Общий сбор
В принципе то, что он узнал, можно было бы сообщить и по телефону, потом позвонить следователю и дальше ехать по своим делам. Но Володя жутко обрадовался, что у него появился повод встретиться с Аней, рассказать ей все новости, а потом… Ну мало ли что может быть потом – главное, сегодня он опять увидит ее.
С одной стороны, неловко, конечно, получается, он как бы пользуется тем, что ее жених попал в такую передрягу, но… Ведь в этой истории явно замешана женщина. Еще неизвестно, кто кого обманывает. Да, собственно, Аня-то своего жениха не обманывает. Это он, Шапошников, ищет с ней встречи, а она ведет себя абсолютно достойно…
"Интересно, как она ко мне относится, – размышлял Владимир. – Не похоже, чтобы она выходила замуж по большой любви. Да и выйдет ли она теперь за него? Во что выльется вся эта история? Скорей бы все прояснилось. Ой, скорей бы!"
Он уже подъехал к дому. Буквально через несколько минут они увидятся! Вдруг его осенило. Проехав еще метров сто, он остановился у цветочного киоска.
Какие же цветы выбрать? Розы – слишком пафосно. Лилии? А вдруг у нее на них аллергия? Букеты как-то не вдохновляли. Вдруг он увидел ветку, усыпанную орхидеями. "Вот это мы возьмем… Скромненько и со вкусом".
Довольный своим выбором, Шапошников сел в машину и, объехав здание недавно построенного нового театра Калягина, вновь оказался у дома Проскуриных. Через пять минут он уже был у двери их квартиры.
Аня была просто сражена красотой орхидей.
– Цветы просто великолепны!
– Вам под стать, – лаконично заметил Володя. – Хотелось сделать вам приятное. Вы вчера были очень расстроены, а я никак не мог вас успокоить.
– Вчера – это было вчера. Сегодня я уже без эмоций смотрю на все, что произошло. Пытаюсь понять, но постоянно натыкаюсь на все новые и новые вопросы. Жаль Андрея. И женщину эту, Татьяну Троцкую, очень жаль. Жила себе – и вдруг ее нет. Вот так жизнь идет, и в один день все разворачивается на сто восемьдесят градусов. Ты теряешься, а потом начинаешь разбираться, как жить в этой, совсем новой жизни. Я всю ночь думала об этом. Много выводов сделала, но сейчас не до того. Главное, надо помочь Андрею – а выводы потом.
– Интересно бы послушать ваши выводы, но – потом так потом…
Шапошников рассказал Ане все, что узнал сегодня утром, и спросил, нашла ли она телефон частного детектива.
– Нашла – и звонила ему. Знаете, я думаю, все это надо сообщить ему. На милицию надежда маленькая. Все, что бы они ни узнали, почему-то оборачивается против Андрея.
– Для них он пока главный подозреваемый.
Аня стала звонить Саше Сивакову, он был за городом и как раз ехал в Москву. Договорились встретиться через час в его офисе и обменяться информацией.
Отлично, у них есть целый час для разговоров не о криминале и не об убиенных авантюристках, и вообще чтобы забыть обо всех неприглядных сторонах жизни.
– Давайте попьем чаю, – предложила Аня.
– А может быть, посидим в какой-нибудь кофейне? Здесь, на Мясницкой, их полно.
– А почему нет? – радостно согласилась Аня.
Володя заметил – она рада уйти из дому и благодарна ему за то, что каким-то шестым чувством он ощутил это.
Ангелина Ивановна была дома, но даже не вышла поздороваться с гостем. Ну о чем теперь говорить – о пропаже писем? О том, как их искать? Она постепенно смирялась с тем, что письма утрачены и что вернуть эту потерю, видимо, не удастся. Привыкала к этой мысли, но касаться самой темы не хотела.
Только когда они вышли из подъезда, Володя справился о здоровье Ангелины Ивановны.
– Со здоровьем все в порядке, но морально она совершенно раздавлена. Я даже не знаю, что делать.
– Как – что делать? Письма найти.
– Спасибо, что этот разговор вы не завели в квартире.
– Я понимаю, понимаю.
– Офис Саши здесь недалеко, в Кривоколенном. Не хотите пешком пройтись?
– Пешком? Интересная мысль. Давайте пешком. Но сначала кофе, а офис потом. Ведите. Это ваш район.
– Мы с курсом любим ходить в "Кофе-Хаус". Кстати, оттуда до Сашиного офиса пять минут. Я, правда, там никогда не была. Мы с Андреем как-то проезжали мимо, он показал. Не думала, что понадобится, а какая полезная информация оказалась, – произнесла Аня с грустной иронией.
– Расскажите мне лучше о своей учебе, вы ведь скоро заканчиваете институт? Чем планируете заниматься? – поспешил Владимир перевести разговор на другую тему.
Они уже зашли в кафе, народу было мало. Выбрав столик у окна, Аня некоторое время сидела молча.
– Я, знаете, почему-то очень спокойна. Мама в натуральном столбняке, а у меня нет никаких чувств, даже чувства потери нет.
– Это оттого, что вы ничего не потеряете. Письма вернутся в семью, все наладится.
– Да я не только о письмах.
– И я не только о письмах, – сказал Володя, глядя ей прямо в глаза.
Аня не отвела взгляд.
Молчаливый диалог прервал официант. Надо было что-то заказать.
– Ну вот, а под капучино все же расскажите о своих занятиях живописью, – вернулся Владимир к нейтральной теме.
– Вам это правда интересно?
– Конечно, я и сам всегда любил рисовать. Мечтаю как-нибудь взять тайм-аут в работе и посидеть у мольберта.
– Как Корбюзье? – грустно улыбнулась Аня.
– Ну, не совсем. Я же приверженец реалистического рисунка. Букеты, портреты. По-простому.
– Что близко, то и надо делать. Букеты писать тоже непросто. И вообще, какая разница, что писать? Важно, КАК это делается. Какое чувство, отношение к жизни вы несете.
– Чувство я несу очень глубокое, – сам не ожидая от себя такого признания, тихо сказал Владимир.
В тон ему, без всякого жеманства и страха, Аня поддержала опасную для обоих тему:
– Я это очень ценю… Всего пару дней назад мне казалось, что я все знаю про свою жизнь на десять лет вперед. Сегодня я не знаю ничего. Сейчас оканчиваю академию, а что дальше? Я покажу вам свои работы. Рассказывать о них я не умею. Говорят, что талантливо. Ну да это говорят. Чтобы быть профессиональным художником, надо, чтобы твои работы покупали. Чтобы продавать, надо иметь имя, а у меня его нет.
– У вас талант есть.
– Сейчас это не столь важно. Обременительно даже. Талантам же надо помогать. А я какая-то очень правильная, чтобы мне помогать.
– Конечно – талантам надо помогать, бездарности пробьются сами. И пробиваются, совершенно замутив голову народу. Может, вы и правы, что неправильность привлекает. Но я консерватор. Мне нравится классическое образование, правильная речь и даже скромность. Хотя, в самом деле, эти качества сегодня ценят немногие.
– Вот-вот, вы меня понимаете. Это для многих странно, когда с уважением относишься к людям. А я ненавижу этот тезис – "people хавает". Не хочу жить и думать, а как бы вот так сделать, чтобы еще больше выдоить этих, которые хавают и хрюкают. Что дает человеку известность, построенная на невежестве?
– Деньги дает. Теперь весь мир так живет.
– Да не весь! Так живет мир желтой прессы.
– Согласен, на самом деле этот мирок не так уж велик, но он диктует свои законы, у него есть механизм навязывания стереотипов и создания поведенческого идеала, единого для всех. Навязать можно все, что угодно. Например, установку быть "как все", равняться на "звезд" – но не на настоящих, талантливых людей, а на тех, кто мгновенно добился известности, как правило благодаря большим материальным вложениям. Ничего, что у тебя пусто в душе, у "звезд" также пусто, но они же не унывают! Кто-то пьет, кто-то каждый день развлекается с красивыми девочками, кто-то с мальчиками, кто-то принимает наркотики. Они этого не стесняются, сообщают об этом, придумывают всякие глупости – за это их и любят.
– Это уже самое дно… Живопись – это все-таки не шоу-бизнес. Хотя раскрутка нужна и здесь.
– Она в любом бизнесе нужна. Просто, чтобы раскрутить абсолютную бездарность, нужен миллион, а таланту достаточно и сотни тысяч, а то и меньше. Этот закон я четко усвоил, издавая журнал.
– Вы даже там о себе не писали и журналистов избегаете, а при этом все вас знают и вы самый востребованный архитектор и дизайнер! – восхищенно сказала Аня.
– Ну, во-первых, я уже много лет этим занимаюсь, – смущенно ответил Володя. – Кому-то нравится, кому-то – нет. Я работаю с теми, кому нравится, дальше они меня рекомендуют другим. Так, по цепочке, заказов мне хватает. Больше чем достаточно. У меня нет никакой известности. Мне она не нужна. Я не хочу быть публичной персоной. У меня и времени на это нет. Но, повторяю, я начинал в другое время, а сейчас раскрутка стоит денег.
– Немалых. Я даже теперь подозреваю себя в том, что не последнюю роль в наших отношениях с Андреем сыграла его готовность вкладывать в меня любые деньги. Но это я сейчас стала понимать, а тогда была так счастлива… Замуж собралась – казалось, что по любви. Правда, больше все-таки думала, что это замужество подарит мне свободу заниматься искусством. В общем, сумасшедшее счастье и в карьере, и в личной жизни. Но сказок не бывает. Разве что в американских фильмах.
– Это те самые выводы, которые вы сделали сегодня ночью?
– И эти тоже.
– Значит, теперь вы считаете, что ваше замужество…
– Володя, какое замужество? О чем речь? Я переживаю за Андрея и всячески готова ему помочь, чтобы он был оправдан. Но я же не маленькая девочка. Если я не говорю обо всем вслух, то это не значит, что я не понимаю истинной причины его положения. У него была связь с Троцкой, для нее он забрал у мамы письма, самую дорогую реликвию нашей семьи. Он сделал свой выбор. Все, что произошло дальше, – лишь следствие его банальнейшего предательства. Надеюсь, его оправдают. Возможно, случится такое чудо, хотя это маловероятно, что и письма найдутся, – но после всего того, что произошло, я не смогу жить с этим человеком. Теперь я даже не знаю, любила ли я его. Мне кажется, любила, но какого-то другого человека, не того, который ради мимолетного увлечения смог меня предать. Во мне что-то сломалось – раз и навсегда. Прежних отношений между нами уже быть не может.
– Это может прозвучать очень эгоистично с моей стороны, но, Аня, я рад это слышать от вас. Понимаю, что вам сейчас тяжело, предательство трудно переживается. Но это пройдет. Я хочу, чтобы вы знали, что всегда можете на меня положиться. Во всем. Надеюсь, вы не отвергнете мою дружбу?
– Разве я давала повод так думать? Я с вами очень откровенна. Вы же видите, я говорю с вами как с близким человеком. Я чувствую, что вы, Володя… как бы это поточнее сказать? Я ценю вашу деликатность. Вы как-то умеете не переходить границ и не говорить лишнего. Володя, не торопите меня. Мне нужно время.
– Я это прекрасно понимаю. Буду ждать столько, сколько понадобится.
В это время у Ани зазвонил телефон. Это был Сиваков. Оказалось, что он уже приехал и ждет в офисе.
– Что ж, Аня, возвращаемся к насущным проблемам. Нам надо поторопиться!
Через несколько минут они были в офисе Сивакова. Там их уже ждали Отвагин и Мильман.
Сиваков с ходу стал рассказывать о том, что же ему удалось накопать в результате посещения дома Евтухова:
– Как вы все знаете, вдова отказалась беседовать со мной по телефону, и я решил поехать так, без приглашения. Ехал наудачу. И удача мне улыбнулась. Мне удалось там побеседовать с одним охранником. Василием зовут. Подъезжаю к огромной усадьбе и понимаю, что я туда ну никак не попаду. Забор, ворота, охрана – и вдруг из ворот мужик такой мощный выходит, с тремя собаками. Он их, оказывается, в лесу выгуливает. Я к нему. Даже придумывать ничего не пришлось. Он меня сразу определил и, оказалось, даже рад был увидеть. Сразу сказал: "Хоть вы, может, что-нибудь раскопаете! А то здесь что ни произойди – несчастный случай, и только". Я ему говорю: "Это вы аварию, в которой погиб Евтухов, имеете в виду?" – "Да, именно ее", – отвечает. "А вы считаете, – спрашиваю, – что это был не несчастный случай?" А Василий этот так прищурился: "Это как посмотреть. В результате, конечно, несчастный. Но не совсем чтобы случай". – "А поподробнее?" – спрашиваю. "Можно и поподробнее, – говорит. – Я их выгораживать не собираюсь". Я, конечно, интересуюсь: "Кого это – их?" – "Да, – говорит, – хозяйку и этого бедного родственничка, Константина Евграфовича. Пригрел покойный змею на груди. Она и ужалила".
Я уже чувствую – что-то интересное, явно. "Так что же случилось-то?" А он мне: "Случилось уже давно, как только Константин этот в нашем доме появился. Весь такой скромненький, в глаза всем заглядывал. Обычный голодранец. Прям с поезда ему наш хозяин Николай Николаевич, непонятно за какие заслуги, сразу и жилье в гостевом домике, и работу личным секретарем. А тот и отблагодарил, наградил благодетеля такими рогами, что он за люстру ими цеплялся". – "И долго этот соблазнитель у вас жил?" – спрашиваю. "Два года, – говорит. – Он и сейчас живет, только вот куда-то пропал. Второй день его нет. Не приходит ночевать. Там и хозяйка хороша. Ее и соблазнять не надо было. Висла на нем, как сопля". Ну, я, естественно, интересуюсь: "Так они что, подстроили аварию Евтухову? Есть какие-то доказательства?" – "Доказательств, – говорит Василий, – никаких нет. Ничего они не подстраивали, и тормоза в порядке, и вся машина была исправна. Они ж не дураки. На себя ничего не взяли. Только в последнее время хозяин пил очень много – с тех пор, как Лариска стала бегать в домик к этому нахлебнику. Дом забросила, детей все время в какие-то пансионаты отправляла, с ума сошла баба, ни на что внимания не обращала, только кричала, как мартовская кошка, по ночам". – "Страсти-то какие, – говорю, – а что этими ночами хозяин-то делал?" А тот отвечает: "Да он все уезжал куда-то. Тоже, видать, кого-то себе завел. Ну, он мужик был видный. У него всегда были какие-то шашни, но он же их в дом не приводил. Дом есть дом. Это семья, а здесь не пойми что получилось". Ну, я ему: "С этим понятно, а какое это имеет отношение к аварии?"
И вот тут он мне и рассказал. "В тот день, – говорит, – хозяин крепко поругался с хозяйкой. Что-то он там купил без ее ведома, она узнала, но потом они начали выяснять отношения. Слово за слово, а он был в сильном подпитии. Она кричит ему, дескать, пошел вон из моего дома. Он говорит, ну и пойду, мне есть куда. Пойду туда, где мне всегда рады. Он на ногах еле стоит, а она ему кричит, чтобы он катился к черту. Он еле добрел до гаража. Константин этот выскакивает, а хозяин ему заявляет: "Ты иди к себе, не беспокойся. Я один поеду". Тот сильно не настаивал. Так, для проформы, сказал: "Николай Николаевич, вы ведь выпили, может, не стоит?" А хозяин отвечает: "Не там ударение ставишь! У меня все очень даже стоит – и здесь мне делать нечего!" Так и отошел, слова больше не сказал".
"Я, – говорит Василий, – не выдержал, подошел, говорю: "Останься, Николай Николаевич, проспишься и поедешь". А тот ему отвечает: "Секунды не могу здесь больше находиться. Отпусти. А то сейчас я за себя не ручаюсь"".
И поехал. А буквально через полчаса, говорит, позвонили и сообщили – нет уже на свете нашего кормильца. Вот так. Довели, говорит, мужика до смерти и прекрасно себя чувствуют. В ту же ночь они уже в ее спальне кувыркались. Тело мужа еще не остыло, а она уже в их общей постели с этим прощелыгой, из-за которого все и произошло.
Правда, Василий сказал, что в последние дни хозяйка какая-то нервная стала. Мечется по дому. Вытащила огромную коробку кассет и все их пересматривает. Может, что там увидела. Что за кассеты, он не знает.
– Значит, надо с той Ларисой встречаться! – тут же заявил Отвагин. – Какой-то подход искать. Готов взять ее на себя, если она уж такая горячая женщина!
– Успокойся, Казанова, – засмеялся Сиваков, – она не отказывается разговаривать со следователем из милиции. Она принципиально не хочет разговаривать с частными сыщиками.
– Какая ей разница?
– Говорит, что частных сыщиков много и у нее нет гарантии, что разговор с неизвестным человеком пойдет ей на пользу.
– Значит, Василий утверждает, что Вишняков уже два дня как пропал. А я с ним еще вчера утром виделся, – вступил в разговор Шапошников.
– Да, Аня сказала, что у вас есть интересная информация.
– Интересная, особенно в связи с тем, что вы сейчас рассказали.
И Володя поведал друзьям все, что знал о Евтухове, о его завещании, о дважды проданной квартире и пропаже нотариуса.
– Я, может, чего-то не понимаю в ваших следственных делах, но, по моему скромному убеждению, круг подозреваемых в убийстве Троцкой расширился, – подвел итог всему услышанному Отвагин.
– Во всяком случае, у Вишнякова вполне мог быть мотив убрать Троцкую. У него доверенность, он продал квартиру. В какой-то момент ему совсем не захотелось отдавать пять миллионов долларов. Большой соблазн, – согласился Сиваков.
– Точно. Кокнул старушку и с пятью миллионами рванул за кордон, – хохотнул Отвагин.
– Вот только теперь всю эту версию неплохо было бы доказать, а доказательств никаких нет, – устало заметил Сиваков. – Но все-таки дело сдвинулось с мертвой точки. Я свяжусь с Карминым, передам ему всю эту информацию. Может, это его встрепенет и он, наконец, начнет другие версии разрабатывать, займется чем-то, помимо сбора доказательств, что Троцкую убил Андрей.
Новый подозреваемый
Все шло к тому, что дело об убийстве Заваляевой (она же Троцкая) пора закрывать. Подозреваемый есть, улик больше чем достаточно, мотив тоже есть. Но что-то Кармину мешало закрыть дело. Он спинным мозгом чувствовал, что как-то все неправильно и уж очень гладко. Все против этого Павлова. И даже фотографии на месте преступления – то он с ней в ресторане, то цветы покупает, то стоит у ее подъезда. Кто мог сделать эти фотографии? Откуда они взялись?
Начальство требует не отвлекаться на мелочи, картина совершенно ясная. Надо передавать дело в суд. А что тут передавать? Письма куда-то пропали. Павлов же за ними пришел, а их нет. Значит, кто-то еще был в квартире пострадавшей…
Тут в дверь постучали, и вошел Саша Сиваков, бывший однокурсник Кармина по юридической академии.
– Я к тебе по делу об убийстве Заваляевой!
– Да мы уже закрываем его. Распоряжение начальства.
– Как – закрываете? – возмутился Сиваков. – Да я накопал неопровержимые свидетельства того, что Павлов невиновен в ее смерти.
– Так уж и неопровержимые, – засомневался Кармин.
– Ну, многое надо проверить, но ты послушай… – И Сиваков подробно изложил следователю все, что ему удалось выяснить за последние сутки.
– Да, интересные ватрушки получаются, – задумался Кармин, выслушав товарища.
– Имеет смысл встретиться еще раз с вдовой Евтухова. Она категорически отказалась со мной общаться. Дескать, совершенно открыта для общения со следователем, а частным детективам не доверяет. Почему-то не любит она нашего брата.
– Да, интересно почему. Но вообще – отлично все!
– Что отлично-то?