– Какая же ты неловкая, ей-богу. Всегда была никчемной росомахой, никакого толку от тебя, одни проблемы, напряги, бестолковщина. – Троцкую просто всю трясло от бешенства.
– Да я сейчас все уберу, – попытался вмешаться Константин.
– Не нужна мне твоя помощь, и от тебя толку как от козла молока. Ничего поручить нельзя, все сама, все сама должна делать, и когда сама делаю, то еще никто и не поможет. Идиоты, неудачники…
Виктория и Вишняков смотрели на нее настороженно, даже испуганно. Увидев их глаза, Троцкая поняла, что с головой выдала себя. Надо что-то делать, но что?
Все казалось просто и отлично придумано. Виктория выпила бы шампанского с большой дозой клофелина – и дело закончено. Но она не выпила и, кажется, даже специально опрокинула бокал. Догадалась, или, может, сума эта переметная, Костик, предупредил. Да теперь уже не важно, главное – довести дело до конца. Вика отсюда выйти живой не должна!
– Ну ладно, давай поговорим по-хорошему. Чем же я не заслуживаю того, что имею? Кто ж тогда заслуживает? – решила подыграть сестре Татьяна.
– Многие. Ценные специалисты, известные артисты, режиссеры, люди творческих профессий. Те, кто много работают, мало спят, все время чему-то учатся, совершенствуются, а потому востребованы. Таких тысячи.
Виктория говорила очень спокойно и тихо. Сестра ее, наоборот, почти кричала:
– Я тоже много работаю. Я круглые сутки работаю!
– Ты круглые сутки договариваешься, хватаешься то за одно, то за другое. Лучше бы ты со своими организаторскими способностями занялась каким-то конкретным бизнесом. Недвижимостью, например, – у тебя к этому явные способности.
– Да, я занимаюсь бизнесом, и моя основная работа переговоры. Недвижимостью я, видите ли, должна заниматься. Зачем? Меня приглашают сниматься, я пою.
Татьяну вдруг по-настоящему задели слова сестры.
– По одному разу многие снимались. Это же не постоянная твоя работа. Ты этому никогда не училась…
– А этому еще и учат?
– Не учат только в реалити-шоу сниматься. А чтобы заниматься искусством, надо как минимум иметь талант, специальное образование, постоянно работать в этом направлении, а не бегать договариваться. Весь Омск смеялся над тем, как ты снималась в клипе с Кузьминым. Всем рассказывала, что замуж за него выходишь! А он взял да приехал к нам на гастроли с молодой женой – но не с тобой. А о тебе не знал что сказать, не помнил. Еще хорошо, его директор вступился. Очень хвалил тебя, что ты через свои связи деньги нашла на клип, – за это тебя там и сняли.
– Деньги найти – это тоже искусство.
– Вот этим искусством тебе и надо заниматься, а ты все творить рвешься. В творчестве живут, а не берут нахрапом, дескать, я все умею и сейчас быстренько вам тут наговнякаю шедевр, а вы терпите и аплодируйте, – с холодным безразличием сказала Виктория.
Она и сама не знала, что это ее так прорвало. Она вдруг почувствовала какую-то необъяснимую свободу, полное освобождение от вечного превосходства своей более удачливой и успешной копии. Скорее себе самой, нежели Троцкой, она объясняла причины своего освобождения.
– За известностью должна стоять любовь тех, для кого ты работаешь. За твоей известностью ничего не стоит. Ты любовь никогда не ценила, потому у тебя ее никогда и не было, и нет.
– Ты не смеешь так говорить обо мне! Да кто ты такая? Ничтожество! Учителка провинциальная, ненавижу!
Вне себя от бешенства, Троцкая бросилась на сестру. От неожиданности та вскочила, выставив вперед руки, Татьяна натолкнулась на это непредвиденное препятствие, потеряла равновесие и упала, сильно ударившись о массивную ножку низкого столика.
Троцкая лежала без движения. Из-под ее волос тоненькой струйкой потекла кровь.
Виктория и Костя стояли окаменев. Они не понимали, как такое могло произойти, а главное, что же теперь делать. Наконец Вишняков решился подойти к Татьяне. Она не дышала, голова безжизненно откинулась назад. Он перенес тело в спальню, положил на кровать. Никаких признаков жизни не было видно. Удар оказался смертельным.
– Я не хотела, – в ужасе шептала Виктория, – не хотела.
– Что уж причитать, так получилось, – произнес Вишняков, – если бы не эта случайность, то неизвестно, чем бы все это обернулось для вас.
– Я никогда с ней так не разговаривала, никогда не перечила, что на меня нашло? – не унималась Вика.
– Инстинкт самосохранения сработал – вот что произошло. Давайте соберитесь, сейчас надо думать, как нам поскорее выбраться отсюда, в любой момент к ней могут прийти. Надо все убрать. Так, осколки. Только ни к чему не прикасайтесь. Осколки я сам уберу аккуратно. Наденьте свои перчатки.
Он тоже надел перчатки, собрал осколки салфеткой и положил в пакет, который нашел на кухне. Там же взял полотенце и стер все возможные отпечатки пальцев – на стеклянном столике, на дверных ручках. Забрав пакет с осколками, они вышли из квартиры. Оказавшись на улице, сели в машину, Костя сказал:
– Через двадцать минут к ней кто-то должен прийти. Вам надо вернуться, но не в квартиру. Зайдите в подъезд и поднимитесь на лифте на пятый этаж, а потом на последний и там ждите, пока не приедет милиция. Когда начнется суматоха, тихонько выскользнете из подъезда. Только спокойнее, не тряситесь. Отключите звук на мобильном. Я позвоню, когда можно будет выходить. Виктория, вы меня слышите? Если да, то моргните.
Она послушно моргнула, не сказав ни слова, вышла из машины и пошла по направлению к подъезду. Через некоторое время подъехала еще одна машина, из которой вышел человек, заспешивший к подъезду. Костя узнал в нем того самого молодого человека, с которым фотографировал Троцкую частный детектив Ларисы. Все складывается как нельзя лучше…
Вишняков набрал 02 и сообщил адрес, где предположительно произошло убийство. Так Андрей Павлов и оказался главным подозреваемым.
Виктории удалось выйти никем не замеченной. Случай был на ее стороне. Консьержу позвонили из какой-то квартиры, попросили помочь что-то передвинуть. Судя по разговору, такое случалось нередко. Как только он зашел в лифт, Виктория спокойно вышла на улицу и через минуту была уже в машине Вишнякова.
– Все не так плохо, – проговорил он и включил зажигание.
– Лучше просто не бывает.
Виктория постепенно начала выходить из столбняка. Ей стало по-настоящему страшно.
– Не будем впадать в панику. У меня билет во Франкфурт-на-Майне. А вы полетите в Париж. У вас есть французская виза, на всякий случай сделал, когда оформлял документы для вашей сестры. Немного иначе представлял себе ваши отношения.
– Зачем мне в Париж? Я домой хочу.
– Это ненадолго. Надо уладить кое-какие формальности. Да, и надо будет взять с собой кое-какие документы. Я все объясню. К тому же вам лучше дома никому не говорить, что вы были в Москве. Скажете, что представилась возможность побывать в Париже, а в Москве, мол, была один день. В дороге придумаем легенду.
В Париж Вишняков прибыл в тот же день, что и Виктория. Она с тупым безразличием ждала его в аэропорту. Чувствовала себя ужасно. В этом городе живут ее мать и брат, но она даже не может с ними повидаться. Впрочем, они и при других обстоятельствах были бы не слишком рады ее видеть.
Викторию угнетала тяжесть тайны, которую она носила в себе. С каждым часом эта ноша становилась все тяжелее. Ее вовсе не прельщала перспектива раствориться в парижской жизни, придумать легенду и дальше жить по этой легенде на деньги, которые достались Вишнякову благодаря внезапной смерти сестры. Она хотела жить своей жизнью, быть собой и вернуться домой.
Всю жизнь Вика мечтала побывать в Париже, и вот она здесь, ходит по шикарным магазинам, обедает в лучших ресторанах, но весь этот блеск – бесконечный укор и напоминание о ее преступлении. Да, она преступила все человеческие законы, пусть невольно, но лишила жизни человека. Родную сестру…
"Я преступница, – говорила она себе каждое утро, глядя в зеркало и видя в нем лицо Троцкой. – Я должна во всем сознаться. Надо идти в милицию, все рассказать, иначе я сойду с ума".
Она не находила себе места, чувствовала – из того, что она здесь останется, ничего хорошего не выйдет. Промаявшись в Париже неделю, Виктория все решила окончательно.
Вишнякову она объявила об этом в форме ультиматума:
– Я все беру на себя. На этом дело и закончится, а вы устраивайте свою новую жизнь. Без меня со временем и с Женькой встретитесь. А я так не могу.
Вскоре Виктория Заваляева попала наконец со всеми своими переживаниями к следователю Кармину. Павлов был полностью оправдан.
Суд признал Викторию виновной в совершении непреднамеренного убийства. Были учтены ее добровольное признание и действия в целях самозащиты, подтвержденные показаниями, которые дал Вишняков, предусмотрительно записавший их на видео. Кассету он вручил в последний момент в аэропорту, до последнего надеясь, что она передумает и останется в Париже.
Эти показания, надо сказать, очень помогли Виктории. Она была осуждена на два года условно.
Вишнякова найти не удалось. Видимо, он начал новую жизнь где-то в Европе. Скорее всего, изменил имя и внешность. Его мать и невеста бесследно исчезли из Омска.
Павлов получил свободу, но Аня была для него потеряна навсегда. Она не захотела, вернее, не смогла простить его предательство. К тому же появление в ее жизни Шапошникова окончательно поставило точку в этих отношениях.
Через полгода Владимир женился на Ане. О пропавших письмах они никогда не заговаривали. Лишь однажды Шапошников нашел в Интернете сообщение о том, что якобы на аукцион "Сотби" выставлена любовная переписка Корбюзье. Владимир срочно вылетел в Лондон, но вся информация о письмах оказалась полностью блокирована. Кто выставил письма на продажу, кто их купил – ничего этого Шапошникову выяснить не удалось. Сенсация умерла, практически не родившись.
Лишь однажды, на свадьбе, Ангелина Ивановна все же обмолвилась о письмах. Нет, она не сожалела о пропаже. Только сказала, совершенно в своем духе, что эти письма как заговоренные. Они всю жизнь хранили каждого, кто имел к ним отношение. Бабушка осталась жива и вернулась вместе с мамой Ангелины Ивановны в Москву из Сибири. Аню они тоже спасли от ужасной ошибки – связать свою жизнь с человеком, не стоящим ее. И помогли найти достойного.
К идее строительства дома тоже больше не возвращались. Ангелина Ивановна даже слышать не хотела об этом. Они купили уже готовый трехэтажный особняк на Успенском шоссе. Он всем понравился, особенно Владимиру, уставшему от роскоши дворцовых апартаментов. Здесь было просторно, много света, минимум мебели и никаких излишеств, кроме великолепной белой мраморной лестницы, на которую были нанизаны все четыре этажа, считая цокольный.
В просторном доме поселились и два огромных пса, всеобщих любимца – чемпион России южноафриканский бурбуль Ратибор и лабрадор Норд. Собаки жили в постоянной борьбе за пальму первенства по части завоевания хозяйской любви. Побеждал, как правило, красавец чемпион. Норд от переполнявшей его ревности иногда убегал из дома, но потом все равно возвращался, весь израненный и побитый чужими собаками.
Ну какая семья без конфликтов? Эту ношу взяли на себя псы.
И чем не дом счастья? Ведь счастье семьи и в самом деле не зависит от дома, даже самого великолепного. Счастье, как ни банально это звучит, – состояние души. Оно приходит к тем, кто умеет любить, просто работает, постоянно движется вперед. Именно эти качества отличали Шапошникова. Он вел одновременно несколько проектов, открыл еще один магазин, у него появились весьма престижные клиенты на Западе. Вот и сейчас надо было готовиться к отъезду в Америку.
Дел у Владимира было так много, что по-настоящему заняться обустройством собственного жилища ему было некогда. Подъезжая к дому, он в очередной раз вспомнил, что так и не решил проблему с отоплением. Что-то там случилось, и подогрев полов на первом этаже отключился.
"Надо же было, чтобы такое случилось в самые лютые морозы. Кому сказать – не поверят. Сапожник без сапог… Только Аня может такое терпеть", – улыбнулся Шапошников.
Повезло все же ему с женой. Немыслимо повезло, и холод ей не помеха. Даже в такую холодрыгу она умудряется создать атмосферу уюта и тепла, вот его и тянет все время домой. При этом она все время работает, пишет потрясающие картины. Прекрасная мать, любящая жена. Интересно, что она сейчас делает? Наверное, опять накладывает повязку Норду после его очередных уличных подвигов. Он заулыбался еще шире, представив себе изумрудного от зеленки лабрадора, который преданно смотрит на Аню, перевязывающую ему лапу.
– Счастливый я все же человек, – сказал себе Володя и тут же опомнился, проговорив автоматически: – Не подстереги враг слово, – и зашел в дом.
Разгадка парижской тайны
Заказчик Шапошникова пригласил их к себе в Калифорнию, чтобы Владимир оформил интерьер его яхты в стиле "эпохи излишеств" начала прошлого века. Он хотел, чтобы его плавающее жилище было сродни не дому, а дворцу, чтобы каждый фрагмент деревянных панелей, лестниц был настоящим произведением искусства. Требований к тому, как должно выглядеть внутреннее убранство яхты, у него было множество. Работа предстояла большая, кропотливая, но интересная.
Этим заказчиком был Уоррен Баффнет, крупный финансист, представитель элиты американского бизнеса, кроме того, известный коллекционер, ценитель искусства. Узнав, что Шапошников недавно женился и что жена его – молодая художница, он настоятельно приглашал архитектора прилететь вместе с супругой. Даже предложил устроить аукцион ее работ в своем доме, на одной из вечеринок.
Предложение показалось им весьма заманчивым, кроме того, Владимир должен пробыть в Калифорнии не менее трех месяцев, а это слишком долгая разлука. Молодоженам – а они именно так до сих пор себя ощущали – вовсе не хотелось расставаться на такой срок.
Сначала они даже собрались лететь туда втроем, с трехмесячным Матвеем. Но Ангелина Ивановна сказала, что тащить с собой за океан почти новорожденного ребенка – это чистое безумие и что она не позволит легкомысленным родителям сделать такую глупость. И поскольку Матвей уже самостоятельно питается, она с удовольствием займется маленьким Шапошниковым, а они пусть себе летят в свою Америку, занимаются делом, максимально используя время для себя.
Заказчик встретил их радушно. Попросил Аню сегодня же показать свои работы. На днях он устраивает небольшую пати, человек на сто. Там можно будет и аукцион провести.
Аня не ожидала такой оперативности со стороны Уоррена.
– Вы же еще не видели моих картин. Может быть, не стоит торопиться…
– Сегодня же и посмотрю. Не волнуйтесь. Я знаю, что вы пишете в реалистической манере. Это уже интересно. Молодая художница, из России – это вызовет даже некоторый ажиотаж. У меня есть чутье. И оно меня никогда не подводило.
Перед ужином Аня устроила презентацию своих работ. Восторгу Уоррена – причем очень искреннему – не было предела. Она привезла шесть работ, написанных маслом, и акварельные рисунки. Финансист подолгу рассматривал каждую работу. Восторгался чувством цвета, композиционным решением, линией.
– Честно признаюсь, – сказал он наконец, – я делал ставку на то, что вы из России, а русское искусство у нас всегда в моде, даже современное. Но ваши работы вне моды. Это действительно произведения искусства. Мне очень повезло, что я вслепую, можно сказать, смог открыть вас для американских коллекционеров.
– О, – только и могла произнести Аня.
Шапошников тоже стоял очень довольный, с трудом сдерживая восторг.
– Впрочем, – продолжил в задумчивости Уоррен, – знаете, аукцион мы все же не будем проводить. Работы, конечно, покажем, но не с целью продажи, а чтобы представить вас публике.
Аня и Владимир резко изменились в лице.
– Что ж вы так на все реагируете? Какие вы, русские, все же эмоциональные. Я просто не хочу, чтобы эти работы покупали другие. Я сам все куплю, а мои друзья смогут заказать вам что-то новое. У вас будет здесь время, условия для работы мы создадим. Пишите, творите.
Аня была готова броситься Уоррену на шею. Ее первые работы покупает известный коллекционер, более того, у нее будет возможность все это время работать!
Однако Уоррен, свою карьеру начинавший брокером, что приучило его принимать быстрые, но при этом правильные решения, уже говорил о другом:
– Я хочу, чтобы моя яхта была чем-то необыкновенным. Что касается художественных излишеств, которые я могу себе позволить на этой яхте, то здесь я полностью доверяю вашей фантазии, Владимир. Но этого мало. У меня, знаете ли, есть добрый друг в Сиэтле, я хочу, чтобы вы посмотрели его дом. Когда-нибудь такие дома будут у многих, но пока это техническое чудо существует в единственном экземпляре. Знаете, раньше у меня ко всем технологическим новшествам было весьма прохладное отношение. Он даже не один год ломал голову над тем, как заставить меня пользоваться компьютером. Был готов даже прилететь ко мне и научить этому делу. Ему никак не удавалось меня заинтересовать, пока вдруг я сам не обнаружил, что с помощью Интернета можно играть в бридж с друзьями по всей стране. После этого в течение первых шести месяцев каждый день, приходя домой с работы, я часами играл на компьютере. Вот так – несмотря на то что я всячески избегал вычислительной техники и вложений в нее – однажды я все-таки сел за компьютер и тут же попался на крючок, получил самую настоящую интернет-зависимость. В общем, теперь я пользуюсь услугами Интернета даже активнее, чем мой друг Билл. Теперь я хочу на своей яхте сделать нечто похожее на то, что он оборудовал в своем доме, – получение новостей и развлечений одним касанием пальца. Но это надо видеть. Согласны?
– Конечно, – хором сказали Шапошниковы, с трудом веря в свою догадку. Судя по всему, они попадут в дом самого Билла Гейтса, а это, конечно… Ну что говорить? Просто нет слов, как интересно.
Владимир много читал о доме Гейтса, который начал думать о его строительстве еще в конце восьмидесятых. Гейтсу тоже хотелось "чего-то необыкновенного", но без излишеств. Нужен был дом, способный вбирать в себя все изощренные и постоянно меняющиеся технологии, но так, чтобы это происходило ненавязчиво. Чтобы техника служила человеку, а не наоборот. Он вовсе не желал, чтобы его дом считали неким технологическим монстром. Гейтс подыскал земельный участок на берегу озера Вашингтон, сравнительно недалеко от Microsoft. В 1990 году началось строительство гостевого коттеджа, а в 1992 году подготовили фундамент для основной резиденции. Это была грандиозная работа; потребовалось огромное количество бетона, потому что Сиэтл находится в сейсмоопасной зоне, ничуть не менее рискованной, чем Калифорния…
Уже на следующее утро Шапошниковы в сопровождении Уоррена летели на его самолете в Сиэтл. Два часа – и они на месте. Дальше – на машине, вдоль берега озера.