– Разговаривал, и не с одним. К вечеру у них была пересменка. В результате – полная неразбериха в показаниях.
– А поточнее?
– Утром Заваляева ушла. Это было между десятью и одиннадцатью утра. Точно не помнит. Часа через два она вернулась с мужчиной, по описанию похожим на Вишнякова. Мужчина вскорости ушел, а она осталась в квартире. Второй консьерж тоже говорит, что Заваляева пришла вечером с мужчиной, похожим на Вишнякова, а потом они вместе и ушли. Пробыли в квартире не больше часа. Через некоторое время хозяйка квартиры вернулась. А в девять часов к ней пришел мужчина. А потом кто-то вызвал милицию. Началась кутерьма. Его спрашивали, слышал ли он что-нибудь? Говорит, ничего не слышал, ничего подозрительного не заметил. Ну, ходят жильцы туда-сюда, за всеми не уследишь. Он обращает внимание только на посторонних. Один посторонний вне подозрений – он вышел с живой хозяйкой квартиры. Живая она и вернулась к себе, а вот другой пришел, и нет дамочки.
– Так Вишняков мог с любой другой женщиной прийти и уйти.
– В том-то и дело, что он был именно с Заваляевой. Консьерж всегда ее узнавал по пальто с большим воротником из чернобурки. Да и вообще, она яркая женщина. Такие запоминаются.
– Опять все упирается в Андрея. И что происходило в этот вечер в квартире, мы не можем увидеть из-за этой чертовой шторы. Я-то уже обрадовался, что вот они, доказательства, у нас в руках, – сокрушался Сиваков.
– Откуда такая уверенность, что на пленке были бы доказательства в пользу Павлова? Смерть Заваляевой наступила от двадцати до двадцати одного часа. Когда Павлов зашел в квартиру, она вполне могла быть еще жива, и он мог ее убить, – заметил Кармин.
– Да я чувствую, чувствую, что это не так. Кроме того, я этого человека знаю с детства. Все, что угодно, но он не может быть убийцей.
– К сожалению, и не такие, как он, убивают. Сань, я не знаю, что тут делать. Я тоже чувствую, что здесь двойное дно, но вот в какую сторону копать?
– Письма Корбюзье надо искать, – наконец вступил в разговор Шапошников. – Если найти, кому потерпевшая могла их отдать, тогда можно раскрутить ниточку, которая приведет к убийце Заваляевой. Павлов пришел за письмами, а их в квартире не оказалось. Зачем же ему ее убивать? И себе жизнь портить, и навсегда потерять то, за чем пришел? Это по меньшей мере нелогично.
– Ребята, дорогие мои, – взмолился Кармин, – да я все понимаю и согласен с тем, что вы говорите, но не могу я, имея основного подозреваемого, дальше продолжать вести это дело. Начальству все понятно. Они считают, что убийца Павлов, и никто другой. На бытовой почве. Все сходится. У них была любовная связь. Это еще раз подтверждено видеосъемкой. Я вчера еще, как узнал о Вишнякове, на всякий случай запросил все аэропорты.
– И какой результат? – с опаской спросил Сиваков.
– Отбыл наш орел Вишняков в тот же вечер во Франкфурт-на-Майне.
– Один?
– Как перст один. И если у него получилось с головой распорядиться генеральной доверенностью Заваляевой, то он сейчас совсем не бедный человек. Я, конечно, дал на него ориентировку в Интерпол, но думаю, что при его нынешних возможностях он уже поменял себе паспорт и в самое ближайшее время – ищи ветра в поле.
– Скорей всего, и письма у него, – сделал вывод Шапошников.
В это время у Кармина зазвонил мобильный. На другом конце ему что-то обстоятельно рассказывали. В ответ следователь только многозначительно кивал, приговаривая только одно: "Понятно".
– Потрясающе, – завершив разговор, сообщил Кармин. – Наш пострел везде поспел. Он, оказывается, умудрился продать все квартиры Заваляевой. Только на Большой Академической осталась – ее сыну. Ну орел.
– И после этого подозревают Павлова? Логично, – искренне возмутился Отвагин.
– Надеюсь, теперь твоему начальству сложновато будет настаивать на закрытии дела, – сказал Кармину Сиваков. – Конечно, во Франкфурте-на-Майне мы его фиг найдем, а вот в родном Омске концы поискать можно.
– Значит, надо туда рвать – и срочно, – резюмировал Мильман. – Наша договоренность остается в силе. Я лично спонсирую все командировочные расходы.
– Я сделаю запрос в Омский ГУВД, предупрежу ребят о твоем приезде. Они помогут разыскать родственников. Наверняка у него там родители есть, барышни, да мало ли.
– Вот и повстречаемся с теми, кто есть, – решительно заявил Сиваков. Он был готов лететь в Омск первым же самолетом.
Рождество в Париже
Далеко за полночь Саша Алябьева прибыла в свою квартирку на улице Жана Гужона. Всякий раз под Рождество она приезжала сюда, в милый дом со старыми ставнями, на тихую улицу в центре, как принято считать, элегантного Восьмого округа. Место потрясающее, в нескольких шагах от Сены, в десяти минутах ходьбы от Елисейских Полей. Совершеннейшее чудо для испорченной квартирным вопросом жительницы Москвы. Саша до сих пор не могла поверить в это чудо. Вообще, все, что было связано в ее жизни с Парижем, казалось необыкновенным – такой уж город.
Впервые она попала сюда пять лет назад. Конечно, перед Рождеством. Тогда она и представить себе не могла, как все обернется. Просто пошла в Большой театр на премьеру "Пиковой дамы", чтобы написать рецензию для ежемесячного журнального обзора. Все очень прозаично. Перед входом, как всегда, собралась толпа желающих приобрести лишний билетик. У Саши был пропуск на два лица, но, памятуя старую истину "не делай добра – не получишь зла", она и не думала никого проводить на премьеру. У нее уже был плачевный опыт. Провела одну пожилую даму, заядлую театралку. Сидели рядом и понемногу разговорились. Дама взяла Сашин номер телефона и потом все время звонила в режиме онлайн с бесконечными просьбами провести на всевозможные премьеры.
Нет, хватит, пусть лучше пропадает место. Все равно кто-нибудь сядет, у кого контрамарка. Так и получилось. Рядом с Сашей уже после третьего звонка оказался очень импозантный, что называется, "приятный во всех отношениях" мужчина лет пятидесяти.
"Странно, такой респектабельный мачо – и без места. Что творится в этом мире?" – подумала Саша, но зазвучали первые аккорды увертюры, и ее внимание переключилось на сцену.
Конечно, ходить в театр в гордом одиночестве, даже по долгу службы, дело весьма тоскливое. Во время действия это не имеет значения, но в антракте хочется поговорить, обсудить – особенно если зрелище достойно обсуждения.
Эту премьеру ожидали с нетерпением. Она должна была стать событием, и событие состоялось. Постановка была спорной и должна была вызвать диаметрально противоположные оценки. Поговорить было о чем, и Саша даже обрадовалась, когда неожиданный сосед, улыбнувшись, спросил с легким грассирующим акцентом о ее впечатлениях от первого действия. Они обсудили материал, выбранный классиком французской хореографии Роланом Пети для постановки: он объединил пушкинскую "Пиковую даму" на музыку Шестой симфонии Чайковского с "Пассакалью" Антона Веберна, где сложность восприятия музыкального материала была усугублена непривычным для зрителя отсутствием сюжета и образов… Поговорили и о работе художника-постановщика Жана Мишеля Вильмотта – серо-черно-белые тона его декораций вдруг менялись и вспыхивали кроваво-красным в сценах игорного дома, и о великолепных костюмах, придуманных Луизой Спинателли.
После спектакля разговор, естественно, продолжился. Они вышли из зала, потом постояли в очереди в гардеробе, в один голос восхищаясь исполнителями главных партий Графини и Германна – Илзе Лиепой и Николаем Цискаридзе. Затем обсудили собственно концепцию балета, задуманного как коррида, в которой гибнут и бык и тореадор, и пришли к обоюдному выводу, что благодаря исполнителям она превратилась в фантасмагорию, где жажда жизни неизбежно замешана на смерти.
В конце концов балетная тема себя исчерпала. Все, о чем случайные собеседники могут поговорить после спектакля, было высказано. Однако новый знакомый вроде бы и не собирался прощаться. Он все шел и шел рядом с Сашей.
Они вместе вышли на улицу, и тут он предложил довезти ее до дому.
"Почему нет? – подумала Алябьева. – Не хочется расставаться, а так еще немного пообщаемся. Жаль, что ехать недалеко. Вечером, без пробок, от Большого до Сретенки минут пять, не больше".
Этот путь занял часа полтора. Столько времени они разговаривали в машине возле ее подъезда.
Оказалось, что Поль Дюваль, так звали безбилетника, приехал из Парижа. Русский он учил в Сорбонне, на славянском факультете, где преподает его мама. А работает он ни больше ни меньше в знаменитой Гранд-опера, и целью его визита стало заключение контракта с исполнителем партии Германна. Такой чести, сказал Поль, российские танцовщики не удостаивались уже двадцать лет. Последним в начале восьмидесятых годов на сцену Гранд-опера выходил Андрис Лиепа. А теперь вот он хочет пригласить новую звезду русского балета в парижскую Гранд-опера на три выступления в балете "Баядерка". Так уж сложилось, что именно он занимается там этими вопросами. Через два дня завершает дела в Москве и улетает в Париж. Однако у него есть замечательная идея – вместе встретить Рождество.
Саша сначала даже не поняла, о чем он говорит. Так славно рассказывал – о себе, о тенденциях мирового балета. И вдруг… Видимо, она ослышалась, или…
– Значит, вы ненадолго улетаете? – спросила она.
– Надолго. Но Москва – не единственное место, где встречают Рождество, тем более католическое.
– Наверное, конечно, не единственное…
– Я могу это расценивать как положительный ответ?
– Я не очень поняла, на что я должна отвечать положительно, – неуверенно сказала Саша.
– Я приглашаю вас встретить Рождество вместе. У меня, в Париже. Посмотрите, как я живу, познакомитесь с моими родителями.
– Я вообще-то еще и с вами не очень хорошо знакома. И знаете, я уже один раз знакомилась с родителями, ничего хорошего из этого в результате не вышло.
– И как давно это было?
– Достаточно давно. Двадцать лет назад. У меня уже дочь-студентка. С вашими данными вы могли бы любой двадцатилетней девушке сделать такое предложение – и она бы, я думаю, не отказалась.
– А вы, значит, отказываетесь?
– Да это несерьезно. И почему именно я? Мы с вами знакомы всего три часа.
– Отвечаю по пунктам. Если серьезно относиться к жизни, то лучше и не жить вовсе. Вам предлагаю по самой банальной причине: вы мне понравились. У меня было место в директорской ложе, но я захотел посмотреть балет рядом с вами. Знакомы мы уже целых три часа, и должен сказать, что с каждой минутой вы мне нравитесь все больше. К тому же у вас есть взрослая дочь и вы разведены, а значит, совершенно свободны. Что касается работы, то в России, по моим наблюдениям, новогодние праздники начинаются с 20 декабря и заканчиваются в лучшем случае к концу января. Не вижу никаких причин для отказа. Итак?
– Вы шутите?
– Да у меня даже чувства юмора нет.
– Совсем?
– Ну, разве что самую малость.
– Если самую малость все-таки есть, то… согласна, – неожиданно для самой себя сказала Саша.
– Я думаю, это самое правильное решение в вашей жизни. Вы в этом убедитесь в самое ближайшее время, – сказал Поль и поцеловал Саше руку.
"Это все неправда. Конечно, он пошутил, – думала Саша, поднимаясь по лестнице на свой пятый этаж. Лифт, как всегда, не работал. – Он через два дня улетает. А я, значит, подъеду к Рождеству. По принципу: "Да вы приезжайте к нам так, без адреса, по-простому". Конечно, все это было только для настроения, чтобы сделать вечер томным, поиграть в принца. Действительно, от такой игры и настроение поднимается. Спасибо, у него получилось. Молодец". На этой оптимистической ноте Саша открыла дверь и вошла в квартиру.
Дочери Василисы, а в просторечии Васьки, дома не было, она допоздна репетировала перед курсовым показом. Такую профессию выбрала. Васька с детства мечтала стать актрисой и теперь днюет и ночует на репетициях.
В ту же минуту зазвонил мобильный. Саша услышала голос Поля:
– Это не было шуткой. Мы должны вместе встретить Рождество. Приятных снов. Завтра позвоню.
Самое смешное, что он действительно позвонил на следующий день. Сообщил, что уже договорился о визе. И что для верности он сам заедет за Сашей и проводит до посольства.
Перед своим отъездом он вручил ей билет до Парижа с открытой датой, предупредив, что прилететь надо не позднее 24 декабря, а желательно пораньше.
Васька сказала, что так не бывает. Ну точно по схеме: "люблю, куплю, и полетим". Но если уж случилось, то надо лететь срочно, пока он не забыл, как Саша выглядит, а то если затормозить, то он может и не узнать ее при встрече.
– Тебе лишь бы смеяться над матерью. Как же я тебя оставлю одну на праздники?
– Во-первых, я уже, если ты не заметила, давно взрослая, во-вторых, у меня елки. В-третьих, я наконец-то встречу Новый год со своим курсом. Только не надо говорить, что это семейный праздник. Слышали. Между прочим, семья должна расширяться, увеличиваться, вот и займись этим вопросом.
– Было бы логичнее, если бы этим занялась ты.
– Не вижу никакой логики. Институт брака в прежнем понимании себя изжил. Сейчас – уж замуж невтерпеж лишь бы за кого – это неактуально. Я подожду. Твой пример, мамуля, меня очень вдохновляет.
– Опять смеешься над старой больной женщиной?
– Да какая же ты у меня старая? Что наговаривать на себя? Устрой себе, наконец, праздник и улетай.
– Что ж ты меня гонишь из дома? Неужели я тебе так надоела?
– Гоню потому, что люблю и желаю тебе счастья.
– Думаешь, это счастье?
– Уверена, – сказала Васька и достала из шкафа чемодан.
В Париже Саша сразу почувствовала себя как дома. Все из-за атмосферы. Такое ощущение, что она вошла в огромный театр с сохранившимися традициями, когда все улыбаются друг другу, приветствуют. Правда, в русском театре последних лет, к сожалению, эта атмосфера куда-то начинает пропадать. На смену доброжелательности, которая отличает по-настоящему творческих людей, пришли амбициозность и "звездность", сильно смахивающие на хамство. А Париж, как ни банально это звучит, он всегда Париж. Что бы ни происходило, он умудряется оставаться собой. Какой-то немыслимо творческий город.
Впрочем, у каждого он вызывает свои ассоциации и ощущения, которые в конце концов не могут не выразиться в любви к нему. Наверное, нет человека, который бы не испытал этого чувства, хоть раз пройдясь по Елисейским Полям – наверное, самой известной улице на свете. Не зря считается, что мир делится на тех, кто бывал там, и тех, кто мечтает побывать. Только в Париже можно попасть в рай при жизни – говоря по-древнеегипетски, на поля Иалу, а по-французски на Елисейские Поля.
Ох, как же там хочется жить! Увидеть Париж и умереть – совершенно неправильная установка. Увидеть Париж, чтобы жить счастливо, – вывела для себя новую формулу Саша в первый же день своего приезда.
У нее действительно было ощущение, что она в раю. С Полем было так легко, так интересно, так весело… Уже потом, когда его не стало, она поняла, что это и была самая настоящая любовь. Взаимная. Редкий подарок судьбы.
В первый же день, гуляя по городу, они пешком прошли, как показалось Саше, несколько километров – ну а на самом деле чуть меньше двух, начиная от арки Карусель, через парк Тюильри до Триумфальной, от площади Согласия до площади Звезды. Поль сказал, что все достопримечательности надо выпить залпом и хорошенько опьянеть от них. На самом деле от того дня в воспоминаниях Саши остались в основном посиделки в бесконечных кафе и ресторанчиках. В них они останавливались раз шесть во время ее знакомства с парижским раем.
Гуляя среди многолюдья Елисейских Полей, они не видели никого вокруг, и никто не обращал внимания на них. Болтали, дурачились, бесконечно смеялись, пьянея от праздника жизни, который совершенно неожиданно свалился на их головы.
До Нового года оставалась почти неделя, а до Рождества рукой подать. В квартале Оперы, на бульваре Османн и площади Мадлен остро чувствовался предпраздничный ажиотаж. Нарядные витрины универмага "Галери Лафайет" и бутиков на улице Фобур-Сент-Оноре, разные лакомства в витринах знаменитого гастронома "Фошон" на площади Мадлен, элегантные манекены – все вовлекало в сладостную суету, сулило какие-то неведомые сюрпризы, счастливые праздники, новые повороты судьбы. Так всегда кажется в конце декабря. Вот придет Новый год, и все будет прекрасно. Ведь как встретишь Новый год, так его и проведешь.
На этот раз, впервые в Сашиной жизни, сам праздник оказался прекраснее его ожидания. Все случилось – и сюрпризы, и подарки, и поворот судьбы. Утро следующего дня ушло на покупки рождественских подарков – для Саши, "чтобы хоть что-то надеть", для Поля и для его родителей.
Рождество встречали дома, в той самой квартирке недалеко от Сены, а вот на следующий день предстоял визит к родителям Поля.
Жили они, да и сейчас живут, на авеню Ваграм, в двух шагах от площади Звезды. Такое престижное место жительства было обусловлено должностью, которую занимал месье Кристиан Дюваль, отец Поля, служивший генеральным инспектором парижских памятников.
Саша, конечно, очень волновалась перед этой встречей. Вот уж не ожидала, что ей в жизни предстоит такое испытание. И французского она не знает, да и вообще – наверное, они мечтали видеть избранницей своего сына какую-нибудь юную красавицу, а тут не юная, из России, прилетела по первому зову. Ужас какой-то. Понятно, что Поль не мальчик, давно за пятьдесят. Но ведь мужчинам всегда только "еще", а женщинам всегда "уже" и всегда много лет.
Когда-то у него была жена, с которой они прожили довольно долго, но детей так и не завели и как-то очень мирно расстались. Кажется, она встретила другого, и бракоразводный процесс, который во Франции сродни стихийному бедствию, прошел бескровно. С тех пор у него было множество увлечений, но вот с родителями, настроенными достаточно патриархально, он ни одну из своих пассий не знакомил.
Всегда бывает, что, если чего-то боишься, на деле получается не так уж и страшно. Попав в немыслимо буржуазную квартиру, Саша окончательно затосковала, и у нее даже появилось странное опасение, сможет ли она правильно есть за столом ножом и вилкой, как в фильмах о начинающих карьеру провинциалках, чавкающих и рыгающих за столом. Кроме того, она жутко переживала, что надела неправильное платье. Слишком вечернее. Очень красивое, черное, облегающее, от Moschino. Но может быть, надо что-то попроще? Короче, кошмар.
Поль совершенно не понимал ее метаний. Правда, она несколько успокоилась, когда увидела его в смокинге от Патрика Хельмана. Она сразу вспомнила мюзикл "42-я улица", привезенный в Москву аж с Бродвея. Самый стильный кутюрье бизнес-класса был там художником по костюмам. В голове пронеслись воспоминания. Пресс-конференция в "Мариотт-отеле". Красавец Патрик в костюме от себя самого. Бутик напротив Театра имени Маяковского. Вдруг Патрик Хельман стал каким-то родным напоминанием о Москве, все соединил и поставил на свои места. Смокинг великолепно гармонировал с ее платьем.
– Гармония – это главное, тебе не кажется? – улыбаясь, спросил Поль. – Да что ты так нервничаешь? Успокойся, будь собой и не дергайся. У меня вполне нормальные родители. Немного снобы, но тебе с ними не жить. Отдам сыновний долг. Им приятно, и нам спокойнее.
– Не ценишь, что имеешь. Это счастье, когда твои родители живы и здоровы.