам. Через некоторое время мужчина – наверное, это директор "Функаделика" – подходит к микрофону за пультом ди-джея и проясняет ситуацию. Массивный человек, кажется, происшествие не произвело на него никакого впечатления. "То, что случилось, конечно, ужасно, но мы не позволим никакой мрази испортить нам праздник". Его тон настолько лишен эмоциональной окраски, что каждый, кто его слышит, понимает: он не считает событие ужасным и не склонен воспринимать сегодняшний день как праздник. Он просто хочет, чтобы его бизнес не понес убытков.
Уве все-таки несколько запыхался. Раненых увозят, музыка звучит снова, причем так же громко, как и раньше. Снова дрожат внутренности. Не было никаких интермедий. Или все-таки были? Подходят люди и хлопают Уве по плечу. Он гордо ухмыляется, глядя на меня. Он герой. Он спас сегодняшний вечер, да и весь "Функаделик", благодаря превосходящей силе своих мышц и владению боевыми искусствами.
Начинает крутить желудок, направляюсь в туалет и запираюсь в кабинке, чтобы немного побыть одному. Пытаюсь плакать, но ничего не получается. Думаю о том, что, пока работал в банке, подобное происшествие было бы просто немыслимо. Со мной ничего не случилось, я даже не принимал участия в драке, но тот факт, что я оказался в таком месте, где подобные инциденты не только возможны, но даже включены в распорядок дня, приводит меня в отчаяние.
Возвращаюсь за свой столик, к своему виски. Уве чувствует себя великолепно. Хлопаю его по плечу. Вполне возможно, что в его жизни это великий день. А может быть, самый обыкновенный. Директор подходит и трясет Уве руку, – делает он это несколько развязно, не демонстрируя ни волнения, ни чрезмерного восторга. Говорит: "Может быть, как-нибудь расслабимся вместе". Уве показывает на нас с Анатолем и говорит: "Это мой партнер, а это консультант". Улыбаюсь, как будто прекрасно понимаю, как можно расслабиться на пару с Уве, но в мою сторону он не смотрит.
Уве дает барменше знак налить виски. Она улыбается и выполняет просьбу. И снова он дает ей сложенную вдоль десятку. Размышляю на тему, под каким предлогом побыстрее свернуть сегодняшний вечер, новое знакомство и мой новый образ жизни, соответствующий изменившимся условиям бытия. В голову ничего не приходит. Уве приподнимает стакан, и мы чокаемся.
22
В понедельник утром просыпаюсь рано – слишком рано, если учесть, что на работу идти не надо. Мое "я" служащего очень хочет пойти в банк, хочет вести подсчеты, отправлять факсы, звонить по телефону, оно испытывает потребность расположиться за письменным столом. Отсутствие банка и письменного стола превращает эту потребность в маниакальную, и чем дольше я завтракаю, сидя на кухне, тем быстрее растет страх, что я не выполняю свой, пусть и надуманный, долг.
Но дело не только в этом. Еще больше давит драка в "Функаделике" прошлой ночью, в своих впечатлениях от нее мне еще следует разобраться.
Когда Уве заговорил со мной на лестнице, нужно было отделаться ничего не значащими словами и идти дальше. Но я был слишком ошарашен его обращением, да еще и на "ты". Кстати, это "ты" звучало совсем не обидно, а абсолютно естественно, потому что Уве ни к кому не обращается на "вы".
Когда я утром выходил из лифта, а он входил в парадную (возможно, возвращаясь из своей фитнес-студии), он поманил меня указательным пальцем и заорал: "Привет, герр сосед!" Я неуверенно засмеялся и решил рассматривать подобные обращение и жестикуляцию в качестве достойного приветствия. Достойного? Ну, соответствующего, если не мне, то, по крайней мере, его явно рудиментарному представлению о вежливости.
Развеселившись, я остановился. Как всегда, на мне был деловой костюм, а на нем, тоже как всегда, утром демонстрирующая его полуголый торс майка с надписью "Hot muscles".
Смею предположить, что людей моего типа он боится или хотя бы относится к ним с уважением. Я наверняка похож на сотрудников его банка, которые в любой момент могут перекрыть финансовый кран для него и его фитнес-студии. Однажды я даже был в его банке, хотя он об этом и не подозревает.
Он говорил тихо, доверительно, безо всякой угрозы: "Шеф, ты выглядишь как человек, который может мне помочь. Извиняй, что наехал на тебя сейчас, когда ты торопишься, но делишки-то не дремлют. Труба зовет".
Ну и что мне оставалось делать? Глупо было бы теперь завопить: "Уважаемый, я бы попросил! Я так возмущен, что у меня нет слов!" Показалось даже, что в его поведении присутствует некий шарм. И все равно уверен, что если бы я все еще был сотрудником банка, я бы его обязательно отшил. Я бы просто-напросто нашел что-нибудь более интересное, чем тащиться с ним в офис фитнес-студии, последовав сделанному таким странным способом приглашению.
Его офисом было – и остается до сих пор – просторное помещение без окон, освещенное двумя прикрепленными на потолке неоновыми лампами. На стенах висят постеры со Шварценеггером и Ральфом Меллером. Приклеены вырезки из американского "Плейбоя" с изображением Зальбы, этакой амазонки рестлинга, на которой, видимо, мой взгляд остановился чуть дольше положенного, потому что Уве ухмыльнулся и спросил:
– Что, хороша малышка?
– Безусловно. Так что вы хотите?
– Знаешь, кто такой Бельман?
Я был шокирован и решил тоже "тыкать".
– А сам-то знаешь, кто такой Бельман?
– А как же! Он приходил сегодня утром и рассказал про тебя.
Я ничего не понял и сообщил:
– Я не понимаю.
– Ну, вы же коллеги!
– Мы были коллегами.
Уве уставился на меня. Казалось, что он пытается напрячь все свои мыслительные способности.
– Тем лучше.
– Теперь-то я могу узнать, в чем дело?
– Этот Бельман мышей не ловит. Но это совсем не значит, что он не опасен. Пытается на меня наехать. Скажу только одно слово: ООО "Фурнитуро".
– Мне это ни о чем не говорит, – солгал я.
– Ясное дело! Я бы тоже так просто не раскололся. Сядь-ка, чего стоишь, я тебе кое-что объясню.
Выяснилось, что этот тип знает об ООО "Фурнитуро" всё. Он знал обо всем, что банк выяснил про него и Анатоля, и всю информацию он получил от Бельмана. Кроме, пожалуй, того обстоятельства, что он вместе с Анатолем фактически и был ООО "Фурнитуро", о чем, в свою очередь, не знал Бельман. Этот Бельман – большой идиот, и я всегда это понимал. Само собой разумеется, Уве не поделился со мной своими сведениями до тех пор, пока не объяснил, что за "делишки не дремлют", то есть пока не дал мне понять, что я буду на него работать. Естественно, за деньги.
– Зарплата на карточку?
– Ха-ха. Ну что ж, давай сделаем так.
– И в чем же я должен тебе помочь?
– Отделаться от Бельмана.
В принципе задание было нетрудным. Наверняка Бельман посетил Уве только на всякий случай, не зная, что предпринять. Уверенность Уве произвела на меня впечатление. Он прекрасно понимал, что, выяснив всю подноготную, я спокойно могу сдать его банку. Но он не сомневался и в том, что я этого не сделаю. По каким причинам? Причин было и есть достаточно много. Я с гораздо большим удовольствием помогу Уве в борьбе против Бельмана, чем банку в борьбе против Уве и Анатоля. Потом мы пошли в "Парадиз стильной мебели", где в своем кабинете сидел Анатоль. Уве представил меня в качестве своего нового консультанта, Анатоль поздоровался, и на этом дело закончилось. Мне было несколько не по себе, но это чувство прошло, как только Уве сунул мне пять тысяч марок.
– Эти деньги отрабатывать не надо. Даю, чтобы ты знал: мы за базар отвечаем.
Я убрал деньги и пошел домой.
Потом я, несколько ошеломленный случившимся, сидел на кухне, разложив перед собой пять тысяч, и размышлял, что же, собственно говоря, изменилось. Пришел к выводу, что не изменилось совсем ничего. Бельман еще долго здесь не появится, а если и появится, то под предлогом, что когда-то мы вместе работали, ничего не стоит развести его как лоха. Такая работа явно не стоила пяти тысяч.