– А что такое? С каких пор ты бодрствуешь раньше часа дня? Если ты встал, то спать уже никто не имеет права? Совсем обалдел? С Леной я уже давно обо всем договорилась. Все нормально, ты ее больше не увидишь, – лениво отбивалась Анжела.
– Ну нормальней просто не бывает. Интересно, где это ты научилась так конструктивно разговаривать? Прямо насмерть.
У нее уже претензий точно никаких. Теперь только у милиции. Вот только к кому больше не знаю: к тебе или ко мне, – не унимался Самсонов.
– Ты что несешь? – мгновенно проснулась Анжела. – При чем тут милиция?
– При том, что Лена найдена мертвой у себя в квартире. Застрелили ее, как показала экспертиза, от 13 до 14 часов. Ко мне уже милиция приходила. Что-то все расспрашивают, выведывают. Нашли у нее мой адрес. А у меня в квартире нашли пулю от пистолета, из которого она, если ты помнишь, стреляла, когда приходила. Я в панике…
Неужели ты имеешь к этому отношение?
– Эк тебя оглоушило. Ты вообще-то соображай хоть немного, когда говоришь, мозги включай. Ты что МЕНЯ подозреваешь? Да я денег ей дала и сказала, что постараюсь хотя бы раз в месяц завозить сотню-другую долларов. Она же практически нигде не работает. Я видела ее в 12 часов, и она была абсолютно живая, – с трудом приходя в себя, сказала Анжела.
– Что интересно: после твоего ухода она оказалась мертвой, причем тоже абсолютно, – заметил Самсонов.
– Ты что хочешь сказать, что это я ее убила? Ты в своем уме? – раздался вопль на другом конце провода.
– Совсем не хочу. Первая радостная весть за сегодняшний день, что в ближайшем окружении у меня нет убийц. Давай-ка приезжай вечером, обсудим создавшееся положение. Сейчас я встречаюсь с Мариной. Лена к ней приходила домой и что-то рассказала. Милиционеры у нее дома нашли Маринин номер телефона. Короче, я тороплюсь. Давай, до вечера.
– До вечера, – упавшим голосом повторила Анжела и повесила трубку.
На протяжении всего разговора Самсонов метался по гардеробной: искал брюки, пиджак, майку. Весь ворох вещей вынес в спальню, моментально оделся и спустился вниз. Уже надев пальто, столкнулся в дверях со своей секретаршей Ирой, которая пришла на работу. Она удивленно посмотрела на него, но даже не спросила, когда вернется, настолько он был взвинчен и озабочен.
В "Пушкине" Микис оказался на 20 минут раньше назначенного времени, что произошло с ним, по всей видимости, впервые в жизни. Обычно он опаздывал. В редких случаях мог прийти во время. Но раньше! Такого припомнить не смог.
"Надо успокоиться. Что я так волнуюсь? Я никого не убивал. Анжелка тоже не убийца. Мы можем быть только свидетелями", – мысленно успокаивал себя Самсонов. Он даже сам себе боялся признаться, отчего так встревожился и чего опасался.
Погрузившись в невеселые размышления о происшедшем и обеспокоившись, насколько негативно оно может сказаться на его жизненных обстоятельствах, Самсонов не заметил, как пролетели эти 20 минут и еще 40, на которые опоздала Марина. Микис настолько ушел в себя, что не увидел, как она вошла в небольшой банкетный зал, где любила бывать, где было полное ощущение, будто обедаешь в собственном доме за огромным столом, без посторонних лиц и любопытных взглядов. Только официанты меняют изредка блюда. Ничего не мешает общению. Впрочем, сегодняшнее общение, как понимал и чувствовал Микис, будет не из самых приятных.
– Привет! – услышал Микис и увидел сидящую перед ним Марину. – Я внимательно слушаю, что ты мне хотел сообщить.
– Да, собственно, ничего особенного, – спохватился Самсонов. – Вот решил вспомнить былые времена. Просто пообедать.
– Просто? – ухмыльнулась Марина.-
Я думаю, что у тебя наступают совсем непростые времена.
– А ты как будто рада этому? – угрюмо спросил Самсонов. – Должен тебя огорчить, но мои времена никак не страдают. Просто сложилась какая-то нелепая ситуация. Вот как в кино. Ничего не делаешь и обрастаешь неприятностями, которые тебе сочиняют совершенно неожиданные люди.
– А ты как думал? Все время только получать и получать? Пришло время собирать камни, а твои булыжники прямо-таки неподъемные.
– О чем ты говоришь? Да я вообще не имею никакого отношения к происходящим событиям. Ты ведь даже не знаешь, что произошло, а сразу кидаешься на меня с обвинениями, – начал злиться Самсонов.
– Все я прекрасно знаю. После твоего звонка мне позвонила Саша Алябьева. Она, как и я, разговаривала с твоей Макеевой и, кажется, весьма доверительно. Кроме того, мне тоже позвонили из милиции и сообщили, что Елену убили.
– Вот как? Ну значит, ты действительно все знаешь, – примирительным тоном начал Самсонов. – Я только не понимаю, зачем она к тебе приходила? Что хотела?
– Поговорить, рассказать о тебе, узнать, как тебя найти.
– Так это ты дала ей адрес?
– Нет, я не давала. Она взяла его у Саши, – стараясь быть как можно спокойнее, сказала Марина, заметив, что Самсонов начинает нервничать все больше и больше.
– Ну понятно. Представляю, порассказала всякие глупости: что писала за меня картины… А я не хочу сейчас платить ей за это. Заметь, только сейчас, а раньше она об этом не вспоминала. Можно такому поверить? Ты же с ней разговаривала. Ты же поняла, что это за человек? Если бы все было действительно так, разве она упустила бы тогда свой шанс? – горячился Микис.
– Успокойся. Я действительно поняла, что она за человек, и мне ее было безумно жаль, – задумчиво проговорила Марина.
– Жаль? Ее? Она же алкоголичка, и все, что тебе наплела, – самый настоящий белогорячечный бред. Неужели ты могла подумать, что я стану подписывать своим именем чужую работу? – почти искренне возмутился Самсонов.
– Опомнись. Что ты говоришь? Человека убили, а ты ее обливаешь грязью, – не выдержала Марина. – Так нельзя. Да возьми себя в руки наконец. Ты прекрасно знаешь, что я никогда не верила слухам, которые всегда о тебе ходили. Елену мне действительно жаль, очень жаль. Жуткая изломанная судьба, странная непонятная смерть.
Я вообще склонна думать, что это самоубийство, но в милиции почему-то эту версию отмели. А мне кажется, очень похоже на то. Все ужасно. А если говорить о тебе, это тоже ужасно. Я уже не понимаю – где правда, где ложь. То, о чем рассказала Лена, недавний скандал в газетах, когда твой великий арт-директор Гнилов поведал, что с твоего ведома делает компьютерные копии картин и портреты с фотографий, а потом для тебя же их и продает, забирая свой процент. До какой наглости надо было дойти, чтобы продать подобную копию заместителю генерального прокурора? Конечно, я понимаю тебя. Тебе же после такого скандала и за помощью некуда обратиться… Да, – продолжала Марина, – я до последнего момента не верила, хотя со всех сторон сыпались совершенно неопровержимые факты, что ты – великий мистификатор, непревзойденный мифоман, кто угодно, но только не художник. Безнаказанно прошел один обман, другой, третий, и ты решил идти напролом, посчитав всех дураками, которые заслуживают того, чтобы их обманывали. Неужели ты не понимаешь: людям просто в голову не приходит, что можно так чудовищно врать, присваивать себе чужие заслуги и таланты.
– Ты на самом деле так думаешь? – обескураженный ее монологом спросил Самсонов.
– Да, теперь, к сожалению, именно так и думаю, и самое грустное то, что у тебя вряд ли получится меня переубедить.
Помнишь, я как-то тебя спросила, зачем ты столько врешь и придумываешь всякие истории, какие-то дурацкие байки про женщин, о своих связях с мировыми знаменитостями? А ты мне ответил, что все врут, все хотят выглядеть лучше, чем есть на самом деле, потому что правда ужасна. Тогда я не очень поняла, что ты имеешь в виду. Теперь понимаю. Твоя правда действительно страшная.
– И давно ты это поняла? – с вызовом спросил Михаил.
– Наверное, давно, – в тон ему ответила Марина. – Первое потрясение было после встречи с Николаем, твоим якобы сокурсником по Троице-Сергиевой лавре. Он-то там действительно учился, а ты, как обычно, заезжал. Но знакомства завел.
– Да я и не скрывал, что иконы сам не пишу.
– Не скрывал. Конечно. Ты просто не говорил, что их пишет Николай и продает их тебе за чисто символические деньги, а ты потом распоряжаешься ими по своему усмотрению…
На улице сгустились сумерки, но в зале еще не зажгли свет, и это усиливало мрачную атмосферу разговора, вернее, теперь уже сильно затянувшейся паузы. Наконец Микис проговорил:
– Прости. Я не должен был просить тебя встретиться со мной. Это произошло непроизвольно, на уровне подсознания. Мне надо было с кем-то поговорить. Я запаниковал. Наверное, хотел убедиться, что все не так страшно и мои опасения напрасны. Теперь понял – не напрасны.
– Ну ты же сам говорил, что картины уже почти не приносят доходов. Коллекционеры не покупают, богатые клиенты Шапошникова отказываются от твоих услуг, и надо менять бизнес. Ты же уже давно предчувствовал, что пора остановиться, уйти в тень. Впрочем, сделать этого ты, наверное, просто не в состоянии.
– Да мало ли, что я говорил…
Вдруг Самсонов схватил Марину за руку.
– Ты меня, конечно, презираешь, ты разочарована, потрясена. Я все понимаю… Понимаю, что невозможно вернуть прежние отношения. Я виноват: сам все разрушил. Всегда хотел все сразу и сейчас потерял все, но… Не отворачивайся от меня, спаси меня от меня самого. Я пропадаю. Не бросай меня, Марина.
– Не представляю, чем я могу тебе помочь? – бесцветным голосом сказала Марина, а про себя в ужасе поняла, что опять поможет этому человеку. Пойдет на все, но не допустит скандала. Они потом вместе разберутся в этой запутанной ситуации. Ведь когда-то он работал и сам писал картины! Не может же быть, чтобы самостоятельно Микис никогда ничего не делал?
Он все-таки очень ранимый, вот сидит напротив такой беспомощный, несчастный. А за помощью-то прибежал именно к ней! Разве можно оттолкнуть его? Нет, ему необходима помощь. Просто рядом с ним никогда не было достойной женщины, настоящего друга и музы художника, и он сбился с пути, засуетился, побежал за дешевой славой. А она поможет ему найти себя. Бросит все, вместе с Микисом безвыездно будет жить за городом, пока не забудутся эти разбухающие скандалы. Если человека нет, то никто не будет о нем вспоминать, а потом можно начать все сначала. Сейчас главное – сохранить имя, брэнд, в создание которого вложено столько сил и энергии. Вдали от всех Самсонов начнет работать, и его гений проявит себя, не может не проявить. И все убедятся, что он – настоящий, подлинный художник.
Пока Марина мысленно произносила свой страстный монолог, Самсонов смотрел на нее преданным собачим взором, про себя отмечая, как теплеет выражение ее глаз. Он нутром почувствовал, что она готова к тому, чтобы выслушать нелицеприятную правду, несколько, конечно, подправленную, но очень близкую к действительности. Главное, у него теперь есть тыл, и в этом тылу надо выработать правильную линию поведения. Выдержав паузу, он начал издалека:
– Ты поможешь уже тем, что будешь со мной. Ты редкая женщина, Марина. Я не заслужил, но судьба так распорядилась, что мы встретились, и для меня самое страшное на свете – потерять тебя. Поверь, я вовсе не такой, каким все хотят меня выставить в твоих глазах. Тебе даже трудно представить, через что мне пришлось пройти в этой жизни. Ты не можешь понять, потому что родилась в прекрасной семье, как говорится, с серебряной ложкой во рту, и с детства у тебя не было моих проблем. Огромная семья, нищета, бараки, коммуналки, пьянство вокруг. Мне надо было выбраться из всего этого, и я выбрался. Поверь, я всего добился сам, мне ведь некому было помогать. Возможно, барахтаясь, чтобы остаться на поверхности, я совершал очень неблаговидные, с твоей точки зрения, поступки. Но жизнь…. она такая… Благородство возможно в среде благородной, а я поднимался с самого низа, где такие понятия неизвестны и никто ими не руководствуется.
– Я все прекрасно понимаю, – растроганно проговорила Марина. – Поверь, что бы ни произошло, я не отвернусь от тебя. Понимаю, как трудно тебе было, но то, что ты раскаиваешься, свидетельствует о многом. И всегда в этом убеждала Сашу, с которой ты, кажется, окончательно рассорился?
– Мы не ссорились. Просто у нее очень тяжелый характер. Собственно, о ней я и хотел с тобой поговорить. Вы ведь общаетесь? Что Лена Макеева действительно звонила ей?
– Да, звонила. Потом Лена ко мне пришла. Рассказала, что ты присвоил себе ее работы и теперь, когда ты поднялся на ноги, она хочет материальной компенсации. Я не поддерживала ее, не перебивала, только слушала. Ей это, кстати сказать, не понравилось, и она проговорилась, что встречалась с Сашей и там встретила понимание и сочувствие, даже вроде письмо какое-то оставила. Но сама Саша мне об этом ни слова не сказала. В последнее время она как-то не очень откровенна, а когда заходит речь о тебе, вообще переводит разговор на другую тему.
– Даже так?
– Какая кошка пробежала между вами?
– Ну как обычно бывает: мы не сошлись в вопросах цены. Ничего личного. Ты вроде бы ей какие-то деньги обещала от моего имени, но я ничего такого не помню.
Сказал, что платить не за что. Впрочем, я занимаюсь благотворительностью, могу и ей помочь: дать столько денег, сколько смогу. Но за что платить?
– Так ты ей ничего не заплатил за работу, которую она сделала? – удивленно спросила Марина.
– А что она такого сделала? – искренне недоумевая, спросил Самсонов.
– Вообще-то, она написала твою книгу, – сообщила ему Марина.
– Что значит она? Это моя жизнь! Напечатали и покупают ее только потому, что на ней стоит мое имя! Я отказался от издательского гонорара в ее пользу. Все деньги получила Алябьева.
– Жизнь, не спорю, твоя, а вот мысли ее. Впрочем, эта категория давно обесценена. Главное же, ты подзабыл, как, используя ее материал, стал работать с другим автором. Вполне справедливо, что Саша обиделась. Мне с большим трудом удалось уговорить ее вернуться и завершить книгу, гарантировав компенсацию морального ущерба. Ты подвел не только себя, но и меня.
Марина говорила очень мягко, как с больным ребенком. В конце концов ей стало жаль Микиса, и она решила не развивать дальше эту болезненную для Самсонова тему.
– Ладно, речь не об этом. Хотя трудно предположить, как это может обернуться теперь. Кстати, милиционеры о Саше тебя не спрашивали?
– Нет.
– Возможно, о ней пока не узнали. Может, номер ее телефона на бумажке, которую они нашли, не был записан. А тебе срочно надо наладить с Сашей хорошие отношения.
– Без твоей помощи сделать это не смогу.
– Я и помогаю, а ты сам позвони и пригласи Сашу поужинать с нами вместе. Ее надо на всякий случай нейтрализовать. В конце концов, волноваться особенно нечего. Расследовать будут убийство, а не твой творческий путь. Конечно, надо всячески помогать милиции, но выстроить все так, чтобы это дело как можно меньше касалось твоей работы. Сам-то всё не расскажи кому-нибудь из журналистов, а то по своей простоте легко это можешь сделать. Да. Вот еще что. Только ответишь мне честно? – вдруг очень жестко спросила Марина.
– Задавай любой вопрос, – с готовностью ответил Самсонов.
– Спрошу об этом один раз, но знать хочу точно. Я не отвернусь от тебя в любом случае. Скажи…. Подумай и скажи. Только честно. Ты ведь хотел, чтобы Лены не стало?
– Ничего себе договорились, – Микис даже откинулся на спинку стула. – Ты шутишь, Марина? Ты что вообще в состоянии допустить, что я могу кого-то убить или заказать? Признаю, что я – негодяй, но убийца… Это уж слишком даже для меня.
– Ладно, я не об этом спрашивала, – спокойно сказала Марина.
– А о чем?
– Забудь! Это о мотиве. Ой, мне пора, – глядя на часы, заторопилась Марина. – Надо успеть вернуться на работу, у меня там важная встреча, а ты срочно созванивайся с Сашей. Я тоже ей позвоню, и мы все вместе должны встретиться. Все, пока-пока. Держим связь. Можешь договариваться часов на 9 вечера. Если она сумеет сегодня подъехать – отлично, в крайнем случае, назначай на завтра.
Марина спешно засобиралась, беспрерывно поглядывая на часы и рассчитывая время, чтобы везде успеть. Она быстро ушла, оставив Самсонова в растерянной задумчивости. Надо же, даже Марина подозревает, что он мог убить Лену…
Свидетель или подозреваемый?
Капитан Власов и его помощник, стажер-студент Академии права, Василий Щепкин обсуждали, что докладывать начальству по делу об убийстве Макеевой.
– Да-а, по этому делу, чувствую я, у нас будет много советчиков, – обреченно сказал Анатолий Власов, как бы подводя итог только что завершенному телефонному разговору.
– Почему именно по этому? – заинтересованно спросил Вася. Это было его первое дело, первый день стажировки – и сразу такая удача: он участвует в расследовании.
– Потому, – лаконично ответил капитан. Однако, вспомнив, что ему всучили "зеленого" напарника, которому все надо объяснять, и понимая состояние нетерпения Василия, его рвение всё раскрыть и всех разоблачить, пустился в рассуждения. Когда-то ведь он и сам испытывал подобные ощущения. – Хуже нет, когда дело связано с такими вот "звездами", как этот Самсонов. То он ничего не помнит, то уехать ему надо будет, то у него нервное перенапряжение, и он вообще не может разговаривать. Начнут звонить, защищать, просить, чтобы не беспокоили. Умеют эти известные ребята организовать себе дипломатическую неприкосновенность.
– Но при такой известности и таких деньжищах не будет же он убивать кого-то. У него же все есть, – рассудительно сказал Василий.
– Когда есть всё, тогда и начинается криминал. Во-первых, это всё надо охранять, а во-вторых, хочется еще большего. Всегда. Человек ненасытен и не может вовремя остановиться. А кроме того, всегда могут всплыть грехи прошлой жизни, которые раскопает какой-нибудь предприимчивый шантажист. Вариантов много.
– Да какие особые грехи могут быть у художников и артистов. Откровенные фотографии в молодости? Так они и сейчас не знают, где и что с себя снять, чтобы больше народа на это посмотрело. Все же на виду. Другое дело банкиры, олигархи, политики. Вот где тайны и криминал, а здесь вряд ли есть что-то интересное, – не унимался Василий, стараясь вытянуть какую-нибудь информацию, чтобы понять, кто же для Власова есть известный художник Самсонов – свидетель или главный подозреваемым?
– Криминала сейчас везде хватает, – не зная, что ответить, сказал Власов. – Меня совершенно ставит в тупик пуля, найденная в доме Самсонова. В таком шикарном ухоженном доме кто-то стреляет, и пули запросто валяются на полу. Их даже не убирают. А если эта Макеева стреляла или угрожала Самсонову? Тогда у художника был мотив ее убить. Кстати, результат баллистической экспертизы уже получен?
– Да, эта пуля от того же пистолета, из которого была убита Макеева.
– Так что ж ты молчишь о самом главном? Картина немного проясняется, хотя… Теперь, пожалуй, она становится еще более запутанной.
Власов задумался и после небольшой паузы перешел на другую тему.
– Ты, давай-ка, залезь в Интернет, посмотри, что там пишут о нашем свидетеле.
Будем знакомиться поближе. Хотя я ни черта не понимаю в этом деле. Зачем потерпевшая к нему приходила? Кто там стрелял из пистолета, которым потом была убита она сама? Что за всем этим стоит? Якобы ревность. Ну какая к черту ревность через десять лет? Сейчас я иду к начальству с докладом, чтобы к моему приходу информация была готова. А там посмотрим.