"Алкоголик – не профессия, а образ жизни" – гласит известная русская поговорка. Десятки миллионов наших соотечественников с полным основанием могут под нею подписаться, поскольку живут в соответствии с этой истиной и никакой иной жизни для себя не мыслят. Один из них – новосибирский компьютерщик и литератор Юрий Бригадир (р. 1961). В автобиографическом романе с жутковатым названием "Мезенцефалон" он рассказывает о своем индивидуальном опыте отношений с "зеленым змием", который представляется ему в виде добродушного дракона с блестящим чешуйчатым хвостом и улыбкой дельфина. Дракона, который никогда не спит…
Содержание:
МЕЗЕНЦЕФАЛОН 1
ЖАЖДА 1
ЛУЧЕЗАРНОЕ ОДИНОЧЕСТВО 2
КИНО ГОВНО ТОЧКА РУ 5
ИХТИАНДР 7
МУРАВЕЙ 8
НИТХИНОЛ 9
САМОГОН 16
СИЯНИЕ ПЬЯНЫХ АНГЕЛОВ 17
КРЫСЫ 20
ПОЧЕМУ Я ПЬЮ 22
ЦИКАДЫ 25
ЖЕНЩИНА 26
ЖИЗНЬ РАСТЕНИЙ 29
ЖИЗНЬ ЖИВОТНЫХ 29
ТОРПЕДА 33
СИРЕНЕВЫЙ ТУМАН 36
Примечания 37
Юрий Бригадир
МЕЗЕНЦЕФАЛОН
Александру Зоткину
Мертвых друзей не бывает
Юра Дикий по прозвищу Китаец лежал на лавочке ебалом вверх. В организме медленно рассасывались шестьсот граммов водки. Китаец спал, почти не нарушая тишины, спокойно и безмятежно. Душа болталась в нем, пушистая и белоснежная, как облака в небе. Они неслись над ним, приобретая причудливые, философские очертания, создавая корабли, замки, пивные кружки с чудовищной пеной, неведомых никому животных, женщин с невероятными сиськами и огромные стаи птиц. Душа Китайца трепетала, парила в нем и пару раз в шутку покидала тело, снова возвращаясь. Сердце, отравленное алкоголем, билось устало и ненадежно, но – с юмором, оттого и стучало еще, уже давно обреченное остановиться. Китаец улыбался во сне, как Будда. Солнце, пробиваясь через облака, рисовало на нем золотые, священные пятна тепла и света. Пятна множились, перетекали по телу, сливались в одно большое пятно, исчезали и снова появлялись. Яблони цвели над Китайцем, махровые, уже начинающие опадать. Лепестки падали на лицо, на живот, на ноги, листья шелестели над ним от легкого майского ветра. Ходили рядом дети, нарядные, с воздушными шарами, мамы их, в платьях весеннего цвета, голуби с металлическими крыльями, кошки с опаловыми глазами, черти с хвостами и другие галлюцинации, ждущие своей очереди. Но Китайцу было на все насрать – он спал, как ангел. Гармония цвела, пухла и беременела на глазах. Подбежал молодой, неопытный, весь играющий мышцами бульдожик, заглянул в хайло Китайцу, увидел вечность – и отпрянул весело, почуяв доброту вселенскую и покой. Маленькими своими, но мощными ножонками рванул на запах помойки – голубых же кровей, нет слаще для породистой собаки, чем затолкать морду свою в отбросы – и тут же получить пинка от фасонистой хозяйки. Взглянула она на Китайца, оттопырив мизинец, – фу, какой, однако, пассаж и все такое.
Но даже ей, знающей много умных слов и фамилий, не испортил настроения индифферентный Юрка Китаец. Это все была поза, дурь, воспитание – и мизинец, и Дебюсси, и бульдог (кстати – начинающий выходить, тварь, из моды, и потому уже не шарман), а внутри-то она была Манька с лесоперевалки, и знала с детства все, и понимала, и принимала. Пошла дама дальше, не нарушив гармонии, за что ангелы китайцевы сказали ей отдельное гран-мерси. А Китаец спал с трепетавшей внутри душой – будто птицей, улыбался сказочно, бесстрашно, беззлобно, удивительно. Летели облака, летели лепестки яблонь, летели птицы в небе, и сон был – как простыня белая, не черный вот, а белый квадрат, да такой, что глаза во сне взрывались – нет наяву такого белого цвета, искрящегося, глубокого, резкого, сильного. Ах, как я бы бегал в табуне!!! Пару раз пытался во сне Китаец перевернуться на бок, да начинала водка внутри как-то не так рассасываться, и опять он крутился на спину, и смотрел в небо через листья и лепестки закрытыми своими глазами. Не было проблем, не было судьбы, не было завтра и уж тем более – вчера, а были только клубящееся облаками небо, запах яблоневых лепестков, шелест листьев и трепет души, которая все шалила, временами покидая тело и возвращаясь, трепетала страстно, молодо, безбашенно, мощно, словно в последний раз наслаждаясь. В голове Китайца, на белом квадрате, летели снежные лебеди, мчались в клубах выдыхаемого пара ирбисы, погружались в воду белые медведи, искрились простыни, провисевшие целый день на морозе, перья-вееры раскрывались, словно взрываясь, и была голова полна светом, инеем и покоем.
Я смотрел на это чудо с высоты шестого этажа в окно, полный своими самыми мерзкими, срочными и даже просроченными проблемами. Я стоял у окна на кухне, которое выходило во двор, и смотрел на Китайца, чувствуя между мной и ним огромную космическую разницу. Я уже давно должен был сесть за компьютер и работать, но не было сил. То есть сил не было уже давно, было только чувство долга. Но я все оттягивал момент погружения в цифровое болото – до последнего. Я попил кофе, я сожрал котлету и все смотрел на Китайца, который лежал внизу, как сельдь, – ни петь, ни свистеть, ни совокупляться. Потом я пошел все же в другую комнату, к компьютеру, но сразу вернулся, чтобы еще раз глянуть на судьбоносного и святого Китайца. Собственно, на этом и началась эта годовая, забубенная история о мезенцефалоне, или ПОВЕСТЬ О МОЗГЕ (не путать с умом).
МЕЗЕНЦЕФАЛОН
Мезенцефалон (mesencephalon) – средний головной мозг позвоночных. Временами работает.
Мезенцефалон-депо (mezencepho-loni-depo) – препарат для плацебо-терапии алкоголизма. Та же херня.
ЖАЖДА
В конце концов это все меня раздавило… Желание выпить уже не было невыносимым – оно стало единственным. Бегающие экспедиторы, менеджеры, приросшие к телефонам, операторы, приросшие к клавиатурам, и я, приросший ко всему этому… Сероватый офисный пластик делает жизнь такой же… сероватой, слегка гудящей, привычно мигающей и скучной. Я уже весь был в этой серости – весь, с потрохами. Частица офиса. Шестеренка в торговом механизме. Другие шестеренки думали, что работают на генерального директора. Это было правдой, но лишь частично и с такими нюансами, что правда становилась ложью. Я бы не узнал этого никогда, если бы не моя профессия. С какого-то момента любой системный администратор – мина замедленного действия. Она может взорваться, а может и не взорваться. Сисадмин со стажем теряет любопытство, ибо невольно знает уже слишком много. Ни одна скотина в крупной фирме даже не подозревает о том, насколько ценен и, одновременно, опасен сисадмин. Если его не кормить, он становится таким троянским конем, что проще уж пристрелить. Меня кормили неплохо. Испытывал ли я при этом чувство благодарности? Нет. Но я также не испытывал никакой злобы и уж тем более никакой классовой вражды. Правильно понятое место под солнцем позволяет занимать это место вечно. Народная, но очень тонкая и восточная мудрость. Относится ли эта мудрость ко мне? Частично. Потому что ангел у меня есть, как и у каждого на земле, но он черного цвета. Предавать других я не умею, а вот себя – легко.
Генеральный директор Костя полдня сидел у себя в кабинете и вяло тормошил сервер. Обычная сетевая активность на грани ни хрена неделания. Я посмотрел на этот график и понял, что меня переклинило. И я пошел к нему. Секретарша Таня кочан головы, естественно, повернула, улыбнулась, но не остановила и не спросила меня, куда и зачем, потому как сисадмин – это святое, и он знает, что делает. Такой же неприкосновенностью пользовались в закрытом акционерном обществе "Циклон" еще только три человека: начальник службы безопасности, главбух и кассир Клава, которую лично Костя имел сомнительное удовольствие драть на офисном кожаном диване. Что интересно – Таню он не драл, вопреки расхожему народному поверью, но это не от проснувшейся неожиданно совести, а чисто по делу. А дело было в том, что как-то года четыре назад он нанял длинноногую модель и тут же начал ее трахать. А потом она начала трахать его. А потом пришли истинные хозяева "Циклона", слегка похожие на людей, и изнасиловали самого Костю. Ибо, как Косте объяснили, в первую очередь секретарша должна работать, а не посылать клиентов по телефону на хуй и не строить из себя пуп земли. Потом слегка похожие на людей хозяева "Циклона" забрали модель вместе с триппером и отчалили. Следующую секретаршу Костя выбирал из десятков самых разнообразных созданий. Пока шел конкурс, на ее место села девочка из бухгалтерии, мгновенно разобралась с поставщиками и клиентами, обставила свое рабочее место как хотела, сделала себе разлапистый структурированный файл в Access^, куда внесла всех засранцев с телефонами и фотографиями, а потом Костя как-то позабыл о конкурсе, потому что дело и так вертелось и никто уже клиентов никуда не посылал, а даже наоборот – девочка их мгновенно передавала в лапы ушлых менеджеров. В общем, Таня за короткое время стала незаменимой, нужной и неприкосновенной. Костя сильно ее ценил и о сексе даже не помышлял. Ибо есть кого. Кассиршу, например.
Костя – здоровый тридцатипятилетний мужик с круглой гладкой мордой. Не дурак. Дурака хозяева "Циклона" не взяли бы. Бывший спортсмен. То ли боксер, то ли борец, уже не помню. Мне он не сказать, чтоб друг, а так – хороший знакомый. Это позволяет мне не напрягаться в общении. Что есть – то есть. Если ты, Костя, в бартерных своих операциях соображаешь хорошо, то не засирай мне мозги, когда говоришь о компьютерах, а покупай то, что я говорю. И сую ему счет из компьютерной фирмы. И такое у него на лице просветление наступает! Иногда он чешет затылок и говорит – а на месяц нельзя оттянуть? В большинстве случаев, конечно, можно, но попробуй, скажи ему так! Где месяц – там и год. В общем, если я прихожу к нему в кабинет – это его не очень радует, ибо опять этот небритый сисадмин будет требовать чего-то, ему одному понятного и дорогого…
Но в этот раз я ничего не прошу, он это чувствует и даже как-то рад. Насколько вообще может быть рад генеральный директор системному администратору.
– Садись, – сказал он, кивая на стул, – кофейку попьем, а то я что-то продрог. Сейчас, – он нажал кнопки на телефоне, – Таня, будь добра, сделай нам как обычно!
У него было прохладно от работающего дурниной кондиционера. Май – поздний, горячий – бушевал на улице, воздух рябил, плясал и колбасился над асфальтом. Там, где над головой не было крыши, а было небо – звенело почти готовое лето. Лето, в которое мне хотелось упасть, как в воду – навзничь.
– Я в отпуск, – сказал я.
– Да, но проблемо! – повеселел еще больше генеральный Костя. – До какого?
– Я в СВОЙ отпуск…
– Блядь! – Костя нервно застучал по столу пальцами. – Ну вот на хуя, скажи ты мне, эта петрушка?!
Я улыбнулся. Не очень, кстати, весело.
– Костя, я тебе еще две недели назад сказал: может быть, забухаю. Ты знаешь, что я бы не стал это делать без предупреждения, я тебе еще два года назад говорил, что бухло – это только вопрос времени, и когда мне будет невмоготу – я уйду. Ты знал – кто я, что я и где я.
– Да знал я… – Костя перестал стучать по столу. – И то, что бухаешь ты не по-людски, и то, что сорвешься рано или поздно, все знал. Все равно – гнусно как-то.
– Ты не переживай. Больше чем надо. Серегу – сам знаешь – я натаскал тоже не по-детски, а сейчас он, чтобы доказать тебе, что он тоже не хуй в стакане, – я покачал головой, – без меня вырастет на глазах. Да и не тебе он будет доказывать, а себе. Это ты для него хуй в стакане и промежуточная стадия. Береги его.
Серега – новый, быстрорастущий, совершенно оторванный от мирской жизни компьютерщик, которого я полгода назад порекомендовал в штат. Он не был нужен ни тогда, ни сейчас. Он будет нужен завтра. Когда уйду я.
– Вернешься? – спросил Костя.
Я помолчал. Солнце било прямо в жалюзи, пронзая плотную ткань вертикальных полос. Полосы вспыхивали золотом. Там, за ними, а еще за стеклами, бесновался май. Асфальт обжигал, наверное, ноги, если пройтись по нему босиком. Или еще не обжигал? Май – не июль, земля еще холодная. Босиком .
– Я тебе нужен? – спросил я.
Костя встал, не отвечая, со своего роскошного кожаного, регулируемого хрен знает в скольки направлениях кресла, и пошел к офисному холодильнику; открыл его, посмотрел тупо внутрь, достал один пузырь – поставил, другой – поставил, потом залез в морозилку и вытянул оттуда ледяную бутылку подарочной "Сибирской", ноль семьдесят пять.
Постучавшись, зашла Таня с кофе на подносике – две чашечки, как обычно, поставила на край стола. Босиком . А солнце ласкает снаружи землю, как в последний раз. Птицы, поди, щебечут. Коты валяются на крышах, как сельди.
– Таня, это… Совещание у меня.
– Вам, Константин Григорьевич, что-нибудь еще к совещанию? – спросила умная Таня, увидев в руке у босса ледяной пузырь с водкой.
– Рюмки, хлеб, минералку… Стаканы еще. Никого не пускать. Нет меня.
Распорядившись таким образом, Костя опять сел в кресло, покачался на нем и заговорил:
– Я тебе вот что, Бриг, скажу. Нужен, не нужен – это все лирика. Вполне может быть, что и не нужен. Вот и Серега тебя заменит. А вот выйди я сейчас в соседнюю комнату – тишина, все работают, слова лишнего не скажут, разъеби я кого – утрутся молча, неправ я буду – все равно промолчат, сидеть будут, очереди своей ждать. Что, трудно им людьми остаться? Не дрожать, не лизать жопу, глаза не опускать? Из, твою мать, ста или – сколько там сейчас? – людей, не людей – не знаю, единиц, в общем – из этих ста кто мне в харю правду скажет? Ну, Петрович, да Гена, да ты вот. Из ста! Сколько раз было – рушится все, боятся признаться, пока сам говна не увижу. А уж как вкладывают друг друга! Пока я в силе, так и будет. А представь, развалится завтра "Циклон", все на улице окажемся – банкротство, например, или еще какое цунами? Да элементарно – каждый мне в морду плюнет и детям своим накажет. Эксплуататор, твою мать, трудового народа. А я – пешка, Бригадир. Просто пешка. Надо мной такие люди, что лучше бы тебе не знать.
Зашла опять Таня, уже с большим подносом. Сгрузила все на стол, расставила и исчезла. Костя взял со стола пачку "Честерфилда", вытащил сигарету, закурил.
– Я, Бриг, устал не меньше, а может, и больше твоего. Вот тут у меня уже этот "Циклон"! – Костя провел ребром ладони по горлу. – Но я, в отличие от тебя, никуда не могу уйти. Ты такого рабства, Юра, ни в каком, блядь, учебнике не видел, в каком я нахожусь. "Нужен". Да не нужен ты мне как работник, таких сисадминов – как говна за баней. Просто. Ты уйдешь – и уже останется двое. Двое, с кем я могу человеком себя почувствовать. А потом, например, один. А там уже… – он махнул рукой, – эх, да что, блядь, говорить!
Костя взял бутылку и нацелился в рюмку, которая стояла ближе ко мне.
– Я не буду, – сказал я.
– Не понял… Ты ж забухал!
– Не забухал. Забухаю. Завтра.
– Хм, – покачал бутылкой Костя, – тогда на хуй рюмки…
Он взял один стакан, налил его наполовину, поставил, взял литровый пластик минералки, налил другой стакан по самый край, поставил. Положил сигарету в сияющий хрусталь пепельницы, взял стакан водки, повернул голову в сторону, выдохнул и в два спортивных глотка влил в себя ледяное пламя "Сибирской". Не переводя дыхания, взял стакан с минералкой и влил туда же. Взял опять сигарету, выдохнул и затянулся.
– Неделю не пил, понимаешь! Повода не было. Его и сейчас нет, а выпить хочется.
Я понимал. Я вот теорию относительности не понимал и, видимо, никогда, слава богу, не пойму, а Костю я понимал и был ему благодарен не за то, что он босс, а за то, что он тоже меня если и не понимал, так хоть старался понять. Казусы общения. Пазлы сосуществования. Загадки социума. В общем – херня всякая. Май за золотыми полосами жалюзи истекал пивом и медом.
Босиком .
– Значит, так, – сказал Костя, затаптывая в хрусталь сигарету. – Месяц отпуска с завтрашнего дня с последующим, блядь, увольнением. Пиши заявление, пусть хоть у тебя все будет нормально, раз уж у всех, твою мать, не получается. Чем могу, одним словом. В кассе к вечеру получишь и зарплату, и отпускные, я сейчас в бухгалтерию позвоню. Сереге объясни все и ко мне засранца отправь на ковер – пугать буду. И вот еще что… – Он слегка подумал. – Возьми-ка ящик бартера с кладовки возле кассы. Коньяк там есть этот… казахстанский. Три звезды. Не знаю, откуда в степи коньяк, но пить его наши грузчики пьют, а тебе не один ли хуй, чем похмеляться. Ключ у Клавы. Скажешь, что я разрешил.
…И вышел я в 17.15 на крыльцо, и не стало больше в "Циклоне" системного администратора Бригадира. А стал в "Циклоне" системный администратор Сергей, и свалилось на него счастье. Root, unlimited, supervisor со всеми правами, сервер на Хеоn\'е, Novell пятерочка с переходом на шестерочку, файло без границ и куча кровожадных юзеров. В общем, живи – не хочу, расти во все стороны, нет тебе с этого дня запрета и контроля тоже нет, а есть охуенная ответственность, и жить тебе теперь с оглядкой и думать, что говоришь, и обожать свою работу, потому как нет другого пути и жизни для тебя тоже другой нет. Судьба. Хорошо это или плохо, но – судьба. Фатум, планида, фортуна… Или не фортуна. А я на крыльцо вышел, сердце внутри болтается, беснуется май вокруг, воробьи обалдевшие прыгают, стрекочет в газоне членистоногое какое-то, а в глазах моих – дикость, усталость и цифровое безумие…
ЛУЧЕЗАРНОЕ ОДИНОЧЕСТВО
Это уже было. У Неруды. В "Признаюсь – я жил". Слямзил я это без зазрения совести и нимало этим не побеспокоился. Потому как каждый день солнце над планетой с безбашенной, нечеловеческой красотой встает и всё – на бис… Хороший восход должен повторяться вечно. И фраза – ничто нам не запретит ее, сияющую, повторять.
Я готовился к одиночеству месяц. Методично, ничего не пропуская. Только распиздяй моего масштаба может так педантично готовиться к своему грехопадению.
Для начала я подготовил компьютер. Из трех полуразобранных я, потратив два дня, собрал один боевой. Классический корпус InWin с 300-ваттным, но неродным блоком питания Delta Electronics. Легендарная мама 8RDA+. Не менее легендарный Barton 2500+. На него я поставил тонколепестковый веер кулера Zalman, что тоже не хрен с горы. Два Кингстона по 256 метров DDR400. Барракуда на 120 гигов. Еще один Seagate, но не Барракуда, а U6 на 80 гигов засунул в рэк. Титан 4200 – классика NVIDIA. ЗСОМ\'овская сетевуха. Aver,овский тюнер. Хакерская, без дополнительных уродств, клава Mitsumi. Logitec,овская мышь. Тошибовский комбик. Самсунговский монитор 900NF. Ну, флопик, там, web-камера. Неувядающий, вечный, как колонны Парфенона, Русский Курьер. И дистанционный пульт, он же – тыкалка, он же – лентяйка от "Скорпиона". Все. Есть в жизни "щасте"!