- Нет, мы идем смотреть на пароходы. Ты вечно выражаешься, и потом, мне не нравится твоя белобрысая телка.
Джейн напустила на себя высокомерный вид и говорит самым язвительным тоном, на какой только способна, но Крысе не так-то просто испортить настроение.
- Это Банан-то белобрысая телка? И не совестно тебе нападать на человека, который не может публично доказать свою принадлежность к мужскому полу?
Банан бессмысленно улыбается и молчит.
- Не плачь, Бананчик. Придет и ее черед, посбивают и с нее спесь. Кстати, раз уж я вспомнил, тебе не попадался пресловутый изабеллин вояка?
Показав Крысе язык, она хватает Пьеро за руку и тянет к маленькой церквушке, но Крыса одним прыжком настигает их.
- Ладно, не буду больше глупостей болтать. Пошли, я покажу тебе одну преотличную штуку: гитару.
Она останавливается в нерешительности, потом говорит:
- Что я, по-твоему, гитар не видала?
- Зато уж наверняка не слышала, как я на ней играю.
Зачем они Крысе понадобились? Он тут с двумя приятелями, приехал на грузовике. Может хоть целый день развлекаться. Но Джейн вдруг переменила решение и пошла за Крысой. Крыса почти бежит, а белобрысый в плаще до пят так и приплясывает, так и подпрыгивает на ходу.
- Я придумала. Сегодня мы переночуем в саду у мамы Пуф. А там видно будет.
Вдруг она замечает кролика в клетке и бежит на него полюбоваться.
- Ты здорово придумала! Там-то все и станут первым делом искать!
- От него воняет, а уши внутри розовые. Раз они нас не любят, зачем им нас искать? Посмотрим, хорошо ли спать на улице.
- Мама Пуф такая добрая, она ни за что не позволит нам спать на улице.
- Мама Пуф только и делает, что кормит Мяу. Она и знать не знает, что творится у них в доме.
- А дядя Анри?
- Дядя Анри позволяет мне делать все, что я захочу.
- Даже простудиться?
- Скажи прямо: ты просто не хочешь, чтобы я тебя любила. И нарочно придумываешь всякие сложности.
Крыса залез в кузов огромного ярко-красного грузовика, почти совсем нового; он стоит за целой горой овощей и цветов и о чем-то беседует с мужчиной в спецовке, который, попыхивая трубкой, внимательно смотрит на него и время от времени покачивает головой. Банан грызет морковку, даже не оторвав зелени, не отряхнув с нее песок. Разговор затягивается, и Крыса вроде совсем о них забыл, но вдруг он оборачивается и тычет в них пальцем, а человек с трубкой, смерив их взглядом, все так же покачивает головой. Крыса подзывает их и помогает забраться в кузов.
- Это Ласка, - говорит он. - У него больше земли, чем отсюда до моста, да еще в придачу гора и лес, где водятся волки.
- А что такое ласка? - спрашивает Джейн, ничуть не смущаясь.
Мужчина смотрит на нее пустыми глазами и пыхтит трубкой.
А Крыса продолжает паясничать:
- Это такая белка, правда, у нее мозгов чуть побольше, чем у тебя, и бегает она по траве. Только что была здесь - глядь, и нет ее! Она уже у тебя за спиной, а откуда взялась, неизвестно!
- Значит, это не белка, а крыса, - поправляет Джейн с невинной улыбкой.
Ласка выпускает клубы дыма прямо ей в глаза, и Гастон прыскает.
- Вот, рыженькая, он тебя и приласкал.
Он тащит их в конец кузова и пытается приподнять брезент в углу, но хозяин легонько прижимает ногой его длинные девичьи пальцы.
- Катись отсюда, я сам достану.
Крыса отскакивает в сторону, и взгляд у него становится злым, но только на мгновение - он тут же заставляет себя улыбнуться.
Ласка наклоняется и, не поднимая брезента, выталкивает из-под него картонную коробочку, прямо к ногам Джейн. Пока он стоял наклонившись, Крыса перегнулся через него и быстро отдернул краешек брезента: мелькнуло что-то белое и блестящее, похожее на холодильник. Когда хозяин выпрямляется с коробкой в руке, Крыса уже отступил на шаг. Он берет коробку из рук хозяина и протягивает Пьеро:
- Сделай одолжение, отнеси это в бакалею Пеллетье. Ты ведь знаешь, где она?
Но он не собирается ее брать, нет у него никакого желания делать Крысе одолжение, и к тому же этот Ласка ужасно ему не нравится, да и вообще ему хочется остаток дня провести с Джейн.
- Нет. Мы сейчас идем в порт. Ты ведь слышал.
- Тогда захватишь на обратном пути. Грузовик будет здесь до шести часов.
Ласка подгребает к брезенту сено и, встав на цыпочки, осторожно снимает лежащий наверху черный ящик. Гастон радостно, как мальчишка, вскрикивает, он весь дрожит от нетерпения.
- Гитара! Вы человек слова, Ласка. Вот уж угодили!
Опустив ящик на дно грузовика, он тут же открывает его и медленно поглаживает рукой лакированное дерево, поблескивающее в полумраке.
- До чего ж красивая! - говорит Джейн, тоже проводя ладошкой по дереву, которое кажется совсем тонким, как кожа.
Благоговейно закатив глаза, Крыса трогает струну, и в кузове долго дрожит глубокий низкий звук, похожий на голос Джейн, когда она говорит, словно выдыхая слова. Крыса сразу же захлопывает футляр и спрашивает:
- Ну что, Пьеро, заметано? Мсье Пеллетье ждет, а мне еще целый день носиться по городу на этой чертовой таратайке.
Он вопросительно смотрит на Джейн, и она отвечает чуть дрожащим голосом:
- Мы ничего не обещаем. Может быть, мы вообще никогда не вернемся.
- Что? Уж не собираетесь ли вы удрать? Да куда вы денетесь? Полиция сцапает вас нынче же вечером.
Джейн бросает на него презрительный взгляд.
- Больше не скажем ни слова, есть тысяча способов исчезнуть, так что нас никто не найдет. А насчет коробки там видно будет.
- Не пудри мне мозги, мышонок. Да или нет? Что скажешь, Пьеро? Удрать ты всегда успеешь. И зачем тебе в таком случае связываться с бабой?
- Она же тебе сказала. Там видно будет. Если вернемся сюда до шести, захватим. А что в ней?
- Сигареты.
- Почему мсье Пеллетье покупает их здесь?
- Так это же рынок. Тут все самое свежее. Жаль, что я не могу отпустить сейчас Банана.
- Чего? - отзывается бессмысленная улыбка.
- Заткнись, - бросает Крыса. - Где Баркас?
- Не видал.
- Ладно, пошли. Я уверен, Пьеро зайдет за коробкой. Верно? И спасибо за гитару. Поставьте ее в счет.
Джейн уже спрыгнула с грузовика и по дороге схватила клубнику: от клубничного сока волосы ее стали еще золотистее, а губы еще ярче. Прежде чем слезть, он оглядывается. Крыса протягивает Ласке кипу долларов, прикрывая их ладонью, словно от света: денег так много, что тот подставляет обе ладони.
- Приедем на днях за товаром. Не забудьте завтра покрышки. И динамо для "бюика-34", сможете достать?
- Постараюсь, - отвечает мужчина с трубкой, вяло махнув на прощание рукой, а взгляд его холодных, как камень, глаз, устремлен куда-то вдаль, куда-то за мост.
- Поглядим, что поделывает Баркас.
Они возвращаются к старому грузовику. За плечами у Крысы гитара: от радости он словно стал ровесником длинного Жюстена, вся его фигура выражает счастье, особенно зеленые смешливые искорки глаз. Он с размаху хлопает Банана по спине, тот улыбается, плотно запахивая плащ, под которым сохнет мороженое.
Дойдя до грузовика, Гастон вдруг присаживается на корточки и притягивает их к себе своими огромными лапами так близко, что слышно, как в груди у него словно шуршит бумага, сует им под нос большой и указательный пальцы, почти сведя их вместе, и упоенно сообщает заговорщическим тоном:
- В стакане у меня осталось вот столечко и ни капельки больше! Но бог ты мой, до чего же это хорошо! Представляешь, накачать мне легкие воздухом! Да это лучшая весна в моей жизни. Даже начинаешь верить в справедливость, черт подери!
Джейн быстро выскальзывает из-под его руки.
- Пошли, Пьеро. Я его боюсь, он совсем спятил.
Она протягивает ему влажную руку, и они потихоньку отходят к церквушке. Они видят, как возвращается Баркас с мрачной физиономией, в своих солдатских штанах и развевающемся синем халате.
- Можно подумать, он только что кого-то убил, - говорит Джейн скорее с презрением, чем с опаской. - На что они нам нужны, эти здоровенные обезьяны?
- Все без толку, - говорит Баркас. - Ты сам поговори с ним. Требует монеты вперед.
- Ладно, схожу. Да ты только взгляни, какая игрушечка! Гитара! Это он мне привез.
Баркас даже не глядит на гитару и нетерпеливо пожимает плечами.
- Через полчаса его здесь уже не будет. Надо идти сейчас.
- Птенчики мои, вы же не уйдете, не послушав, как я играю! Величайший гитарист среди ныне живущих… - Он запинаясь выговаривает последнее слово и повторяет: - Живущих… как бы не так!
Потом он зазывно выкрикивает на всю площадь:
- Дамы и господа, сейчас вы услышите нечто из ряда вон выходящее!
Он прыгает в кузов, усаживается поудобней, прислонясь к борту грузовика, жестом гробовщика извлекает гитару из футляра, подносит ее к лицу и долго нюхает.
Джейн возвращается к грузовику.
- У него такие пальцы, что черта плясать заставит. Давай послушаем.
- Это заморское дерево, от него старыми-старыми странами пахнет. Понюхай, - предлагает он Джейн, не выпуская гитару из рук.
Джейн нюхает издали, словно он протягивает ей горчицу.
- И почти такого же цвета, как твои волосы, белочка.
- Пахнет сигарой, - решает наконец Джейн.
Крыса одну за другой пощипывает струны, крутит коротенькие палочки на конце длинной ручки и начинает легонько что-то наигрывать, но так тихо, что никто на площади не обращает на них внимания. Потом взгляд его теряется в синеве неба, он уже не замечает ничего вокруг, и понемногу дрожащие звуки, которые рождаются точно не из струн, а из его пальцев, превращаются в мелодию, очень нежную, сначала он играет только кусочки, перемежающиеся длинными паузами, потом начинает все снова, и теперь мелодия уже течет плавно, но порой похоже, что она вот-вот оборвется, как дыхание, однако она крепнет и взмывает ввысь, все выше и выше, и опять опускается вниз, в какую-то пугающую пустоту, кажется, что он забудет, как дальше, но в самый последний миг, когда вот-вот воцарится тишина, Крыса вновь овладевает ею.
Эта музыка не похожа на дядину. Она как будто доносится издалека, но проникает в самую душу, и от нее немного больно, но ровно столько, чтобы боль не перешла в страдание, и зыбкое это равновесие на грани слез, эти бесконечные падения без падений заставляют слушателей переводить дух вместе с Крысой, замирать в ожидании и вновь подниматься вместе с ним. Когда играл дядя, самое худшее, что могло случиться, - что он возьмет и захлопнет тетрадь. А перед Крысой одно пустое небо, он весь растворяется в дрожащих звуках, и уже неважно, взрослый он или нет и почему голос у него почти женский, - страшно только, что с ним что-нибудь произойдет и его говорящие пальцы замолкнут.
Вокруг них начинают собираться люди, они подходят, смеясь и болтая, потом смолкают. Преобразилось даже сплюснутое лицо Баркаса, и улыбка Банана стала чуть грустней.
Когда Крыса перестает играть, снова начинаются разговоры, но народ не расходится.
- Кто тебя научил играть? - с нескрываемым восхищением спрашивает Джейн.
Гастон тычет пальцем в свое огромное ухо.
- Никто. Пластинки вот слушал и постепенно научился. А потом, музыка - это дар, - изрекает он с важностью.
И он снова принимается играть, на этот раз какой-то веселенький мотив, и люди, которых разбирает музыка, начинают приплясывать, но он ломает ритм в самых неожиданных местах, и ноги танцоров застывают в воздухе, а он играет теперь гораздо громче, уверившись в прочности струн и дерева, и сам отбивает такт своими желтыми сапогами, чуть опережая мелодию, потому что ему одному ведомо, когда изменится ритм, и он, посмеиваясь, глядит на публику.
Ему хлопают и просят сыграть еще.
- Я научу тебя, белочка, хотя я еще никогда не видал, чтобы рыжики играли на гитаре. А теперь я буду петь, специально для тебя по-английски, слов я не понимаю, зато понимаю кое-что другое. А это самое главное.
Он откашливается, достает большой белый платок и начинает сморкаться, долго, но бесшумно.
- Прошу прощения, - говорит он. - Великий Карузо умер. Но остается Крыса.
Сначала он играет без слов, и слышится что-то вроде отдаленного галопа, он стремительно приближается, становится все громче и громче, и кажется, будто Крыса просто бьет по гитаре ладонью и сейчас пробьет насквозь; потом он замедляет темп и начинает петь - на рвущемся дыхании, неожиданно низким голосом, даже и предположить нельзя было, что он может так петь - этот голос не просто слышишь, его ощущаешь всей кожей, - а гитара отбивает стук копыт, уже не такой стремительный, но неудержимый, слов никто не понимает, но Крыса поет так, словно знает их смысл, глаза его затопляет темно-зеленая вода, сейчас она засосет, затянет его на самое дно и он погибнет безвозвратно; он поет так, будто дробит камни, выплевывает пули, хочет истерзать весь мир своей гитарой, и опять возникает далекий галоп, становится все неистовей, и он снова поет, яростно обрушиваясь на гитару, и люди незаметно для себя подпевают ему, без слов, не открывая рта, и у всех кружится голова на краю чего-то неведомого, но он внезапно обрывает песню, словно наконец пробил гитару насквозь.
С минуту он пристально смотрит на слушателей, потом спрыгивает на землю, сдергивает с первого попавшегося крестьянина соломенную шляпу и пускает ее по кругу, выкрикивая:
- Почтеннейшая публика, пожертвуйте кто сколько может бедному музыканту и его голодным детишкам!
Но большинство расходится, даже не оглянувшись на него, лишь кое-кто бросает в шляпу беленькую монетку.
А Крыса, посмеиваясь, выгребает монетки из шляпы и протягивает ему.
- Знаю, знаю, ты не любишь деньги. Третьего дня старуха с кастрюльками, осеняя себя крестным знамением, все подчистую подобрала. Но на сей раз это заработок артиста. Люди скупы и бессердечны. Ты сможешь накормить белочку, она сегодня еще не обедала.
Подув в футляр, Гастон укладывает гитару, потом хватает Джейн за талию и сажает на грузовик. Она яростно молотит Крысу ногами, но тот крепко держит ее.
Он складывает ладони лодочкой и, позванивая монетками, говорит Крысе:
- Оставь ее в покое. Я отвернусь, а ты подкрадись сзади и стукни меня ногой по рукам, как тогда, у церкви.
- Ах ты, умник, это можно устроить, тут как раз недалеко есть маленькая церквушка. А пока я хотел бы узнать, о чем же я поведал этим людям. Переведи мне, белочка.
- У тебя отвратительное произношение, и ты врешь, что не понимаешь слов, иначе бы ты так не пел. Это глупая песня, она не имеет никакого смысла по-английски, и ты это отлично знаешь.
- Я понимаю такие слова, как horse, black, что верно, то верно, но больше ничего. Этой песне меня научил один англичанин в лагере, но он не знал французского. Ты мне только переведи слова, а я уж сам разберусь что к чему, даже если тебе это непонятно.
- Единственное, что мне понятно, это что песня грустная и кто-то должен умереть.
- Я так и знал, - шепчет Крыса в каком-то мрачном восторге. - Ну, давай, я буду говорить слова, а ты переводи.
- Мы идем смотреть корабли. А то будет поздно.
I am running away from the night
On a black horse filled with death…
- Ты скачешь прочь от ночи на черном коне, в котором скрывается смерть. Ты же видишь, что это бессмыслица.
- Бессмыслица? Какой же тебе еще нужен смысл? На коне, в котором скрывается смерть! Чего же больше!
I am my shadow at noon
And yet, the sun stains the grass with blood…
- Ты - это твоя тень в полдень, а… солнце оставляет кровавые пятна на траве. Твой приятель такую чушь тебе наболтал.
- Моя тень в полдень! Полдень, а солнце уже заходит. Вот в чем дело. Где ж тебе это понять…
Hooves, hooves stampeding towards the night…
- Ноги лошади бегут навстречу ночи.
- Это припев. Ты неточно переводишь, потому что в этом месте музыка мчится галопом. Stampede - это сильнее, чем бежать. Но неважно, я-то понимаю.
Death has nested in the belly of my horse
And a bullet is nested in my chest…
- Смерть свила гнездо в брюхе твоей лошади… Крыса, это некрасивая песня…
Мускулы его рук, шеи, лица неестественно напряглись, а глаза стали величиной с Джейн.
- Еще какая красивая, смертельно, смертельно красивая! Дальше…
- И пуля свила гнездо в твоей груди. Странные птички у тебя в песне, Крыса. Тут нужна гитара. Без музыки это просто бессмысленные слова.
- Черт, до чего ж прекрасный язык - английский! В самый раз для соборования. Ну, тут опять stampede, припев, а дальше так:
I am riding a black wind
The prairie is galloping under black hooves…
- Ты скачешь на черном ветре, и прерия убегает из-под черных ног лошади.
I am riding off the night
But the night is in front
And the prairie grass at high noon
Is stained with blood from the sun…
- Ты выезжаешь из ночи, но ночь ждет тебя впереди… и опять то же самое …трава в полдень покрыта кровавыми пятнами солнца… Давай быстрей, Крыса, я хочу посмотреть корабли.
- Ночь позади и впереди. Я знаю, что по-английски получается красивей. Припев пропускаем.
I am riding off the night
But the night is swalowing, swalowing
And I will never know
What will be the running after noon…
Ему досадно, что Джейн перебивает песню своими замечаниями и переводит наспех, чтобы только отвязаться, у него у самого сосет под ложечкой от этой песни, и хотелось бы еще раз услышать ее под музыку, и он понимает, почему Гастон с такой жадностью, чуть не задыхаясь, пьет эти слова. Он говорит:
- Ну пожалуйста, Джейн. Мне тоже эта песня нравится.
- Значит, мы никуда не идем?
- Пойдем, как только ты кончишь. Обещаю тебе.
- Ладно. Ты опять выезжаешь из ночи… но дальше - я не виновата, тут так сказано: но ночь глотает, глотает, и тебе уже никогда не узнать, каково скакать после полудня.
- Почему ты все время говоришь "ты"? Ведь в песне - I.
- Но ведь я с тобой говорю. Не могу же я говорить "я".
- И последние слова:
The prairie grass stampedes under black hooves
And I am still and quiet
Riding a dead horse
Into the belly of the night…
Гастон, бледный как мел, притягивает Джейн к себе совсем близко, пожирая ее глазами и даже приоткрыв рот, он жаждет получить наконец ключ к тайне - услышать последние слова, которые вызвали этот сильный удар раскрытой ладонью по красивому золотистому дереву и внезапно оборвали песню. Джейн тоже вся напряжена, она готова выпрыгнуть из кузова и убежать, но на этот раз она выговаривает слова медленно и четко, хотя все так же упорно не желает признать за ними смысл:
- Трава прерии убегает из-под черных ног лошади… А я неподвижен и спокоен… я скачу на мертвой лошади в брюхе ночи.